И никак иначе

- Вам лучше, Долорес? Не лучше. Но ты так кстати пахнешь валерьянкой… Я невольно принюхиваюсь к этой ее безнадежной клетчатой шали, шерсть которой внезапно оказывается настолько мягкой, что хочется потереться щекой. Что я, собственно, и делаю. Что возьмешь с конченого существа, с откровенной психопатки? Да мало ли что ей в голову взбредет. Ну же, профессор, проявите столь свойственное вам милосердие. Не обращайте на меня внимания… А мы знаем, что вы это умеете. Могли бы учебник написать на эту тему. Практическое пособие, я бы сказала. Мерлинова борода! Что мы опять несем, Долорес? Надо срочно приходить в себя. А то сейчас заглянет очередная мисс Грейнджер, чтобы сменить подсыхающие на прикроватном столике цветочки, и вот тебе картина. Хорошая картина. Улыбаюсь, отчего голова мгновенно взрывается. Тысячи… нет, миллионы мелких поганых осколков. Какая же ты тварь, мама! Ведь давно сдохла, а все так и продолжаешь портить мне жизнь. Отравила меня. Навсегда. Навечно! Есть ли такая ненависть, которой ты заслуживаешь? Нет. Сам Темный Лорд, вероятно, не испытывал такой. Меня снова начинает бить озноб. И тошнота. Теперь неделю не пройдет. Интересно, сколько еще насилия нужно, чтобы забыть? Что мне сделать с собой… или не с собой, чтобы все ЭТО забыть? Как же дерьмово! Хорошо хоть, чувство стыда во мне давно приказало долго жить, не выдержав постоянной эксплуатации. Испытывать его каждое мгновение было невыносимо, да и чего уж там – тупо. Добрые сорок лет мне потребовалось, чтобы научиться искусству не обращать внимания на то, что владело мной постоянно. Правда, с ней этот принцип не работал. Хотя, возможно, и работал. Мне удавалось не вспоминать о существовании Макгонагалл ровно до того момента, когда я увидела ее снова. И все… Все. Прямо с крутого обрыва. Направить бы на себя палочку: «обливиэйт!» Отчаянный уход от выгрызающей душу реальности. Такой болезненный. И такой простой, когда терять больше нечего. Когда жизнь больше не имеет никакого смысла… Кончай философствовать! Башка сейчас треснет… вместе с терпением Макгонагалл. Я нехотя поднимаю голову с ее плеча. Не знаю, что говорить. Да и говорить ли вообще? Надо ли это теперь или не надо. И кому надо? Ей-то уж точно нет. А я сейчас, так сказать, не в форме. Просто смотрю на нее. На ее лице застыло то самое сочувствующее всем и вся выражение лица. На моем – ничего. Никакого выражения. «Вот с таким и умри!» - сказала бы сейчас моя нежная мамаша. И черт бы ее подрал, была бы права. Именно оно и идет мне больше всего. Лицо без выражения. Лицо без эмоций. Как без лишнего нелепого и вульгарного макияжа. Она вдруг гладит меня по голове, плавно переходя к щеке. Ну вот. Лицо «без выражения» теряет то самое идеальное выражение. Я не вздрагиваю, но чувствую, как брови резко и без разрешения ползут вверх. Ну, Минерва, ну что это такое? Сердце замирает. Слишком приятно и… слишком много сострадания. Я его не стою, глупая ты женщина. Я ничего не стою. И ничего не заслуживаю… Ух ты, сколько самоуничижения! И все минут за десять, что я валялась у нее на коленках. Ты завязывай с этим, Долорес, завязывай. С ней ты становишься юродивой. Обрати на это внимание, ощипанная ты метёлка! Она дает тебе понять, насколько ты ущербна. Она тыкает своими костлявыми длинными пальцами в твое отражение, показывая тебе калеку. Моральное ничтожество. Коим ты и являешься. Собачье дерьмо… да-да, именно так. Я злюсь. Это хорошо. Для меня это всегда хорошо. И всегда единственный доступный способ очиститься… от самой себя. Поганый характер! До блевоты отвратительный. Лягушачья слизь и то приятнее. Без него ты подохнешь, и никто тебя не защитит. От этого мира. Никто. Не она – это точно. Ей наплевать на тебя! А даже если и нет, то тебе как минимум нужно родиться заново, сохранив при этом память о прошлой неудавшейся жизни, чтобы быть с ней… Быть с ней. Я чувствую, как немеет челюсть. Что тоже отличный знак. Значит, я злюсь сильно. О чем ты снова расфантазировалась, дура?! Согни ее. Сделай ей больно. Сделай мир вокруг нее невыносимым! Пока еще можешь, пока она слаба. Заставь ее умолять тебя. Не за себя – за себя она никогда не станет. Пусть умоляет за других, старая потаскуха! Ну же, вспомни… вспомни, чего ты так хотела, о чем мечтала ночами напролет. Не позволяй вводить себя в заблуждение. Не позволяя чувствам… «ей» манипулировать тобой! - Не утруждайте себя показным сочувствием. Я не мисс Уизли, - заявляю я, медленно убирая ее прохладную ладонь. Она не должна заметить, что я нервничаю. А я ведь нервничаю. - Я это знаю, - мелодично произносит она, а на ее губах появляется и мгновенно исчезает «та самая» полуулыбка. Я помню ее, Минерва. Ты даже не