Когда цветёт вишня

Adrian von Ziegler — Prison of the Soul

Лис безучастно смотрит в маленькое решётчатое окно, через которое едва-едва проникает солнечный свет, и не двигается уже несколько часов подряд, только ушком изредка дёргает. Вороны-стражи не церемонились с врагом их народа, не став слушать ни его самого о том, что если он не навредил их сородичу всё это время, то и им ничего не сделает, ни Чую, который, как кицунэ мог слышать, сердечно пытался заверить охранников в своей сохранности и целости, поэтому последнее, что ёкай помнит — темнота после удара по затылку. Стражей осуждать — гиблое дело: они видели оттуда, сверху, учитывая из рук вон отвратительную видимость, как большой и вполне себе здоровый земной дух преследует их раненого и потрёпанного покровителя, что-то ему втолковывает, — гневно ли, добро ли? — а потом хватает когтистыми ручищами, прижимая к себе и зажигая свой лисий и опасный для Императора огонь. Ну не враг ли? Лесной хищник, догнавший свою жертву и едва её не прикончивший. Лис не знает, что было бы для него хуже: если бы его оставили там, на горе, бессознательного, замерзать под дуновениями резкого и снежного ветра, или если бы он очнулся в самой настоящей темнице под дворцом тенгу, закованный в цепи? Очухавшись на воле, кицунэ мог бы спокойно сбежать вниз и заречься подниматься на эту гору, поминая добрым словом лишь не успевшего его отблагодарить, но такого славного красавца Ворона с колким характером, а здесь он был не только первое время оглушён и потерян в пространстве, так ещё и держат его за этой решёткой, как собаку. На его запястьях — стальные браслеты, тянущиеся недлинными цепями к стене и пригвожденные к ней намертво, не такие тяжёлые, но достаточно громкие для того, чтобы крылатые тюремщики могли слышать каждое движение пленника. Сюда почти не проникает свет, отовсюду по ногам ползёт холод, где-то беспрестанно капает вода, уже порядком надоевшая и бьющая по ушам. Пленным уготован лишь невзрачный камень, ледяная и прочная решётка и маленькое оконце, выходящее, если судить по густой траве, куда-то в сад. Там, за ним, светло и тепло, прямо как в лесу. Здесь — темно и сыро. И не то чтобы Лис сильно пал духом из-за своего пленения, он мог даже определить время по тем маленьким солнечным лучам, проскальзывающим сюда — по наклону теней от решётки, — но мысль о довольно долгом времяпрепровождении в этом не очень уютном месте несколько удручала. Его должны когда-нибудь да выпустить — он не виноват в повреждениях вороньего Величества, он только усердно помогал, но кто их, птиц этих, разберёт, быть может, его упекли сюда за неподобающее отношение к Его Святейшеству. «Я даже и не знал, что моя находка — Принц, — немо усмехается кицунэ, наблюдая, как за решётчатым окошком шевелится трава, а в свете витают крохотные крупицы пыли. — Я и не мог знать, он не сказал мне. Мудрое решение. Действительно мудрое! — Лис переводит взгляд на кончик своего хвоста. — Надеюсь, я тут не навсегда». Но закатное солнце сменилось ночной тьмой, а к Лису так никто и не пришёл. Ему хотелось есть и пить. Видимо, стражники не считали нужным держать в темницах заточённых там живьём. Да, тенгу враждуют с кицунэ, но не до такой же степени, чтобы заморить голодом? С наступлением полуночи в этой клетке становится ещё холоднее, и Лису волей-неволей приходится поджать под себя ноги, а самого себя накрыть хвостами. Пахнет сыростью и плесенью. По такой запущенности темницы, по ржавчине на железе прутьев и беспрестанно капающей воде, можно судить только об одной из двух вещей: или уровень преступности в царстве Воронов до того близок к нулю, что темница долгие лета пустовала, или уровень ответственности стражи близок к тому же, раз те позволяют заключённым умирать. Нет, Лис, безусловно, справится, ему и не один день — далеко не один — голодать приходилось, но с таким качеством обслуживания и «заботы» совсем не трудно и покинуть это место только ногами вперёд. Интересно, как его сюда доставили? «Я наверняка слишком тяжел для нежных птичьих крыльев, — Осаму водит когтем по белой шерсти хвоста. — А при взлёте наверняка очень красиво. Эх, такое зрелище пропустил!» Лису остаётся только гадать, что ускользнуло от его глаза, когда стражники вылетели из плена тумана. Там солнце, блестящее жидким золотом сверху облаков, там невероятной чистоты голубое небо, раскинувшееся от конца земли до самого края, там чудесный город на горе, окружённый высокой стеной от вторжения незваных гостей, там розовая пелена цветущих вишен, отпустивших лепестки в свободный и спокойный полёт над обиталищем тенгу, — а пленнику даже посмотреть не дали. Он очнулся уже здесь и весьма разочаровался в злополучном первом впечатлении. Чуя, значит, с самого начала узрел непреодолимую красоту лесных владений девятихвостого демона, не ограниченный ни в передвижении, ни в любопытстве (которого он, к сожалению, не проявлял), ни в желаниях и осмотре территорий, а как дело дошло до Дазая, так, значит, извините, у нас всё цивильно и не так, как у вас, земных подгорных дикарей. «Это нечестно, — Лис надул щёки, скрыв лицо хвостами и оставив только щёлочку, и нахмурился, разведя уши в стороны. — Я к нему со всей своей доброжелательностью, а он даже не удосужился показать мне свою вершину. Да пусть даже в сопровождении его верных стражников, что они мне, хвосты отрежут за чинный визит? Я, между прочим, им сюда приволок их бесценное сокровище, а меня — в застенки… — Лис не любил чувство обиды и несправедливости, но именно они его глодали, как черви спелое яблоко. — Ладно. Всё нормально. Чуя не такой, чтобы забыть