Зеркало во тьме

— Есть кое-что, что мы должны обсудить, — сказал Ганнибал по телефону. — Могу я надеяться, что ты снова приедешь ко мне, или лучше мне прибыть в Вулф Трап? Уилл потёр лицо, рассматривая разбросанный по дому хлам и собачьи игрушки. Солнце только что село, и одинокая лампа над столом с приманками освещала тусклым светом всё его жилище. — Если ты сможешь смириться с беспорядком, я бы лучше остался дома. — Конечно же смирюсь. — Тогда пришла моя очередь готовить ужин, — ответил Уилл улыбаясь и тут же ощутил тепло в ответном тоне Ганнибала. — Отлично, я скоро буду. Уилл быстро съездил в центр городка за продуктами и вернулся так, чтобы ещё успеть немного прибраться. Он вычесал собак, подмёл шерсть и включил обогреватель, поскольку камин всё ещё был разобран. Затем сходил в душ, надел потёртые джинсы и серый свитер, также почистив их от шерсти. Всё остальное он оставил как было, гори оно огнём. В течение дня Уилл старался не вставать без лишней необходимости, ведь каждый шаг напоминал ему о холодной ярости Ганнибала и обжигающих ударах металлического прута. Ступни пульсировали болью, пока Уилл прибирался дома, но он старался не обращать на них внимания. Боль была заслуженной, к тому же она здорово возвращала в реальность, когда разум Уилла слишком уж затягивал его в фантазии. Он обманул доверие Ганнибала, нарушил одно из немногих строгих правил, которые у них были, и теперь Ганнибал должен быть более осторожным с ним. Хотя Уилл знал, что больше не будет лгать. Эта боль принадлежала им обоим — и Уиллу, и Ганнибалу. И когда изгиб ступни сводило от боли, как будто кожу разрывали на части, Уилл ощущал, что психологически Ганнибал переживал то же самое, что он сам — физически. Уилл не был хорош в готовке, да и вообще могло ли хоть что-нибудь сравниться с кулинарными талантами Ганнибала, но всё же он решил приготовить популярное в Луизиане гамбо*. В его приготовлении было практически невозможно напортачить, разве что пару раз Уилл чуть не сжёг муку вместо того, чтобы просто её пассеровать. Скоро широкая кастрюля бурлила содержимым из окры, лука, зелёного перца, колбасы и креветок. Для удобства Уилл забросил всё и сразу, хотя правильно было добавлять ингредиенты постепенно, чтобы овощи не получились слишком разваренными. Лай собак оповестил о прибытии Ганнибала, Уилл тем временем откупорил вино. — Сидеть, — прикрикнул он на собак, когда шёл открывать дверь. — Сидеть, Зоуи. Ганнибала он поприветствовал широкой улыбкой. Помимо зимнего пальто, тот был одет в серые широкие брюки и красный свитер поверх белой рубашки. Ганнибал улыбнулся в ответ, а затем внимательно принюхался к доносящимся из кухни ароматам, его ноздри при этом расширились. Прежде чем он успел сказать хоть что-нибудь, Уилл сделал шаг вперед, положил руки ему на плечи и поцеловал. — Привет, — произнёс он, краснея и отступая в сторону. — Проходи в дом. Он принял пальто Ганнибала и устроил на вешалке, пока тот позволял собакам обнюхивать свои протянутые руки. Когда Ганнибал почесал Бастера за ухом, сердце Уилла растаяло. — Что ты готовишь? — повседневным тоном поинтересовался Ганнибал. — Угадай, — усмехнулся Уилл в ответ. Он загнал собак назад на лежанки, поближе к обогревателю, а сам, двигаясь чуть более медленно, чем обычно, устроился на подлокотнике дивана. — Весьма характерное сочетание аромата и приправ, — начал Ганнибал, глядя на Уилла и с удовольствием отмечая, что его медленная ходьба с прихрамыванием явно была следствием горящих ран на ступнях. — И вообще не такой уж вызов для моего обоняния. Гамбо. — Я надеюсь, тебе понравится, — сказал Уилл. Ганнибал подошёл ближе и мягко притронулся к его руке. — Я более чем уверен в этом. Тебе больно? Уилл взглянул на Ганнибала, вызывающе демонстративно склонив подбородок, и расставил ноги врозь ровно настолько, чтобы Ганнибал мог подобраться ближе, если бы захотел. — Всё не так уж и плохо, — ответил он. — Просто долго был на ногах, пока готовил. Ганнибал воспользовался возможностью и прижался ближе, позволив бёдрам потереться друг о друга. — Я взгляну после ужина, — сказал Ганнибал, поглаживая мягкие кудри на загривке. — Моим намерением была просто длительная боль, а вовсе не ограничение движений. Уилл приподнял бровь. — И вовсе я не ограничен, просто, как оказалось, часто использую ноги. — Мы найдём позу, в которой их не придётся напрягать, — прошептал Ганнибал опасно низким голосом, склоняясь к Уиллу. В ответ Уилл рассмеялся и отвернул голову, чтобы избежать поцелуя, но зато крепко сжал руки на талии Ганнибала и притянул к себе посильнее. Густые тёмные ресницы затрепетали, когда Уилл прошептал: — Тебе не нужно притворяться, что ты любишь собак. Ганнибал замер, раскрыв от удивления рот. — Всё настолько очевидно? — Да. — Но тебе же нравится. — Да. Но я не буду притворяться, что люблю оперу, — отчеканил Уилл. Ганнибал прижался губами к его лбу, и Уилл выдал довольный вдох, а затем притянул Ганнибала ещё ближе, так что их губы практически соприкасались, в то время как руки Уилла скользили по широкой спине. Это было то самое желанное чувство комфорта, словно в воздухе прозвучала