Убей своих героев

способность выносить невыносимое, оставаясь спокойным, терпеливым и стойким.

      Лишь безжалостный блеск в его глазах делал его похожим на живое существо, когда они столкнулись с ним в той башне в Дожде. Его кожа туго обтягивала твёрдые кости амбиций, на лице были впадины, покрытые синяками и опухшие от смерти.       Это было аккуратное извлечение, не нанёсшее никаких повреждений самим глазам. В то время как кражи такого устрашающего додзюцу, как у него, было достаточно, чтобы ладони Сакуры стали липкими, когда она осматривала тело и мрачно размышляла о том, кто получил над ним контроль, её также беспокоило кое-что ещё. Наруто маячил на периферии, кривя лицо, пока она методично раздевала и осматривала труп.       Саске сидел напротив на корточках, бесстрастно наблюдая за ней, а Гаара неловко маячил у неё за плечом, скрестив руки на груди и сурово нахмурив лицо. Она подумывала о том, чтобы огрызнуться на Казекаге за то, что загораживает ей свет, но каждый раз, когда резкие слова хотели сорваться у неё с языка, она держала их за зубами. Она знала, что это по большей части страх, покалывающий кожу, заставлял её быть резкой, но она понимала, что то, что происходит сегодня на поле боя, будет вспоминаться на завтрашних политических переговорах.       В том случае, если они сегодня выживут.       — Он был жив, когда они забрали его? — уточнила она.       — Если это можно назвать живым, то да, — ответил Саске. — Прошло уже несколько дней. Неудивительно, что он умер от своих ран.       — Он не умер, — ответила Сакура. — По крайней мере, не от тех ран, что были получены от вас.       — Что ты имеешь в виду? — прохрипел Гаара.       — Если бы он истёк кровью, синяков было бы меньше, — отметила Сакура. — Возможно, он умер от шока, но… Я не могу себе этого представить. Что его сердце просто перестало биться, после всего этого?       Кто-то задумчиво хмыкнул у неё за плечом.       — Нет. Нагато-чан бы так просто не сдался. Но вы разбили ему сердце, так что Тоби заставил его перестать болеть — он вынул его. Тоби — хороший мальчик!       Сердце Сакуры едва не остановилось, но тело пришло в движение едва она узнала голос незнакомца: её руки на груди Нагато послужили опорой, когда резко она развернулась, сделав подсечку и попытавшись нанести удар рукой.       Член Акацуки, известный как Тоби, хихикнул и исчез прежде, чем её когтистые пальцы смогли нанести удар, но Сакура позволила инерции поднять её на ноги, руками выхватив ножи.       Хвост хлестал её по спине, оскал был полон острых зубов, она была готова биться, но Какаши-семпай вытянул руку, и она послушно замерла.       — Прости, Сакура-чан. Позволь семпаю поговорить со старым другом. Ты можешь заняться садоводством. Тот сорняк выглядит агрессивным и живучим, — сказал он, наклоняя голову в сторону того места, где земля разрывалась вокруг мясистых листьев, где появился последний известный член Акацуки.       Тогда он улыбнулся ей, его глаза превратились в полумесяцы, серебристые волосы рассыпались по плечам, а хвост ободряюще взмахнул.       — В конце концов, нам есть о чём поговорить. Не так ли, Обито? Рин искала тебя на другой стороне. Я пообещал ей, что разыщу тебя. Похоже, мне не пришлось особо стараться.       Открывшиеся глаза были гетерохромными: один горел алым цветом Учиха, перейдя во вторую стадию, в то время как другой был знакомым безмятежно-тёмным, таким же бездонным, как и всегда.       Человек в плаще Акацуки отшатнулся, а затем замер, прежде чем произнёс хриплым голосом, не похожим на тот, которым он говорил:       — Ты всегда всё портишь, Какаши.       — Возможно, — вздохнул Какаши-семпай.       Резким от гнева движением оранжевая маска была сорвана с лица мужчины и брошена на землю. В другой обстановке он мог бы показаться красивым, с тонкими чертами лица и коротко подстриженными густыми чёрными волосами, но больше всего привлекали внимание его глаза.       Они сузились от ярости, и один был ярко-красным, а другой… другой был с концентрическими кольцами.       — Всё, к чему ты прикасаешься… всё, что я… я мог всё исправить, почему ты просто не можешь… — казалось, он не мог произнести эти слова сквозь душивший его гнев. А затем он проревел: — Я мог всё исправить! — и исчез, а затем снова появился позади Какаши-семпая, и Сакура продолжала бы наблюдать, если бы её собственная цель сейчас не оторвалась от земли и не наблюдала за ними золотистым глазом, расположенным на белой половине его лица.       И, что настораживало, с чёрной как смоль половины глядели зловещие пурпурные кольца Риннегана.       Сакура читала отчёты об этом члене Акацуки, фактически видела его мельком в прошлом, но теперь, когда печать обострила её чувства, в нём ощущалось что-то неправильное.       Дело не только в двух огромных лепестках с ресничками на концах, возвышавшихся над его плечами, хоть это и было причиной в значительной степени, и не в сообщениях о том, что он ел людей — можно ли вообще назвать это каннибализмом? — но и в смутной, но настойчивой интуиции.       Стратегия боя Сакуры отличалась от стратегии Наруто, сделавшего два бегущих шага вперёд, не активируя ауры Мудреца, но собирая в ладони синюю чакру его фирменного дзюцу. Она просто отчаянно хотела закончить это, поэтому в тот момент, когда Какаши-семпай остановил её от атаки, она немедленно перенаправила природную чакру, которую она использовала бы для своего дзюцу, через узы, которые связывали вместе её команду. Это ускорило их превращения, так что к тому времени, когда плащ Зецу коснулся земли, её Племя Призраков было похоже на людей примерно так же, как и он.       Она не оглянулась, чтобы посмотреть, но по сдавленному звуку, который издал Саске, он счёл облик Итачи таким же эффектным, как и её.       Ятагарасу.       Ворон Восьми Пядей, слуга богини солнца.       Сакура видела его полностью перевоплотившимся лишь один раз, когда символы только сформировались и они проверили печать, но она подавила желание посмотреть повторно. Его тонкие волосы утолщились и удлинились, превратившись во что-то почти напоминавшее перья, что делало его сильно похожим на статую Мадары, стоящую в долине, их цвет соответствовал огромным тёмным крыльям, раскрывшимся у него за спиной, его предплечья и голени были покрыты чешуей, как у большой птицы, с линиями света, образующими что-то вроде короны вокруг его головы.       Какаши-семпай громко рассмеялся, когда впервые увидел это, и заметил, что это, вероятно, была наименее скрытная вещь, которую он видел со времён формы Мудреца Наруто.       Рука Сакуры рванулась вперёд, и она, последовав за ножом сквозь пространство «между», сомкнула ладонь вокруг передней части плаща Зецу и оторвала его от земли, в то время как нож в её другой руке прошёл сквозь ткань и плоть под его грудной клеткой. Она бы не удивилась, наткнись её нож на броню — даже не была бы особенно удивлена, если бы ему удалось увернуться, поскольку её главной целью было оторвать его от земли, так как она не хотела вступать в битву под землей.       Однако, когда раздался звук и возникло ощущение, напоминавшее нарезку сельдерея, Сакура не смогла не заколебаться.       Зецу с жалостью улыбнулся, глядя на неё сверху вниз, и каждый волосок на её теле встал дыбом от дурного предчувствия. С влажным, ужасным звуком, не похожим ни на что, когда-либо слышанное ею раньше, и который она, вероятно, никогда больше не забудет, он начал разрываться на части, но эти части всё ещё цеплялись друг за друга — верёвки из недочеловеческого материала, натянутые между тёмной и светлой его сторонами.       Мясистая подушечка на белой стороне сморщилась и отпала, когда желтоглазый Зецу упал на землю как отдельное существо и прыгнул так, словно хотел схватить её в воздухе, как кошка, ловящая птицу, а тёмный Зецу снова растворился в земле.       — Тайчо! — закричал Неджи с тревогой в голосе, и Сакура взмахнула хвостом вне пределов досягаемости и метнулась в его сторону как раз вовремя, чтобы приготовиться, когда массивный Расенган Наруто — и почему этот идиот ещё не был окутан золотой аурой формы Мудреца? — ударил, и ей пришлось сильно зажмуриться, защищаясь от отдачи и, присев, бесстыдно использовать свой хвост, чтобы удержать равновесие, как раз в тот момент, когда Неджи выставил вперёд крыло, используя его в качестве щита. Для его глаз барьера словно и не существовало, но Сакура оставалась слепа, пока завывал ветер.       Она почти подумала, что увиденное ею было иллюзией, когда смогла снова нормально открыть глаза, чему громкая, разрушительная атака Расенганом была словно приглашением — до этого она не беспокоилась, потому что, пока у неё была запасная чакра, это была пустая трата внимания против этих глаз, — но если это было гендзюцу, то такое, которое она не могла развеять. Словно луг весной, насколько хватало глаз, прорастали эти зелёные реснички.       Наруто кричал на тёмного Зецу, пережившего его атаку.       — Он был твоим союзником! Зачем тебе забирать его глаза? Вы даже не попытались спасти его!       — Эти глаза всегда были моими. Я лишь одолжил их, чтобы позволить другим культивировать их, но Нагато потерпел неудачу, поэтому, естественно, я забрал их обратно, — ответил тёмный Зецу. — Я должен был заставить его продолжать жить слепым и побеждённым в мире, где все его друзья мертвы, а его мечты превратились в прах? Ты неожиданно жесток, Узумаки Наруто.       Наруто зарычал, его чакра окрасилась красным, а затем вспыхнула золотым с чёрными отметинами — он вошёл в состояние Мудреца.       Тем временем Племя Призраков перестроилось вокруг позиции Сакуры, а Саске превратил огромный окружавший их участок местности в море чёрного пламени.       Пока он разбирался с тем, что находилось под этими ресничками, Сакура не смогла удержаться и тихо спросила Итачи — или настолько тихо, насколько она могла говорить и всё же быть услышанной за воющим рёвом пламени, которое поднималось вверх, поглощая деревья:       — Насколько распространится эта техника?       Сакура не хотела, чтобы Зецу выжил, но и подавать рапорт, беря на себя ответственность за чёрный огонь, охвативший сельские деревни, ей тоже не особенно хотелось. Они нашли выброшенное тело Нагато в километре от одного из прибрежных поселений с хорошо развитой инфраструктурой судоходства, поддерживающего промышленность этой страны. Какой бы ни была их деятельность за пределами этой страны, это правда, что Бог Дождя и его Ангел стабилизировали жизнь многих гражданских в пределах границ этой страны и обеспечили устойчивую экономику, которая могла позволить продавать дешевле услуги её ниндзя.       Эти люди, вероятно, уже думали, что шиноби Конохи были силами зла. Она не хотела соглашаться с ними.       Прежде чем Итачи успел ответить, весь этот огонь погас так же мгновенно, как если бы зажали фитиль свечи.       Тоби — нет, Какаши-семпай называл его Обито, так ведь? — излучал зловещую чакру, свирепо глядя на Саске. Не обычный её вид, сопровождающий намерение убить, а видимую и осязаемую дымка джинчуурики. Сакура помнила красную ярость на том давнем мосту в Волне — эта же была такой, как если бы кто-то очистил её для усиления эффекта, стирая необузданные эмоции, характеризующие демонические сосуды.       Сакура видела всякие выражения за щитом безразличного юмора, за которым прятался Какаши-семпай, но она никогда не видела на его лице такого открытого страдания. На публике это всегда были просто трещинки, проблески того, что могло скрываться, которые быстро стирались, но сейчас он словно не мог прийти в себя настолько, чтобы стереть следы предательства со своего лица.       Её впечатление об Учихе Обито было поверхностным по официальным данным, но она вполне осознавала, что почти всё, что она знала о Какаши-семпае, — это результат того, как погибла его первая команда.       Он был по-настоящему небрежным сенсеем — если бы не счастливая случайность, Сакура, вероятно, умерла бы в процессе становления или страдала бы от собственной бесполезности из-за отсутствия руководства, — но он также находился рядом с ней во время войны и смерти, а также в трудные и хорошие дни.       