И никак иначе

- Пара минут, - безуспешно настаиваю я, чувствуя, как меркну перед сухощавым лицом еще одной заносчивой старухи. Нет сомнений в том, что они были лучшими подругами. И не важно, кого из них я сейчас ненавидела больше. Суть заключалась лишь в том, что одна из них вполне законно не пускала меня к другой. Делаю уверенный шаг вперед в надежде, что подобное проявление от лица какого-никакого директора возымеет действие. Страх здесь бесполезен, нужен напор... Но нет. Нет и нет! Мне продолжают преграждать дорогу к моему "счастью". - Долорес, сейчас нельзя. Она не в состоянии разговаривать... с кем бы то ни было, - мадам Помфри практически становится в стойку кобры, которую только что дразнила и тыкала палками бестолковая малышня. И, кажется, делала это в самый разгар брачного периода. "Долорес" - прелестно. Я мрачно киваю, что поняла. Никакой субординации. Хотя... чего я, собственно, ожидаю? Сколько у нас разница? Двадцать... двадцать пять лет?.. А сколько же с ней? Я помню точно, но почему-то каждый раз делаю вид, что забыла. Как же я хочу видеть ее, Поппи, если бы ты только знала. И если бы я могла сказать тебе об этом прямо. Старой дуре... Ну пойми же меня. Снейпу вот хватило пяти минут, чтобы понять... И все же, как хорошо, что старуха не Снейп. Устало перетаптываюсь с ноги на ногу, словно хлебнувшая жизни хромая утка. Убраться бы обратно в свои камыши. Что я вообще здесь делаю? Почти неделю я убеждала себя в том, что этот визит крайне необходим. Нужно было, в конце концов, узнать, как она настроена. Не сообщит ли куда следует. Вы превысили полномочия, Долорес. Ох как превысили... Вопрос только в том, когда это вас смущало? - В мои прямые обязанности входит следить за порядком в Хогвартсе, - я с елейной улыбкой иду ва-банк. - Применение круциатуса - это подсудное дело, как вам известно... - Неужели! - тут же взрывается истинная гриффиндорка. Поразительное чувство справедливости. И как с таким доживают до старости? Неплохо бы задать этот вопрос старому директору, но вот беда, он исчез, Поппи. В неизвестном направлении. Оставив вас здесь... на мое попечение. Я продолжаю нагло улыбаться. Палочку она вряд ли достанет, ей бы припомнить, где она ее положила. Разве что прибьет меня собственноручно. Как же зря я скучала в Министерстве. - И у вас хватает наглости... - Поппи! Даа, как же все просто. До смешного, до самого скучного. Помфри столбенеет, как от заклятья... На этот голос столбенеет весь гриффиндор. И не только он. Сколько лет прошло, а я и сама до сих пор едва удерживаюсь, чтобы не поправить несуществующую мантию и цивильно не положить руки на несуществующую парту. Я снова делаю шаг вперед. И на этот раз мне никто не мешает. - Директор хочет поговорить со мной. Я чувствую себя вполне сносно... - Но, Минерва... - все еще возмущается заведующая больничным крылом. Я прохожу вовнутрь, не обращая внимания на все эти препирательства двух древних подруг. На немые, но многоговорящие жесты. Она лежит, вернее, уже приподнялась на больничной койке. В наглухо закрытой, какой-то совершенно допотопной старушечьей рубашке, поверх которой накинута шаль из излюбленной шотландки. Не выходит из моды более двух веков. Во всяком случае, так утверждал один из идиотских магловских журналов моды. Интересно, что заставило меня запомнить эту чушь? Сколько раз говорила себе не читать этого конфиската. - Вы можете оставить нас, дорогая, - обращаюсь я к Помфри, не отрывая взгляда от Минервы. Темно-зеленая ткань в бордовую клетку просто великолепно подчеркивает серость ее лица. Как говорится, в гроб положили бы краше. И без того тонкие губы теперь полностью слились с ее осунувшейся физиономией. Казалось, от прежнего профессора Макгонагалл остались одни только глаза, которые, как и прежде, смотрели на меня с полнейшим