способность выносить невыносимое, оставаясь спокойным, терпеливым и стойким.
Итачи попросился наблюдать за снятием печати Митараши-сан. То, что Митараши-сан даже не потрудилась сделать так, чтобы её разрешение прозвучало непристойно, было признаком того, насколько сильно она стремилась освободиться от неё. — Послушай, если тебе нужна помощь, чтобы поиздеваться над богами, это прекрасно, отправь мне сообщение, но я не буду этого делать с этой печатью на коже. Всё и так было достаточно плохо до того, как какая-то лунная сучка начала расплывчато толковать о зловещем дерьме, — так она ответила на разрешение Цунаде-сама распустить Разжигателей страха. Сакура испытала значительную боль, пока объединяла слои Печати Ложного Мудреца, когда они впервые экспериментировали с ней, но никто из её временной команды не жаловался ни на что, кроме дискомфорта от трансформации. Судя по тому, как побледнела Митараши-сан, покрывшись холодным потом, снимать печать оказалось значительно больнее. — Чёрт, такое чувство, что ты выдергиваешь мне вены, — прошипела она, вцепившись руками в спинку стула, верхом на котором сидела. — Извините, — коротко сказала Сакура, широко раскинув руку над печатью, на которой уже была нанесена жирная красная линия, а рядом — чернилами — символы разрушения и освобождения, но она ещё не активировала их, опасаясь, что вся природная чакра, дремлющая внутри Печати Ложного Мудреца, хлынет неконтролируемым потоком через меридианы Митараши-сан. — Мы не рассматривали возможность удаления печатей. Только то, сработают они или нет, и если да, то была высокая вероятность, что печати мгновенно убьют носителей, так что мы были больше заинтересованы в создании механизмов выживания, нежели в чём-то другом. После этого мы собирались просто связать их и оставить в спящем состоянии, чтобы не рисковать дальнейшим повреждением чакросистемы. И давайте просто скажем, что наш источник оказался не таким полезным, как нам бы хотелось. — Это ещё больший пиздец, чем я думала, — простонала Митараши-сан. — Ведьма, я тут подумал… — невозмутимо прокомментировал Сай. — Да? — ответила Сакура, пытаясь скрутить все метафизические нити чакры, которые осели в меридианах Митараши-сан, в единый шнур, который она могла бы плавно вытянуть. — Когда мы будем использовать чакроканалы с той же мощностью, что и во время битвы, как ты считаешь, естественная клеточная регенерация, вызванная чакрой, позволит отрастить мою ногу, если мы отрежем её там, где её залечили? — Давай поговорим об этом в другой раз? — напряжённо спросила Сакура, от удивления почти теряя контроль над чакрой. Митараши-сан что-то мрачно пробормотала себе под нос, но Сакура сделала глубокий вдох, не обращая внимания на внешний «шум», и рассмотрела проблему так, будто здесь находились только они с Саем, впервые экспериментируя с печатью, без какого-либо дедлайна и срочности. «Как я собирала природную чакру в самом начале?» — ответ оказался настолько очевидным, что Сакура смутилась; её глаза слегка приоткрылись, когда она уставилась на печать и начала закручивать свою чакру. Как только более мощный прилив собственной энергии Митараши-сан захватил остатки природной энергии, на короткий миг можно было увидеть, как всё это растворяется в резервуаре её собственной силы. В этот момент она активировала разрушение, и Митараши-сан издала звук, похожий на крик, но быстро превратившийся в вызванное тошнотой бульканье. — Смотри внимательно, Учиха, — прохрипела она, когда её закончило рвать. — Впутаться в это легко, но выпутаться — гораздо труднее. — Сомневаюсь, что Итачи хочет в этом участвовать, — пробормотала Сакура. — А если хочу? — спросил Итачи с того места, где наблюдал за действом. Какаши-семпай стоял, прислонившись к