Она была более чем готова ненавидеть от имени семпая. То, что этот человек также был замешан в схеме, которая поставила семью Саске под удар клинка, а руку Итачи на рукоять, что заставило его захотеть связать свою душу печатью, дарованной богиней с неопределёнными намерениями из страха, что у него не хватит сил встретиться с ним лицом к лицу. И это означало, что его намерения не имели отношения ни к чему, кроме понимания того, как лучше всего покончить с этой затянувшейся трагедией.       — Я бы сказал что-то вроде «пожалуйста, не заставляй меня снова проходить через это», но я думаю, что для этого немного поздновато, — тихо произнёс Какаши-семпай. — Но… почему?       Возник ужасно напряжённый момент, удивительно тихий из-за внезапного отсутствия огня, звук которого доминировал вокруг, но затем Какаши-семпай улыбнулся — если это можно было так назвать — и спросил:       — Чего ты хотя бы не отрастил волосы, если собирался играть Учиха Мадару?       — В такой ситуации ты всё ещё шутишь?       — Я совершил ошибку, последовав плохому примеру, когда был моложе. К счастью, сейчас я старше и мудрее и вряд ли решу подражать старым товарищам по команде и отбросить всё, что я когда-либо защищал, чтобы пойти и поиграть в террориста.       — Я никогда ничего не отбрасывал, — крикнул в ответ Учиха Обито. — Я пытаюсь защитить всех! Разве ты не видишь, что это неправильно? Это всё неправильно! Джинчуурики — их бы не существовало, если бы не те монстры, которых она создала. Всё потому, что ты ничего не знаешь!       С одной стороны, произошло драматическое воссоединение, но пока Сакура слушала их дискуссию, её взгляд был сосредоточен на земле — или, скорее, на опалённых чёрных листьях, которые вспыхивали, как сосновые шишки после пожара, и чёрный цвет отслаивался подобно яичной скорлупе, обнажая под собой белый.       Вверх тянулись бесчисленные руки — они располагались так близко друг к другу, насколько она могла видеть, и их были тысячи и тысячи — и поднимались из земли; жёлтые глаза смотрели на них без каких-либо признаков дезориентации с момента их «рождения».       И среди них всех, наблюдавший с безразличным спокойствием тёмного бога, стоял тёмный Зецу, снова цельный после ужасающего расщепления. У него над головой больше не было капюшона из мясистых листьев — вместо этого, на только что сформировавшейся стороне, где отсутствовал глаз, пророс один загнутый назад рог, словно кончик корня, появившийся прямо перед линией роста волос.       Обито, казалось, ничего из этого не беспокоило и не удивляло, потому что он не колебался, продолжая разговаривать с Какаши-семпаем, словно вокруг не появлялась только что армия.       — Биджу были созданы Ооцуцуки Кагуей вне естественного порядка вещей. Они — монстры, которые существуют и не могут быть уничтожены, потому что, хоть она и запечатана, её пагубное влияние остаётся и ввергает мир в хаос. Так почему бы не использовать их? Собрать и использовать их силу, чтобы построить мост к Луне, где она запечатана Мудрецом, убить её и использовать лунный свет, чтобы нести порядок и мир.       Теперь Сакура действительно с недоверием уставилась на Обито, потому что кем бы ни была Кагуя, Луна находилась во владении Цукуёми. Увидев другую сторону смерти, боги — которые никогда не казались ей реальными в каком-либо существенном смысле — внезапно превратились в существ, с которыми приходилось считаться, совершая поступки, способные потрясти как этот мир, так и тот.       Всё это было настолько сюрреалистично, что поначалу страх не пробирал её до костей, потому что разум не хотел верить во всё это, как в дурную иллюзию — даже день разрушения Конохи не подготовил её к тому, чтобы поверить, что люди могут обладать силой такого рода.       