***
Первые три дня, когда Лекса проходит все неприятные обследования, я глаз не смыкаю. На плаву меня поддерживает лишь черный кофе без сахара. При анамнезе выясняется, что у Лексы не генетическая предрасположенность и среди ее близких родственников не наблюдалось случаев проявления лейкоза. А то, что это не наследственно приобретенная болезнь, увеличивает проценты на положительный исход протекания раковых процессов в организме. Также немного утешает тот факт (по крайней мере, так сказала Эбигейл), что поскольку организм молодой, то он имеет больше сил на сопротивление. Но даже тот факт, что Лекса из девушек, которые не пасуют перед трудностями, меня никак не утешает. Я не могу не замечать как с каждым днем она все более преображается в нелучшую сторону за время после случившегося рецидива. Будучи и без того худой, девушка сбросила в весе как минимум килограмм семь. Она ничего толком не ест, лицо осунулось, а тело покрыто синяками (еще один побочный эффект лейкемии). С трудом я и сама могу заставлять себя что-либо есть. Отсутствие у меня аппетита вызывает у Октавии опасения. Я еще ничего не рассказала ей о болезни Лексы, но подруга видит, что происходит по-настоящему что-то серьезное. И ввиду отсутствия Лексы на занятиях, я понимаю, что все же придется сейчас поведать Октавии нерадостную весть. — Но… как? Если это не наследственное… — Перенесенные раннее вирусы и некоторые лекарства оказывают влияние на кровяные клетки. Судя по всему, достаточно даже одной мутировавшей клетки, чтобы запустить процесс ее дальнейшего деления и распространения по организму. — А какие органы затронуты? Ведь вероятность излечения зависит от того, какой орган поврежден… — Сегодня как раз будут делать спинномозговую пункцию, — невольно морщусь, вспомнив рассказы моей матери о том, насколько это болезненный по описанию процесс. Эбби настолько подробно расписала мне процедуру, что сложилось ощущение, будто я уже пережила нечто подобное. — Она покажет, затронут ли костный мозг… — я роняю лицо в ладони и обрушиваюсь, лишенная сил, на стул. Еще две лекции, а мои мозги с трудом переваривают даже простую болтовню. Все мои мысли вертятся только вокруг Лексы. Я пытаюсь постоянно внушать себе, что семьдесят пять процентов пациентов, больных лейкемией, обычно возвращаются к ремиссии, и если в течение пяти лет наблюдается стабильное состояние, а число белых кровяных телец не увеличивается, то человек может прожить вполне долгую и счастливую жизнь. Только эта мысль и держит меня на плаву осознания суровой реальности. — Может вместе сходим к Лексе? — предлагает мне Октавия, когда звенит звонок с последней лекции, и перебрасывает рюкзак через плечо. — Спасибо, но лучше пусть она не знает, что кто-то узнал о ее болезни. Вряд ли она обрадуется, если еще и ты увидишь ее в подобном состоянии. Ты же знаешь Лексу, она настолько гордая и никогда не показывает своей уязвимости. Но, знаешь, когда мы вдвоем… она становится совсем другой. Боже, Окти… Если бы ты знала, как мне больно сейчас смотреть на нее и я знаю, что меньше всего Лекса желает, чтобы я видела ее в таком состоянии, как сейчас. Я никогда не видела ее такой. Наверное, никто не видел. Понимаешь? Она не сдается, по крайней мере на словах, но каждый день, как я прихожу к ней, она выглядит еще хуже прежнего. Все эти анализы, куча процедур, а еще предстоящая химиотерапия. Я бы такого точно не выдержала, но Лекса, она сильная, хотя я порой замечаю в ее взгляде малейшее желание сдаться, и она бы сдалась, если бы не я. Я знаю, что встреча со мной ее изменила. А лейкемию у нее обнаружили где-то за полтора года до нашего знакомства. — И она даже за все время не поделилась этой ужасной новостью ни с одним из друзей? — приподнимает брови Октавия, очевидно, как и я, поражаясь храбрости Лексы. — Представляю, как это тяжело хранить в себе подобный секрет и не иметь поддержки. Ведь ее отцу, по сути, было похер. Да и друзья Лексы, видимо, никогда не были по-настоящему друзьями. — Ее отец переживал тогда и переживает за нее и теперь, но когда Лексу чуть не убили, она рассказала о причине, почему Николас Ньюман не спешил в Лос-Анджелес. И признаюсь, меня это просто парализовало. Ты представляешь, сказать такое собственной дочери? — Что же такое он ей сказал? Ну?.. — У меня язык даже не поворачивается это процитировать. В общем, он сказал, что лучше быстрая и легкая смерть от пули, чем умирать изо дня в день, мучительно и медленно. — Охренеть! Такое услышать от отца… Он вообще нормальный? — Либо просто отчаялся. Лекса говорила, что после гибели матери ее отец с трудом большим продолжал жить. Мама Лексы — самая большая любовь Николаса и он не может себе простить ее смерти. — Но ведь Лекса — это то единственное, что осталось настоящее от его большой любви… — Ну его однозначно переклинило. И когда ему сообщили о диагнозе Лексы, он вообще сдался. Николас ее любит, но он, как и его дочь, боится эмоций, боится привязываться сильнее, поэтому он всегда держал Лексу от себя на расстоянии после смерти жены. — Жесть! Учитывая какой всегда сукой была Лекса, расскажи мне кто эту историю, я бы расчувствовалась.., — Октавия всерьез переживает все вместе со мной, она словно считывает мои мысли и старается меня поддерживать. _____________________________________ Я уже собиралась поехать до центрального мемориала, как толчок в плечо отвлек меня от проезжающего мимо такси. — Ты со своей любовью закрутилась совсем, Гриффин. Ты хоть в курсе, что завтра наша школа, все студенты без исключения, участвуют в благотворительной акции Лос-Анджелеса? Или ты у нас какая-то особенная и собралась удрать с тренировки? — Найла смотрит на меня с издевкой, оценивая мою помятость от бессонных дней и ночей. — Хоть ты и выглядишь паршиво, но не советую тебе сбегать вот так… — Какая, нахер, тренировка? — честно