стене, хмурясь над своим романом с активированным Шаринганом, но, услышав признание Итачи, повернулся к нему. Сакура, возможно, немного разинула рот, и даже Неджи-сан удивился. Сай выглядел умеренно заинтересованным, что, вероятно, означало, что он удивлён больше, чем кто-либо из них. — Я понял, что он немного сумасшедший, когда он решил, что ты ему нравишься, но я не знал, что он ещё и мазохист, — прокомментировал он. Сакура бросила на него кислый взгляд и накинула дополнительное полотенце на беспорядок, устроенный Митараши-сан. — Я не возражаю, что печать — полезный инструмент. Для меня — для нас — это доступ к огромному объёму чакры, которым мы не обладаем от рождения. Для таких кланов, как Учиха и Узумаки, всё по-другому. Несмотря на то, что это был Итачи, а не Саске, и она верила, что он стоял за пределами истории долгой кампании клана Учиха за большую власть, она почувствовала, как выражение её лица становится твёрже. Итачи спокойно посмотрел на неё, хотя она видела, как его руки сжались в кулаки. — В твоих глазах, — мягко спросил он, — как шиноби, я силён или слаб? — …ты, бесспорно, самый сильный шиноби нашего поколения, — осторожно ответила Сакура. — Тогда ты должна что-то понять, когда я скажу, что каждый раз, когда я сталкивался с человеком, который называет себя Учиха Мадара, он всецело меня превосходил. Я убил весь свой клан, за исключением Саске, не только из страха перед собственными амбициями, но и из-за его махинаций. Я — не мой брат. Я не буду слепо принимать силу, не задумываясь о последствиях. Но я также не хочу терять ту маленькую семью, которая у меня осталась, из-за упрямой гордости. — Лучше ты, чем я, — прохрипела Митараши-сан, затем обратившись к Сакуре: — Тебе, возможно, понадобится помощь, чтобы надрать задницу этому Мадаре, так что нет причин отказываться, не тогда, когда он предлагает. — Я думаю, нужно принять его предложение, — сказал Неджи-сан. — В своей боевой стратегии Учиха всегда фокусировались на преобладающей силе и своих специализированных дзюцу. Было бы полезно, если бы мы могли противостоять с равной силой на нашей стороне. — Мне всегда было любопытно, каким животным он окажется, — прокомментировал Сай. — Кроме того, эта сумасшедшая женщина уже напачкала здесь, а так как это квартира мёртвого человека, нам не придётся тут убираться, если дела пойдут плохо. — Это буквально печать, которая позволит тебе следить за своим парнем, — весело добавил Какаши-семпай. — Здесь нет никаких недостатков. За исключением, может быть, богини, заглядывающей время от времени, но они, вероятно, всё равно это делают. — Теперь это звучит странно, а не зловеще, — пробормотал Неджи-сан. — Я собираюсь принять душ, что-нибудь съесть, а потом не выслеживать, возможно, самого печально известного шиноби, которого наша деревня когда-либо безуспешно пыталась убить несколько раз, — проговорила Митараши-сан, неуверенно поднимаясь со стула. — Развлекайтесь, детишки.-х-
«Ты не должна относиться к печати как к инструменту, который можно раздать и забрать обратно, когда охота закончена, — голос богини эхом отразился от стен затенённого коридора, по которому шла Сакура. — Печать — это божественный дар, и как таковой она связывает их судьбу с твоей. Они станут твоим племенем, когда ты доберёшься до этой стороны и встанешь на стражу. Помимо тех, кого ты связала по незнанию, исключений больше не будет. Если ты хочешь освободить их, это в твоих силах, но если они умрут с печатью на теле, они последуют за тобой в двух жизнях, а не в одной». — Моё племя. Племя призраков, — у Сакуры вырвался короткий, горький смешок. — По крайней мере, название — это что-то. Раз уж вы снова говорите со мной, у вас есть что сказать о «том, кто грызет корни»? «Сыновья часто