нота, на которой они остановились прошлой ночью, перед самим наказанием. — Ты даже ни разу не был в опере, — начал Ганнибал, но Уилл заткнул его поцелуем. Они прижимались всё ближе друг к другу и постанывали от обоюдного удовольствия. Уилл раскрывал рот пошире, чтобы смаковать Ганнибала, и тот отвечал ему тем же. Они просто вбивались друг в друга челюстями, засасывали и покусывали губы и языки. Почему даже одни поцелуи с Ганнибалом были настолько переполнены чувственной страстью? Сам вкус его провоцировал нервные импульсы по всему телу Уилла. Он застонал, когда прошёлся языком по острым кончикам зубов, а затем Ганнибал схватил его этими самыми зубами и потянул на себя, вынуждая начать задыхаться. — Мммм… да. Черт, еда. Уилл ощутимо покраснел, потому что едва смог оторваться от жаждущего рта. — Твоя взяла, — прорычал Ганнибал и выхватил ещё один короткий поцелуй, прежде чем сделать шаг назад. Всё ещё смущенный, Уилл встал и проследовал на кухню, Ганнибал лениво поплёлся следом за ним. — Разольёшь вино? — спросил Уилл, жестом кивая на открытую бутылку на острове. Сам он обошёл остров и приподнял крышку над кипящим гамбо, помешал его, а затем поднёс деревянную ложку к губам. Не так уж и плохо. Уилл вздрогнул, когда руки Ганнибала очутились на его бёдрах, а сам он прижался следом, опустив голову к выступающим на шее позвонкам. — Я наслаждаюсь одним видом того, как ты готовишь, — прошептал Ганнибал, покрывая поцелуями шею. — Неужели? — вздрогнул Уилл, пойманный в ловушку между телом Ганнибала и плитой. — Мммм… — Ганнибал приподнял его свитер и пробежался ладонями по обнажённой коже, большими пальцами массируя поясницу. — Тем более когда ты готовишь для меня. — Я… я хотел бы… Ганнибал сделал громкий вдох прямо напротив его шеи. — По-моему, уже готово, — произнёс он с большой неохотой в голосе и даже не подумал отстраняться. Уилл выключил конфорку, запрокинул голову назад, предоставляя Ганнибалу полный доступ к шее. — Подождёт, — сказал он. — Всегда можно поужинать позже. Губы Ганнибала едва задевали его шею, а руки еще раз крепко сжали бёдра, прежде чем отпустить. Уилл способен был думать только о том, как Ганнибал перекинет его через стол и позволит ужину остыть. Но Ганнибал издал печальный вздох, и Уилл нахмурился. — Нет, всё же давай поужинаем, — произнёс он, оставил ещё один поцелуй на шее, а затем отстранился. Тревожные цветы распустились в груди Уилла. Он глубоко вдохнул и начал накрывать на стол, тем временем как Ганнибал занялся вином. Когда стол был накрыт, Ганнибал совсем немного подался вперед, вдыхая аромат блюда, а затем улыбнулся. — Пахнет превосходно, Уилл. — Благодарю. Уилл сел напротив Ганнибала и сделал глоток вина. Это хоть немного помогло притушить нарастающее нервное возбуждение. Ганнибал сообщил, что им требуется обсудить кое-что, но Уилл не ожидал никакого серьёзного разговора с тех пор, как они расстались сегодняшним утром в довольно тёплых чувствах. Что, если Ганнибал принял решение пересмотреть некоторые правила их договоренностей. Внести поправки. Уилл наблюдал за тем, как он смакует еду, прикрыв глаза от удовольствия. — Довольно вкусно, — отметил Ганнибал. — И чудесно в холодную погоду. Уилл тоже принялся за еду. Было и вправду вкусно, пусть это и не лучший гамбо, на который Уилл способен, да и вообще суп вкуснее на следующий день, когда настоится и приобретёт идеальную консистенцию и аромат. — Некоторые твои таланты передаются и мне, — пренебрежительно отметил Уилл. — И я почти не сжёг соус. Ганнибал едва усмехнулся. — Тебе готовил отец? Уилл слегка вытянулся в лице. — Нет, никогда. Его гамбо мало чем отличалось от чили. И консервированной еды из банок. Порой соседи угощали нас чем-то из жалости, и от них я перенимал необходимые умения. Так что блюдо не несёт никакого потайного смысла — просто это одно из трёх блюд, которые я умею готовить. — Ну тогда у меня впереди ещё два. Уилл оставался спокойным. Он ел, пил вино и старался не смотреть на Ганнибала. Когда же Уилл встал долить им обоим вина, желудок внезапно сжало острое беспокойство. Хотел ли Ганнибал просто обсудить поправки к их договорённостям? Для любого из них этот разговор не окажется простым. Уинстон подошел, выпрашивая еду, но Уилл твердо приказал ему вернуться на место, и тот послушался. — Ты хорошо их выдрессировал, — отметил Ганнибал. Уилл никак не отреагировал на этот комментарий. — Что именно мы должны обсудить, Ганнибал? — выпалил он как на духу, не давая себе времени одуматься. Ганнибал отложил приборы и протёр губы салфеткой. — Я думал поговорить с тобой после ужина. — Ожидание только заставляет меня нервничать сильнее. — Уилл поднял голову и бросил в сторону Ганнибала вызывающий взгляд. Тот отвернулся, и только благодаря тому, что Уилл привык тщательно изучать все его микроэмоции, он смог заметить на лице Ганнибала нотки сожаления. Уилл не мог припомнить такого выражения прежде, и это был тревожный звоночек. — Не хотел портить вкус этого великолепного блюда не самым приятным для нас обоих разговором, — бережно сказал Ганнибал в итоге. Уилл вздохнул и едва не поморщился от резкой боли