Зеркало во тьме

Уилл дал им не меньше пятнадцати минут, прежде чем вернулся в машину. Он постучал в водительскую дверь. — Готов принять смену. — Конечно. Эбигейл перелезла назад. Уилл поправил сидение и завёл двигатель. — Неплохо было бы перекусить, — обратился он скорее к Ганнибалу. — Справишься с закусочной? — Полагаю, у меня нет других вариантов, раз уж вы с Эбигейл так хотите, — ответил тот без особого энтузиазма. — А ты что скажешь? — спросил Уилл в сторону заднего сидения. — Ага. Убить готова за милкшейк. — Докуда ты планировал доехать сегодня? — спросил он у Ганнибала, выезжая на двухполосную трассу. — Не вижу смысла перенапрягаться. Найду подходящий отель недалеко от Чикаго. Если завтра проснёмся рано, будем на месте ещё до заката. Следующий участок дороги был уже не таким напряжённым. Уилл нашёл радиостанцию с классической музыкой и казалось, Ганнибал расслабился, а то, что волновало его разум, затихло под сложные аккомпанементы классики. Эбигейл искала подходящее место для ужина с телефона Уилла, её мрачное настроение не прошло полностью, но она выглядела пободрее. Уиллу даже не нужно было знать тему их разговора. Он был слишком занят погружением в их реальность здесь и сейчас, вместо того чтобы искать все недостающие пазлы в их треугольнике. В городке на трассе I-90 они обнаружили небольшую светлую закусочную в виде длинного автобуса, со старым знаком кока-колы. Ганнибал покидал машину со слабой опаской, разглаживая свитер и внутренне мужаясь. — Не хочешь подождать нас в машине? — поддразнил его Уилл. Ганнибал вздохнул, но в его глазах мелькнул озорной проблеск, а язык прошелся по нёбу, словно он собирался цокнуть. — Знаешь, если ты будешь продолжать в том же духе весь ужин, я пожалуй останусь. Уилл закатил глаза и дружелюбно улыбнулся. — Думай об этом, как о подготовке к походу. Веришь или нет, именно так питается большинство американцев. И раз уж я выучил все разновидности вилок, то пора бы заняться и твоим образованием. Внутри интерьер был украшен множеством дорожных знаков. Имелись так же: рама от названия автобусной остановки, винтажная реклама газировки, шины с ромбовидными шипами и моментальные снимки на кодак. Пожилая женщина отвела их в укромное место в уголке и бросила три массивных меню на круглую пятнистую столешницу. Ганнибал молчал, пока Уилл с Эбигейл болтали, обсуждая меню, окружение не вызывало у них ни малейшего любопытства. Эби заказала шоколадный милкшейк, Уилл — кофе, а Ганнибал вежливо попросил воду без льда. Ганнибал смотрелся как некто из Фарго, мафиози в свитере цвета красного лого кока-колы, который ждёт встречи, уже зная, что сделка пойдёт не так, как следует. Он даже не притронулся к меню. — Чего ты добиваешься? — спросил Уилл, на этот раз без поддразниваний. Ганнибал отстранённо взглянул ему в лицо. — Я вырос в приюте. И знаю обратную сторону жизни. Уилл был ошарашен услышанным. Эбигейл замерла на месте, широко раскрыв глаза и переглядываясь между ними. — Прости, — прошептал Уилл, протирая рукой лицо. — Я просто… Просто что? Хотел почувствовать себя обычным? Хотел увидеть Ганнибала более обычным? Его разум цеплялся за отдельные моменты, собирая их в единое целое быстрее, чем хотелось бы — и расточительную привередливость, и повышенную щепетильность к приёму пищи, и жёсткий самоконтроль. Настроение испортилось окончательно. Казалось, Ганнибал вернулся в себя и вспомнил, кто находится рядом с ним. — Нет, это я должен извиниться, — сказал он. — Ты не знал, и моя фраза была неуместной. Уилл извиняюще улыбнулся, всё ещё глядя в столешницу и внезапно ощутил приступ клаустрофобии. — Ты никогда не говорил мне, — произнёс он медленно, стараясь, чтобы слова не звучали обвинением; осознание того, как мало ему известно о Ганнибале, несмотря на уверенность в обратном, глубоко ранило. — Я вообще не рассказываю об этом, — ответил Ганнибал. — Спасибо, что сказал нам, — исправила ситуацию Эбигейл, глядя на Ганнибала чистыми голубыми глазами и неуверенно улыбаясь. В результате Эбигейл и Уилл заказали бургеры и жареную картошку, а Ганнибал — пирог со шпинатом, не доверяя другим пунктам меню. После того, как они сделали заказ, Ганнибал стал более оживлённым, болтая с Эбигейл и Уиллом. Уилл был счастлив, что может прятаться за очками и принесённой едой. Они проехали ещё несколько часов и прибыли в отель к одиннадцати вечера. Ганнибал снял им две комнаты, друг напротив друга. Они пожелали Эбигейл спокойной ночи. Закрыв дверь, Уилл сбросил обувь и упал на широкую постель, пока Ганнибал переодевался и чистил зубы. Он даже не делал попыток привести себя в порядок, глядя в потолок, наслаждаясь мягкостью матраса и тем, как расслабляются мышцы. Был длинный день, наполненный дорогой и массой времени для раздумий, но тем не менее Уилл отстранялся от них; он смотрел на собственные мысли будто бы затуманенным взглядом, рассматривая их общую форму, но не желая разбирать на составляющие. Поддался инстинктам и пытался просто ценить проведённое с Ганнибалом и Эбигейл время, не зная, как долго сможет наслаждаться гармонией текущего момента. Все было таким хрупким, новым и непостоянным. Ганнибал присел на край кровати рядом с Уиллом, положив руку на его бедро и мягко поглаживая большим пальцем. — Я