Когда цветёт вишня

Чуе не удалось поспать этой ночью — детская привычка оставлять свет включённым никак не мирилась с привычкой взрослой, когда засыпаешь только в полной темноте, и Ворон только ворочался несколько часов, или глядя в потолок, или пытаясь сосчитать овец, или разглядывая свою комнату. Когда овечий счёт дошёл до четырёхсот пятидесяти двух, сна так ни в одном глазу и не промелькнуло, а к овцам добавились бараны, козы и настоящие альпака, тенгу сел на постели и окончательно решил, что спать не будет, глядя в окно. Потихоньку занимался рассвет. Дворец располагался выше основной массы построек, и розоватый свет бледнеющего неба постепенно восходил до высот — он взойдёт, окутает гору светлой утренней голубизной с солнцем-сердцевиной, яркой и почти белой, а пока лишь теплился цветом нежной персиковой мякоти где-то на горизонте, затрагивая верхушки вишнёвых крон. Принц уже давно хорошо не спал: сначала от перевозбуждённости происходящих событий в его жизни, потому что никакая здоровая птица не будет крепко спать где-то на земле вдали от гнезда, потом — от ужасной трагедии, от воспоминаний которой начинало бешено колотиться сердце, а тенгу встряхивал головой и резко переворачивался на другой бок, смотря в одну точку и пытаясь перебить плохую мысль какой-нибудь хорошей. Чуя не считал себя параноиком, но теперь ему слышался в каждом шорохе подкрадывающийся враг, в каждом скрипе ветви — вынимающаяся из ножен сабля, в каждом дуновении ветра — дыхание предателя за дверью. Он внимательно всматривался в каждую тень от света настольной лампы и вздрагивал, видя, как на ней отобразилось какое-то движение чёрной крысой по полу — оторвавшийся розовый лепесток пролетел за окном. Тенгу нервничал, не в силах закрыть глаза. Пытаясь же думать о чём-то другом, в голову лезло только предложение дикого Лиса, его хитрые и прищуренные карие глаза, белые ушки-треугольнички и улыбающийся оскал, а в мыслях всё звучал и звучал его приятный голос. Уже второй день Ворон не видел кицунэ, но образ девятихвостого демона чётко стоял перед глазами, стоило хоть ненадолго задуматься. «Я не… собираюсь выходить за тебя», — тенгу вздыхал, прикрывал глаза на секунду и поворачивался на спину, смотря в потолок. Он смутно представлял своё будущее правление как с Лисом в случае ответа «да», так и без Лиса в случае твёрдого и безукоризненного «нет». Возможно, Принц сможет привыкнуть и к тому, и к тому, но будет ли жалеть? Это был главный вопрос, сильнее всего терзавший: будет ли он жалеть, что сказал «да», или будет жалеть, что сказал «нет»? Как лучше? Как, чёрт возьми, лучше?! Это будет впервые во всей истории мира демонов, что демон одного вида заключил брак с другим. Что-то новенькое. Принц боится, что это положит начало какой-нибудь адской вакханалии, когда мерзкие нэдзуми будут клясться в любви невинным цуру, а инугами слушать любовные серенады от прозорливых неко. Уму непостижимо. Накахара уже предполагает, что Лис однажды нашепчет ему огласить на собрании всех королей вариант закона, разрешающий вступать в браки с не своим видом только принадлежащим к аристократам демонам, мол, короли всяко будут адекватнее обычных жителей в принятии своих решений. Это ужасно! Вместе с этими мыслями Чуя вскакивает снова и смотрит в окно на розовый рассвет. Так тихо. Щебечут ранние птицы, перекликаясь лёгким щёлканьем и тонким свистом. Всё это так неправильно. Слуги всполошились, не обнаружив Его Величества в своих покоях с утра. После трагедии, времени с которой прошло ещё не совсем достаточно, чтобы не беспокоиться за Принца в первые секунды его отсутствия, служанка со светлыми волосами судорожно забегала, сильно нервничая. В голову теперь не только ей лезут плохие мысли, и испуганный настрой подхватили остальные, но не успели заглянуть в щель дверей кабинета, как успокоились: глаза видят, а сердце оглушительно бьётся. Ворон медленно поворачивается и вопросительно вскидывает бровь, хмыкнув. Рядом с этими дверьми совершенно спокойно и с прикрытыми глазами стоит новый начальник стражи, стоящий до убийства бывшего начальника лишь на ступень ниже по статусу, — он, новый, славился своей