обо мне и оставить гнить здесь. Я зря слишком много думаю об этом. Это влияние этой плохой обстановки». Наручники натёрли запястья. Лис и предположить не мог никогда, что окажется однажды в цепях, и, самое главное, когда! Когда завязал со своим убийством скуки и решил совершить благородное дело? Очень вовремя к нему пришла расплата. Только она и пришла, сидит, невидимая, где-то рядом и сверлит насмешливым взглядом: «Не ожидал? А вот так и бывает!» Белый свет льётся через решётчатое окошко, изредка его колышут тени маленьких листочков или вспорхнувших бабочек. Возможно, в этой высоте живут птицы, вскормленные самими Воронами и живущие в вишнях. Возможно, здесь не только вишни, но ещё и другие деревья, только без съедобных плодов. Лис бы, наверное, и этими красными ягодами рот набил сейчас, принеси их кто-нибудь ему в чаше или мешочке, да хоть в чём, но где там, лисицы ворóнам не ровня, лисицы — враги, плуты и подлые хитрецы, которые только и делают, что охотятся на Воронов, выдирают им перья и кусают за ноги. Предрассудки, сплошные предрассудки и неспособность разувериться в древних детских сказках. Пускай себе следуют поверьям дальше, но не закрывают лисиц в своих подвалах. Это несправедливо. «Прекрасная благодарность, — Лис встряхнул головой и приподнял её, пытаясь уловить хоть какой-нибудь посторонний звук — здесь не ходили даже охранники, или ходили, но не дышали, и кицунэ совсем их не слышал. Не слышал ни единого пленника рядом и чувствовал себя отвратительно особенным. — Я, конечно, не против крыши над головой на ночь, но, знаете, уж лучше на траве посплю под крыльцом дворца, чем в этом прелестном месте. Да и чёрт с ним». Дазаю кажется, что Чуя его предал, хотя и не мог… наверное. Не мог же? Принц должен быть благородным и честным, мудрым и рассудительным, защищать слабых, не давать распускать рук сильным, вести грамотную политику и править только на благо страны, словом, быть таким, к которому тянутся даже прибившиеся к чужой земле бродяги, странники и жители других земель, а не из-за тирании которого стоит напряжённая обстановка, грозя бунтами, восстаниями и революцией. Раздумывая заодно и над этим, — а что ещё остаётся делать? — Осаму, дёрнув ушком, глядит в окно, где шевелится трава, предполагает, что, будь он личным стражником пернатого Принца, он бы сделал всё, чтобы охраняемый не пострадал, случись война или обычная уличная стычка. Лис видит себя просто превосходным телохранителем, даже не являясь настоящим тенгу, а так и продолжая быть ручным кицунэ — ну, как ручным: лизать руку он будет только своему королю, а на других — за несколько шагов скалиться и предупредительно щёлкать зубами, чувствуя безнаказанность и свободу действий, ведь на охранников не положено надевать намордники или сдерживающие их пасть повязки. Если бы Дазай ещё лисёнком был воспитан на стражу ещё юного Принца, растя с ним, то даже бы не задумывался над тем, что существует другая жизнь, что Лисы никому не подчиняются и вообще никогда в горах не жили, а всегда стремились скрыться в лесах и чащах; предложи сейчас Чуя такой шанс Лису быть рядом с ним почти всегда — кицунэ, усмехнувшись, откажется. Рождённый ползать летать не может, потому всякому девятихвостому проще найти себе нору, чем пытаться безуспешно взлететь. Здесь ему не место. Как и в этой проклятой сырой тюрьме.

Чуя тоже так думал.

Принц — не Король. Он не может отдать такой серьёзный приказ, как освободить опасного огненного демона из заточения в темнице под дворцом, не посоветовавшись с Королём и приближёнными, и Чуя прекрасно это знает. Нельзя действовать резко, даже находясь у Короля на очень хорошем счету и будучи без совсем немного времени новым правителем. К этому времени прибавилось ещё чуть-чуть — реабилитация до полного выздоровления должна пройти в обязательном порядке, ведь Ворону и самому неприятно быть пешим среди крылатых. Сначала унять волнение подданных, потом разговориться с правителем, потом переодеться, перебинтовать крылья, поесть, отбиться от внимания… Куча, куча дел. «Если я потороплюсь и начну рассказывать сразу обо всём, меня могут не понять и поднять на смех, — Чуя криво и натянуто улыбался, отводя подозрения о терзающих его сомнениях, когда слуги неспешно доставляли Его Величество во дворец, ведя через город, — неспешно, потому что потрёпанное состояние Принца не позволяет торопиться. — Ненавижу это чувство наваливающихся обязанностей. Ещё эта усталость, пропади она пропадом…» Если Лис внушал доверие, при котором можно было опереться на него спиной и не ждать удивлённых возгласов, то страже показывать свою слабость не хотелось. Оповещённый о неожиданном возвращении Принца глашатай тотчас протрубил об этом животрепещущем известии, и пустая главная улица, пролегающая мощёной дорогой ко дворцу, за один миг наполнилась тенгу-простолюдинами, тенгу-торговцами, тенгу-странниками, всеми, словом, кто здесь обитал. Чуе не привыкать: с самого детства вне дома его окружала такая радостная процессия, почёт, уважение и радостные возгласы, потому оставалось лишь приветливо махать рукой и выдавливать из себя счастливую улыбку. Как счастливо улыбаться, зная, что по твоей вине в твою собственную тюрьму под твоим собственным домом попал тот, кто тратил на тебя своё время, излечивая, а потом вёл по дороге, следя, чтобы с подопечным ничего не случилось? Лис так посмотрел Чуе в глаза перед тем, как его огрели древком копья по затылку. Ворон даже не успел окрикнуть стражу, поднявшую девятихвостого демона в воздух и унёсшую его гнить за решёткой. Почему именно туда? В вороньем царстве была только одна