внутри. — Полагаешь, после этого я стану нервничать меньше? — Хорошо, ты прав, — согласился Ганнибал, молчаливо сложил руки на коленях и посмотрел на Уилла. Его взгляд был твёрдым и сдержанным. — Алана знает о нас. Было слышно, как в соседней комнате зевают собаки. Они сидели в полной тишине: Ганнибал — ожидая реакции Уилла, Уилл — полностью опустошённый, как будто бы кто-то открыл дверь-ловушку в его разум и вытащил все наполнявшие его паутины и провода. Он моргнул. Механически поднял руку, чтобы поправить съехавшие очки, но очков не обнаружилось. Побеги мыслей, подобно винограду, захватывали его внимание: Джек в ярости; Ганнибал его бросает; Уилл больше не должен консультировать по делам, но Джеку плевать, пока он не знает о селфхарме и насильственных фантазиях Уилла; к какому терапевту его направят в следующий раз? — Как? — заикаясь вымолвил Уилл. — Как она обнаружила? — Боюсь, это моя ошибка, — признался Ганнибал. — Алана приходила сегодня после обеда, чтобы обсудить состояние Эбигейл, и заметила цветы. Уилл прикрыл лицо ладонью, а затем схватился за бокал. — Она уже подозревала, когда мы посещали Эбигейл. — Прости меня, Уилл. Знаю, ты не хотел, чтобы кто-либо проведал о нас. Уилл сделал большой глоток вина. — Боже. — Он закрыл лицо второй рукой. — Ну и как она отреагировала? Ганнибал глубоко вдохнул, аккуратно подбирая слова. — Алана всего лишь высказала вслух всё то, что я и сам уже знал: что наши договорённости не просто нестабильные, а ещё и недостаточно честные по отношению к тебе. — Да пошло оно нахер, — сердито зарычал Уилл, поднимая на Ганнибала жёсткий, обвиняющий взгляд. Ганнибал же предупреждающе нахмурился, не одобряя манеру Уилла выражаться. — Мы не должны что-либо менять, — продолжил Уилл. — Пусть Джек будет взбешён и не сможет больше доверять твоему заключению, но он любой ценой постарается не отстранить меня от работы в поле. Он не отстранил бы меня, даже если бы знал всё, вообще всё. Он расплылся в болезненно-злобной улыбке. — Но Джек и не пожелает знать всё — достаточно правдоподобная отмазка для его совести на тот случай, когда Бюро пережуёт меня и выплюнет. — Ты думаешь, что Джека спасёт неведение, если в результате этого неведения он подтолкнёт тебя за грань? — поинтересовался Ганнибал. Уилл прищурился. — Но тебе-то сейчас никуда не деться от осуждения. В конце концов ты о своей-то карьере подумал? На минуту Ганнибал показался разозлённым, разочарованным в том, что Уилл обвиняет его настолько прямо. Но потом он сказал: — Какой мне смысл рисковать моей карьерой? Уилл, ты… ты больше не можешь оставаться моим пациентом. Сердце сжалось, внутри него яростно боролись злоба и полное отрицание услышанного. — Что же произошло с твоим утверждением, что «мы просто беседуем»? — Это не так, — жёстко пресёк Ганнибал. — Мы эмоционально вовлечены. Уилл рассмеялся. — Что за дерьмо. Ганнибал цокнул языком, и Уилл дёрнулся, фантомная боль ощущалась с поразительной ясностью. — Это в интересах нас обоих, — продолжил Ганнибал раздражающе спокойным тоном. — Как ты можешь так говорить? — резко воспротивился Уилл. — Я больше ни с кем не смогу обсуждать всё это, они не поймут. Посадят меня на таблетки, отправят в психушку, а я, блять, не собираюсь в психушку, Ганнибал! Ганнибал снова цокнул языком, и Уилл дёрнулся . — Ты прекратишь это делать? — воскликнул он. — Следи за своей речью, когда находишься за столом, — ответил Ганнибал. Уилл закатил глаза. — Да, мой господин. — Никто тебя не направит в психиатрическую лечебницу, — таким же спокойным голосом продолжил Ганнибал. — Я не позволю этому произойти. Мы не позволим. Уилл отвернулся, недовольный услышанным. — И как ты собираешься предотвратить это событие после того, как ты бросаешь меня в качестве пациента? — обвиняющим тоном произнёс он. — Я не бросаю тебя. — Нет, именно это ты и делаешь! — Уилл стиснул зубы. — Ты не сможешь защитить меня, когда я буду находиться под опекой другого доктора. И на этот раз всё будет официально, как должно было быть с самого начала. — Мы продолжим наши беседы, и я продолжу помогать тебе справляться с травмой. Уилл поднял на него расширившиеся в удивлении глаза. — Да ты всё уже решил. — А что мне оставалось делать, Уилл? — спросил Ганнибал с ощутимым чувством обиды. — Или у тебя есть другие предложения, которые не входят в мой план? — А что ты собирался делать, если бы этого не произошло? — нанёс ответный удар Уилл. — Каков бы тогда был твой план, Ганнибал? Или мы бы вечно держали наши отношения в тайне? — Я надеялся, что когда твоё состояние наладится, мы сможем раскрыть наши отношения окружающим. — Когда наладится, — с горечью повторил Уилл. — То есть когда мне больше не потребуется терапевт, потому что ты уже залезешь окончательно в мою голову, и… и починишь меня. Ганнибал выдохнул. — Ты не сломан, Уилл, — ответил он мягко. — Мы прорабатываем твой травмирующий опыт, и эта работа неизбежно вытягивает на свет запутанные чувства и неадекватные механизмы преодоления. Уилл оттолкнулся от стола, удручённый спокойствием Ганнибала, таким показательным спокойствием, бо́льшим, чем то, на которое Уилл будет хоть когда-либо