холодностью и равнодушностью ко всем его окружающим, но исправно выполнял свой долг стражника и очень легко раздражался, если его приказы не выполняли или выполняли, но не так, как требовал он. Акутагава Рюноскэ был самым что ни на есть настоящим Вороном: чёрные волосы, разбавленные лишь белыми концами свисающих с двух сторон от лица недлинных прядей, бледная кожа, худой, но сильный, с кашлем от неизлечимой болезни — даже демоны могут болеть, — похожим на вороний клёкот, и чёрными, как смоль, крыльями. Удивляться тут нечему: Чуя был почти единственным, у кого волосы такого огненного цвета, а глаза не серые и не карие, а ярко-голубые. Мори-сан тоже был достаточно тёмным и с бледной кожей, лишь несколько слуг отличались, имея светлые волосы, но карие глаза, вроде Хигучи-тян или прекрасной Озаки-сан, вот только последняя не была служанкой — королевская советница и приближённая Мори-сана. Она стояла выше всех по статусу среди дворцовых слуг, и, кажется, именно Коё-сан имела большее влияние на Короля, чем он на неё. Чувств между ними замечено не было даже Чуей, который много времени проводил в компании их обоих по детству и юношеству, скорее, у них были даже слишком хорошие деловые отношения. Наставница запомнилась будущему Королю мудрой, в меру строгой, но заботящейся о нём. Мальчик мог быть пристыжен за неподобающее поведение, но всегда знал, что мог искать защиты именно у Озаки-сан. Жаль, что во взрослой жизни уже не прокатит спрятаться за кем-то старше и мудрее, закрыть глаза ладонями и сделать вид, что это тебя не касается. Принц снова разбирался с накопившейся кучей документов, наполовину разобранной прошлым днём, но вчера у него было такое состояние, что Чуя совсем не помнил, что писал и что читал. Приходилось мельком проглядывать уже прочитанное и читать новое, ища, куда бы поставить подпись или в чём бы отказать. Рюноскэ стоял у его дверей с четырёх утра — ровно с тех часов, когда Накахара-сан встал и бесшумно прошёл к рабочей комнате. Чуткий слух Ворона не позволил бы прокрасться никому, и жаль, что в прошедшую ночь с покушением на убийство он служил у главных ворот, стоя снаружи. На его лице не было выражения скорби и соболезнования. Где-то внутри него накрепко засела скупость на эмоции и разгорячённость, принятие действий по наитию и в порыве чувств — только холодный расчёт и здравый смысл, и смерть охранников внутренних помещений он посчитал жестоким, но нормальным порядком вещей. В конце концов, теперь он ближе всех приставлен к Принцу и сможет доказать, что в силах быть лучше прежних. Чуя доверял ему. Пожалуй, Акутагава остался в числе тех немногих, кому рыжеволосый тенгу мог доверять — остальными были Коё-сан и Мори-сан непосредственно. О Лисе Ворон не думал. Не сейчас. Вот придёт, вот если вернётся, вот… Вот если возьмёт и действительно возвратится за обещанным ответом, то тогда, может быть, и за пределами Горы Тенгу у Принца будет тот, кому можно верить и в компании которого можно быть в безопасности. «Я в жизни не назову тебя этим… этим названием из трёх букв, — Чуя погрыз наконечник ручки и отпил остывший чай, стоящий в чашке на блюдце рядом. Его повреждённое крыло в новых бинтах уже почти не болит. — Или из шести букв. Мерзко. Поганый, ободранный Лис и… и мой… и муж… Фу. На языке горько». Он отпивает чай ещё раз и вдруг слышит, как за окнами раздаются голоса. Толпа на улице в жаркий полдень? Или сколько сейчас?.. Два часа дня? В комнату заглядывает Акутагава, когда Принц, пересекаясь с ним взглядом, встаёт с места и подходит к окну, открывая его ставнями наружу. Вроде и ничего примечательного, но там, вдалеке, у стены, огораживающей владения резиденции тенгу на территории горы, видно скопление народа. Даже не скопление — сложилось чувство, будто гора почему-то наклонилась, а все повыпадали из своих домов, разучившись летать, упав на стену и держась за неё. Кто-то парил над каменным ограждением, заглядывая за него, многие стояли у ворот и смотрели на них, как бараны на новые… Ну понятно. Чуя ощутил себя королём не Воронов, а Овец, но покачал головой и вопросительно посмотрел на Рюноскэ. Тот стоял рядом, скрестив руки на