говоря, мне сейчас абсолютно нет ни до чего дела, потому что мыслями я витаю хрен знает где. — Спортивные соревнования в поддержку заболевших СПИДом, — сказанное Найлой будто заряжает мне мощный поддых, что на несколько секунд у меня даже темнеет в глазах. Хотя лейкемия это далеко не СПИД, но все же это заставляет меня погрузиться снова в себя, в мои мысли и переживания за Лексу. — Ау-у-у, Гриффин! Тебе, как дочери врача, должно быть хоть как-то совестливо, что ты избегаешь такого ответственного мероприятия. — Я рада, что ты у нас такая ответственная, Бергс, но я не могу присоединиться. Я спешу… — Найла хватает меня за плечо и разворачивает меня лицом к себе. — Слишком дерзкой стала ты, как погляжу. А где же Ньюман, твоя великая защитница? — сейчас при любом упоминании Лексы у меня возникает лишь желание плакать, но я держусь из последних сил, чтобы не сделать этого при Бергс. Только не перед ней. — Отвали! — гортанный рык срывается сквозь мои зубы, я сбиваю руку Найлы со своего плеча и спешу к такси, а точнее, почти бегу к нему. Всю дорогу до медицинского центра я заламываю себе фаланги пальцев, до противности похрустывая ими, чем, очевидно, вывожу из себя водителя, но который все еще держится, чтобы не сорваться окончательно. Мне нужно как можно скорее быть рядом с Ней. Хотя и запрещено находиться посторонним во время любых процедур, но Лексе удается уговорить врача, который будет делать ей пункцию, чтобы я была рядом с ней. Тогда я впервые вижу Лексу настолько уязвимой, открытой и не боящейся показать мне, что страх ей тоже ведом. Я не в силах дождаться лифта и пропускаю через три ступени, буквально летя по пролетам к кабинету обследования. Быстро набрасываю на плечи халат и натягиваю на лицо медицинскую маску, буквально вламываясь в двери. Врач смотрит на меня исподлобья, но сдерживает при себе комментарии, которые вот-вот готовы были сорваться. Лексе уже ввели анестезию и она слегка проваливается в бессознательное, но стоит мне коснуться подушечками пальцев ее ослабевшей, тоненькой ручки, она реагирует на прикосновение и через силу улыбается мне. При виде такой беззащитной Лексы я не могу контролировать свои слезы, которые тяжелыми каплями обрушиваются с моих ресниц. Мне не хочется, чтобы девушка видела, как я волнуюсь. — Не бойся… — хрипловатым шепотом произносит Лекса, обращаясь даже не напрямую ко мне, а куда-то в пространство. Взгляд девушки затуманивается и она все больше теряется в реальности, но все еще чувствует меня рядом с собой. — Кларк… — Да? Я с тобой, я тут, милая… — я плачу (черт, слезы, вы совсем некстати!) и ничего не могк поделать, видя как твердая толстая игла вонзается в кожу Лексы и начинает втягивать в себя образец костной ткани. Мне становится дурно не только от того, что я могу осознать, насколько моей девушке сейчас больно даже под анестезией, но и от того, словно я сама нахожусь на больничной койке. Слезы уже застилают мне глаза, создавая ореол временной слепоты. — Говори со мной… — через полувздохи, прикусывая губы от боли, Лекса прикрывает глаза, которые роняют на кафельную плитку тяжелые капли. — Пожалуйста, Кларк… Говори… — на этом моменте я готова бы разрыдаться, пока вовремя не отдаю себе приказ быть хотя бы сейчас чуть сильнее, быть как Лекса, в лучшие ее дни. _____________________________________ Я сижу в кресле, опустив плечи и голову, в палате Лексы, и держу ее за руку. Она так сладко сейчас спит, но я то знаю, что она недавно пережила, как ей было больно и насколько сейчас истощен ее организм. Я и сама бы готова с удовольствием погрузиться в сон, но находясь на пределе эмоций, я едва способна даже сомкнуть глаза. Бывало, будто я погружалась на пару секунд в какой-то транс, схожим с провалом в сон, но тут же приходила в себя. — Ты неважно выглядишь, Кларк… Я и то не так потрепана, со своим раком-то, — я пытаюсь улыбнуться, видя попытки Лексы вновь казаться сильной и шутить. — Я просто солидарна с тобой и пытаюсь выглядеть не хуже тебя, — я едва ли способна шутить, но все же саркастически поддеваю Лексы и она вымученно улыбается, поморщившись от боли. Лежать после пункции не менее болезненно, чем во время самой процедуры, поэтому просто не представляю, как девушке все же удается не так часто морщиться от боли. — Врачи молчат? Каковы прогнозы моей болезни? — Обещались часа через три сообщить… — Они уже прошли? — Скоро. А пока тебе лучше поспать. — Кларк! В самом деле, ты видишь и так, что я сплю постоянно, и сейчас, пока ты со мной рядом, я не хочу закрывать глаза, чего не могу сказать про тебя… Ты когда последний раз спала? Как там в школе дела? Надеюсь ни до кого не дошло, что со мной? — Нет, никто ничего даже не спрашивал про тебя, — и тут я осекаюсь, защемляя язык между зубами, замечая как выражение лица Лексы изменяется и насколько она расстроилась от того, что ее друзьям даже нет до нее дела. — Прости… — Тебе не за что извиняться. Я понимаю, что мне нечем гордиться. Я делала не совсем хорошие вещи и за это, наверное, вынуждена заплатить вот такой ценой. Ни семьи, ни друзей. — Не говори так, прошу тебя. У тебя есть отец. В конце концов, у тебя есть я. Почему ты списываешь меня со счетов? Ты не заслуживаешь того, что случилось с тобой. На твоем месте мог оказаться любой… — Но оказалась, в итоге, я… Все непросто, Кларк. Все в жизни предопределено и… — Лекса резко замирает на полуслове, а следом и я, когда в палату заходит лечащий врач. — Что же, мисс Ньюман… То что патологические процессы в омывающей головной и спинной мозг жидкости начались, это очевидно, и это же подтверждают образцы, взятые у вас. Но это не повод для паники. Раковых клеток не так много в жидкости и не обнаружено их очага для распространения. Очевидно, вам дается второй шанс. Это на самом деле чудо. Но все же химиотерапию вам придется пройти, чтобы исключить возможность