представляешь, как пристально я наблюдала за тобой все те мои долгие годы унижений. Старая лицемерная сучка! Похотливая, к тому же… - Как вы сдерживаете себя, Минерва? От дурных наклонностей, а? – я по-приятельски хлопаю ее по худосочному плечику. - Вокруг ведь стоолько искушений, - протягиваю со сдобной усмешкой. – Самых разных, на любой вкус. Юных… сочных искушений, - машинально облизываю губы. Текут слюни. Нет, серьезно. У самой. Пара таких девочек, пожалуй, могла бы успокоить меня на недельку… но сейчас не до этого. Жаль. - Вы имеете в виду некое пристрастие к молодым особам? – Макгонагалл скрещивает руки на груди и запахивает шаль одновременно. - Даа, - я хищно скалю зубы. Белые-белые, моя гордость. – Его я и имею в виду. - Ну, это больше по вашей части, Долорес, - она привычно склоняет голову на бок. Я знаю каждое ее движение, что оно означает и каков повод. Сейчас это крайняя степень насмешки. Крайняя. – Я не рассматриваю как объект своих желаний девочек, что годятся мне во внучки. - И в дочки, - я так понимаю. Или дело было только во мне, профессор? - И в дочки, - ровно подтверждает она, а затем отворачивается от меня, чтобы поправить собственную постель. - Но вам хочется «рассматривать», - вроде бы вопрос прозвучал совсем не вопросом. Я внимательно наблюдаю за ней. Пышная коса, уже с ощутимой проседью, иногда касается поправляемой простыни, хотя нагнулась она не сильно. Все еще сохранила старомодную длину и гордится этим. Шикарные волосы… намотать бы их на руку. Чтобы кожа треснула на высоком гордом лбу. - Какая разница, чего нам хочется? – спрашивает она, наконец снова укладываясь в постель. Ей нехорошо – это видно по трясущимся рукам и слегка присвистывающему дыханию. Большая разница. Я вот хочу придти к тебе ночью… или заставить тебя придти к себе. Вот это действительно важно! А все остальное – нет… Ваши уроки не принесли пользы, профессор. Во всяком случае, не девочке с обсессивно-компульсивными расстройствами. Еще и с горячо любимого вами факультета. Никаких шансов на успех. - Мне кажется, что наше предназначение в этом мире заключается не в том, чтобы бездумно следовать за своими желаниями, - убежденно, но без лишней пафосной назидательности произносит она. Да ладно? Вот скока живу, а даже мысли такой не допускала… Ты только что построила мне Ноев Ковчег, милая. - Жить, как узник Азкабана, - я маячу перед ее кроватью, борясь с желанием сесть рядом, - за решетками вечных «нельзя» - это так мучительно… Но вы находите в этом определенное удовольствие, не так ли? – вдруг добавляю я, уставившись прямо на нее. А меня не могло осенить до того, как я отправила ее на больничную койку? - Я бы назвала это иначе, - она на мгновение призадумывается. Ну, давай, удиви меня. - Скорее, моральное удовлетворение от того, что ты все делаешь правильно, - она устало облекла свою мысль в скучные слова. Не удивила. - По мне, так физическое приятнее, - я отпускаю презрительный смешок. - Я не думаю, что вы на самом деле придерживаетесь такого мнения, Долорес, - совершенно просто парирует Макгонагалл, пристально глядя мне прямо в глаза, которые тут же хочется опустить. А вот теперь удивила. Ты права, Минерва. Физическое – не приятнее. Физическое – ничто, в сравнении с моральным. Ни одна извивающаяся в агонии девка не могла подарить мне его… и ты не сможешь. Разве что мы для этого очень постараемся. - Вы удосужились меня проанализировать. Как приятно, - язвлю я в ответ. - Мы давно знакомы, много времени не понадобилось, - иронизирует она. - И что же, по-вашему, я из себя представляю? Не уверена, что хочу знать ответ. - Вы нуждаетесь в помощи, - не ответ, а сплошная констатация. Хоть бы пару секунд помедлила, ради приличия. Я нуждаюсь в помощи… А ты нуждаешься, чтобы тебя привязали к столбу и пороли до тех пор, пока ты не потеряешь сознание. Боль - ты любишь ее, я чувствую… - И что же мне поможет? – а вернее, кто? - Вы скажите, - она спокойно пожимает плечами и едва уловимо прищуривается. Не провоцируй меня, дрянь! - Я скажу вам, Минерва, - я с ласковой улыбкой покорно киваю головой. - Но позже. Выздоравливайте. - Благодарю, - коротко бросает она. И я чувствую спиной, как она провожает меня долгим взглядом. Не обеспокоенным… другим. Ты хочешь, чтобы я сказала тебе? Я скажу, даже не сомневайся. Скажу и даже покажу… когда ты перестанешь быть такой слабой. Я жду вашего выздоровления больше, чем ваши дефективные ученички, профессор. - Вы испепелите меня, дорогая, - я протискиваюсь мимо мигом оказавшейся в дверном проеме мадам Помфри. Ух-х, какой взгляд. Громы и молнии! Жаль, мы не близки с тобой. Я бросаю ей приторную улыбочку. Не волнуйся так, Поппи. Ничего с твоей подружкой не случилось… Пока что.