темница с цепями, которые могут сдержать буйных заточённых. Тенгу, улыбаясь и приветствуя народ из-за спин своей охраны, надеялся на две вещи: на то, что Лис не будет вырываться, смиренно сдавшись, что он потерпит до того, как Ворон всё уладит, и на то, что Король не воспримет скромную просьбу об освобождении дикой лисицы в штыки. Принц слышал и удивлённые вздохи сочувствия, когда подобравшиеся слишком близко видели его состояние, слышал и радующихся скорому возвращению императора, слышал даже вопросы о том, что с ним случилось, но его как вельможу с малолетства учили не вслушиваться в ликующую толпу — этика и воспитание не предполагают излишнюю отзывчивость, иначе зачем правителям охрана? Будешь отвечать всем и каждому — голос посадишь. Охране тоже не позавидуешь — их кодекс не подразумевает расспросов Его Святейшества, а их наверняка тоже гложет любопытство. Чуе только нелегко: рассказать сначала королевской семье о происшествии, а потом слухи поползут по всему народу. Ворона спас Лис! Неувязочка какая-то, быть такого не может. Где это видано? Да нигде! И… не сказать, чтобы Чуя сильно смущался этого и старался скрыть, но донести такую весть тоже будет неудобно. Нужно же как-то аргументировать внезапный порыв сострадания к жадному земному духу и убедить Короля в его невиновности? Стража будет очень косо смотреть, тюремщики и подавно будут перешёптываться… Но не об этом сейчас. В обители всех тенгу весьма красиво. Дома, покрашенные в тёмно-красный, с чёрными острыми крышами; узкие и ровные улицы, расширяющиеся к главной площади и дороге ко дворцу; лепестки розовых вишен, усыпающие мостовые и тропинки, кружащиеся под порывом лёгкого ветра; лазуритовое небо, такое кристально-чистое, что кажется, будто сделано из очень тонкого стекла, и низкое, стелющееся по облакам солнце, поднимающееся, казалось, чуть выше самой высокой точки на дворцовой крыше и украшающее его, как золотой шар; здесь светло и тепло, совсем как там, внизу, в предгорье, отсюда открывается прекрасный вид в безоблачную погоду, когда туман, бывает, рассеется сверху и видно всё, что происходит у людей, живущих у подножия вороновой горы; здесь чисто, свежо и хорошо дышится, и даже возведённые вокруг города стены не мешают обитателям — с высоты дворца, ведь к нему нужно подниматься, стен, можно сказать, совсем не видно, если смотреть точно вперёд. Обитель Воронов скрыта от глаз всех тех, кто живёт на земле, потому мало кто знает, что у этих гор нет острых концов — прямо над туманом идёт длинная, пологая равнина, будто горы эти когда-то были спилены высшими силами. Горы были испещрены внутри долинами и свежими лугами, такими приятными глазу, но скрытыми от посторонних; чтобы добраться до прекрасного горного монастыря, — как ещё иначе назвать божественные солнечные долины, преисполненные свежестью, природной красотой и любовью самого неба? — нельзя быть простым пешим или конным, в эти солнечные ванны не спускается ни одна тропа, ни одна верёвочная лестница, ни одна цепь каменных ступеней, выдолбленных в скалистой стене, и представляется возможным там отдохнуть и наполниться силами для жизни только тем, кто рождён парить в небе и не так низок, чтобы ползать в расселинах и прятаться во тьме. Вороны, они, тенгу, — демоны воздуха, небесные духи, самые настоящие дети поднебесья, возлюбленные солнца и создания погоды, подвластные последней, находящиеся под её постоянным контролем: если небо спокойно и нежно, как воздушный крем на пирожных, прозрачно, как сам леденец учива, то Вороны — воплощение ангелов, витающие в небесном куполе предвестниками чего-то хорошего и приятного, посланники неба на земле, нашедшие приют в высоких горах за облаками; если небо злится, рычит и рокочет, всхрапывая раскатами громов и сверкая молниями, как клыками в раскрытой пасти, истекающей дождём, как слюной, если небо до отвратительного чёрное и грозится вот-вот обрушиться, накрывая свинцовыми тучами города и давя, давя, давя, то Вороны становятся небесными дьяволами, показавшимися из пучины бури, внушая страх и горе растрёпанными чернильными крыльями и сверкая злыми глазами, ведь тенгу были вынуждены выползти из своих мрачных поместий и гнёзд, разбуженные. И тогда горные долины — не долины, а разверзшиеся врата в преисподнюю, наполненные сверху донизу холодной дождевой водой, склизкие и топкие; и тогда прекрасный вороний город — не город, а плачущая слезами-реками гора, с мощёных дорог которой ниспадают вниз дождевые потоки. Но стоит выглянуть солнцу сквозь хмурые тучи, заставляя воду блестеть и изнеженно журчать, стоит черноте неба рассосаться и разойтись, исчезая в белизне облаков, мокрые птицы снова превращаются в небесных духов, хранителей гор и небесного спокойствия, подставляя лицо теплу и так забавно пуша крылья, чтобы те высохли. Снова пахнет вишней. Благодать и спокойствие. Встревоженный появлением Принца на закате дня Король был очень удивлён такому резкому его визиту. Удивлён, конечно, приятно, ведь королевская семья просто с ног сбилась, разыскивая наследника. В ту грозовую ночь он как сквозь землю провалился, а туман сгустился так сильно, что стражи время от времени натыкались на крутые скалы, камни, сбивая их вниз, ломая перья или вылетая вовсе не туда. В первые же дни город был обрыскан королевской стражей, как натасканными гончими, вдоль и поперёк, казалось, будто они готовы искать под каждым камнем на дороге и в каждой луже — ну нет Принца, он просто исчез! Исчез, как мелькает молния: раз! и нет. Печали доставляло ещё и то, что Принц был несколько своенравен и любил прогуливаться по территории всего