Она всё ещё отчетливо помнила войну с Аме — если так можно назвать их короткую бойню, — но тогда они сражались как часть армии, а теперь их меньше, чем пальцев у неё на руках, против этой вызванной из-под земли искусственной орды.       Сакура чувствовала, как её наполняет страх, пока не стало казаться, что этот страх превратился в живое существо и наслаивается на неё, словно вторая кожа. Воздух, которым она дышала, казался холодным; всё её существо горело от ползучего озноба, начавшегося у на пальцах и макушке головы и распространившегося по всему телу; её зрение странно фокусировалось на всём окружении, из-за чего было трудно мыслить.       Но она была больше, чем страх — больше, чем знание того, что она может умереть, потому что в этой битве это не имело значения. Если им удастся убить это тело, она сразится с ними, когда они бросят вызов Луне, потому что её душа должна охранять долгий покой Ооцуцуки Кагуи.       Кроме того, Итачи был здесь, и Какаши-семпай, а её душа рассеялась бы прежде, чем она оставила бы их сражаться в одиночку.       Поэтому её пальцы скрючились, подавая сигнал команде, и это странное перемирие — просуществовавшее достаточно долго, чтобы Обито смог возложить всю вину за все войны, которые велись во имя Биджу, на женщину, которая не ходила по миру тысячелетиями, — исчезло, как весенняя гроза.       В пустыне техника Гаары превращала его в демона. На этой илистой прибрежной равнине, возможно, он и не смог бы превратить для своих врагов мир в ад наяву, но то, что он не кричал, как Наруто или Саске, не делало его менее опасным. Сакура помнила, как он напугал её на единственном формальном экзамене — и она не ошиблась, потому что он отреагировал с нечеловеческой быстротой, и его песок не был ни на йоту менее смертоносен, чем чёрный огонь Саске.       Он пронёсся вперед подобно штормовому фронту, и от Зецу остались искорёженные куски, с которых капала тягучая прозрачная жидкость — было похоже на размятый стебель алоэ.       Сакура увидела это лишь мимоходом, так как уже пыталась пробраться к зловещему тёмному Зецу, которого заметила, когда срезала сорняки на своём пути. Они странно ощущались под её лезвием: как будто у них отсутствовали кости, и хотя на первый взгляд они казались безоружными, их пальцы превращались в длинные скрюченные штуковины, которые могли рвать и раздавливать.       Они тоже сражались не как люди, потому что люди, даже плохо обученные, оставляли пространство для своих сокомандников, пока сражались, и инстинктивно пытались избежать клинков, однако эти походили на клонов, которых создавал Наруто, чтобы сокрушать более опытных врагов. Они сбились в кучу, перебираясь через плечи своих товарищей, пытаясь подавить её только количеством, и, поскольку они тоже умирали не как люди — какая бы прозрачная жидкость ни наполняла их вены, она просачивалась, а не хлестала, и у них не было органов или артерий там, где привыкли находить их её ножи, — они лопались, как дыня; тогда она сунула один из своих ножей в ножны и вместо этого нанесла сокрушительный удар кулаком.       Только там, где её кулак прошел насквозь, жидкость прилипла и обожгла, точно кислота — её перчатки остались нетронутыми, но кожа слезла, и осталась сырая плоть, а затем и кости, и Сакура попыталась отдышаться от внезапной боли, инстинктивно прижимая руку к груди и направляя исцеляющую чакру.       Она приняла решение отступить к Саю, чтобы дать себе немного времени и пространства для переосмысления стратегии.       Никто из них не отодвинулся слишком далеко от остальных, но каждый шаг давался с трудом, особенно когда Зецу обтекали их подобно приливу. Сай создал для себя крепость, используя толстые свёрнутые тела четырёх восьмиглавых змей, сеющих хаос, в то время как другие существа выползали из-за их колец — целая стая крыс размером с крупную собаку начала рвать врага своими острыми зубами.       В других битвах он находился бы в большей безопасности в небе, но в этой, вероятно, куда менее опасно было рисковать с ордой Зецу. Битва, происходившая у них над головами, была похожа на столкновение богов.       