собираюсь в душ, присоединишься? — Почему ты не говорил мне о приюте? Рука Ганнибала замерла, хоть Уилл и ожидал подобной реакции. — Я не собирался говорить тебе об этом когда-либо, — ответил он. — Почему? И почему тогда сказал? — спросил Уилл тихо. — Прошлое слишком далеко от меня, Уилл. Настолько далеко, что больше не способно меня задеть. Это словно другая жизнь. — Я чувствую себя так, словно не знаю о тебе вообще ничего, — сказал Уилл, сглатывая стоящий в горле ком. — Словно я никогда и не старался узнать тебя так же глубоко, как ты знаешь меня. Ганнибал склонился над ним, убирая локоны с глаз. — Ты тоже никогда не рассказывал о своих родителях, Уилл. Разве это значит так много? — Моё детство не было травмирующим. Ганнибал вздохнул и поцеловал его в лоб. — Ты и так знаешь меня, Уилл. Со временем узнаешь всё остальное. Давай, идём в душ. Уилл встал и принялся стягивать одежду. — Я чувствую, будто пренебрегаю своими обязанностями бойфренда. Партнёра. — А я не чувствую, будто мной пренебрегают, — ответил Ганнибал, снимая с себя халат и вешая его на дверь ванной. Пока он включал душ и настраивал температуру воды, Уилл любовался лёгким пушком на его теле и тем, как тот светится в ярком свете ламп. От удара провода на боку остался широкий с захлестом синяк. Уилл избавился от оставшейся одежды и шагнул к Ганнибалу, обнимая его за талию и опуская голову ему на плечо. Тот ощущался таким тёплым, таким надёжным. Ганнибал подался в объятья, придерживая ладонью обнимавшую его руку. С душа уже шёл пар. — Всё равно не отпущу тебя, — сказал Уилл, задевая губами его кожу. — Ммм. — Ганнибал сжал его предплечье. — Хорошо. Закрой дверь. Уилл медлил с исполнением указания, поглаживая руками широкую грудь, ощущая под пальцами плотные мышцы и тёплую кожу. Ладонь решительно прошлась по соскам, очертила рёбра, а затем Уилл поставил засос на плече. Он знал тело Ганнибала, знал, как оно реагировало на удовольствие, видел реакции в лёгком подрагивании шеи и плеч. Уилл выпустил его, чтобы закрыть дверь, и Ганнибал ступил в душ. Уилл отследил взглядом стекающие по его коже ручейки. Он зашёл в душевую так, чтобы стоять позади Ганнибала, а затем пробежался пальцами по его спине и плечам. Ганнибал обернулся, чтобы взглянуть ему в лицо и прижался так, что теперь брызги задевали их только по бокам. — Скажи мне это снова, — прошептал он, поглаживая влажную кожу. — Не отпущу тебя, — повторил Уилл, прижимая своим телом Ганнибала к кафельной стенке и целуя широко открытым ртом. Вода плескалась между их телами и собиралась в небольшие озёрца, которые растекались, стоило им разъединиться, и заливали всё вокруг. Их близость была настолько чистой, такой правильной, что, поглаживая язык Ганнибала своим языком, Уилл был способен думать только о собственном возбуждении, электрическим током проходящем по всему его телу. Ещё немного — и они уже потирались телами и постанывали друг другу в рот. Пальцы Ганнибала прошлись между ягодиц, поглаживая яйца и возвращаясь к копчику, заставляя член Уилла вздрагивать, а плечи — сжиматься. — Да, — выдохнул он в рот Ганнибалу, сжимая рукой его член. — Трогай меня. Мне нужно, чтобы ты был внутри. — Уилл, — едва ли не умоляюще прошептал Ганнибал, поглаживая его вход. Уилл целовал его жёстко, погружаясь языком как можно глубже в рот, их поцелуй был больше похож на битву. Он сжал головку члена Ганнибала и оголил её, оттянув крайнюю плоть, а затем отследил пальцем такие знакомые очертания. Всего было слишком много, но особенно странным было само его желание, потребность, внезапно вынырнувшая из болота болезни и усталости. Он желал принимать Ганнибала так глубоко, чтобы ощущать костями его кости, раскрыть ребра и сжать его сердце, чувствуя его биение; он желал находиться внутри него полностью, пусть это и было невозможным, поглотить его, разорвать на части. Ганнибал игрался с его входом, неглубоко погружаясь пальцем, но эти поглаживания отзывались в теле Уилла судорожно сокращающимися мышцами живота и поясницы. — Я весь твой, — мурлыкал Ганнибал, но слова почти терялись от шума воды в небольшом пространстве между их губами. — Навсегда, Уилл. Уилл глубоко застонал, вжимаясь в Ганнибала грудью и одновременно с этим насаживаясь на его палец. Они вышли из ванной, так и не притронувшись к мылу, оба мокрые и судорожно сжимающие друг друга в объятьях. Уилл толкнул Ганнибала на кровать, и тот упал на спину. Он наслаждался, наблюдая, как поджимается его живот, и подергивается член. — Смазку взял? — переводя дыхание, спросил Уилл. — Да. В переднем кармане. По дороге Уилл наткнулся на костюм, и от столкновения его собственный член маятником закачался между ног. Он открыл сумку и поспешно рылся внутри, пока не нащупал маленькую бутылочку. Когда он вернулся в постель, Ганнибал выглядел настолько же доведенным до отчаяния, как и сам Уилл, он сжимал свой член и поглощал Уилла глазами. Уилл оседлал его бедра, и теперь их члены потирались друг о друга. — Уилл, — снова взмолился Ганнибал, плотно сжимая его бёдра, пока тот выдавливал смазку на ладонь. — Позволь мне сделать всё самому, — выдохнул Уилл, заводя руку за спину и настойчиво разрабатывая себя сразу двумя пальцами. Ганнибал поглаживал ему член, его губы