нового рецидива, который совсем нежелателен. Помимо химиотерапии, мы проведем трансплантацию стволовых клеток. Обычно у молодых больных, кто подвергался этой процедуре, наступала продолжительная ремиссия, а в некоторых случаях, по отсутствию рецидивов на протяжении пяти лет, организм полностью избавлялся от раковых клеток. И напомню, что семьдесят пять процентов больных излечиваются от лейкоза, поэтому ни в коем случае не отчаивайтесь, — врач прекращает говорить ободряющие слова и строго смотрит на меня. — А вашей подруге я бы отдал приказ хорошенько выспаться. Эти синяки под глазами ужасны, — мужчина снимает с себя строгую маску лица и улыбается, пытаясь сгладить напряженную тишину. — Всего доброго. Пока отдыхайте, а через пару дней мы приступим к вашему лечению. С вашим отцом мы уже связались, так что можете ни о чем не беспокоиться. _______________________________________ Не сказать, что я прямо совсем успокоилась, поскольку Лексе еще предстоит долгий путь к выздоровлению. Но я знаю одно, что когда мы вместе, мы сможем через все пройти и со всем справиться. Как бы того не хотелось, но мне приходится оставить Лексу и поехать домой, потому что она очень настаивала на том, чтобы я отдохнула. Но зная, что девушка сама с трудом не закрывает глаза, я уезжаю домой больше по причине ее усталости. Вечером меня окружает заботой Эбби, чего я за ней не наблюдала в последнее время. Она переживает за то, через что мне приходится сейчас проходить, также как знает и то, насколько меня все это успело вымотать морально. — Прости, что уделяла тебе не так много времени с тех пор, как познакомилась с Дэвидом… — Ты и до него была постоянно то в работе, то в разъездах. — Но здесь нет моей вины, Кларк… Будь отец жив… — Не надо, прошу, — я делаю запрещающий жест ладонью и, сложив пальцы рук в замок, устраиваю их на колени, начиная хрустеть костяшками от переживаний. — А Лекса… Я верю, она поправится. — Мам… Мне нужно побыть одной. Пожалуйста. — Я не хочу, чтобы ты снова замкнулась в себе, если Лекса… — Прекрати! Я же тебя попросила! Лекса вылечится и все будет с ней хорошо. У нас с ней все будет хорошо. — Но все же ты должна понимать и чаще всего готовиться к худшему гораздо лучше, чем держать в себе лишние… — Замолчи! Я не хочу ничего даже близкого слышать о том, что Лексе не помогут излечиться от этого чертового рака. Она вылечится и я буду с ней каждый день, — я реально нахожусь на взводе и истерика накрывает меня с головой. — Иди к своему Дэвиду, иди к этой чокнутой его дочери, но прошу оставь меня одну! — Я вообще-то и так заехала сюда, чтобы узнать как ты… — Узнала? Все! Со мной все окей, правда. Довольна? А теперь я хочу ПО-БЫ-ТЬ ОДНА. Что тебе непонятно из мною сказанного? — я жалею несколько позже о своих грубых словах в адрес матери, но я больше не выношу всего происходящего. ____________________________________ Наконец, оставшись одна, я безжизненной тушей падаю на кровать и за долю минуты меня погружает в мир Морфея. Всю ночь я то и дело ворочаюсь, сны слишком беспокойны, кадр сменяется новым кадром буквально через секунду, и все они связаны с Лексой. Под утро я держу простынь крепко сжатыми пальцами, простынь подо мной влажная и скомканная. Врачебный вердикт… Пикание машины жизнеобеспечения. Посиневшие губы. Безжизненное тело на белых больничных простынях, а под ним алое огромное пятно. Ровная прямая нить пульса на мониторе. Я на коленях перед Лексой, в слезах, пытаюсь вернуть ее, безнадежно ударяя по ее грудной клетке. Ее изумрудные глаза так и не открылись. Она не проснулась.***
Этот кошмар преследует меня каждый божий день. Каждое утро, перед тем как пойти на занятия, я заезжаю в мемориальную клинику, чтобы убедиться в том, что это всего лишь ужасный сон. Каждое утро я просыпаюсь в леденящем страхе за Лексу, которая уже проходит курсы химиотерапии. Я сама погружаюсь в глубокую депрессию от того, что моя девушка замкнулась в себе и мне страшно, что в один из дней она просто меня оттолкнет от себя и мы больше не будем вместе. Лекса не желает, чтобы я видела ее настолько ослабленной, химиотерапия буквально превращает человека в амебу. Еще и выбритая голова девушки заставляет ее испытывать дискомфорт и смущение при мне. Она просто не понимает, что мне плевать на то, с волосами она или без. Я люблю ее такой, какая она есть, и прекрасно понимаю, что выбриться налысо гораздо лучше вариант, нежели видеть выпадающие клочками волосы на белой больничной наволочке. — Милая, ты не стала менее красивой. Ты всего лишь заболела и все это лишь временно… — пытаюсь я каждый день, но безуспешно, убеждать Лексу (а заодно и себя) в том, что все будет хорошо. Только нельзя скрыть того, что девушка с каждым днем выглядит все более уставшей от жизни. А последние дни химиотерапии буквально выдергивают последние ниточки из оптимизма Лексы на лучший исход. Она перебарывает себя и с большой неохотой позволяет мне (когда я прихожу к ней) помогать садиться в инвалидное кресло. Я и сама, выкатывая Лексу в кресле, едва удерживаю в глазах слезы. Тяжело видеть свою любимую настолько беспомощной и потерявшей вкус к жизни.***