похожи на своих отцов. Мечтатели-идеалисты и завистливые интриганы могут пойти от одного корня». Сакура нахмурилась, смутно осознавая, что, вероятно, выглядит нелепо, разговаривая сама с собой в пустом коридоре и корча рожи чему-то, чего никто другой не видит. — Если вы хотите, чтобы я чего-то опасалась, если вы хотите, чтобы я остерегалась и охотилась на что-то, было бы лучше, если бы вы говорили конкретнее. «Я не открою себе глаза, чтобы увидеть, во что он превратился», — бесполезно ответила она. В наступившей тишине Сакура вспомнила реакцию Цунаде-сама на её описание их встречи: — Святилище, похожее на поверхность Луны? — задумчиво произнесла та. — Не то чтобы нет других вариантов, но…когда я была маленькой, дедушка часто рассказывал мне истории о злой богине, которую Мудрец Шести Путей запечатал, а затем сослал на Луну. Просто будь осторожна. Как бы это ни выглядело, когда имеешь дело с такой силой. Богиня или демоница, обе могут иметь красивое лицо, и любая из них может убить тебя так же легко, как сделать вдох. Сакура никогда не слышала подобной истории о злой богине, запечатанной на луне, но ни в одной из историй, услышанных от её бабушки, также ничего особенного не говорилось о Мудреце Шести Путей. Позже ей пришлось спрашивать семпая, чтобы хотя бы узнать имя Ооцуцуки Хагоромо. Не то чтобы он знал об этом. — Никто не рассказывал мне басен, когда я был маленьким, — мягко сказал он ей поверх своей книги. — Но клан Хьюга утверждает, что происходит от какого-то мудреца, и они ссорились из-за этого с Учиха с тех пор, как стали двумя кланами, и, вероятно, вокруг не так много мудрецов, основывающих крупные кланы шиноби, так что ты могла бы попробовать спросить Хьюга, возможно, ты связалась со злой повелительницей. Неджи-сан действительно слышал о Мудреце Шести путей и даже смутно знал историю о запечатывании злой богини: что-то о нежелании делиться даром чакры с миром — что было лишь одним из множества героических поступков, которые он совершил за свою замечательную жизнь, и теперь это было в значительной степени забыто. Кроме того, Неджи знал его настоящее имя, что он был женат на какой-то принцессе и что склонность клана Хьюга к рождению сыновей-близнецов можно проследить до Мудреца, который, по сути, являлся первым богом шиноби. — Прости, что не могу вспомнить больше, — хрипло извинился он, избегая зрительного контакта. — Людей, которые рассказывали мне эти истории, уже давно нет в живых. Так кем же она была, этот дух, который использовал брешь в барьере между царствами духов и смертных для продвижения собственных планов? Богиней? Демоном? «Возможно, — подумала Сакура, размышляя о том, насколько маловероятно, что они могли просто освободиться от печати, не тогда, когда им нужна сила этого духа, а ему — руки смертных, чтобы исполнить его волю, — и то, и другое». И какую роль играло то, что у духа было то же имя, что и у Мудреца Шести путей? Когда Сакура описывала богиню или делилась её словами, она не смогла произнести имя Ооцуцуки Кагуи.-х-
Если бы существовал способ полностью обойтись без сна во время их охоты на Тоби, Учиха Мадару или кем он там был на самом деле — или, по крайней мере, без катастрофических последствий для здоровья, — Сакура воспользовалась бы им. Как бы то ни было, стресс от того, что приходилось притворяться перед бесконечно оптимистичным Наруто, Гаарой — которого, возможно, и причисляли к её коллегам-шиноби, но который также был иностранным высокопоставленным лицом, — и Саске, который продолжал оставаться самим собой, сделал её молчаливой и раздражительной. Постоянное тепло спины семпая, прижатой к её спине, делало это терпимым. Она привыкла просыпаться от того, что Сай находился почти по-кошачьи близко к её лицу. На самом