Она перепрыгнула через спину чернильного тигра, не обращая внимания на то, как потемнело небо из-за иллюзорного побочного эффекта четырёх обладателей Шарингана, призывающих монолитные чакроформы, сталкивая их, словно титанов, над их головами. Сакура зашипела, когда перед ней пронёсся огромный меч из чакры, оставляя узкую щель на много метров глубже, чем она была ростом — и это даже целились не в неё, а в Обито, который восстановился после атаки Саске.       Сакура послала миру молчаливое извинение за мирных жителей, которые, вероятно, прятались в своих домах и на предприятиях от невообразимого шума или ошеломлённо смотрели в окна, молясь богам — о которых обычно они забывали, — чтобы выжить.       Она услышала, как Неджи прорычал что-то нелестное, когда использовал ноги, чтобы избежать этого меча. Десятки Зецу теряли человеческий облик, когда он повреждал их чакросистему; его золотые крылья плотно прилегали к телу по той же причине, по которой Сакура не потрудилась подняться в небо — оба их оружия лучше всего подходили для ближнего боя.       Неджи увидел, как она отступает, и развернулся так, чтобы они встретились друг с другом в змеиной крепости.       Они пробились туда с боем. К ним приближался Гаара.       — Если бы у него внутри был запечатан Девятихвостый, а не Ичиби, тогда бы даже драки не было, — натянуто заметил Неджи, когда они наблюдали за Казекаге.       Сакура не потрудилась ответить, зная, что он мог видеть выражение её согласия, даже пока проверяла, как восстанавливается её рука.       Рука немного дрожала, но Сакуре больше не хотелось блевать, когда она двигала ею. Этого было достаточно.       Все гендзюцу в основе своей являлись одной иллюзией, поэтому само собой разумелось, что, если кто-то знал форму элемента в одном виде, он мог формировать этот элемент по своему желанию во всех его видах. Она напомнила себе, что у неё никогда не было недостатка в контроле или теории, только в воле и чакре, чтобы что-то из этого сделать.       Какаши-семпай часто дразнил её тем, что её стихийный тип — металл, потому что она находила четыре элемента одинаково простыми в использовании и все они сильно истощали чакру по сравнению с изящной эффективностью её собственного стиля. Были и другие опасения, тем более когда её печать стала активной, и обычно лучше было кого-то убрать тихо и без сопутствующего ущерба, чем дышать огнём. Вероятно, это была очень плохая идея — пытаться делать что-то подобное в осаде, но прямо сейчас она была скорее обузой, чем преимуществом.       Так что терять ей было нечего, и она небрежно сжала незанятую руку, словно собираясь бросить мяч. Её длинные, слегка изогнутые ногти сверкали, как опалы, на фоне красной огрубевшей кожи, и на мгновение она не поверила, что это может сработать, потому что в течение многих лет она никогда не обретала силу или способности, ради которых не проливала кровь, но Сакура посмотрела на кровь, размазанную по её регенерирующей коже, и сказала себе, что это тоже куплено страданиями её плоти.       — Пять Поразительных Когтей, — произнесла она, отводя руку назад, словно намеревалась раздавить кого-то своей увеличенной чакрой силой, широко растопырив пальцы, превращая необработанную природную чакру в режущий ветер. Она взмахнула рукой прежде, чем успела по-настоящему усомниться в себе, и из-за своего беспокойства оказалась более быстрой и более злобной.       Техника не закручивалась водоворотом, как у Наруто, и лишь слабый голубой отблеск отмечал её существование, как тепловая дымка. Но она действовала так, как если бы Сакура туго натянула колючую проволоку и использовала её, чтобы нарезать твёрдый тофу.       Если бы они были настоящими людьми — теми, кто истекал кровью, кричал и умолял, — резня была бы ужасной. Тем не менее, внезапно полегло великое множество белых тел, истекающих соком в землю, а Гаара смотрел на неё тем же взглядом, которым одарил её после экзамена на чунина. Единственный Риннеган тёмного Зецу глянул вниз с того места, где он наблюдал за битвой над ними, но лишь на мгновение, а затем он снова стал игнорировать их.       