Когда мне позволяют забрать Лексу из больницы после курсов химиотерапии, я не могу не испытать некоторого облегчения. Девушка определенно повеселела, когда я приехала за ней с букетом полевых цветов. Правда она расплакалась, а ее и без того осунувшееся личико стало еще и влажным от слез. Николас Ньюман улетел в Германию, но до отлета я впервые с ним увиделась и мы обсудили всю ситуацию. Отец Лексы отнесся с пониманием к тому, что его дочь не захотела улететь с ним и искренне обрадовался тому, что у нее есть я — человек, который всегда о ней позаботится. Разумеется, он не оставил Лексу ни с чем и выписал на ее имя чек с круглой суммой. И здесь я понимаю, что несмотря на финансовые трудности и банкротство в Лос-Анджелесе, любой отец готов отдать последние свои сбережения в надежде на то, что все наладится, что его единственная дочь будет счастлива и здорова. Николас Ньюман также выписал и мне чек, хотя я упиралась до последнего, убеждая, что о Лексе я позабочусь и сама, потому что люблю ее. Но все же у меня оказался втиснутый в ладонь чек на десять тысяч долларов. «На мелкие ежедневные расходы» — как сказал Николас Ньюман. Лекса теперь живет у меня, а Эбби иногда наносит нам визиты, но лишь с целью проверить состояние моей благоверной. Потому что врачебный присмотр после химиотерапии является обязательным пунктом, если пациент переводится на амбулаторное лечение. Лишь потому что моя мать врач, Лексу не оставили в больничных стенах. В школе до сих пор держится в тайне, куда пропала брюнетка. Утром, перед занятиями, я обычно готовлю завтрак и ставлю на передвижной столик возле кровати. К сожалению, первое время Лекса совсем неразговорчива и большую часть времени спит, а я понимаю, что оно может так и лучше. Ведь сон никогда не вредит, особенно когда организм настолько измотан. Одно радует, что трудной выдалась лишь первая неделя после выписки Лексы из больницы, когда та не могла даже самостоятельно ходить в туалет и передвигалась в инвалидном кресле. Если бы не мать и Октавия, я возможно не справилась бы с таким грузом ответственности за любимого человека. — Лекса! Я пришла! — кричу, как обычно, с порога, сбрасывая с плеча рюкзак на пол и быстрее поднимаюсь к своей любимой. Вбежав в спальню я вижу в первую очередь перевернутый передвижной столик, Лексы нет в постели. Сначала я решаю (самая главная паранойя) что девушка все же решила уйти от меня и я, на всякий случай, начинаю искать хоть какую-то записку от нее, но слышу шум воды в ванной. У меня как отлегло от сердца. Я тихо стучусь в дверь ванной и Лекса реагирует вполне бодро, но что-то у нее там происходит и она не желает открыть мне дверь. В итоге, спустя минут шесть, дверь открывается. Лекса сидит голая на мокром кафеле и делает вид будто так и надо, но я то читаю все по ее взгляду, который снова напоминает ей «ты ни на что не способна, даже самостоятельно сходить в душ». Во взгляде Лексы читается отчаяние, что даже с купанием она не может справиться без помощи кого-либо. — Почему ты не дождалась меня? — несколько грубо озвучиваю вопрос, потому что я от чего-то злюсь. Я хватаю Лексу под локти и помогаю встать на ноги, но потом резко подхватываю на руки и несу в спальню. — Мне надоело быть немощной. Я хотела доказать, что я уже восстановилась, но... Эта слабость, она никуда не уходит. Мне надоело так существовать, паразитировать… — Не смей так говорить! Ты восстанавливаешься после тяжелой болезни и тебе еще предстоит операция по трансплантации стволовых клеток, поэтому все это лишь временные трудности. Когда ты полностью вылечишься… — Ты сама в это веришь, Кларк? Неужели ты думаешь, что мне настолько повезет и рак оставит меня так просто? — Во-первых, не просто. Тебе приходится выдерживать огромные испытания и только благодаря твоей силе воли идти к выздоровлению ты здесь и сейчас, со мной. Ты не сдалась тогда. Так не сдавайся и сейчас. Я тебя люблю и мы справимся со всеми трудностями вместе. — Сегодня ко мне должен прийти адвокат, часов в 6 вечера. — Зачем? — Так надо. — Что ты задумала? — Неважно. — Я догадываюсь и просто не могу поверить в это. Ты серьезно хочешь составить завещание в 18 лет?! Лекса! Ты та девушка, которая сильнее многих по силе духа, ты никогда не сдаешься. И даже костлявым лапам смерти ты не можешь вот так легко всучить контракт с твоей подписью внизу жалкой бумажонки. Ты не веришь, что будешь жить, и это убивает. Меня убиваешь ты своими действиями. Не поступай так со мной. Откажись от этой дурной затеи. — Неважно, сколько я проживу, но зато я буду знать, что не оставлю близких людей без всего. И в завещании на первой строке будешь ты, Кларк, — и тут меня пробивает на слезы, которые обжигают влажными горячими дорожками кожу щек. Нежное прикосновение Лексы до моей щеки заставляет заплакать меня еще сильнее. Я затягиваю девушку в крепкие объятия и уже рыдаю во всю мощь, содрогаясь плечами и всем телом, окатывая горячим дыханием пахнущую моими любимыми духами шею. — Не надо. Прошу, Кларк. Давай не будем все драматизировать. Обещаю, что все будет хорошо. —Не надо моего имени… ни на первой, ни на последней строке… — Успокойся, пожалуйста, любимая. Ни к чему лишние слезы. А завещание — это лишь простая формальность, не более. Перестраховка… Я уверена, что оно не пригодится в ближайшие годы. — Тогда зачем же сейчас? — Формальность, Кларк. Простая формальность… — Лекса слышит стук в дверь, и взметнув брови вверх, вопросительно смотрит на меня. — Разве мы кого-то ждем? — Конечно. Твоего же адвоката, конечно, — я сквозь зубы, с сарказмом отвечаю на вопрос брюнетки, но она хмурит брови и поджимает губы. — Минуту. Сейчас посмотрю кого принесла там нелегкая. По пути к парадной двери я размышляю, кто мог заявиться ко мне вот так без предупреждения. Открыв дверь, я ожидала увидеть лишь Октавию, внезапный визит которой я приняла бы и не злилась, но на пороге не моя подруга. — Найла? Какого хера ты заявляешься ко мне домой, без предупреждения? — стискивая зубы от злости, я в упор смотрю на блондинку. — Мне больше некуда идти, Гриффин. Эбигейл сказала, что я могу переночевать у тебя. Дом ведь огромный… — Здрасьте, приехали! С чего моя мать решила, что я вот так приму тебя с распростертыми объятиями? И что же такого случилось у тебя? — я скрещиваю руки на груди и поднимаю глаза вверх, будто размышляю. — Хотя-я-я… Знаешь что? Мне неинтересно, что у тебя такого случилось, что ты заявилась ко мне домой. — Мне и самой неприятна эта затея, Гриффин. Но я всего лишь прошу тебя, как будущую сводную сестру, о всего