раскраснелись, глаза горели. Упираясь рукой в его грудь, Уилл подался назад, шипя сквозь стиснутые зубы. Он был нетерпелив, силой принуждая себя раскрываться, влага с волос капала вниз на Ганнибала. Какую-то минуту он раскачивался между рукой Ганнибала и своей собственной, остатки сознания стёрлись от удовольствия и жгучего желания. Никаких верёвок, никаких осколков во тьме; только его тело и тело Ганнибала, так близко, и при этом всё ещё недостаточно близко. Уилл выдавил смазку на ладонь, обхватил ею член Ганнибала и, о боже, как же он ощущался в руке, как его дыхание сбивалось, пока Уилл распределял лубрикант — от головки вниз по стволу и обратно. — Ты так нужен мне, — прохрипел Уилл, приподнимаясь на коленях и двигаясь вперёд. Ганнибал уверенно придерживал его одной рукой за задницу, а второй — за талию, и почти неслышно прошептал в ответ: — Да, Уилл. И ты нужен мне. — Блять, — чертыхнулся Уилл, скользнув его членом между собственных ягодиц в поиске удобной позиции; толкнувшись вниз, открываясь; лишившись всего воздуха из лёгких, будто бы он тонул. Ганнибал лежал под ним неподвижно, только губы округлились в немом вздохе удовольствия, когда Уилл скользнул вниз, плотно обхватывая собой его член. На какое-то мгновение они оба замерли, забыв как дышать. Уилл выстанывал и судорожно втягивал воздух, принуждая себя опуститься так быстро, что внутри запылало огнём, а их обоих затрясло мелкой дрожью. Грудь Ганнибала приподнималась от тяжёлого дыхания, а затем он толкнулся вверх, член проник ещё глубже, раздвигая гладкие стенки, а Уилл резко запрокинул голову. Он упёрся руками в грудь Ганнибала, приподнимая и опуская бёдра, наслаждаясь тем, как член вылепливает собственную форму в его внутренностях. Уилл двигался вверх и вниз, настраиваясь на собственный темп, а Ганнибал снова обхватил его рукой, ласково поглаживая. Он и раньше бывал в позиции сверху, но этот раз ощущался иным — словно он просто брал то, в чём нуждался, используя Ганнибала так, как он желал быть использованным им самим. Ганнибал упёрся ступнями в матрас и начал подстраиваться под его ритм, двигаясь навстречу, толчок за толчком, а затем трахая его максимально жёстко, но Уилл только старательнее насаживался на член. Он хотел, чтобы Ганнибалу было больно, хотя бы немного; чтобы Ганнибал сломался и утратил возможность соображать, как уже много раз происходило с самим Уиллом; хотел вынудить Ганнибала кончить. Уилл с силой сжался внутри, и Ганнибал поморщился от боли, потому что было слишком тесно, чересчур плотно. — Боже, Ганнибал… По телу Уилла стекал пот, лицо исказилось от напряжения и удовольствия. Комнату наполняли звуки шлепков кожи о кожу, бесстыжие бормотания Уилла и тяжёлое дыхание Ганнибала. Уилл выгнулся назад, обхватив колени Ганнибала, он приподнялся и замер на месте, позволяя Ганнибалу втрахиваться в него в собственное удовольствие. Глаза были полуприкрыты влажными кудрями, и тем не менее Уилл наблюдал за волнообразными движениями тела под ним, рассматривая блестящие мускулы и тёмные влажные волосы на груди. Блять до чего же хорошо, думал Уилл, пока и эту мысль не выбил из головы следующий жёсткий толчок. Ганнибал настолько мастерски управлялся с его членом, что было даже сложно сказать, дразнится ли он пальцами, жёстко дрочит или просто поглаживает. Всего было слишком много, и это длилось целую вечность. Когда бёдра Уилла начали дрожать настолько неистово, что он больше не мог ручаться за собственную жизнь, Ганнибал сел и прижал его к себе, вбиваясь еще глубже, хотя казалось, что глубже уже невозможно. Они прижались ртами как будто в тумане, разделяя стоны на двоих и засасывая губы друг друга. Уилл обхватил лицо Ганнибала обеими руками, и заставил себя самого взглянуть, по-настоящему взглянуть вниз на залитое потом лицо с расширившимися от возбуждения глазами. В проблеске зрачка Уилл увидел собственное отражение. Уилл, который видит себя в Ганнибале, Ганнибал, который видит себя в Уилле. — Ты можешь… остановить время? — задыхаясь, прошептал Уилл между медленными толчками. — В таком виде? Чтобы осталось только… только это. — Да, да, да… — выдыхал Ганнибал, будто бы действительно понял его, и будто бы действительно ощущал то же самое. *** Сны Уилла были тяжёлыми от ночных кошмаров. Несмотря на свою эйдетическую память, после пробуждения Уиллу сложно было собрать все части в единое целое. Разум пылал, наполненный пережитым им болезненным опытом, а на свалке были похоронены те вещи, на которые Уилл не мог смотреть прямо, и поэтому они очутились в могилах. Как солнце, отражающееся от трепещущих крылышек бабочек, оказывается пойманным отполированным чёрным камнем, а затем превращается в цветы, черпающие силу из мёртвой земли. Впоследствии было так просто увидеть элегантность полного замысла, выложенного подобно рыболовным приманкам на столе. Сложно представить, как он мог раскрывать глаза шире и шире, но при этом оставаться настолько слепым. Окружающая действительность была слишком острой и чересчур яркой: блестящие белые баки на заправке, Эбигейл, стоящая рядом с багажником автомобиля, обхватив себя руками, её красный шёлковый шарф, развевающийся на ветру. — Миннесота такая равнинная, — жаловалась она, словно нужно было сказать хоть