королевства один. Росли подозрения, что наследник куда-то забрёл, но королевская стража вместе с проявившими инициативу простыми жителями прочесала каждый миллиметр глухих районов — ни-чер-та. Никто не знал об излюбленных местах Принца, иначе бы сразу же искали там, а было оно за самой стеной. Чуя не рассказывал о нём никому, считая чем-то сокровенным — это были несколько раскидистых вишнёвых деревьев, растущих на маленьком островке земли над крутой пропастью, под которыми и сиживал Ворон время от времени, успокаиваясь и избавляясь от душевных проблем созерцанием туманного заката или восхода. Пробираясь к месту своего времяпрепровождения, Ворон бесшумно перелетал стену, но в тот раз ему не повезло — возвращаясь обратно, Чую сразила молния, вот он и упал с горы вниз прямо в лапы к Осаму. Воспылал ли Чуя ненавистью к излюбленным деревьям? Ни капли. Но чувствовал, что отдохнуть от таких вылазок стоит. И вот теперь, когда покалеченный тенгу предстал перед Королём, сев на колено и преклонив голову в знак уважения, Король лишь протянул ему руку: — Идём во дворец. Тебе нужно отойти от всего того, что с тобой случилось, пускай я и не знаю, что. — Ваша милость, — тенгу встаёт, жмурясь от резко возникшей тупой боли в крыльях. — Прошу простить меня за отсутствие. Произошло непредвиденное обстоятельство, и… — Расскажешь потом, — Король спокойно прерывает поток оправданий избранного им наследника, обращаясь уже к придворным: — Проводите принца в его покои. Позовите лекаря, он должен осмотреть его величество. Король был мудрым правителем, но был гораздо старше Принца: чёрные волосы, короче, чем у Чуи, с двумя свисающими тонкими прядями по бокам, тёмные карие глаза, цвета воронова крыла одежда, разбавляемая лишь алым шарфом — этот Ворон был больше похож на тенгу, чем такой яркий младший наследник. Он воспитывал из юного принца будущего короля на протяжении чуть меньше двадцати лет и не планировал отдавать престол так рано, когда ему всего немного за сорок, но, видя, как воспитанник остепенился с возрастом, каким рассудительным и стойким стал, поставил под сомнение своё решение. «Чем раньше новый правитель освоится, тем быстрее улучшится обстановка, — говорил старший Ворон. — А если ухудшится, то старый король может в любой момент свергнуть глупца с трона и восстановить прежний строй. Во всём есть свои плюсы!» Но почему-то именно в Чуе правитель был уверен: он, раненый и бескрылый, несмотря на боль и ужасный, невозможный подъём домой, всё равно вернулся и преклонил голову, извиняясь за отсутствие. Это ли не благородство и чистота помыслов? «Да уж, благородный, — Чуе не давали покоя мысли о Лисе, томящемся там, за решёткой, даже когда Ворону разбинтовали крылья и отпустили наконец искупаться. — Настолько благородный, настолько забочусь об окружающих, что доверяющий мне земной дух попал в клетку. Молодец, Чуя, мо-ло-дец!» Не перебивал терзающие мысли запах лавандового мыла, не перебивала такая тёплая вода, не перебивало наслаждение от схода грязи с тела. Чуе хотелось со всей силы вдарить по стеклу тонких стенок. Быть может, расслабление в онсене снимет напряжение? Он, Принц, совершенно один в нагретом закрытом помещении, он может даже ходить туда-сюда абсолютно голым, размышляя — никто из слуг не зайдёт, пока Принц не позовёт. Горячий источник всегда приводит мысли в порядок, особенно когда ты наконец-то дома, в них можно забыться… И Чуя действительно забывается на какую-то жалкую минуту, выйдя из купальни без его юкаты, вытирая голову полотенцем и погружаясь прямо в небольшую ванну. Вода обжигает, но Ворону настолько всё равно, что он только запрокидывает голову, опираясь локтями на края. Только за эти прекрасные омывальни можно молить бога о том, чтобы в следующей жизни снова родиться императором. Крылья тяжелеют, опущенные в воду, намокают, и по воде расплываются сломанные перья, никак не в силах быть опавшими до этого, немного пощипывает раны от контакта с горячим источником, но здесь все проблемы становятся далёкими и не такими уж большими. Здесь хорошо. Помещение не такое маленькое, но вдоволь душное, у потолка вьётся пар, на коже над водой блестят её же капли. Лицо немного покраснело. Чуя, кажется… дремлет. На границе сознания ему видится, как ему всё так же тепло и хорошо, только не здесь, а тогда, когда покалеченный упавший Ворон замерзал, а Лис укрыл его своими хвостами, согревая от ночного холода. Ему слышится голос. Неразборчивый. И Ворон прислушивается, незаметно для себя опуская в воду одну руку — локоть соскользнул. Прислушивается и неожиданно разбирает что-то тихое, сказанное лисьим голосом почти у самого уха: «Разве ты не хочешь лечь и подремать ещё?» Чуя хрипло вскрикнул, резко открывая глаза и глядя по сторонам, как подстреленный. Подсознание очень некстати вспомнило тот эпизод его пребывания в лисьем храме, пробуждая ото сна. Ворону больше не хочется сидеть в онсене, и он резко встаёт, рыкнув от того, что избавиться от мыслей не получилось. Крылья тяжелы, как железо, тащатся взмокшим веником, но зато чисты, обеззаражены и избавлены от всех перьев со сломанными стержнями. Принц выходит из омывальни, небрежно накинув юкату, очень раздражённым. — Господин, Вы долго там были, — служанка — её волосы светлы, а глаза карие, как и у большинства Воронов, живущих здесь и вообще, вьётся вокруг тенгу — это её обязанность. — С Вами всё в порядке? «Всё просто наипрекраснейше», — хочет злобно ответить Чуя, но в ответ лишь кивает. Слуги сейчас придут к нему, принеся новую одежду и бинты для крыльев. Слуги будут кружить вокруг Принца, пока тот не прикажет им уйти. Слуги