лишь одной ночи в твоем доме и я… — у меня за спиной стоит Лекса, которая опирается о стену и пытается придать себе непринужденный вид. — Лекса? О-о-о-у… так вот куда ты пропала? Поселилась уже у своей ненаглядной? Папочка наконец-то вытурнул тебя из собственного дома? — Отвали, Бергс, и просто убирайся из дома Кларк, — кажется, я даже услышала в этот момент скрежет зубной эмали от стиснутых зубов Лексы. Ее злость неподавляемая и я думаю, что чего доброго она вот-вот вцепится в глотку своей бывшей подруги. — А чего это ты здесь обосновалась? Реально папаша турнул? — Не твое дело. — Значит я права. Еще как мое. Может быть все же пустите меня? А то как-то не совсем гостеприимно с твоей стороны, Кларк, держать гостя на пороге… — Была бы званым и долгожданным гостем, держать на пороге не пришлось бы, — Лекса отвечает молниеносно вместо меня, все еще подпирая спиной стену. — А что же это ты не подойдешь ко мне и не ударишь, как обычно делаешь, а? Так и будешь дальше протирать стенку? — И тут я испугалась. Не за то, что Найла узнает о слабости и болезни Лексы, а за то, что девушка просто напросто не устоит на ногах и упадет, пытаясь не показать своей уязвимости. Брюнетка неуверенной походкой, но все же достаточно быстрой, уже стоит возле Найлы и хватает ту за ворот рубашки, вжимая в стену и прожигая ее недобрым взглядом. — Во-о-о-у, во-о-о-у. Да ты, Лекса, все такая же горячая штучка? Заводишься с пол-оборота? — и Лекса врезает нехилую пощечину Найле. Та подносит ладонь к горящей от удара щеке и искривив губы в усмешке, понимает, что пощечина все же недостаточно сильная, и вообще подобная сила удара не присуща Ньюман, что Бергс просто усмехается. — А ты стала какой-то тряпкой, Ньюман, как повелась с Гриффин. Даже бить разучилась. — Лекса… Прошу тебя, не ведись на ее провокации… — я умоляющим взглядом смотрю на свою девушку, чтобы та не велась на придирки Бергс, но даже болезнь не останавливает Лексу, чтобы постоять за себя в полной мере, за свою гордость и достоинство. Громкий удар приходится по скуле Найлы, что из той вырывается хриплый выдох и блондинка облокачивается о дверной проем. — Все равно в тебе маловато силенок. Признайся же, что с тобой случилось? Неужели любовь к Гриффин тебя сделала такой слабой? — Бергс, кажется, все мало и она продолжает подтрунивать над Лексой, чего-то добиваясь этими провокациями. Новый удар приходится по другой скуле блондинки и та скатывается на пол по стене. Скулы Найлы приобретают бордово-фиолетовые оттенки и, сидя на полу, опираясь спиной о стену, та начинает смеяться. — Чего ты добиваешься? — я хватаю за грудки Найлу и вбиваю ее в стену. На своем плече я чувствую ладонь Лексы. — Не надо, Кларк… — Не надо, Кларк... — пародирует интонацию Лексы Найла, за что снова попадает под горячую руку Лексы. — Ты или уходишь сейчас или я тебя завалю прямо здесь! — уже почти рычит брюнетка, стискивая в кулаки пальцы, и я замечаю, как из ее носа течет тонкая струйка крови. — Что? Уже от нервов кровь носом стала идти? Раньше за тобой я такого не замечала, Лекса… — пытается съязвить Найла, но в глазах ее уже читается испуг, потому что как бы она не задевала и не пыталась сделать больно своей бывшей подруге, она все еще не может вычеркнуть из себя любовь к этой девушке. — Лекса. Пойдем в гостиную, пожалуйста, — я хватаю Лексу за запястье, но она резко одергивает руку. — Я сама в силах дойти до дивана. Я не при смерти, блять! — голос брюнетки охрип и я чувствую, как она едва сдерживает слезы. Кровь уже стекает по кромке губ, опускаясь к шее. — Прости.., — виновато смотрю на Лексу, забывая о том, что Найла все еще стоит на пороге моего дома. — Ладно… Я пожалуй действительно пойду, — резко изменив свою линию поведения, Бергс спешит ретироваться, видимо не на шутку испугавшись за то, что именно из-за нее Лексе стало плохо. Я ничего не кричу даже вслед и просто громко захлопываю дверь. Лекса сидит на диване, опустив голову на ладони. Локти вжаты в колени, а кровь капает на голубые рваные джинсы, девушка игнорирует кровотечение. — Я позвоню Эбби… — Не надо, Кларк, все в порядке. Я просто перенервничала… — Так не должно быть… Что-то не так, Лекса. Пожалуйста. Можно я позвоню Эбби? — я спрашиваю у Лексы лишь ради ее спокойствия и чтобы лишний раз не вспылить ее, и даже не обращая на нее своего взгляда, я листаю книгу контактов в телефоне. — Она просто тебя осмотрит, чтобы мы могли спать спокойно... — я все же возвращаюсь к Лексе, которая, задрав голову вверх, устремила взгляд в потолок. Я беру ее за руку и кое-как прощупываю пульс. Понимаю, что и без того потеряла время, я не знаю, как долго уже Лекса без сознания, а температура ее тела предельно высокая. Я не могу сохранять спокойствие в голосе, когда пульс Лексы едва прощупывается. Эбби старается успокоить меня по телефону, но всякие попытки нормализовать мою взвинченность проваливаются. Всю меня трясет от происходящего. Страх за жизнь моей девушки постоянно держит меня на привязи и я боюсь даже просто отвести от нее взгляд, понимая, что все равно ничем сейчас не могу ей помочь, пока наконец в дом не влетает Эбби, что я кое-как одергиваюсь от прострации. Я нахожусь как в тумане, а моя рука не выпускает руки Лексы. — Что произошло до того, как у нее случился новый криз? Что его могло спровоцировать? — Эбби уже занимается оказанием первой помощи, но по пути ко мне домой она успела уже вызвать скорую, которая приезжает спустя минут пять после приезда матери. — Так это криз? Мам… но ведь… — Отвечай, Кларк, по существу. Я тебе задала вопрос! — сейчас я вижу в Эбби не мать, а строгого врача. — Приходила Бергс… Она задевала Лексу словесно, но та не могла молчать. — Она перенервничала? Дралась? — Лекса лишь ударила пару раз Найлу. — Неужели так сложно держать эмоции при себе? Твоя девушка сама себя убивает, ты хоть понимаешь? Ты ведь помнишь, насколько опасен новый криз… Ей нельзя… Сейчас ее снова увезут на обследования. И счастьем будет, если количество белых телец не увеличилось, иначе… — все мои мысли были в прострации, я не понимаю, где нахожусь, а слова Эбби доносятся до меня гулким эхо. Даже когда в мой дом заходят белые халаты, я продолжаю держать Лексу за руку, которая становится все прохладнее. Кажется, меня отцепляют как клешнями от Лексы. Слезы, не останавливаясь, бегут по моим щекам. Лексу подключают к переносной машине жизнеобеспечения, которая не дает сейчас абсолютно никакой надежды на изменение тонкой нити пульса.***