что-нибудь. — Все претензии к ледникам, — ответил Уилл, глядя на неё вполглаза и отслеживая наполнение бака по стрелке циферблата. — И поэтому у нас столько озер. — Их всего в мире около десяти тысяч, если судить по номерным знакам. Он улыбнулся, убирая шланг и расплачиваясь картой. Волосы Эбигейл путались на ветру, и было нечто невыносимо грустное в её голосе. — Ледники распороли Миннесоту, когда отступали в Канаду и обнажив неровности земной поверхности, наполнили их водами. Её слова прозвучали как нечто, усвоенное ещё от отца, но произнесённое с налётом присущей Ганнибалу поэтики. Уилл присел на багажник рядом с Эбигейл и взглянул на простирающиеся перед ними равнины. — Обнажать неровности не так уж и плохо. Даже, пожалуй, хорошо, — продолжил он. — А изредка — наоборот. — Хорошо до тех пор, пока у тебя есть, чем их наполнить. По крайней мере именно так делали в семье Хоббсов. Она дышала ровно и спокойно; отразив в себе изнанку мира, Эбигейл утратила возможность смотреть на него невинным взглядом. Уилл представлял следы от оспы на душе Гаррета Джейкоба Хоббса, которые были наполнены вязкой смолой. — На следующей неделе был бы мамин день рождения, — продолжила Эбигейл. — Мы хотели отпраздновать, взобравшись на Орлиную гору. Это самая высокая точка Миннесоты, хоть на самом деле не такая уж высокая. Время подъёма на неё не более трёх часов, а с вершины можно увидеть Верхнее озеро. — Давай сходим вместе, если хочешь. Он не знал, что ещё следует сказать в подобной ситуации. — Полагаю, меня это скорее расстроило бы. Некоторые места теперь запятнаны. И некоторые люди тоже. Должно быть, я в их числе. Уилл поднялся с багажника, подошёл к ней поближе и положил руки ей на плечи. Она выглядела почти взрослой без своих глазок пойманного в свете фар оленёнка. — Ты не запятнана, Эбигейл, — произнёс он. Он встретился с ней взглядом. Немного отторжения, немного страха; возможно, дело было в том, что последние слова прозвучали слишком родительскими, Уилл точно не знал. — Именно так ты и должен был ответить, — горько проговорила Эбигейл. — Но я чувствую это здесь, под кожей. *** Пока они поднимались по гравию к охотничьему домику, Уилл ощущал, как острые кончики рогов начали сдавливать его лёгкие, как все мысли одновременно принялись разрезать кожу подобно внезапно пробудившимся ножам, как их острия покинули ножны и пронзили пылающие ладони насквозь, оставляя открытые раны. Домик Хоббса был знаком Уиллу в качестве привидения из прошлой жизни, это было место, в котором его склонности находили выход в виде охоты на лосей и оленей, а растущая любовь была настолько драгоценной, что не могла вынести непреклонного течения времени. Эбигейл, одетая в охотничий камуфляж и зелёную жилетку, ступающая в лесу по умирающим жёлтым листьям, выискивающая оставленные ими метки. Размышления Уилла о двух сторонах жизни охотничьего домика были прерваны опустившейся ему на загривок рукой, знакомой и возвращающей к реальности. Он обернулся и взглянул на Ганнибала, вспоминая момент, когда их лица были так близко, а его собственное отражение появлялось в зеркальной поверхности глаз напротив. — Ты готов, Уилл? — спросил Ганнибал с любящей улыбкой. Тогда Уилл приблизился и снял поцелуй с его губ. Зазвонил телефон, и Ганнибал сказал Эбигейл и Уиллу, что присоединится к ним внутри. Эбигейл тоже смотрела на хижину с нарастающим беспокойством, а затем сделала первый шаг и толкнула деревянную дверь. Большая часть внутреннего убранства осталась на месте, покрытая пылью и промерзшая. Никто из них не включил обогреватель. На стенах первого этажа тут и там висели оленьи рога, но чердак, усеянный рогами, вероятно был ещё более зрелищным. Эбигейл старалась держать лицо, пока медленно ступала вдоль стены, впитывая знакомые с детства виды и запахи, которые теперь были навсегда омрачены убийствами её отца. Она провела рукой по широкой столешнице из тёмного дерева, и в её взгляде вспыхнула былая любовь. Уилл с лёгкостью представил, как гордился ею отец, когда Эбигейл разделывала оленя именно так, как он учил её. — Как я могу помочь тебе? — спросила Эбигейл. — Подражатель начал убивать, вдохновлённый твоим отцом, — произнёс Уилл. — Но он не только Подражатель, потому что не просто копирует во всех деталях, а скорее создает свои произведения по образцу. Его мотивы отличались от мотивов твоего отца, но начал он именно отсюда. Уилл осмотрелся по сторонам, впитывая детали и высматривая что-либо, что он мог пропустить в прошлые разы. — Он следит за мной, — вполголоса добавил Уилл. Эбигейл бросила в его сторону резкий взгляд. — Подражатель? — Подобно тени. И я ищу его истоки. Он… использует заменителей, как делал твой отец. Кого-то, кто выглядел как Фредди Лаундс, кого-то, кто выглядел, как я. — Он не хотел убивать тебя. Пока. — Последнее слово она выдавила с трудом. — Ты до сих пор считаешь, что Подражатель это Николас Бойл? — Его исчезновение подозрительно, — сказал Уилл. — Каким-то образом все эти вещи связаны. Если это Николас Бойл, он предельно осторожен. Уилл закончил осматривать пол, но всё увиденное смешалось в голове, и он перешёл к осмотру потолка. Они поднялись по ступенькам. Наверху Уилл ощутил глухое эхо дежавю. Каждая деталь этой комнаты с рогами отпечаталась