будут здесь утром, днём, вечером, ночью, они никуда не денутся из дворца, как и Лис из темницы. Чуя терпит, чтобы не выругаться, когда слишком много думает о своей ответственности за кицунэ в его землях, переодеваясь за ширмой в любезно поданные чёрные хакама и косодэ. Верхнего ничего Принц надевать не стал, просто завязался поясом и вышел, садясь посреди своих покоев в ожидании местного врачевателя — он должен проверить целостность крыльев и их повреждения, прежде чем перебинтовывать. «Наверняка меня спросят, откуда я взял бинты, раз в них вернулся, — думает Чуя, вздыхая и смотря в потолок. После посещения онсена он явно чувствует себя немного лучше. Зевает, прикрывая рукой рот. — И почему я так беспокоюсь за лисьего демона? Ему не помешает побыть в одиночестве». Слуги подсуетились принести Принцу ужин на чайный столик перед ним: горячий рис, рыбный суимоно, сладкий вагаси и зелёный чай. Всё пахло ароматно и просто прекрасно, но… Чуя только вздохнул и отодвинул столик подальше — кусок в горло не лез. — Накахара-сан, — седой лекарь с острой бородкой и моноклем в глазу тянет за крыло, и Чуя жмурится, нахмурившись. — Подвигайте крылом. — Это жутко больно, — Принц прикрывает рукой глаза и трёт пальцами брови, когда ощупывают его кости сквозь перья и кожу и надавливают. — Ай… — Здесь трещина, — слышно заключение, стоит лечащему тенгу нащупать неровность на предплечье. — Но кость на месте. Если Его Величество заинтересовано в возможности сохранить крыло, то после наложения эластичного бинта необходим абсолютный покой конечности. А ещё Вам нужно поесть. Долгое голодание не пойдёт на пользу Вашему общему состоянию. Но Ворон игнорирует существование еды. Ему и хочется, и в животе предательски урчит, но от одного взгляда на плошку ком в горле встаёт, появляются тошнота и отвращение. Почему при Лисе он ел и готов был за подачку драться, а здесь, когда в его родном дворце ему принесли его привычный ужин, хочется скривить лицо и отодвинуть посуду, как капризный ребёнок? Что это за противное чувство вообще? «Да, конечно, я же со сломанным крылом только летать и собрался! — Чуя шикнул, когда врачеватель начинает туго стягивать правое крыло повязкой. — Если и летать, то лишь на тот свет, пожалуй, и сразу с горы прыгать можно снова, я же теперь умею». Ворон не сможет расправить своё правое покалеченное крыло, пока трещина предплечья не перестанет угрожать его здоровью — в конце концов, тенгу словил удачу гигантских размеров, когда заработал всего лишь трещину после такого падения, а не многочисленные открытые и закрытые переломы обеих конечностей. Неприятно пощипывает нанесённая на раны и порезы левого крыла мазь, Чуя даже дёрнулся, когда из кожи вынули маленькую занозу, но хотя бы вторая конечность будет освобождена от повязок — крылу гораздо легче без бинтов, его ничего не сковывает, да и держать его согнутым Принц уже может. — Его Святейшество Король просил передать, что ждёт Вас в тронном зале, — на это Принц снова кивает, ещё раз зевнув и сонно моргнув. Он уже несколько дней подряд не спал полноценно: в храме было холодно, с Лисом — неудобно, мешала постоянная боль и голод, ведь не просить же у демона принести еды, ещё и с «пожалуйста», да и сама обстановка незнакомого места не могла позволить расслабиться и отдохнуть в полной мере. Сейчас, казалось бы, можно так легко упасть лицом в мягкую кровать, свою, родную, и задремать настолько, насколько организм Ворона вообще выдержит, и никто не потревожит Его Величество, но этот проклятый Лис даже здесь не давал покоя мыслями о нём. «Нет, в смысле, не такими мыслями, — Чуя встрепенулся, резко вставая без разрешения лекаря и смотря в пол, неровно выдохнув. — Я имел в виду, что ответственность за мною сюда приведённую зверушку не даёт мне покоя. Он говорил, что хотел попробовать вишню». — Накахара-сан, Вам не стоит так резко дёргаться, если хотите, чтобы лечение было хоть немного действенным. — Я… Да, я буду осторожен, — Чуя искренне старается не слишком злиться из-за всего этого, неловко почесав затылок и обходя лечащего его тенгу. — Я Вам благодарен, — Принц дёргает уголком губ, пытаясь улыбнуться целителю, но получается, откровенно говоря, не очень. Теперь уже лекарь кивает в ответ, когда тенгу спешно удаляется из собственных покоев. Он не старается скрыть волнение и хмурится, думая о чём-то своём, не боясь, что слуги спросят его о его же расположении духа и о том, мол, что это вы, ваше величество, такой невесёлый. Всё это время перед Чуей на чайном столике стояла еда, но он на неё смотреть не мог — ни один кусок в горло не лез. Длинный коридор. Покои Принца находятся дальше всех от тронного зала, так как тот не любил шума и старался уединиться в тишине даже тогда, когда у Короля шёл приём или торжественное мероприятие, не требующее появления наследника. Дворец не особо отличается по цветовой гамме от обычных домов мирных жителей: красные наружные стены, чёрные перекладины острой крыши, небольшие окна, три этажа с высокими потолками и не так уж много мебели внутри. Вороны вообще не любили загромождать пространство, в отличие от сорок, тащащих любую безделушку в гнездо, а не загромождали потому, что визуально тенгу становилось неудобно, если казалось, что негде распахнуть крыл и некуда взлететь. В помещениях Вороны, конечно, не летали, но всё равно им было неуютно. Убранство дворца было выполнено в не бросающейся в глаза красно-чёрно-белой цветовой гамме — вот уж полюбились королевской семье такие цвета, ничего не поделаешь. Чуя прожил здесь всю свою жизнь до этого момента и обязан был жить здесь после, но кто