Нам разрешили поехать в больницу вместе с Лексой и я уже не помню, какой сейчас день недели и не знаю, который час. Когда Эбби фактически волоком тащит меня домой из больницы, я бьюсь в истерике и слезах. Я не готова была покидать Лексу, пока она не придет в сознание. Но слова врачей и матери, что моя девушка впала в глубокую кому, лишь усиливают мое нежелание возвращаться домой, где в моем шкафу аккуратными стопочками уложены вещи брюнетки, где уже на письменном столе стоит пара керамических рамок с нашими совместными фотографиями. Меня увозят насильно из больницы, но я возвращаюсь сюда каждый день. Я теперь что-то вроде Хатико больничных коридоров. Меня уже знают все врачи за почти целую неделю комы Лексы. Как верный пес я сижу в состоянии, близком к коме, возле ее палаты. Иногда меня запускают к Лексе, но все равно просят в скором времени уйти. Я готова сутками сидеть возле этой койки и держать прохладную, словно уже навсегда лишенную жизни, руку. Даже слез уже не осталось. Я, как робот, заведенный на режим ожидания и живущий по единому распорядку дня, не в силах смириться со своими неутешительными мыслями. Утро-больница-школа-больница-больница-ночь в больнице-утро-больница… На одиннадцатый день комы Лексы я слышу полностью убивающую меня изнутри фразу врача: «девочка уже не вернётся. Нужно отключать ее от аппарата, но требуется письменное согласие отца». Я не слышу как бьется мое сердце. Я знаю, что оно бьется, где-то там, глубже забравшись в грудную клетку и проделывая во мне со спины зияющую дыру, но я просто не чувствую себя живой. Тревога Эбби за мое состояние набирает обороты. Теперь же, о том, что Лекса находится между жизнью и смертью, в курсе вся школа. Даже Найла полностью изменилась в своем поведении. Ее ужасно шокировала новость о том, что ее любовь тяжело больна. А вчера вечером мы даже сидели вместе в палате Лексы и Бергс обвиняла себя в случившемся. Я всегда считала эту блондинку бесчувственной тварью, которая, вроде как, любила из всех людей лишь одну Лексу. Вчера Найла впервые при мне заплакала и я поверила в то, что она действительно влюблена в мою девушку. «Если она умрет, я никогда не смогу себе этого простить...» — момент, когда в Найле нет ее прежней стервозности и от нее звучит раскаяние, трогает меня за живое, а я лишь в ответ бросаю: «это будет не без твоей вины…», после чего Бергс бросает на меня мимолетный, но полный боли взгляд, затуманенный слезами, и покидает мое общество, оставляя меня в больничном коридоре наедине со своими мыслями о Лексе, которая лежит и умирает там, в палате, а я даже не могу помочь ей. — Мам! Они хотят отключить Лексу от аппарата! Мам! Прошу тебя! Уговори их дать еще несколько дней! — весь сегодняшний день меня трясет в истерике и слезах, в просьбах к Эбби убедить врачей отказаться от этой убивающей меня мысли отключить мою любимую от машины жизнеобеспечения. — Кларк, милая. Я, конечно, сделаю все возможное с моей стороны, чтобы этого не случилось, но врачи уже связались с отцом Лексы и он дал одобрение, но с условием дать еще несколько дней. Поэтому, сейчас все зависит лишь от твоей девушки… — Эбби на этом моменте глубоко вздыхает, берет меня за руку и смотрит в глаза. — Милая, я очень переживаю за тебя… ты почти две недели ничего не ела. Думаешь, Лекса одобрила бы то, как ты себя истязаешь? ___________________________________ Этой ночью я безуспешно пытаюсь заснуть. Когда я закрываю глаза, даже на пару минут погружаясь в полу-сон, я вижу Лексу. Постоянно. И в одном из таких миниатюрных снов мы держимся снова за руки, но когда Лекса неожиданно говорит мне: «отпусти меня» я резко просыпаюсь. Из глаз снова бегут слезы и я почти уже вою от боли. Ко мне в спальню заходит Эбби и присаживается с края кровати. — Милая. Тем, что ты мучаешь себя, никому не поможешь… — Она сказала «отпустить», а я не могу… Не могу! — Это очень больно терять любимого человека, особенно когда этот человек — твоя первая настоящая любовь, — и на этих словах меня начинает трясти. Эбби обнимает меня так крепко, что я даже не могу нормально дышать, но чем крепче обнимает меня мать, тем душевная боль становится более притупленной. Но стоит объятиям стать менее крепкими, боль окатывает с головы до ног новой ледяной волной. — Тише, Кларк. Звонят из больницы, — Эбби быстро выпускает меня из своих объятий, а я перестаю дышать, а точнее забываю, как это делать. Лицо матери очень серьезное, но позже она облегченно улыбается. — Поехали, милая. Я не понимаю, что случилось, вообще не понимаю, потому что я до сих пор нахожусь где-то, но точно не здесь и будто до сих пор не дышу. Спеша на ватных ногах в мемориальную клинику, мимо моих ушей пролетают приветствия врачей. Их Хатико снова на месте. — Девочка очень сильная духом, — обескураженным тоном говорит лечащий врач Лексы, торопясь вместе с нами к палате. — Она просто открыла глаза и спросила, где ты.., — мужчина в белом халате смотрит на меня и слабая улыбка проскальзывает на его губах. — И все? Больше ничего не сказала? У нее… — Эбби удивлена этой новости, потому что после почти двенадцатидневной комы мало кто уже приходит в сознание, а если и приходит, то через несколько часов наступает летальный