в его памяти, в его разуме и теле, хищные копья наступали на него со всех сторон. Он скорее ощущал свои мысли внутри, чем слышал их в голове, частички пазла складывались с лёгким щёлканьем, между кровавыми точками натягивались провода связей. Голова раскалывалась… как долго она уже болела? Как долго они стояли на этом кладбище рогов в полной тишине? Уилл неуверенно заговорил. — Подражатель знал твоего отца достаточно хорошо, чтобы ему было известно об этом месте, — сказал Уилл, осознавая эту связь впервые. Достаточно хорошо, чтобы иметь данные о деле Хоббса, о ФБР, о деле Кукольницы, о самом Уилле. — Ты тоже достаточно знал моего отца, — осторожно ответила Эбигейл. Уилл протёр лицо, пытаясь выбраться из путаницы мыслей. — Я пытался узнать его. И пытаюсь до сих пор. — Даже после того, как убил его. В этих словах не было злобы, и сама Эбигейл не выглядела озлобленной ни на Уилла, ни на отца. — Возможно, именно потому что я убил его, — признался Уилл, — Я и захотел понять его. Я ощущал себя так, словно должен его понять. Ты именно это делаешь со своей добычей — знаешь каждое их движение, изучаешь их образ жизни, как они двигаются под водой, потому что можешь либо упустить их, либо поймать. Эбигейл прошла вперёд в сторону окна, сквозь которое пробивался тусклый свет. — Ты когда-нибудь охотился? — спросила она. — Я рыбачу, — ответил Уилл. Она это знала. Она знала — эта мысль вцепилась в него, ползла по коже, царапала ногтями многочисленных рук, издевательски поглаживала. — Одно и то же, не так ли? — спросила Эбигейл шёпотом, стоя вполоборота. Её профиль светился среди летающих в свете пылинок, а рука скользнула к кончикам рогов. — В первом случае ты подкрадываешься… в другом завлекаешь. Уилла начало трясти. Ноги словно вросли в землю. Он пытался говорить как можно спокойнее. — Ты была рыбаком или охотником? Но он сам уже знал ответ. — Отец научил меня охотиться, — отстранённо ответила Эбигейл. — Это вовсе не то, о чём я спрашивал, — перебил её Уилл. Господи, как же он не хотел, чтобы это оказалось правдой. — Все эти девочки, которых убил твой отец. Ты рыбачила или ты охотилась, Эбигейл? Она взглянула на него. Голубые глаза, наполненные страхом и глубочайшей тоской. Её голос надломился и стал болезненно хрупким. — Я была приманкой. Уилл подавил в себе первую реакцию, глаза метались между торчащими остриями рогов, пытаясь найти хоть какое-то безопасное место. Он быстро закивал головой, не в состоянии избавиться от нервной дрожи. Эбигейл не невинна. Она казалась единственным незапятнанным человеком в его жизни… но теперь и этого не было. Все мечты об их странной счастливой семье застряли комком в горле. Может быть, он знал это всегда, и именно поэтому не верил в то, что так страстно желаемое им будущее может быть реальным хоть когда-нибудь. — Ганнибал знает? — задал вопрос Уилл. Эбигейл опустила глаза, полные непролитых слёз. — Он сказал, что будет защищать меня. И что ты тоже… Что он будет держать это в секрете, пока я не буду готова рассказать тебе. Уилл прикоснулся к ней, опустив руки ей на плечи. Как тогда, когда твердил ей, что она не запятнана. Какая-то часть его желала успокоить Эбигейл и сказать, что всё будет в порядке. Он не мог взглянуть ей в глаза, потому что тогда… тогда… он увидит в ней то, что отказывался видеть прежде. Страх царапал его горло и грудь, страх когтями впивался в мозг. Он словил её взгляд и увидел боязнь быть отвергнутой, потребность в любви, такую знакомую, такую ценную для него. Он должен был убить её минутой ранее. Он схватил её обеими руками и насадил на висящие на стене рога. Уилл наблюдал за тем, как она задыхается, как кровь и слюна стекают по подбородку, а кончики рогов пронзают грудь. Он чувствовал себя так, словно рога пронзают его самого. Мир потемнел на периферии зрения, и проникающий в окно тусклый свет задевал изогнутые линии рогов, возвращаясь отблесками, словно от проволоки, а кончики рогов были острыми, как бывает острым разрез от заточенного лезвия. Эбигейл говорила, но Уилл не понимал её слов, зрение расфокусировалось, а она беспомощно двигала окровавленными губами. — Мне кажется, ты до сих пор болен. — Джек был прав. Он знал. — Мир вокруг содрогался от землетрясений. — Ты помогала своему отцу убивать всех этих девушек. — Я не помогала ему никого убивать, — настаивала Эбигейл, она была прямо перед ним, никакой крови на рогах, её убийство оказалось лишь видением, всего лишь… — Ты приманивала их, — продолжал Уилл. — Ты убила их. Кого ещё ты убила? Он хотел сделать шаг назад, но уже было поздно. — Думаешь, это я Подражатель? — огрызнулась она. — Думаешь, это я убила Мариссу? — Если не ты убила её… Уилл держал в руках собственную голову, пальцы тонули в коже. Он таял, плавился. Оболочка треснула, а всё содержимое выливалось наружу, просачивалось между осколков.