способен. Он ощущал жгучую потребность двигаться, и как бы ни болели ступни, Уилл поднялся со своего места, отошёл к окну и вгляделся в ночь. — Ты уже думал о том, как справишься с этим, — проговорил он. — Но Алана напомнила тебе, что всё не так просто. — Алана напомнила мне, что благополучие наших с тобой отношений может вступать в конфликт с твоим душевным благополучием. Пусть я и считаю, что наши отношения полезны для твоего душевного состояния, я могу заблуждаться. Любой человек допускает ошибки. — Ганнибал встал и направился к окну, остановившись в шаге позади Уилла. — Наша связь несёт в себе могущественную разрушительную силу, и мы оба не сможем это отрицать. Будет неплохо, если кто-то другой начнёт присматривать за твоим состоянием, Уилл. Всё, что говорил Ганнибал, было осмысленным и разумным, но Уилл не мог согласовать услышанное со своим внутренним видением Ганнибала. Особенно с тем Ганнибалом, который вчера ночью с яростью рычал, властно сгребая его волосы, и раздирал кожу на его ступнях в наказание за ложь. Ганнибал не был настолько уравновешенным и правильным раньше, а если и был, то не таким, как сейчас, в противном случае у них никогда бы не завязались текущие договорённости. Ганнибал полагал, что в состоянии разделить собственные чувства к Уиллу и оценку его душевного благосостояния как две отдельные, непересекающиеся прямые. Алана сказала нечто, заставившее Ганнибала сомневаться в своих способностях чётко отделить одно от другого? Или он просто желал перестраховаться? Нет, Алана ничего не добавила к столу. Ничего не изменилось. Они всегда играли с силой на грани допустимого, и эта игра могла быть чуть менее опасной, будь Уилл не настолько болен. Кем бы ни был Ганнибал — его терапевтом, другом или любовником, он в любом случае желал самого лучшего для Уилла. Того, что сам считал лучшим. Но это не значило, что их отношения были ошибкой — просто Ганнибал искренне верил, что наилучшим для Уилла будет начать посещать другого терапевта. Но какого чёрта он решил именно так? — Ты хочешь контролировать меня? — поинтересовался Уилл. Ганнибал сделал осторожный шаг вперед. Он мягко положил руки Уиллу на талию и склонил голову так, что носом практически прижимался к его уху. Этот жест был таким чувственным, мягким и одновременно собственническим. — Да, — выдохнул он, и холод сказанных слов дрожью прошёлся по позвоночнику. — Я хочу знать всё о тебе. Хочу всё, что ты можешь мне дать. И фантазию о твоём… беспрекословном подчинении…. я нахожу ужасно волнующей. Ганнибал резко втянул носом воздух, изучая запахи. — Но помимо желания обладать тобой в любом допустимом значении этого слова, в мои потребности входит освободить тебя. Увидеть, как вся тяжесть падает с твоих плеч. Стать свидетелем того, как ты полностью становишься собой, возвращаешься к своим основам — ты можешь быть великолепным, Уилл, можешь быть восхитительным. Нет того, что я не мог бы сделать для тебя. Уилл отклонился назад, низкое звучание этих страстных слов всё ещё звенело внутри, эхом отдаваясь в желании, у которого пока не было названия. Быть свободным, полностью осознать себя и принять то, кем он являлся, чем бы это ни было. Ты становишься более красивой версией самого себя. — Твоя потребность в контроле близка к патологии, — сказал Уилл, оборачиваясь, так что губы Ганнибала оказались прямо напротив его щеки. — Но если все сказанные тобой слова и вправду выражают твои конечные намерения, то ты и сам знаешь, что должен уступать контроль, если жаждешь увидеть моё перерождение. — Знаю, — произнёс Ганнибал, едва задевая губами грубую щетину. — Если ты отдашься мне, я буду откалывать от тебя по кусочку и полировать до тех пор, пока ты не превратишься в идеально плоскую стеклянную поверхность, и вся твоя тьма не вспыхнет светом. — Ты невыносимо поэтичен, — сказал Уилл, закатывая глаза. — У зеркала нет никаких внутренних качеств — это не я. Под всеми этими отражениями скрываюсь я сам. — Я понимаю. Ты можешь использовать зеркало, которое держишь в руках, вместо того, чтобы быть к нему привязанным. — Ганнибал посмотрел на тусклое отражение Уилла в окне, его взгляд был глубоким и торжествующим, Уилл даже удивился тому, как всё перевернулось — будто бы это Ганнибал преклонялся ему, будто бы Ганнибал ласковыми обещаниями заманивал его в преисподнюю. Уилл отвернулся. Это было слишком. Он желал Ганнибала, желал увидеть его на коленях, желал разбить вдребезги его идеальный контроль, руками сжимать его волосы, кусать до крови его губы. Тогда он сможет почувствовать себя свободным. Тогда ощутит всю свою силу. — Что нам делать? — спросил Уилл, погребая в глубине души и свою фантазию, и льстивые речи Ганнибала. В ответ Ганнибал притронулся к его шее кратким и успокаивающим поцелуем. — Алана предложила взять тебя под своё крыло. Ты не должен рассказывать ей всё, но я искренне надеюсь, что ты позволишь ей оказывать тебе необходимую поддержку. Уилл обернулся и положил руки Ганнибалу на плечи. — Ты и вправду меня бросаешь. Губы Ганнибала искривились. — Только технически, только для Джека. Представь, что я включил так часто игнорируемый голос