безразличием... А я уж было понадеялась, что мы перешагнули эту черту. Проклятый зуд в руке. Написать... написать... написать... - Если что, я за дверью, - ворчит лекарша, тоже глядя исключительно на Минерву, и неохотно направляется к выходу. Та вздыхает с облегчением. Нет, профессор, ваша подружка меня не интересует. Хотя я и испытываю поистине болезненное желание навредить каждому, кто вам дорог. - Не думала, что о нашей тайне станет так многим известно, - холодно процедить не получается, снова выходит противное ехидство. Помнится, мать говорила, что я совершенно не умею выражать свои мысли нормально... Любопытно, что она считала это только моей виной. Я машинально повожу левой рукой. Нет. Все это слишком старые "письма", что давно не будят во мне никаких чувств. Видимо, когда-то я уже сказала этой женщине все, что хотела сказать. Она мертва, а умерших, как известно, лучше не беспокоить. - Многим? - Минерва удивленно приподнимает тонкую бровь. - Снейпу вы и сами все рассказали, а Помфри ничего не знает... во всяком случае, не от меня, - она пожала худыми плечами. - Не припомню, чтобы Снейп отличался болтливостью, - парирую я, подходя ближе. Она тоже не отличалась, мне это известно лучше, чем кому бы то ни было. Я ищу в глубине души страх... и не нахожу. Излишняя самоуверенность, чувство нынешней вседозволенности погубит тебя, Долли... но дело не в ней. Не в этом. В чем же?.. "Наказание, Долорес! Если ты делаешь ошибку, помни, что каждое твое действие будет иметь определенные последствия!" Удар, и еще один... еще... Дурацкая розовая пижамка прилипает к взмокшей от страха детской спине. Пот буквально стекает по ней ручьями. Нет, это не только пот. Удушливый запах железа плавно распространяется по вечно душной детской комнатенке, зачем-то так обильно заставленной уже насквозь пропылившимися мягкими игрушками. Такими уродливыми, что хочется вырвать и им, и себе глаза. Сбежать на улицу, прибиться к беспризорникам... к маглам... кому угодно! Резкая боль снова пересекает лопатки, переходя к пояснице, от которой, кажется, уже давно ничего не осталось. Как я еще могу ходить? Этот вопрос гудит в голове снова и снова, как спасительный маяк, чтобы не забыть всего остального и чтобы не сметь думать обо всем остальном. Например, о запахе собственной крови и о тошноте от него... Если меня снова вырвет, то будет еще хуже. Она этого не выносит... я знаю, мама, знаю. "Ты ведь больше этого не сделаешь, правда, дорогая? Мы ведь больше не хотим, чтобы так получалось?" Тонкая ручка, такая тонкая... белая и изящная, словно лепесток водяной лилии зло впивается в волосы, а затем тыкает лицом в собственную блевотину. "Убирай! Немедленно!" Пересохшие губы пытаются шептать простейшее очистительное заклинание. Но не выходит... ничего не выходит. "Не так... руками! Если не можешь, как надо, то убирай руками, идиотка!" Испачканные руки, я тру их снова и снова. Об подушку, об одеяло, о полотенце в ванной комнате, о... - Долорес! Долли, перестань... перестань, - я слышу уже совсем другой голос. Она... она не сделала мне ничего плохого. Никогда! Никогда она не была со мной такой. - Профессор, - все вдруг проясняется, и я наконец перестаю тереть руки о собственную юбку. Ну вот опять... опять. Нет, я сказала той женщине не все... - Орфорду надо было забрать тебя, - Минерва горестно покачала головой, продолжая крепко прижимать меня к себе. Как она оказалась возле меня? Как ей хватило сил не дать мне стереть руки до крови, ища способ очиститься от собственной рвотной массы? Как она вообще поднялась с постели?.. Какая теперь разница. Позором больше, позором меньше, она имела несчастье видеть многое. - Нельзя было оставлять ребенка с такой матерью, - она снова перехватила мои все еще неслушающиеся руки, крепко прижав их к собственной груди.