***

Во тьме проявилось движение. Волнообразные движения мышц под кожей. Фигура дёргала за верёвку, хватаясь одной рукой, затем другой. Открывался массивный занавес. Ритмичный звук — шум текущей в ручье воды, пульсирующая в ушах кровь, дрожь ударяющего металлического провода. Уилл Грэм с силой швырнул рыбу на прилавок кухни, удерживая одной рукой её хвост, а второй — нож. Опытным движением он выпустил ей кишки, и кровь залила деревянную поверхность. Слишком много крови, она капала с краёв, в воздухе стоял резкий отрезвляющий запах. Эбигейл гладила шею оленя, в котором уже не билась жизнь. Её пальцы погружались в тёмную гриву из перьев. Видения мелькали перед ним, словно осколки разбитой мозаики, и поблёскивали, когда на них падал прямой солнечный свет. Реальность была вытеснена тёмной изнанкой, живущей под его кожей: немыслимо далеко простирались леса, которые неведомым образом Уилл вмещал внутри себя. А сам он уменьшался, уменьшался и в конечном итоге исчезал. В отчаянии он хватался за что угодно, лишь бы удержаться. За осколки стекла. За отражение в лабиринте зеркал. Ногти заскрежетали, пробороздив по бетону, а затем он вжался в него щекой. Знакомая фантазия вибрировала где-то на окраине разума, ускользала, а стоявший позади монстр капал на него чёрной смолой, горячей и липкой. Уилл зацепился за эту мысль, прежде чем она выскользнула, понимание происходящего мерцало где-то на периферии снов. Ганнибал сидел прикованный у стены, в металлическом ошейнике вокруг шеи, и стяжках на запястьях. Рога росли прямо из земли, целый лес оленьих рогов, заключая Уилла в клетку. — Скажи мне, что ты представляешь, — голос Ганнибала звучал из зарослей и был таким далёким. — Я представляю тебя, — услышал он собственный голос, который был скорее похож на голос незнакомца. — Тебя вынуждают смотреть, как я… Как меня насилуют. Ты в клетке, ограничен ошейником. Это будто бы… я даже не знаю, откуда пришла эта картинка. Широкий металлический ошейник на твоей шее, цепью приковывающий тебя к стене. Твои руки за спиной, связаны стяжками. Ты… ты не можешь освободиться. Но ты можешь двигаться, потому что ты должен бороться, когда они бросят меня внутрь. Пинать ногой дверь, рычать. Ты выглядишь так, будто готов разорвать их голыми руками, но ничего не можешь им сделать. Предметы были разложены на рабочем столе: локон рыжих волос, изогнутая косточка, перья, проволока, плоскогубцы с длинными щипцами. Уилл наблюдал за тем, как он делает приманку, леска закручивалась снова и снова, пока не затянулся узел. Он наблюдал за тем, как делает две приманки и пронзает крюками ладони. — Ты быстро понимаешь, что ничего не можешь поделать. — Уилл смотрит на Ганнибала снизу вверх, пока его тело прижато, пришпилено к полу. — Поэтому ты спокоен, даже слишком. Ты бережёшь свою силу. Твоя ярость осязаема. Ты видишь синяки на мне, а они ведь даже не начали делать мне больно. Смысл в том, чтобы ты смотрел, поэтому меня всё ещё не сломали. Он… мужчина толкает меня на землю… На мне… на мне нет ничего. Руки связаны впереди, ноги в оковах, так что я не могу убежать. Но этого ещё недостаточно… недостаточно, чтобы бороться. Они используют меня, чтобы сделать больно тебе. Ведь ты ничего не жаждешь сильнее, чем прикоснуться к тому, что принадлежит тебе… уничтожить то, что принадлежит тебе. Уилл видел самого себя в кабинете Ганнибала, отблески пламени на коже, и болезненная страсть на лице, так похожая на скорбь. Он мягко раскачивался вперёд и назад, запрокинув голову и выставив шею, а рука неистово двигалась поверх воспалённой головки члена; стоило взглянуть вперед и вниз, как Уилла накрыло волной стыда и боли, его плечи задрожали. Вместо Ганнибала на кресле сидел монстр, ужасно тощий и вытянувшийся, как растянутые тела на карусели Кукольницы; в нём были только кости и смолянистая чёрная кожа, в свете камина рога мерцали красным. — Он не оставляет мне возможности сопротивляться, — выдохнул Уилл, глаза тёмные и отстранённые, рука водит по члену. — Ударяет меня головой об землю. Голова дёрнулась резко и болезненно. — Я делаю попытки брыкаться и бороться, так что он бьет меня снова. — Уилл притронулся к собственному рту. — Я повержен и чувствую кровь во рту. Он приподнимает мои бёдра. Уилл болезненно царапал собственную шею, в свете камина расцветали тонкие красные линии. — У нас едва ли остаётся какой-либо выбор. Но ты… ты обращаешься ко мне по имени, и я смотрю на тебя. Уилл взглянул на монстра, и член встал под изучающим взглядом глубоководных чёрных глаз. — Я неотрывно продолжаю смотреть на тебя, когда он… когда… боже. Глаза Уилла закатились от волны удовольствия, и он жёстко прикусил губу, отстраняя руки. Он почти согнулся пополам, защищающим жестом обхватывая собственный живот. Эта фантазия, наполовину воспоминание, передёргивающееся, словно рябь на воде, выскользающее из-под ног, как мигрирующие тектонические плиты. Уилл потерялся в лесах, проволока на его запястьях, лодыжках и шее тянула его вперёд. Заставляла его тащиться от одной мысли к другой. Спотыкаясь, он дошёл до дома Ганнибала, босыми ступнями по снегу, от крови одежда прилипла к телу под пальто. И эта фантазия ускользнула. Тело на обеденном столе Ганнибала. Но не Уилл. Это был Ганнибал — со связанными руками и ногами обхватывающими Уилла за талию, пока тот трахал его. Уилл взял длинный кухонный нож и глубоко вонзил его в бедро Ганнибала под углом, потом ещё раз, уже под другим — он вырезал кусок его плоти, взял в собственный рот и старательно, старательно, старательно пережёвывал. В руках был провод, скользкий, окрашенный его собственной кровью. Уилл выуживал из воды гнездо проводов, и