знает, как всё может ещё обернуться? Когда Принц упал, он допускал то развитие событий, когда Королю придётся назначать нового наследника, объявляя Накахару-сана без вести пропавшим. «Ох, чёрт, — Чуя на секунду останавливается. — Лис даже не знает моей фамилии. Вот будет забавно-то! — Ворон шикает и сжимает руки в кулаки, спускаясь с верхних этажей в тронный зал. — Если меня позовут, а он будет стоять рядом, покрутит головой вокруг и спросит, кто же такой Накахара-сан». А ведь Лис — единственный, кто всё это время называл его по имени. — Ваше величество, — Ворон входит в тронный зал без стука, быстрым шагом подходя к стоящему возле окна Королю. Зал с большими окнами до пола — это единственный этаж с такими окнами — пуст, нет даже стражников. — Вы звали. — Не вставай на колено, — предупреждает тот сразу, и Чуя останавливается. — Как твои крылья? — Летать буду, — Принц привык отвечать Королю коротко и по делу. Привык выдерживать направленный на него взгляд, не дрожа и не отводя свой. Привык стоять рядом с Королём не на расстоянии, опустив руки или, задумавшись порой, скрестив их на груди. — Я надеюсь, ты понимаешь, как тебе сейчас важен правильный приём пищи, — Ворон никак не показал этого на лице, но тотчас подумал, будто Король каким-то образом узнал о том, что Принц отказался от еды. — А теперь, если у тебя есть силы, я бы хотел узнать, что с тобой произошло. — Это будет звучать несколько глупо, — Король отходит от окна неспешно, а Принц неловко усмехнулся, глядя теперь в пол, а затем снова следя за правителем. — Но в меня ударила молния. Правитель сразу останавливается, слыша это известие, и лёгкая полуулыбка исчезает с лица. Он оборачивается на Принца, приподняв бровь. — Я знаю, что ты никогда мне не лжёшь и не солжёшь, но даже при этом обстоятельстве я вынужден спросить, правда ли это. — Вы сами сказали, что мне Вам лгать не резон, Мори-сан, — Чуя всё ещё не сдвинулся с места. — Попала в меня, когда я был в полёте. Я упал с горы вниз. За стену, — Король, очевидно, весьма поражён тому, что про это ему рассказывает сам Чуя, а не очевидец, но не перебивает. — И… Это будет звучать несколько… странно, — Ворон замедляется, отведя взгляд в сторону, — но там, внизу, меня кое-кто нашёл и… Вылечил. Подлатал. — Хочешь сказать, Накахара-кун, — старший Ворон поворачивается к нему лицом, — тебе не дал умереть тот самый Лис, о котором мне доложила стража? Мне снова хочется спросить, вопреки всему, не лжёшь ли ты мне сейчас. — Мори-сан, я не лгу, — Чуя вздыхает. — Вы понимаете, к чему я веду? Этот Лис вылечил меня, приносил еду и воду, дал… крышу над головой, — Ворону дико это рассказывать, он будто защищает ту лисицу, но остановиться уже не может, потому прикладывает руку к лицу, а второй упирается в бок. — Он сам решил вести меня сюда, чтобы убедиться, что я не рухну без сил по дороге, и… Мне нужно Ваше согласие, Ваше величество, чтобы выпустить его из темницы. Этот Лис попал туда несправедливо. Я не успел объяснить страже, да и они бы меня не поняли. Посчитали бы, что Принц ударился головой и несёт бред. — Я надеюсь, ты понимаешь, что это очень большой риск? — правитель подходит к Чуе ближе. — Я не сомневаюсь в твоей верности мне, но отдать приказ об освобождении врага нашего народа я не могу просто так. — Я знаю, но… Ваше величество, верьте мне. Мне нет спокойствия, пока мой спаситель сидит за решёткой совершенно без причины, — Чуя сам не верит, что говорит это. — Я возьму ответственность за него на себя. — Произнося эту клятву, — Мори-сан отходит, садясь в обитое красным бархатом кресло с витыми позолоченными подлокотниками, — ты будешь полностью ответственен за его поведение и за принятие его обществом. Если ты не справишься с ним, если Лис окажется опаснее, чем ты его описал, — взгляд старшего Ворона серьёзен, когда он смотрит в глаза Принца, вставшего на колени перед престолом, — я буду вынужден не только лишить тебя шанса наследия, но и посадить в темницу, а демона — на эшафот, — Чуя только кивает в ответ, нахмурившись. — Ты должен понимать, что разгуливать тебе с Лисом в одиночку по городу я обязан запретить. Только в сопровождении стражи, — и на это Принц кивает. На самом деле, Чуя всё это понимал и без оглашения, но ему хочется поскорее Лиса освободить. Он сильно устал. — Будь по-твоему. С этого момента за всё, что бы ни сотворил демон, отвечаешь ты, если понимаешь весь масштаб твоей ответственности. От степени тяжести будет зависеть, отвечаешь ли титулом, свободой или головой. — Я понимаю, Мори-сан. Я постараюсь как можно быстрее сделать так, чтобы его тут не было. Просто я… — Чуя опускает голову, скаля зубы и положив одну руку на колено. — Я обещал. Вы сами воспитывали меня всегда сдерживать своё слово. — Если Накахара-кун так уверен в своих словах, я тоже могу быть уверен. Мы ведь ничего не говорим про то, что будет в случае того, если всё пройдёт хорошо, а Лис действительно окажется порядочным земным духом? Встань с колен, — Принц, смотря в карие глаза Короля, наконец поднимается. — Ты можешь идти и заручиться у тюремщиков моим доверием к твоему решению. Стража будет оповещена. Но у меня есть ещё одно условие. — Я слушаю. — Не вреди себе ещё больше, Накахара-кун. Я приказываю тебе не отказываться от принесённой еды и только затем освобождать пленника. Чуя в ответ только поклонился, улыбнувшись: — Ваш приказ для меня — закон. Мори хотел добавить, что уже темнеет и Ворону следует поторопиться, если он так спешит освободить ни в чём не повинного демона из темницы, но всё-таки не стал Принца останавливать. Возможно, его и не нужно предупреждать об этом.