деле было странно, что Итачи тоже находился там, словно две отдельные части её жизни перетекали друг в друга. Время, которое они провели, притворяясь другими людьми в качестве теневых стражников Цунаде-сама, было достаточно странным само по себе, хотя тогда и не казалось странным, но то, что он находился рядом с ней во время охоты… Это были владения Ведьмы и Пса, и возникало ощущение, что Итачи немного вторгается в это, что в некотором смысле было не совсем приятно. Сакуре не нравился этот диссонанс, хотя в то же время она была рада его присутствию. Помогало то, что Учиха Итачи являлся, помимо всего прочего, непревзойдённым шиноби. Если он и испытывал подобные смешанные чувства, то безупречно скрывал их, выражение его лица стало таким же холодным, как и в тот первый раз, когда она встретила его на поле боя в плаще Акацуки. Она задавалась вопросом, насколько сильно это выражение скрывало его настоящие чувства. Сакура прожила с Какаши-семпаем достаточно долго, чтобы знать, что не все решают проблемы, обсуждая их с другими, но он делал это по собственному выбору, окружённый шиноби, которые оставались друзьями настолько, насколько он позволял им быть. Итачи же добровольно отказался от такого и жил в молчании, которое намеревался унести с собой в могилу. Должна ли она спросить? Или должна уважать эмоциональное пространство, которого хотела бы на его месте? Как и большинство охот, эта проходила одновременно и напряжённо, и скучно. Учитывая способности их цели, вероятнее всего, что он, в свою очередь, тоже мог охотиться на них, но до сих пор Сакуре давали много времени, чтобы рассмотреть все подводные камни в её отношениях с Итачи. Он не Тацуо. Дзен тоже не был Тацуо, но, с другой стороны, Дзен не был и Учиха Итачи. Когда-то у неё были такое доверие и понимание, которые возникает, когда выстраиваете друг друга из ничего и катастроф, и — что очень важно — люди стоят очень близко к равным по силе, так что у нее сформировалось представление о том, как должны выглядеть отношения между двумя людьми. Когда она впервые встретила Итачи, он был самым опасным шиноби, с которым она когда-либо сталкивалась, и с тех пор почти подсознательно сдерживала себя от того, чтобы дать Итачи силу причинить ей боль способами, которые не имели ничего общего с холодным оружием. Она по-прежнему думала, что ей очень повезло, что у неё вообще был Тацуо. Но, возможно, это было и своего рода проклятием, потому что он умер ещё до того, как наступили безмятежные дни. Это было мило, определённо и неоспоримо для той личности, которой она являлась сейчас - а смогла бы она тогда удержать это? Или это было чувство, которое принадлежало только той Сакуре, которая находилась так далеко от той женщины, которой она являлась сегодня? Могла ли она заставить себя перестать цепляться за это? Сможет ли она совершить прыжок веры? Было ли это из-за того, что человеком, который ждал, чтобы поймать её, был Итачи? Или это было что-то в её собственном сердце и разуме, что мешало ей утановить контакт? Закончит ли она так же, как Какаши-семпай? Она хотела пересечь пропасть. Итачи был воплощением множества хороших вещей, переплетённых воедино. Он спокоен перед лицом вспышек её гнева и твёрд в своём собственном мнении, несмотря на бурлящую силу накопившихся обид. Добрый и вежливый, он никогда, ни за что не поставил бы её в неловкое положение на публике, и это не просто маска, которую он снимал наедине. Однажды посвятив себя чему-то, он предан делу сверх всякой разумной меры, и было что-то мощное в том, чтобы быть у него в чём-то первой. Если судить более поверхностно, он был даже красивее брата, ради которого Сакура стольким пожертвовала, и брак с ним сделал бы её матриархом одного из самых легендарных и