поверхность её разбивалась, рвалась, подобно тому, как множество оленьих рогов прорывались сквозь кожу. Дыши, медленно, вдох… и выдох. Пернатый олень поднимался из воды, и с морды его стекала кровь. Из страха ты толкнул меня в глубины твоего разума. Но вот я здесь; я всегда был здесь. Вода накатывала на бока оленя, пока он поднимался вдоль потока в сторону Уилла, медленный, завораживающий. Выпусти меня, Уилл. Выпусти меня на свободу. Уилл потянулся к оленю дрожащей рукой, желая быть принятым им. Мягкие перья встретились с его кожей, ровное дыхание, приглушённое сопение зверя. Бездонные глаза, настолько глубокие, что могли бы поглотить Уилла целиком. Эбигейл улыбалась ему с другого берега, удерживая сети. — Я была приманкой. Ганнибал опускал руку на его плечо. — Послушай меня, Уилл. Пожалуйста. Я здесь. Ханна улыбалась Ганнибалу, сидя во главе стола. — Ты должен убить его. Треск проводов. Кровь на его руках, он пытался зажать рану на шее Эбигейл, багровая жидкость заливала всё вокруг; а потом Уилл уверенным движением погрузил пальцы в рану, наблюдая за тем, как глаза Эбигейл расширялись от боли. Он сгрёб в хватку мышцы и вытянул их наружу. Уилл отклонился назад в кресле и медленно погладил себя лёгким касанием. — Ты можешь видеть момент, когда я уплываю, — почти прохныкал Уилл. Его губы дрожали. — Затем мне просто становится наплевать. Затем… затем я становлюсь мясом. Он всхлипнул. — Когда он кончает, я спихиваю его с себя и разрываю зубами ему глотку. Он умирает прямо подо мной. Но я всё ещё не в себе. — Уилл мог чувствовать вкус во рту, сырой и кислый. Холод бетона под спиной, Ганнибала, такого близкого, но недосягаемого. — Я лежу так длительное время, пока ты пытаешься достучаться, дозваться меня. Но я не возвращаюсь. Не возвращается тот, кем я был прежде. И только тогда Уилл окончательно осознал, что он спятил. — Слушай мой голос, Уилл. Следуй за ним. Что, если ему и вправду станет наплевать? Просто опуститься на колени перед оленем и позволить ему пронзить себя насквозь, приколоть к дереву. Мясной крюк, вгрызающийся под рёбра. — Тсс, тсс. Всё в порядке. Я хочу этого. Ганнибал улыбался под ним, в прохладной тьме спальни, глаза мягкие, наполненные сонным удовольствием. Ганнибал мягко обхватывал его запястья, большими пальцами касаясь ещё сырых ран, и прикладывал ладони Уилла к собственному горлу. — Ты хочешь этого, — согласился Уилл, как попугай, повторяя произнесённые Ганнибалом слова. — Потому что ты это я. Он сжал пальцы. Господи, как же было больно — слишком много мыслей одновременно, подобно раненым птицам, они бились о внутреннюю сторону черепа, перетягивая на себя его внимание. Почему они не могли позволить Уиллу просто насадиться на оленьи рога, быть пронзённым, раскрытым несколькими кровавыми пробоинами? Он ведь устал, так устал. Тело двигалось вопреки его желанию, словно марионетка. Уилл опустился на колени перед громадным зеркалом, и черты его лица стекали с черепа. Кровь пузырилась на губах, а кожа на груди топорщилась наружу, словно что-то пронзало её изнутри. Тонкие, чёрные кончики рогов вырастали из его кожи, кровь медленно растекалась островками вокруг проколов. Они изгибались, прорастая сквозь, раскрывая шире и разрабатывая его раны, подготавливая. Уилл с размаху ударился головой о зеркало. Звук бьющегося стекла. Лес, который то попадал в фокус, то исчезал из него, частички разбитого целого поворачивались каждая в свою сторону, чтобы снова соединиться вместе. Приманка была не закончена. Следовало довести дело до конца. Возможно, когда Уилл закончит её, он обретёт свободу. Уилл устроился в кресле поудобнее, ладони были скользкими от крови, а локтями он упирался в рабочий стол. Он брал пряди тёмных волос в каждую руку, и завязывал узел поверх узла, рассматривая свою работу через увеличительное стекло. Это было одно из времяпрепровождений, которые могли увлечь его полностью, состояние, в котором не существовало ничего, кроме всепоглощающих прикосновений. Он пронзил клубок волос кончиком иглы и пришил к приманке яркое птичье перо. — Ты закончил, Уилл? — голос Ганнибала доносился будто бы из глубины колоннады. — Ещё минуту, — ответил он, аккуратно закрепляя узел леской. — Хочу доделать. Руки не дрожали. Это было так знакомо — вдавливать леску в ладонь, чтобы кожа стала бледной и выпуклой. Пробивать насквозь ладонь, вжимая большим пальцем крючок, превращать самого себя в марионетку. Это чувствовалось таким приятным. Правильным. — Ты слышал меня, Уилл? — Дыхание Ганнибала будто бы сбилось. — Что? Уилл взглянул вверх, но кругом было темно, а дверь на крыльцо оказалась открытой. Нахмурившись, он поднялся на ноги и вышел в ночь. Не было ни Ганнибала, ни его машины. Уилл вытер руки о штанины и прошёлся в ночь до окраины леса. Поляна перед домом была залита лунным светом. В тишине он различил едва уловимый шум, это вполне могла быть всего лишь игра воображения. Или раненое животное? С медленно расползающимся по спине страхом Уилл шагнул в сторону подъездной дорожки, которая выходила к шоссе. — Ганнибал? — выкрикнул он в ночь, а потом замер, прислушиваясь. Казалось, было слышно тяжёлое дыхание или тихое поскуливание. Разум моментально переключился на собак, и Уилл помчался вперед, срезая