Чуя не рассчитывал засыпать за едой.

В приподнятом настроении, избавившись от терзающих мыслей по поводу долгого освобождения Лиса, Чуя смотрит на еду и готов даже есть, но… не может. Он цепляет палочками кусок мяса из супа, жуёт, глотает, но кусок как в глотке встал: нет — и всё, и больше не хочется. Ворон продолжительное время гипнотизирует плошку с рисом, поставив локоть на столик, сидя перед ним в позе лотоса, и подперев кулаком щёку. Принц, закрывшись в покоях и попросив слуг его не тревожить почём зря, пока он сам их не окликнет, безучастно смотрит в рис и тычет в него палочками. Пропал аппетит. Еда уже успела несколько остыть, но всё равно тепла, пусть от неё и не валит клубами пар. От неё всё ещё вкусно пахнет, и, возможно, аромат может даже вызвать слюну у голодного, но Чуя словно поел до этого, и весьма сытно — еда просто не идёт. На вагаси смотреть тошно: сладость одним своим видом напоминает таяки, а от этих воспоминаний в голове сразу мелькают отрывки лисьей наглости, так близко блестящие глаза, смотрящие прямо в душу, клыки, сжимающие сладкую булочку, и навострённые на макушке белые уши… Ворон отвернулся, нахмурившись. Этот проклятый Лис просто не выходит из головы. «Мори-сан говорил о нём, как о животном, которое я собираюсь заводить, — Чуя решительно откладывает палочки на салфетку и берёт в руки чашку остывшего зелёного чая с плавающим в нём чайным листочком. — Хорошо, что всё более-менее обошлось». Чай приятно согревает и впервые успокаивает душу. Мысли перестают колоться иголками, выстраиваясь в ровную линию, мягкую нить, ворочаясь уже не так спешно, как ворочались до этого. Жидкость разливается теплом внутри, оставляя все заботы на потом, и Чуя, опустошив чашку, долго на неё смотрит, разглядывая белый узор на прозрачном стекле. Узор словно белый иней на окне зимой, такой нежный и чуть-чуть шершавый. Веки сами собой тяжелеют. От того, что Король разрешил освободить пленника с некоторыми условиями — очень жёсткими, между прочим, — стало гораздо легче. Осталось только предупредить тюремщиков, спуститься вниз и отпереть ржавую решётку. «Ему, наверное, там холодно, — Чуя положил голову на свою руку на столе, лениво жмуря один глаз. — Но его хвосты такие тёплые. Он, быть может, спит, закутавшись в них, как в одеяла… И, в конце концов, я всё равно скоро вытащу его оттуда, верно? Осталось чуть-чуть подождать, Дазай… Ещё немного…»

Слуги решили не будить измученного дорогой и болью господина. Ему нужно отдохнуть.

Ночь в карцере была мучительно долгой. Дазай запутался в собственных мыслях, стараясь не думать уже ни о чём. Холодно и голодно, но Лису не привыкать. Он почти всю ночь смотрел в окно, сидя в углу под ним, закрыв себя хвостами, чтобы не мёрзнуть, и беспокойно заснул только ближе к раннему рассвету. Здесь, в горах, светлеть начинало очень, очень рано, темнота не держалась долго, в отличие от леса, где тени лениво и неторопливо прятались под кусты и камни, сбегая от встающего солнца. Не то чтобы Осаму сильно грустил, но и особо радостным не был — назло прошедшему всего раз мимо охраннику, наблюдающему за пленником, он выглядел расслабленно и отстранённо, даже не глянув тюремщику в глаза. Лис передвигался так тихо, что не слышно было, как звенит цепь, сковывающая его руки. К утру он спал, посапывая в хвост, но готовый проснуться от любого шороха; так и вышло — Дазай вздрогнул, когда резко хлопнула большая и тяжёлая железная дверь, послышался суетливый топот и знакомый голос. — Выпустите его немедленно! — командует он, подходя всё ближе и ближе, и Лис мгновенно встаёт, оказываясь у решётки. Его ушки навострены, а хвосты подёргиваются в ожидании, как у скучающего пса в предвкушении прихода хозяина. Как только его руки касаются стальных прутьев, к замку его одиночной камеры подлетает один из крылатых стражей, спешно открывая ключом темницу, но взгляд кицунэ устремлён далеко не на стражника, а на стоящего за ним несколько растрёпанного Принца, часто моргающего, — видимо, кто-то не выспался и вскочил спозаранку. Совесть, верно, разбудила? — Снимите с него наручники. Лис тянет хитрую улыбку, когда стражник вставляет ключ в стальные браслеты на его запястьях, щёлкая ими, сбрасывая на пол, звенящие. Он, потирая руки, глянул на Чую снисходительно, стараясь не выдавать своего поднявшегося от освобождения настроения , — ну, а как тут не радоваться? — однако Принц тут же хватает его за запястье своей рукой, что-то ворча под нос и выводя из тёмных и прогнивших от сырости коридоров. Свет в таком обилии режет глаза, Дазай жмурится, когда наконец оказывается снаружи, преодолев цепочку серых ступеней вверх, и даже не оборачивается, чтобы не смотреть, где находится его тюрьма. А вокруг так… хорошо! Ещё лучше, чем Лис себе представлял: здесь тепло и