печально известных кланов в Конохагакуре. Это не то, что она выносила на первый план, думая о своих обязательствах по отношению к нему, но они смягчали её восприятие отношений, а значит, заслуживали признания. Это не означало, что у него отсутствовали недостатки, даже в его сильных сторонах. Из-за этой отработанной вежливости было трудно сказать, насколько сильно он скрывал истинные чувства, но Сакура думала, что со временем научится этому. Она также немного беспокоилась о родословной Учиха, которая скрывалась за его спокойной внешностью — эта странная одержимость, безумие и глубокая преданность, которые являлись отличительными чертами его семьи. Дошло до того, что единственное, что удерживало её от обсуждения своих чувств с мужчиной, о котором шла речь, был страх, что её сочтут такой девушкой, которая не может держать чувства при себе во время миссии, но однажды вечером, наблюдая, как Саске и Наруто едва не подрались из-за повторяющегося конфликта, коим являлась Седьмая команда, она поняла, что это ужасные двойные стандарты. Хоть она и цепкая и медлительная в действиях, это именно она следовала протоколам, которым их учили в Академии. Её осуждали — и она осуждала саму себя — за это, но тогда это были мальчики, которые всегда проявляли ярость, соперничество и неоправданную храбрость даже в простых миссиях. И тогда она была слаба. Ей был нужен этот момент самореализации. Но они уже не были теми людьми, что раньше. Теперь уже Наруто успокоился и уговаривал Саске успокоиться, прежде чем кто-то из них пустит в ход кулаки или ещё кому-то придётся вмешаться. Разговор с Итачи — а это могло быть их последним шансом на этот разговор — ни к чему бы не привёл. Это было своего рода мужеством. Кроме того, поскольку печать связывала так многих из них, а Седьмая команда связывала остальных, все эти эти люди не были незнакомцами. Это её семья. В этой жизни и, в случае некоторых из них, в следующей. Поэтому она отвела Итачи так далеко в сторону, как только осмелилась, что было недалеко, потянув его вниз, на землю, садясь так, чтобы их колени соприкасались, и скрещивая свои пальцы с его, но не переплетая. Он довольно охотно последовал её примеру, но на лице его отразилось лёгкое смущение, что было справедливо. Она почти игнорировала то, что происходило между ними в последнее время, но он, казалось, не сердился из-за этого. — Прости, что делаю это, — пробормотала Сакура. — Но есть вопрос, который я хочу задать. Как ты хочешь, чтобы выглядела моя любовь к тебе? Каким ты видишь наше совместное будущее? Он пристально смотрел на неё так долго, что она подумала, что ему, возможно, нужны разъяснения, но прежде чем она смогла собраться с мыслями и перефразировать вопрос, он ответил: — Я хочу, чтобы ты принимала меня как должное, — просто сказал он. Настала очередь Сакуры уставиться на него в замешательстве. — …что? Слабая улыбка тронула уголки его губ. — Я не имею в виду, что не хочу, чтобы ты никогда больше не благодарила меня или признавала то, что я делаю для тебя. Я имею в виду, что хочу, чтобы ты ожидала, что я буду рядом с тобой. И буду позволять тебе злиться, грустить, раздражаться или что-то ещё, что ты на самом деле чувствуешь в моём присутствии, потому что я хочу быть с тобой семьёй, а не вежливыми незнакомцами. И ожидать от меня чего-то такого, как будто мы женаты столько, сколько себя помним, и не знаем другого выхода. Я не нуждаюсь и не хочу взлётов и падений той страсти, которая обжигает и оставляет шрамы. В моей жизни и так достаточно опасностей и волнений. Я бы предпочёл устойчивую, непоколебимую близость, такую, которая выдержит даже то, что ты настаиваешь на том, что мой брат — катастрофа, которая вот-вот наступит. — Что ж, — протянула Сакура слегка дрожащим