разума. Уилл покачал головой и печально улыбнулся. — Алана действительно согласилась? Смогла одолеть собственную предвзятость? — Тебе необходим тот, с кем ты сможешь установить личную связь, — пояснил Ганнибал. — Разве в некотором роде ты не доверяешь Алане? — Доверяю. — Уилл переступал с ноги на ногу, ощутимо прищуриваясь от боли. — Но мне не нравится вся эта затея, Ганнибал. — Я знаю. — Тот притянул его ближе, и боже, как же спокойно стало Уиллу в его объятиях, в сплетении его сильных рук, которые таким привычным движением наносили ему боль, а затем таким же знакомым движением утешали, извлекали из него удовольствие настолько яркое, что кружилась голова. Бесспорный магнетизм между ними приводил их обоих в замешательство, а ещё глубоко внутри Уилла бурлило необъяснимое волнение, которое ускользало от него в сознательном состоянии и лишь иногда появлялось на периферии зрения. — Ты весьма эгоистичен, не так ли? — наблюдательно отметил Уилл. Ганнибал улыбнулся в ответ. — Боюсь, я ужасно эгоистичен. — Но ты ведь мог оставить себе меня всего, — выдавил из себя Уилл в ответ. — Ты заблуждаешься, думая, что я отдаю тебя, мой дорогой Уилл, — произнёс Ганнибал. — Любой другой терапевт никогда не сможет узнать тебя настолько хорошо, как знаю тебя я.

***

Они завершили ужин, и Уилл, захмелев от вина, как этого не случалось уже неделями, в итоге смирился с конечным решением их разговора. Первое потрясение прошло. Окончание их нетрадиционных отношений терапевта и пациента было неминуемым и отчасти ожидаемым. И это никогда не была исключительно терапия в традиционном понимании этого слова, она всегда трансформировалась в ту форму, в которой Уилл нуждался в каждый конкретный момент времени. Подверженный лунатизму, навязчивым мыслям и галлюцинациям, царящим в его разуме, Уилл должен был не просто терпеть происходящее, но выливать свои проблемы наружу, чтобы избежать полного помутнения рассудка. Тёплая забота Ганнибала смягчила беспокойство Уилла и его недовольство сложившейся ситуацией, а ещё от мрачных мыслей отвлекала привычка Ганнибала постоянно сжимать его бёдра, пока они убирали со стола. Ганнибал забрал из машины аптечку, и только он поставил её на стол, как Уилл уже тянул его за руку наверх в сторону спальни. Там он присел на край кровати и начал льнуть к его рукам. На Уилле были надеты тонкие носки и поношенные кеды, словно это была самая удобная обувь для израненных ступней. Не говоря ни слова, Ганнибал сел на пол рядом с ним и поставил его ногу себе на колени. Он снял обувь, носки и принялся аккуратно обрабатывать раны. Возбуждение начало незаметно подкрадываться к Уиллу, когда он наблюдал за тем, как Ганнибал, стоя на коленях, размачивал бинты. Мелкие раны не кровоточили настолько, чтобы кровь просочилась сквозь повязку, и тем не менее они начали набухать в течение дня и покрылись тёмными багрово-фиолетовыми синяками. Ганнибал втянул воздух, но не ощутил запаха инфекции, а затем с врачебной тщательностью принялся вычищать раны. Вместо того, чтобы просто перебинтовать ступни, Ганнибал приступил к довольно умелому массажу, начал с верхней части ноги, затем перешёл к лодыжке, Уилл в ответ только запрокинул голову и удовлетворённо постанывал. Руки, которые ранили его, руки, которые исцеляли его, они так идеально сочетались с разумом Ганнибала, использующим насилие для удовольствия, а наказание — в качестве своеобразной формы исцеления, как только мог понимать его действия Уилл. Ганнибал приподнял его ногу выше, согнув в колене, и глаза Уилла резко, словно по щелчку открылись, когда он ощутил дыхание на коже, открылись ровно за секунду до того, как Ганнибал поцеловал его подошву. Вся нога дёрнулась от неожиданного прикосновения, и Ганнибал усмехнулся, прервав поцелуй, а затем снова прижался мягкими губами к израненной ступне. Кожа была настолько чувствительной, что дорожка от поцелуев горела огнём, пока Ганнибал спускался вниз, к пятке, нижняя губа медленно прослеживала арку стопы. А когда к синякам притронулись зубы, а затем обжигающе влажный кончик языка, Уилл задрожал всем телом. — Ох, Ганнибал? — проронил он нервным звонким голосом, глядя вниз. И взглянуть вниз было его ошибкой. Ганнибал смотрел прямо на него, смакуя его измученную кожу и вылизывая языком между пальцами. Затем он взял большой палец в рот, посасывая. Уилл с трудом подавил в себе стон. — Это как-то совсем негигиенично, доктор, — выдохнул он. В ответ Ганнибал поднял на него томный взгляд и лизнул его палец. — Нет такой части тебя, которую я не желал бы отведать, — прошептал тот в ответ. Его хриплый голос ещё сильнее отдавал акцентом, и это было неправильным, казалось настолько же неправильным, как и то, что он вытворял своим ртом. — Так… прозрачно, — вымолвил Уилл. — Ты познаешь мир при помощи вкусов, Ганнибал, и некоторые твои вкусы весьма необычны. Зубы царапнули подошву, и Уилл судорожно ахнул, сморщившись от боли. Вскоре болезненные ощущения прошли под движениями горячего влажного языка, рассеялись, превратившись в успокаивающее тепло. И потом Ганнибал царапнул его снова. Через некоторое время сверхчувствительная кожа горела. — О