солнечно, жизнерадостно, если сравнивать с тем, откуда сам Принц его вывел и до сих пор ведёт, ни слова не говоря, в сопровождении трёх стражей. По-утреннему немного прохладно и тихо, где-то щебечут ранние птицы — очевидно, совсем недавно занялся рассвет, не слышен городской шум. Дазай даже осмотреться толком не успевает, Принц сразу ведёт его вверх по деревянным ступенькам к большому дворцу, который Лис рассматривает, как диковинку; они шагают по широкому внешнему крыльцу в обход — кажется, Чуя не хочет вести «гостя» напрямую через свой дом — и выходят ко двору, где раскинулся восхитительный розовый сад. Когда руку кицунэ наконец-то отпустили, Принц резко развернулся к стражникам и скомандовал оставить их наедине. — Но император сказал… — Я знаю, что он сказал, и не отправляю стражу далеко. Дежурьте у дворца. Отсюда он никуда не денется, а я, если что, крикну, — Чуя звучит очень убедительно, стоит ему скрестить руки на груди, и стражи-Вороны, переглянувшись, всё же ушли обратно к главным дверям. Лис, наблюдая за этим, так ничего и не сказал, только потягивался руками вверх, поглядывая на Принца одним глазом. Чуя выглядит всё ещё уставшим, даже не оборачиваясь к Лису. — Знаешь, Дазай… — Можешь не объясняться, — Лис прерывает осторожно, без вызова или возмущения в голосе — вся обида улетучилась с приходом Ворона. — Я понимаю, как это сложно. За мной приказали следить, да? — Верно подметил, — Чуя вздыхает, повернувшись к Осаму и взглянув в его глаза. — Ты говорил, что хотел попробовать вишню. Вот, пожалуйста, — он указывает рукой с раскрытой ладонью на деревья, — весь королевский сад в твоём распоряжении. Это… Компенсация за отдых за решёткой. Наешься — проваливай. — Хозяин-барин, — Лис улыбается, вновь спрятав руки в рукава, но так и не сделав шагу назад. — Но негоже бросать гостя одного на чужой территории. Проводи меня. Не оставляй одного, тебе ведь не велено, — Ворон, долго глядя в карие глаза, молча соглашается, кивнув и медленно идя вперёд, вынуждая следовать за собой. — У меня складывается ощущение, что ты сам не ел и ни капли не отдохнул. — Неправильно складывается, — буркнул Принц, спускаясь с крыльца в сад и ступая в густую низкую траву. — Я ел вчера и спал… уже сегодня. Неважно. Тебя это волновать не должно. — И ты по-прежнему колешься, — усмехается Лис, глядя наверх, на розовые облака листвы таких нежных деревьев, сквозь крону которых пробивается золото солнца на зелень травы, покрытой росой и так пленяюще блестящей. Чуя останавливается, когда вдруг перестаёт слышать звук шагов позади себя, и оборачивается: Дазай устроился под одним деревом, опёршись спиной на ствол, и смотрит на Принца. — Сядь со мной. Ты выглядишь невыспавшимся. — Да откуда ты знаешь, выспался ли я? — Ворон ворчит, но, вздохнув и немного подумав, оглядевшись по сторонам, всё же присаживается рядом. Сбоку от него тотчас оказываются несколько лисьих хвостов. — Ты слишком близко. — Тебе будет теплее. — Ты слишком заботишься о том, кто забыл вытащить тебя из темницы поздним вечером, — обречённо вздыхает Принц, вытянув одну ногу и смотря в сторону, положив на колено обе руки. — Но извиняться я не буду. Даже не проси, лисица. — Мне и не нужно. Осаму ненадолго прикрывает глаза, наслаждаясь наконец свежим воздухом и приятным ароматом цветущих ягод. Здесь действительно красиво, но, чтобы представить, королевский вишнёвый сад нужно увидеть — спокойствие, благодать, тишина и умиротворение собрались в этом чудесном месте, как в маленьком раю, только вместо запретного плода тут не яблоко, а тёмно-красная вишня. Лис смотрит вверх, на небо через нежную розовую листву, смотрит, как лёгкий ветер колышет маленькие белые цветы, слышит, как ёрзает Ворон рядом с ним, подобрав здоровое крыло со стороны кицунэ и стараясь быть аккуратным с тем, что скрыто бинтами. Чуя не врал, когда говорил, что его дом восхитителен. Чуя не врал, что не будет извиняться словесно, поэтому Дазай чувствует, как его лица касается рука тенгу, как неуверенно поворачивает к себе, и теперь голубые глаза смотрят прямо в карие. Ворон хмурится и колеблется, но всё-таки, приблизившись к лицу демона, зажмуривается и касается холодными губами чужих тёплых губ, касается сначала осторожно, огладив ладонью щёку Осаму, перед тем как его руку накрывает рука Лиса, а сам Лис ненастойчиво углубляет поцелуй, проводя языком по тонким губам, задерживаясь в поцелуе и легко отстраняясь. Дазай улыбается, видя трогательный румянец на порозовевших щеках Чуи. Тенгу фыркнул, морща нос, и опустил свою руку из лисьей хватки, придвигаясь ближе и опираясь боком о лисий бок, скрестив руки на груди, положив голову на чужое плечо. — Ну давай, скажи своё сакраментальное, — Осаму ерошит ладонью рыжие волосы. — Я всегда ненавидел лис, — негромко отвечает Ворон.