Гаара, словно в ответ и Сакуре, и тёмному Зецу, поднял руку, а затем сжал её — и каждый камень, который она могла видеть, рассыпался в песок.       Вне досягаемости пронизывающих ветров Сакуры, встретили свой конец другие Зецу.       — Ладно, пусть это будет соревнование, — пробормотал Неджи, принимая знакомую стойку, и земля под их ногами начала светиться концентрическими кругами, кольца которых были заполнены эзотерическими гексаграммами. Сакура находилась достаточно близко, чтобы услышать, как Неджи успокаивающе вздохнул и произнёс: — Шестьдесят четыре гексаграммы: Суд Двенадцати Крыльев.       Массив запульсировал с такой силой, что Сакура ощутила это зубами, и светящийся тайцзиту под его ногами на мгновение невероятно разросся. В этот момент на концах гексаграммы появились шесть его клонов, и каждый из них вращался так, как если бы использовал движение ладони в восьми триграммах, но удар наносили не только его руки — с его золотых крыльев летели перья с той же безошибочной точностью и способностью закрывать тенкецу.       У Сакуры не было возможности сосчитать, скольких он поразил, но, когда он снова легко приземлился на ноги рядом с ней, сотни Зецу упали.       Он тяжело дышал и выглядел так, словно его слегка мутило — она знала, что опыт ассимиляции воспоминаний клонов дезориентирует и приводит в замешательство. Не все были похожи на Наруто, но её забавляла мысль о том, что Неджи узнал о её бывшем товарище по команде больше, а не только его догмы, когда сражался с ним на экзамене.       Её внимание привлекло беспорядочное движение одной из крыс: она села на задние лапы и зааплодировала их усилиям.       — Если у тебя нашлось время для сарказма, найди его для убийства других! — игриво парировала Сакура, прыгая вперёд с удвоенной энергией, игнорируя то, как крыса отдала хвостом честь.       Сакура прочно вонзила лезвие в широкую белую грудь и уперлась в неё обеими ногами. Схватив нож одной рукой, а другую зажав между собой и лицом, на котором росли похожие на корни извивающиеся зубы, она пальцами естественным образом образовывала крючковатые когти и одним взмахом отрезала голову.       Как только тело начало падать назад, Сакура использовала его как платформу, чтобы снова подлететь в воздух, нацелив своё оружие на Зецу, стоявшего на краю её смертельной зоны, и попала ему в глаз. Сила удара отбросила его голову назад, и она приземлилась ногами ему на плечи и сократила ряды этих существ. Теперь она находилась в паре шагов от тёмного Зецу.       Или так только казалось.       Когда её нож расчистил путь, он исчез и внезапно появился рядом с Гаарой. Казекаге следовал за Сакурой с меньшей скоростью, но на его пути лежало гораздо больше раздавленных тел, а также весь песок, который недавно бушевал под его контролем. Сакура напряглась. Всё Племя Призраков носило её чакру в своих венах и один из её ножей при себе, и у Гаары тоже был с собой якорь, однако она не знала, насколько хорошо сможет присматривать за ним, когда белый Зецу снова доберётся до него.       Сакура не могла по-настоящему судить до того, как у Гаары появится шанс вступить в бой — его дзюцу могло закончить всё довольно быстро, а защита песчаным щитом делала его более неуязвимым, чем регенерация печатей Племени Призраков, — но единственным приятным сюрпризом, который преподнесли Акацуки, было то, что Итачи и остальные делали всё возможное, чтобы заставить его казаться ещё лучше по сравнению с ними.       Песок Гаары с рёвом устремился к тёмному Зецу, как стая голодной саранчи, и лишь разорвал тёмную плоть, обнажив под ней дерево. Тёмный Зецу схватил Казекаге за горло.       Гаара зарычал на него, хоть его песчаный щит начал трескаться от огромного давления, длинные красные волосы упали ему на глаза. Его руки широко взмахнули, а затем схлопнулись, накрыв всю картину песчаной бурей.       