дорогу через лес. Старые листья и ветки хрустели под ногами, пока глаза беспомощно впивались во тьму, пытаясь разглядеть то, что Уилл уже чувствовал своим подсознанием. Звук повторился — подвывание раненого животного. Уилл забрался в шиповник, игнорируя боль в ногах. — Уилл… Голос Ганнибала был болезненным, слабым. Почти таким же, как бывал в минуты возбуждения. И сколько бы Уилл ни вглядывался во тьму, он не мог ничего разглядеть. Он пытался закричать, но не мог издать ни звука. — Прошу тебя, Уилл. Возвращайся ко мне. Услышь мой голос. Я знаю, что ты в состоянии услышать меня. «Где же ты?», — Уилл завопил в глубине своего разума, но в лесу не раздалось ни звука. Сердце сжалось от страха. — Дыши, Уилл, дыши. Тебе нужно дышать. — Я дышу. — Он пытался сказать, но не мог, рёбра сдавливали лёгкие, пронзали их насквозь. — Прошу тебя, остановись, прошу тебя. Уилл, это я. Он бежал между деревьев, врезаясь в кустарники, игнорируя царапины на руках и острую боль в ступнях. Сердце подпрыгнуло к горлу, душило его. Хотелось кричать, хотелось выкричать всё наружу, ему нужно было найти Ганнибала. Голос был повсюду, так близко, но Уилл всё ещё не мог видеть его самого. Уилл должен был остановиться, он упёрся руками в колени и судорожно втягивал воздух, тело по бокам трескалось от боли. — Это Ганнибал. Уилл. Я знаю, ты здесь. Проблеск понимания, словно вспорхнувшие вверх птицы. Уилл засмотрелся на верхушки деревьев. — Обсидиан. Уилл. Обсидиан. Прошу тебя. Никогда прежде он не слышал, чтобы голос Ганнибала был надломлен настолько. Тела свисали с деревьев, прикреплённые за левую ногу и замотанные в коконы из колючей проволоки. У подножья каждого дерева мерцали мелкие огоньки. Окружающий мир слепил его, давил на глаза, на череп, будто бы тело пытались пропихнуть в узкий тоннель. Он чувствовал, что веки сжимались так чудовищно плотно, как только казалось возможным. Потому что он просыпался, просыпался медленно и не желал видеть. Видишь? *** Он находился в комнате с рогами. Была ночь, и царила тьма, только свет пробивался с нижнего этажа, но его едва хватало. Рога отбрасывали на стену переплетённые тени. Между рогами была натянута колючая проволока, образуя причудливой формы паутину, поблескивающую во тьме. Ганнибал сидел у окна, полностью обнажённый и с поднятыми вверх руками. Дыхание Уилла резко участилось. Ладони Ганнибала были проколоты рыболовными крюками между мышц, соединяющих большой палец с указательным. Крюков было много, по контуру плеч и на шее, кожа на рёбрах, бёдра, ступни. Леска натягивала крюки, приподнимая и оттягивая кожу. Колючая проволока обвивала руки и туловище, кровь свободно стекала по телу, очерчивая такие знакомые Уиллу мышцы и выступающие кости. Ганнибал всё ещё дышал. — Нет! Нет-нет-нет-нет! Уилл будто со стороны слышал, как он повторял эти слова высоким испуганным голосом. Слёзы катились по его щекам. Он резко ощутил на себе каждую мелкую рану, каждый прокол, почувствовал одновременно всю боль, которую причинил своему любовнику. — Уилл, — задыхаясь, проговорил Ганнибал, лицо его было перекошено от боли. Он был слишком измождён даже для того, чтобы испытывать страх, который уже захватил всю сущность Уилла. И сейчас, даже сейчас, блять, он был веслом для Уилла, взывая к разумной его стороне. — Пожалуйста, освободи меня, Уилл. Так тихо. Так обречённо. Хижина заходила вокруг ходуном, когда Уилл с силой потряс головой, лёгкие были раздавлены невырвавшимися воплями. — Это не я, это не я, — бормотал он, пока руки сжимали окровавленный нож. — Это не я, я никогда не мог бы… На Ганнибале были ножевые ранения. — ЭТО НЕ Я! — завопил Уилл. — Тебе не нужно продолжать, Уилл, — Ганнибал пытался договориться с его тёмной стороной. Выторговать себе жизнь. Уилл не хотел забирать его жизнь. — Ещё не поздно. Опусти нож и позвони в скорую помощь. Сделаешь это для меня, Уилл? Пожалуйста, Уилл? А потом он увидел волосы. Длинные тёмные локоны, связанные в ленты и свисающие с колючей проволоки словно амулеты в ловцах снов. И шарфик Эбигейл, пропитанный тёмной кровью, нависающий над Ганнибалом будто тотем на жертвеннике. Колени с грохотом ударились о деревянные доски. — Взгляни на меня, Уилл. Мягкий командный голос, такие знакомые Уиллу интонации. Он покачал головой. — Я не могу, не могу, пожалуйста, это не… — Доведённый до отчаяния, он задыхался. — Скажи мне, что это все не реально. Кровь на полу, на рогах. Брызги артериальной крови, которую не спутать ни с какой другой. — Взгляни на меня, Уилл, — задыхаясь, шептал Ганнибал. — Всё не должно кончиться вот так вот. — Где Эбигейл? — Опусти нож, пожалуйста. Обсидиан, Уилл, обсидиан. — ГДЕ ЭБИГЕЙЛ? Он посмотрел на Ганнибала, и они встретились взглядами. В янтарных глазах плескался слабый проблеск надежды. Всё было по-настоящему. Пальцы сами сжались вокруг рукоятки, и нож погрузился в бедро, Уилл протащил его в сторону паха. —Уилл! Он ударил себя ещё раз. Нож выскользнул из ослабевшей ладони, а комната зашаталась, когда Уилл опрокинулся навзничь. Его кровь смешалась с кровью Эбигейл. Так и должно было быть изначально. Семья, рождённая в крови. Последнее, что он видел, прежде чем мир поглотила тьма, это как разрывалась кожа Ганнибала, когда тот пытался вырваться из плена.