исход или же человек остается овощем до конца жизни. Последнюю мысль Эбигейл старается выбросить из своей головы. — Да, у девочки нечто похожее на посттравматический синдром, но обследования не выявили увеличения количества белых телец, новообразований никаких не появилось. Раковый процесс временно купировался. На самом деле, это — чудо, никак иначе не назовешь. Думаю, что в дальнейшем Лекса даже понадобится нам для некоторых медицинских исследований, безусловно, с ее согласия. Судя по всему, в ее крови имеются какие-то особенные антитела, которые поспособствовали остановке… — Но, а как же рецидив? Это ведь был криз и уже далеко не первый, — Эбби заинтригована чудесным оживлением Лексы, а мои мысли лишь о том, как бы побыстрее увидеть ее. — Мам, я хочу к ней… — Конечно, милая. Тем более она сама тебя ждет, — Эбби обнимает меня и слегка подталкивает в сторону палаты. — Я попозже тоже к ней загляну. Передвигая с трудом свои ватные ноги, я приближаюсь к двери палаты, возле которой провела почти две недели своего существования. Именно существования, а не жизни. Я не жила без Лексы. Я не смогу жить без нее, лишь существовать. — Это правда! — не сдерживая своих слез, я вбегаю в палату и буквально набрасываюсь на лежащую Лексу. — Боже! Я люблю тебя! Спасибо! Спасибо! — я уже целую пухлые губы своей ненаглядной, которая еще ни слова не произнесла, а просто плакала, как и я. Мы губами снимаем соленые дорожки с щек друг друга. Лекса слишком слаба, безусловно, но она здесь, живая, рядом со мной. — Я не могла… не смогла уйти, Кларк. А ты знаешь, даже в коме я чувствовала, что ты все время не отходила от меня и была со мной, — я вижу, как слова трудно сходят с языка Лексы. Ее губы потрескались и я беру кувшин с водой, стоящий рядом на тумбочке: — Тебе нужно попить. Ты можешь чуть приподняться? — я аккуратно обхватываю девушку за талию, приподнимаю немного изголовье койки и она усаживается поудобнее. — Кларк, я понимаю, что сейчас не совсем подходящее время и не та атмосфера, но… Билеты в Вегас. — Да? Что с ними? — я не понимаю, что хочет до меня сейчас донести Лекса. — С ними все в порядке, родная. Просто… — Лекса прикусывает нижнюю губу и смотрит на меня каким-то слегка отрешенным, тревожным взглядом. — Я хочу, чтобы мы поженились, — в этот момент я как раз отпивала из стаканчика воду и от услышанного выпрыскиваю воду прямо в лицо Лексе, на что та лишь заходится в смехе. — Не поперхнись, малышка. Ты удивлена? — Э-э-э-м-м-м. Удивлена — не то слово… Я… Я просто люблю тебя, — я совмещаю пальцы своей правой руки с пальцами левой руки Лексы в замке и накрываю губы напротив поцелуем. — Я тоже хочу на тебе жениться. — Я устала, Кларк, от больниц. Эти запахи лекарств, растворов… Уже нет сил терпеть их. — Скоро я тебя заберу к себе уже навсегда, — я не хочу отпускать руки Лексы и не желаю отрывать взгляда от ее изумрудных радужек. Хотя девушка выглядит изрядно измученной, но она по-прежнему остается для меня самой красивой, самой лучшей и любимой. — Тебе нужно отдохнуть. Сколько сейчас вообще в тебе? От тебя кожа да кости, — отчитывает меня Лекса, но в то же время, проводит тыльной стороной своей ладони по моей щеке. — Я волнуюсь за тебя. Ты правда совсем худенькая стала. — Не переживай. Вот вернешься из больницы и будем обе откармливаться. — И будем с тобой как два слоника, — улыбается Лекса, сжимая мою ладонь в своей. — Как два счастливых влюбленных слоника, ты хотела сказать? — Именно, — девушка приподнимает голову от подушки в мою сторону и делает не совсем удачную попытку притянуть меня к себе поближе. — Иди сюда, малышка моя… — я просто теряю равновесие и плюхаюсь своей девушке на живот. — Ау-у-уч! А кость у тебя все равно тяжелая, — смеется Лекса, наигранно потирая место, куда я завалилась. — Ну и ладно, — буркнула я также наигранно, но продолжаю лежать на животе любимой и, запрокинув голову, смотрю на Лексу снизу вверх. От этого ракурса у меня даже слегка начинает кружиться голова, но я понимаю, что скорее всего головокружение от того, что я ничего не ела почти две недели. — Кларк? Ты как? Мне кажется тебе плохо.., — Лекса легким жестом отодвигает меня со своего живота и оставляет просто лежать рядом с ней. Ее взгляд передает внутреннее волнение. — Тебе лишь кажется… Просто мне думается, что я от счастья сейчас просто в обморок упаду, — ноги продолжают все еще оставаться ватными, а рассудок испытывает легкое помутнение. Какая-то серая пелена надвигается на глаза, желудок скручивает колючими спазмами. — Мне кажется, что ты если упадешь в обморок, то явно не от счастья. Давай ты сейчас поедешь домой и покушаешь? — Чтобы покушать мне не надо домой, Ле… — Здравствуй, Лекса! — в палату заходит Эбигейл, награждая брюнетку приветственными объятиями и занимая место в кресле рядом с койкой. — Я… мы очень рады, что ты вернулась к нам. Там в коридоре... Кларк? Может быть мы выйдем? — А кто там в коридоре? — Найла. Ей очень нужно поговорить с Лексой наедине. — Мисс Гриффин… Пожалуйста, не могли бы вы сообщить врачам, чтобы Бергс ко мне не пускали? — Но Найла тоже очень переживала за тебя. — Мам! Я тоже не хочу, чтобы эта… дрянь заявлялась ни сюда, ни к нам домой. Из-за нее Лекса впала в кому! Из-за нее я чуть не потеряла свою девушку. И обещаю, если Бергс сюда сейчас зайдёт, ей не поздоровится… — Кларк? Тебе нужно отдохнуть, пожалуйста… — Так что, Лекса? Может быть, раз уж Найла здесь сейчас, все же поговорите? — Не сегодня, мисс Гриффин. Я хочу спать, — Лекса зевает, но я уже успела изучить поведение своей благоверной, поэтому способна отличить, когда она действительно хочет спать, а когда притворяется. Сейчас моя девушка явно не горит желанием подпускать к себе Найлу, в чем я безусловно ее поддерживаю. — Мам, поехали домой. Мне тоже хочется отдохнуть. Теперь, надеюсь, я смогу поесть и нормально