Сакура колебалась, потому что хоть её кожа и смогла восстановиться, она не хотела выяснять, сможет ли она дышать лёгкими, полными песка.       В тот момент, когда песок начал осыпаться, она использовала технику замены с одним из упавших тел, оказавшись как раз под локтем руки, которой Зецу удерживал Гаару в воздухе. Его кожа краснела, и большая часть брони переместилась, чтобы помешать нападавшему раздробить ему горло, но он был жив.       Чёрный нож Сакуры словно соприкоснулся с металлом, но она ударила снова, сильнее, и её лезвие попало — и разлетелось вдребезги.       Она смотрела на падающие осколки с тошнотворным чувством, подкатывающим к горлу.       Песок пытался захлестнуть её лодыжки, но дело было не только в том, что Гаара задыхался: когда её взгляд на мгновение скользнул вниз, она увидела, как странно он двигался, словно пытался вырваться из ила, который его удерживал.       Кровь в основном состояла из воды — вещество, из которого состояли внутренности Зецу, наверняка тоже состояло в основном из воды?       Она не позволила себе слишком сильно задуматься — у Гаары не было времени на сомнения — и, не сводя глаз с Зецу, у которого кожа приобретала человеческий оттенок и у которого оставалась одна свободная рука, она широко расставила ноги, чтобы коснуться пальцами земли. Огромное количество тел на поле боя с одинаковой чакрой затуманило её способность воспринимать тонкости происходящего, но когда она намеренно коснулась их — и, о, это оказалось больно, словно Сакура прикоснулась к раскалённому металлу, — она почувствовала, что, когда они раздавили белого Зецу, чакра не растворилась в окружающей среде и даже не вернулась к тёмному. Вместо этого в жидкости было чуть ли не больше чакры, чем чего-либо ещё — и с этим пониманием Сакура покрутила рукой, словно отвинчивала крышку какой-то особенно сложной банки.       Её чакра вырвалась из неё с силой взрыва — Сакура вырвала у Зецу контроль над небольшим количеством жидкости, находившейся в чакре, благополучно отправив её мимо ботинок своих товарищей по команде, прежде чем нанесла ею мощный ментальный толчок. Чакра взметнулась вверх и застыла, как лепестки огромного цветка, переливаясь всеми цветами света.       Песок Гаары закружился, чтобы помочь ему, просачиваясь крупинка за крупинкой под руку Зецу. Пальцы Зецу выросли в попытке удержать Казекаге в ловушке, но Гаара моргнул, и тёмная рука сомкнулась на пустой оболочке из песка.       Отвлечённый и едва находящийся в сознании, Гаара не сумел применить технику замены на большое расстояние, но он был свободен, и Сакура стояла рядом с ним, касаясь его плеча, и они бы отступили в безопасное место к восьмиглавым змеям Сая, но когда она попыталась снова использовать Хирайшин, что-то сильно дёрнуло её за обожжённую руку. Её будто выдернули из дверного проёма, через который она почти прошла — она не была готова к этому и потеряла равновесие, но, падая, уперлась ногой в спину Гаары и оттолкнула его так мягко, как только смогла, всё же уведя его достаточно далеко от Зецу, чтобы творения Сая могли забрать его в относительную безопасность.       То, что обожгло её, расползалось нитевидными корнями по её руке и пыталось… пыталось что-то сделать, словно огненные муравьи ползли по венам, кусаясь, а она была не в силах от них избавиться.       Только когда суглинисто-тёмная почва поднялась вокруг неё, словно пещерообразный рот, а реснички закрыли тот кусочек неба, на котором происходила битва Шаринганов, Сакура осознала, что недооценила, насколько сильно местность насыщена чакрой Зецу.       Он впервые обратился к ней напрямую:       — Если бы мы вовремя собрали силу Десятихвостого, до этого бы не дошло. Но боги улыбаются мне: шесть путей прибыли, чтобы проложить единый путь, который она не может игнорировать. Ради мира и порядка во всём мире, сдавайся, дэва. Другие пути достаточно скоро последуют за тобой. Эти ненавистные бледные глаза — я вижу, как сюда устремляется путь Асуры.       Мир погрузился во тьму и пламя.