боже, — простонал Уилл, содрогаясь от боли, приподнимая бёдра и упираясь локтями в матрас. Ганнибал целовал и засасывал его пальцы, покусывая их бережно и аккуратно, едва задевая кожу. Тепло распространялось выше, окутывая ноги Уилла, и вскоре он почувствовал медленно нарастающее возбуждение. Второй рукой Ганнибал схватил свободную ногу и прижал её к собственному паху. Уилл широко распахнул глаза, когда своей израненной ступнёй почувствовал проступающий сквозь ткань брюк напряжённый член. От сделанного открытия Уилл чуть не обезумел, он задыхался болью и удовольствием одновременно, когда нажимал ступнёй всё сильнее на пах Ганнибала. С каждым движением боль росла, но член Ганнибала отвечал на прикосновения с таким энтузиазмом, что вскоре в джинсах Уилла тоже стало ощутимо тесно. Тем временем сам Ганнибал исследовал языком его пальцы, вылизывал и засасывал так, словно… словно… Словно Ганнибал преклонялся перед ним, боготворил его, благоговел перед ранами, которые нанёс сам, своей рукой. Это было искупление. Унижение. Ганнибал стоял перед ним на коленях, на полу перед его кроватью, и возбуждался от того, что сосал его пальцы. Опытным путём Уилл попытался найти нужный угол, чтобы потирать член через ткань, и с этим же движением он закричал от боли, в то время как Ганнибал ответил ему сдавленным рыком. Ткань была такой жёсткой, что от трения кожа пылала, но сцепив зубы, Уилл провёл ступнёй ещё один раз. Ганнибал отвёл его ногу в сторону, в то время как сам расстегнул и приспустил брюки, а затем позволил Уиллу вернуть ступню на место. Шёлковое бельё было гораздо приятнее для его пылающей огнём кожи. — Обычно ты любишь именно так? — задыхаясь, прошептал Уилл. Ганнибал приоткрыл рот, выпустив пальцы, влажные и блестящие от слюны. — Нет ни единой части твоего тела, которую я не желал бы осязать и прикосновений которой не жаждал бы, — хрипло произнёс он, а затем поцеловал воспалённую кожу. — Дело не в конкретном фетише. Голос Ганнибала был настолько собранным, что Уилл не выдержал и снова провёл ступнёй по его члену, довольно неуклюже, но решительно, и в итоге был вознаграждён сорвавшимся с губ Ганнибала слегка подрагивающим стоном. Уилл прижал член к животу и сдавил ступнёй настолько сильно, что мог чувствовать пульсацию даже сквозь ткань. Другой ногой он надавил на щёку, и Ганнибал снова вобрал несколько пальцев в рот. Сердце молотом билось в груди, когда Уилл заставил Ганнибала раскрыть рот ещё шире, и тот позволил ему это. Позволил ему слегка грубовато и неловко иметь свой рот пальцами снаружи и изнутри, толкаться в горло ступнёй вплоть до рвотных позывов. Сопровождающие это действо звуки отзывались всё нарастающей твёрдостью в паху самого Уилла. — Охереть! — выдохнул он, полностью откинувшись на кровать и убрав ступню, чтобы позволить Ганнибалу втянуть воздух. Основанием ладони он растирал собственные глаза, которые упорно отказывались верить только что увиденному. — Чёрт побери, Ганнибал! — Да? — ответил тот, отдышавшись и приступив к заботливому поглаживанию лодыжек. Его член всё ещё был придавлен второй ногой. Уилл и сам уже забыл, как дышать. — Твой рот, — попытался пояснить он, но слова никак не собирались в единое целое. — Желаешь использовать его иначе? Уилл застонал практически в голос. Огонь со ступнёй распространялся по ногам, выше, а затем и вовсе отзывался абсолютно другого рода жаром в паху. — Использовать его, чтобы кончить? — тихо переспросил он. Смотреть на лицо Ганнибала в этот момент было сплошным удовольствием. Он выпрямился на коленях, расстегнул джинсы Уилла и потянул их вниз. Уилл позволил ему раздеть себя, а затем целовать свои обнажённые ноги. Тем временем сам Уилл стянул с себя свитер, а ведь давно бы уже пора, и в результате он остался лежать обнажённым на кровати, в полном комфорте и удобстве, пока Ганнибал, практически полностью одетый, стоял перед ним на коленях на полу. Захватывающее зрелище. Ганнибал схватил его за бёдра и подтянул к краю кровати, забросив его ноги себе на плечи. Уилл приподнял голову, чтобы наблюдать за тем, как Ганнибал втягивает запах с внутренней стороны его бёдер и слегка покусывает их, прежде чем начать старательно вылизывать яйца. А затем он почти завыл, перекрещивая ноги и едва ли не сжимая уши Ганнибала в мёртвой хватке. — Ах! Чёрт! Ганнибал медленно изучал его ртом, влажные набухшие губы скользили по мошонке, он спускался языком ниже, чтобы вылизать промежность, а потом поднимался к основанию каменно стоящего члена. Уилл наблюдал за его действиями из-под полуприкрытых век, грудь тяжело поднималась с каждым вздохом, и вот он встретился взглядом с тёмными, голодными глазами. Ганнибал медленно водил языком вокруг головки, не прерывая зрительного контакта, а когда наконец взял в рот, это было обжигающе. Он начал старательно сосать, обхватывая губами член и издавая своим бесстыжим ртом абсолютно бесстыжие звуки. Горячее белое удовольствие пульсировало внутри, нарастая и нарастая с каждым движением. Уилл желал бы наблюдать за процессом, но смотреть в глаза Ганнибалу было слишком изматывающим, поэтому он просто запрокинул голову на кровать, издав