заснуть, — я смотрю на свою любимую в кипельно-белой больничной ночной рубашке, которая улыбается мне своей самой очаровательной улыбкой. — Я к тебе вечером еще загляну, хорошо? — я целую Лексу в краешек губ, несмотря на то, что за нами все еще наблюдает Эбби. Я знаю, что она еще не смирилась окончательно с моим выбором начать встречаться с девушкой. А уж новость о нашей женитьбе вообще пока лучше попридержать где-нибудь в ангаре своих мыслей. И без того на нашу долю слишком много приключений. Когда мы выходим из палаты, к нам подбегает Найла. Та, видимо, тоже изрядно успела попереживать, и я даже на долю секунды прониклась чем-то вроде сочувствия к ней, но вспомнив, что Лекса впала в кому по ее милости, мои кулаки уже готовы обрушиться на голову блондинки. — Кларк! Пошли! — Эбби тянет меня за локоть на выход, а я пытаюсь сопротивляться, потому что Найла все же заходит в палату к Лексе. — Им нужно поговорить, пойми. Мы вчера с Найлой поговорили впервые по душам и она поделилась своей историей их отношений с Лексой. — Они не были никогда в отношениях, — буркнула я, уже сидя на заднем кресле автомобиля Эбигейл. — Неважно. Важно, что Найла очень любит Лексу и винит себя в том, что случилось с ней. — Неужели у нее ещё имеется совесть и она способна испытывать страдания? Сомневаюсь. Просто она перессала, что Лекса может умереть из-за нее. — Что ты говоришь такое, Кларк? Я не узнаю тебя. Ты очень изменилась... — Если бы Бергс была человеком... Она — это подлое существо. — И все-таки, я уверена, что рано или поздно вы сможете подружиться с ней. — Только через мой труп… — Не говори так никогда. В свете последних событий это звучит очень страшно. — Со мной все будет в порядке, но меня бесит, что ты позволила Бергс… — Найле… — Что ты позволила этой суке войти в палату Лексы, хотя ведь мы тебя обе просили избавить от этого визита. — Что за грязные слова ты говоришь в адрес Найлы? Я правда не узнаю тебя… — Еще раз это можешь повторить? А то я что-то не запомнила, — понимая, что в происходящем вообще я не имею права срываться на Эбби, я немного пытаюсь себя успокоить и остановиться от проявлений сарказма. _______________________________________ Добравшись до дома, я первым делом поднимаюсь в свою спальню и отключаюсь от реальности. Не знаю сколько по времени я успела проспать, но за окном уже темным-темно. В доме я одна. Эбби, судя по всему, уехала к Дэвиду. Телефон мой горит голубым индикатором. SMS. Лекса: «Все хорошо, моя малышка. Бергс извинялась тут, ты бы видела. На колени даже вставала. Я ее отпустила с миром. Жду тебя сегодня вечером. Ужасно соскучилась по тебе:*» Время сообщения от Лексы стоит 6.20 пополудни, а электронные часы уже показывают второй час ночи. Я обещала прийти к Лексе, но проспала. Но лучше ведь поздно, чем не вечером? Я наспех принимаю контрастный душ, одеваюсь также в манере кролика Энерджайзера и вызываю такси. В больнице, разумеется, несмотря на ночное время и запрет посетителей, меня пропускают все-равно к Лексе. Ведь я теперь легенда в эти две последние недели. Когда я захожу в палату, моя любимая девушка спит. Я не решаюсь наводить шум и просто присаживаюсь рядом, наблюдая за тем, как Лекса купается в мире грез. Я не зря посчитала нужным зайти в круглосуточный цветочный магазинчик. Лекса, проснувшись, увидит букет и таким образом узнает, что я все-таки приезжала к ней. В момент, когда я устраиваю букет в выпрошенной у врачей вазе, я чувствую, что за мной наблюдают. Обернувшись, вижу улыбающуюся Лексу. — Ты всё-таки пришла, — сонно и довольно промурлыкала девушка, похлопывая ладошкой по койке, приглашая меня устроиться рядом. — Я немного заспалась что-то. И увидев время, испугалась, что ты… — Кларк. Ты серьезно думала, что я обиделась бы, если ты не пришла бы ко мне сегодня второй раз? Неужели я не вижу, насколько ты измучилась в ожидании моего выхода из комы? И я была не против даже, если ты бы проспала хоть два дня к ряду. — Теперь я вообще не хочу тратить время на сон, когда мы вместе. Когда ты со мной, — я устраиваю свою голову на груди Лексы, и та поглаживает мои волосы, запуская в них свои длинные нежные пальцы. — Знаешь… Я тут подумала. Вегас — это ведь все несерьезно будет… Точнее, да, нас распишут с тобой. Все будет вроде как официально, но мы ведь не достигли полного совершеннолетия. В связи с этим фактом, у меня есть одно условие, при котором я хочу жениться на тебе, Кларк. — Что это за условие? Ты меня слегка пугаешь сейчас… — Условием будет то, что когда нам исполнится двадцать один год или чуть позже, но… мы с тобой поженимся по-настоящему. Со всей этой предсвадебной суетой, красивой и необычной свадебной церемонией. Я хочу все по-настоящему. — Но разве не… — Наша любовь, да, она настоящая. И многие бы нам сказали, что лесбиянки вообще не способны на брак и не стоит даже заморачиваться. Но ты… Ты та единственная, Кларк, ради которой я готова хоть по-полной заморочиться, потому что это будет лишь мне в радость, как, надеюсь, и тебе. — Это самое красивое признание в любви, — я поворачиваюсь к Лексе так, что мои губы оказываются напротив пухлых губ. Брюнетка сглатывает (очевидно, испытывая идентичное моему желание украсть хотя бы маленький поцелуй), а этот взгляд темно-изумрудных глаз сводит меня с ума. — Твои слова с легкостью могут претендовать на клятву перед алтарем. — Хм-м-м. Главное не забыть, что я только что сказала, — улыбка растекается на губах Лексы, пока она наглаживает своими пальчиками мне шею. — А ты не забудь вот, попробуй, — прикусив нижнюю губу, я засматриваюсь на слегка приоткрытые пухлые губы, вглядываюсь в глубину изумрудных радужек, понимая, что я пропала, утонула, испарилась. — Я бы с удовольствием хотела оказаться сейчас с тобой перед алтарем, чтобы не испытывать свою память и произнести эти слова уже при свидетелях…