голосом, — это хорошо, потому что мнение не изменится в ближайшее время. Его улыбка стала мягкой. — Я знаю. Знаю, что, когда особняк будет отстроен заново, Хатаке-семпай, вероятно, будет жить с нами. И что ты будешь терпеть, что мой брат живёт с нами, как будто делишь пространство с недружелюбной кошкой. Ты, вероятно, будешь проводить больше времени с Хатаке-семпаем, чем со мной, особенно в течение следующих нескольких лет, когда деревня будет заново отстраиваться. Я надеюсь, что ты станешь более знаменитой, чем я, потому что я не хочу становиться препятствием на пути твоей карьеры. В свою очередь, я надеюсь, что ты не будешь возражать, если, как только эта миссия будет завершена, я найду способы налаживать отношения, а не разрушать их. Я тут подумал… Может, если ты не возражаешь, мы могли бы взять к себе кого-нибудь из ставших сиротами после разрушения деревни? Я знаю, что ты хотела подумать о детях, и я не настолько традиционен, чтобы думать, что ты не построишь семью, если у тебя её нет таковой, но… Я думаю, это будет похоже на искупление. Сейчас не так уж много куда можно пойти. Семьям будет трудно принять их к себе. Несмотря на беспокойство и тяжесть этой конкретной идеи, Сакура не смогла подавить вспышку веселья, которую испытала. — Когда ты говоришь «не настолько традиционен», я думаю, ты недооцениваешь себя. В конце концов, твоя ближайшая мечта на будущее — выйти на пенсию в качестве домохозяйки. — Я убил людей на десять жизней вперёд, — тихо ответил Итачи. — Я очень устал и уже очень давно. Шанс создать уютный дом и разрешать небольшие кризисы, когда на карту не поставлена ничья жизнь, звучит как мечта, за которую я не стыжусь. — …если я выйду замуж за главу семьи, Саске должен будет подчиняться мне как матриарху, да? Итачи пристально посмотрел на неё, но его глаза смеялись. — Да. — Тогда для него это может быть странным образом похоже на прохождение полного круга. Ты, терпеливо и терпимо растящий маленькую катастрофу, и я - суровый осуждающий командир военной полиции. Глаза Итачи слегка расширились от этого откровения. — Годайме-сама намеревается восстановить полицию? Я так понимаю, она уже предложила тебе эту должность? — Она уже официально назначила меня, — криво усмехнулась Сакура. — Поздравляю, — тепло сказал ей Итачи. — Я думаю, тебе это подходит. — Правда? Он утвердительно хмыкнул. — Хотя это означает, что ты будешь и ближе, и дальше, чем я думал. Сакура сделала глубокий вдох, чувствуя, как учащается пульс, словно она готовилась к бою, и спросила: — Итачи, доверишь ли ты мне остаток своей жизни? — и, вспомнив, о чём он просил: — С этого момента, пожалуйста, будь всегда рядом со мной. Он наклонился вперёд, на мгновение прижавшись своим лбом к ее, а затем чуть отстранился и поцеловал уголок брови у её виска, а затем другой, при этом должным образом соединив их пальцы. — Я думал о том, чтобы попросить тебя внести меня в твой семейный реестр, если до этого дойдёт, — произнёс он. — Это было бы подходящим началом для новой жизни. Весна, наступившая после очень долгой зимы. Закон Конохагакуре предусматривает только то, что у нас должна быть общая фамилия, а не то, что тебе нужно взять мою. Это оставит Саске наследие фамилии Учиха, которое он должен восстановить. — Не смей, — ответила Сакура, и от облегчения, что всё это было сказано, у неё закружилась голова. — Я хотела стать Учиха ещё с тех пор, как училась в Академии. Тогда я понятия не имела, что это значит, но сейчас, когда мы берёмся за всё остальное, я думаю, что это имя стоит того, чтобы его спасти. И это ничуть не более невозможно, чем всё то, что мы уже сделали. — Знаю, — сказал Итачи, и от улыбки он стал выглядеть очень юным, а у его глаз появились морщинки. — Я в тебя верю.