тихий сдавленный стон. Ганнибал брал его глубоко, а Уиллу не оставалось ничего иного, кроме как выстанывать восхищённые возгласы вроде: «Боже, господи боже». Головка члена ударялась об горло, Уилл выгибался на простынях, а Ганнибал сосал всё старательнее, втягивая щёки. Вкус Уилла — горький, медный, мускусный. Он только распалял его голод. Ганнибал высунул язык и взял член ещё глубже, попытавшись обхватить его горлом. Уилл буквально закричал, когда ощутил, как Ганнибал давится и задыхается им. Он приподнялся, чтобы снова встретиться взглядами, и в глазах Ганнибала стояла влага. — Господи, Ганнибал, ты великолепен. Его рот, который столь умело и аккуратно скользил вверх и вниз по стволу; его изысканный вкус, который мог бы различить сотни винных сортов; привычные микроулыбки, сияющие на его губах, выдающие чётко отмеренные эмоции; и этот рот, с ораторским мастерством рассуждающий о многих утончённых вещах — этот рот с беззастенчивой жадностью засасывает сейчас его член. На первый взгляд Ганнибал никогда не казался ненасытным, но он, вне всяких сомнений, склонен к поглощению. Он хотел вобрать в себя окружающие миры. И он с радостью поглотил бы Уилла целиком и полностью. Вобрал бы полностью внутрь себя всё, что только Уилл смог бы предложить, и сам Уилл вовсе не был бы против такого поворота событий. Он жаждал, отчаянно хотел быть настолько желанным Ганнибалом, чтобы тот… чтобы Ганнибал… Эта мысль вела в опасную зону его разума, туда, где переплетались провода, мёртвые туши были нанизаны на оленьи рога, а в воздухе кружились сорокопуты, готовые выклёвывать глаза. И ещё пернатый олень, смолянисто-чёрного цвета, вскрывающий рогами живот, добыча, благодаря поглощению превращающаяся в хищника. Горячий влажный вакуум рта Ганнибала, подталкивающий его к краю. — П-п-подожди, — выдохнул Уилл и сжал руками простыни. Ганнибал замедлил движения, а затем соскользнул с Уилла с громким влажным звуком. Уилл тяжело дышал и содрогался всем телом, пытаясь сделать шаг назад от края. — Просто… просто всего слишком много. Со стороны его слова выглядели как пустая болтовня, если не сказать нелепая отмазка, но он никак не мог сформулировать происходящие внутри него события и перемены. Член продолжал болезненно стоять, и ниточки слюны тянулись ко рту Ганнибала. — Чего ты хочешь? — переспросил Ганнибал, голос его звучал разочарованно. Уилл едва не разрыдался от его тона. — Господи, я не знаю. Ты словно смерть для меня. Уилл резко втянул воздух, а в ответ Ганнибал грубо зарычал и со всей силы стиснул руками его бёдра, так что нанесённые самим Уиллом раны разошлись под его жёсткой хваткой. — Уилл, — выдохнул Ганнибал. — Я желаю смаковать тебя. — Я знаю, боже, я знаю. Он был на грани, но не оргазма, а какого-то ужасного открытия. Уилл чувствовал, будто пернатый олень медленно, но уверенно прокрадывается в его разум. Ганнибал облизал собственные пальцы так, что они стали скользкими от слюны, и затем обвёл вход Уилла. Он смотрел на него с настолько хищным намерением, что на головке члена появилась свежая капля преякулята. Ганнибал жадно слизал её, и Уилл от испуга дёрнул бёдрами. — Тише, любимый, — заворковал Ганнибал, хоть Уилл продолжал дрожать и издавать тихие, хныкающие звуки. — Позволь мне овладеть тобой. — Да, — выстонал Уилл собственное согласие. Палец скользнул внутрь, и жгло уже совсем чуть-чуть. — Да, — повторил он, и слова превращались в одну страстную просьбу. — Пожалуйста, прошу тебя, о… да. Вторую руку Ганнибал обернул вокруг ноги Уилла, чтобы удерживать член в неподвижном состоянии, а затем начал лизать его, одновременно массируя Уилла изнутри и разрабатывая его тесный вход. Губы Ганнибала скользили по члену, и одновременно с этим он сгибал пальцы, нащупывая простату. Жалящая боль проникновения вскоре сменилась пылающим удовольствием. — Я так близко, — прошипел Уилл, сжимая простыни. Расплавленное золото разлилось по его паху, и член подёргивался с каждым умелым нажатием пальца. Ганнибал обхватил головку члена губами, растягивая горько-сладкое удовольствие. Уилл практически завыл от того, насколько восхитительно умело Ганнибал вводил в него пальцы, в то время как в галерее разума олень прокалывал его рогами, разбрасывая наружу внутренности… и тут Уилл кончил, невообразимо медленно изливаясь в подставленный рот. Олень пировал на его внутренностях, вся морда была пропитана кровью, Уилл погружал окровавленные руки в раскрытое тело, жертва становилась хищником, а плоть — яствами на пиру. Волна оргазма схлынула, а вслед за ней — тепло рта и рук. Уилл раскрыл глаза и увидел сидящего перед ним Ганнибала, его голова была склонена, а поза отчего-то напоминала позу просящего милостыни. Глаза были закрыты. И да, он проглотил всё до капли. Измождённый, прикованный к месту и с затуманенным взглядом, Уилл наблюдал за тем, как Ганнибал медленно поднялся на ноги и убрал его разбросанные вещи. Он был таким высоким в свете спальни, нависал над Уиллом, хищный, голодный, во всём расположении его тела читалось изящество и сила. Некоторое время он стоял не двигаясь, и только незначительные подергивания члена выдавали ход его мыслей. Он раздумывал, что можно сделать с Уиллом. Решал, что сделать. Сам Уилл лежал также неподвижно и только тяжело дышал. К какому бы решению не пришёл Ганнибал, Уилл примет его — и это знание, что борьба окончена, что ему больше не нужно бороться или сопротивляться, полностью очистило беспокойный разум. Уже не нужно убегать от опасных мыслей, бороться с чувством вины за свою фантазию о поглощении. Он принадлежал Ганнибалу. Лежал перед ним со вскрытыми внутренностями и ждал, когда же зверь окунёт в них свою морду. В конечном итоге после ожидания, которое казалось вечностью, Ганнибал проследовал к тумбочке, чтобы взять бутылочку смазки и бросить её на кровать. Сам он опустился поверх Уилла, опираясь на локти и колени, чтобы сохранить расстояние между их телами, а затем обхватил его лицо руками. Провёл большими пальцами по скулам, и Уилл растаял от прикосновения, они оба тонули в пристальных взглядах друг друга. Уилл не мог считать намерения Ганнибала, но это не означало, что он не видел ничего иного. Ганнибал не был настолько закрыт, как обычно бывал. Алчность, голод, первобытный инстинкт хищника, а ещё пульсирующее между их телами возбуждение, два обращённых друг к другу зеркала, которые превращались в бесконечный коридор. Даже не возбуждаясь физически, Уилл ощущал возбуждение Ганнибала словно своё собственное, расплавленный металл в его груди, выжженное клеймо. И он всё ещё не двигался. Коридор строился, пока Уиллу не показалось, что он видит слабый проблеск отчаяния во взгляде Ганнибала, или же это было его собственное? Хотя теперь какая уже разница? Ганнибал поднялся сам и несколькими ловкими движениями поднял Уилла, побудив его устроиться на четвереньки. Рукой он придерживал его шею, сжимая мышцы под тёмными кудрями волос, другой же — массировал его бёдра, исследуя порезы в форме глаз. На какое-то мгновение прикосновение в месте пореза было единственной точкой их контакта. А затем Ганнибал толкнул его головой в матрас. Уилл тотчас же податливо изогнулся и вытянул вперёд сложенные руки, а затем выдал отчаянный вздох, когда понял, что именно собрался делать Ганнибал. Осознание этой мысли отозвалось лёгким подёргиванием в паху. Не говоря ни слова, Ганнибал смазал себя и, придерживая Уилла за бёдра, прижался членом к его входу, медленно, но настойчиво проникая внутрь. Уилл затаил дыхание от пронзающей боли, когда Ганнибал заставил его растянуться вокруг своего толстого члена. Когда он всё же решился вздохнуть, то получился только невнятный скулёж. Внутри жгло огнём, и тело казалось таким сверхчувствительным, а когда Ганнибал вошёл в него до конца одним финальным толчком, перед глазами Уилла замелькали звезды. Ганнибал трахал его жёстко и не сбиваясь с ритма, короткими рывками вбивая в матрас. Блять, до чего же было больно, но Уилл находился в каком-то странном исступлении от этой боли. Никогда прежде он не ощущал себя настолько растянутым, настолько наполненным, настолько использованным. Ганнибал привстал, поднявшись над ним, до синяков сдавив бёдра, а затем начал толкаться всё быстрее, и шлепки тела об тело сопровождались жалобными завываниями Уилла. Всё глубже и глубже. Так глубоко и настолько жёстко, что казалось, член достаёт аж до горла. Вздохи превратились в рыдания, всё тело дрожало и горело огнём, когда Ганнибал протыкал его насквозь, врезался, врывался внутрь снова и снова, грубо и жёстко, лишь изредка притормаживая, чтобы капнуть на себя ещё немного смазки. Уилл осознал, что возбудился снова, только когда Ганнибал обвил рукой его член, и затем всё тело рухнуло в недоступную обычному восприятию тьму ощущений. Было так жарко, тело горело огнём, тело протестовало против совершаемого над ним насилия и одновременно получало от этого удовольствие. Стёрлась разница между удовольствием и болью, интенсивности их обоих хватало с лихвой. Ганнибал толкнулся в тесное, горячее нутро Уилла, его скользкую и раскрасневшуюся от интенсивных движений дырку, и последние нити самоконтроля оборвались безвозвратно. Он смотрел на распростёртое перед собой тело, на блестящую от пота кожу и на то, как беспомощно Уилл дрожит и подвывает с каждым толчком. Изысканное страдание на лице Уилла, его обращённый внутрь самого себя взгляд, поперечные метки и тёмные синяки на ступнях. Ганнибал отклонился назад и погладил ногу Уилла, продолжая при этом трахать его и мять его полувставший член. Пальцы грациозно пробежались по бёдрам и икрам, спустившись вниз к ступням. Ганнибал аккуратно очертил изгиб, слегка прикасаясь к израненной коже, но даже этого хватило, чтобы Уилл сжался вокруг него и громко выкрикнул от потрясения. Это была кульминация. Крайняя точка, черта, за которой Уилл сломается. — Ох, Уилл, — застонал Ганнибал, ощущая, насколько он сам близок к финалу. Самоконтроль пал, и Ганнибал всё же не удержался, чтобы вжаться большим пальцем в рану на ступне. Уилл закричал подобно умирающему животному, а затем кончил и сразу же потерял сознание. Самому Ганнибалу понадобилось всего несколько резких движений, чтобы кончить, сжимая бёдра и ступни Уилла, кончить от ощущения пылающих ран под своими пальцами.