груди, и, кажется, тоже не совсем понимал, что происходит. — Сегодня… опять какой-то праздник? — Чуя спрашивает неуверенно, подозрительно сощурившись и уже внутренне напрягшись — Дазая нет рядом, пускай сейчас и ясный день. Но Акутагава молча качает головой из стороны в сторону. Он вообще молчалив, но Принца всё более чем устраивает. — Кто у ворот? — Понятия не имею, Ваше величество, — у Акутагавы голос глух и хрипл, он часто прикрывает ладонью рот, чтобы ненароком не закашляться. Новый начальник упорно отказывался от лечения и утверждал, что с ним всё в порядке. — Желаете проверить? — Не обойдётся без этого, — Принц вздыхает, перебрав пальцами по деревянному подоконнику, недолго подумав, отведя взгляд в сторону розовых ветвей раскидистой вишни, и отходит от окна, выходя из комнаты. Рюноскэ предусмотрительно закрывает ставни, чтобы ветер не снёс со стола важные бумаги, а слугам потом не бегать по двору и не собирать важные резолюции из травы и луж. По Принцу было видно, что он несколько рассеян от потрясения прошедшей ночь назад ночи и не заботится о таких мелочах, вспоминая лишь о чём-то масштабном. Он молчит, но ему нужна моральная реабилитация. Накахаре-сану нужно отдохнуть. Чуя кивает, проходя мимо Мори-сана, глядящего в окно, и выходит на крыльцо. Шум слышен даже здесь, приглушённый и удивлённый. Старший Ворон выходит следом, скрывая руки в рукавах тёмного кимоно и всматриваясь вдаль, щурясь. Его крылья аккуратно сложены за спиной, перья слегка вздымаются от незаметных порывов ветра, и между них Чуя замечает несколько вишнёвых лепестков. Принц стоял рядом — чёрная одежда с красными узорами: верхняя чёрная кэйкоги со свободными рукавами до локтей и с облегающей чёрной рубашкой под ней с рукавами до кистей, белый пояс, просторные тёмные штаны, облегчающие полёт. Ему не хватало только длинных чёрных ногтей под стать вороньим лапам, но тенгу вполне осознавали свою человечность и не отращивали когтей, как многохвостые дикари из леса. На голове у Мори-сана, как привык видеть Чуя, глянув на него, сбоку небольшая маска ворона с кривым клювом — королевский атрибут, неотъемлемый от одеяния Короля Тенгу на людях вне дворца. Чуя тоже должен был носить такое, но отказывался: «Я лишь Принц. Народ не должен путаться, — отмахивался он. — Придёт моё время занять престол — буду носить, а сейчас я всего-навсего наследник». — Как твоё самочувствие, Накахара-кун? — Ворон спрашивает отрешённо, не переставая вглядываться вперёд. Склоняет голову к плечу. — Как крыло? — Заживёт, — Чуя тоже отвечает равнодушно, хмурясь, готовый добавить или «до свадьбы», или «как на собаке», но молчит. — Нужно проверить, что происходит. Мори-сан молча кивает, неспешно сходя со ступеней, и Чуя идёт за ним, опережая. За их спинами неизменно следует приставленный к Принцу стражник, следует бесшумно и не отставая. Если Король не видит большой опасности в любопытстве своих людей, Накахаре же, наоборот, хочется узнать, из-за чего нелюдимые Вороны вдруг приросли к стене и на что-то глазеют. Он даже предположить не берется, что могло привлечь их внимание, но это что-то определённо весьма забавное, если не пугающее. Что может случиться на краю крутой скалы, когда от обрыва и до ворот меньше семи шагов? Витая дорога ведёт вкруг неприступных стен, начинаясь в середине высокой горы, и редкие храбрецы захотят забраться на неё просто так: недаром гору облюбовали крылатые существа, не нуждающиеся в ходьбе. «Там априори нет ничего большого, если только с небес на землю упало. Может, просто ствол дерева треснул и уронил вишню за стеной?» — думал Младший Ворон, сжимая руки в кулаки. Дела правительства не должны касаться простых людей, было там покушение на правящие силы или нет. Народ должен жить в спокойствии, а не перенимать напряжённое настроение с всевышних. Улицы опустели, и случается какой-то диссонанс внутри, если глядеть по сторонам, слышать людской шум и абсолютно никого не видеть: двери нараспашку, открытые ставни покачиваются, порывы ветра переносят клубами опавшие розовые лепестки по тротуару, цепляя их же на одежду. На самом деле, Старший Ворон мог без проблем подняться в воздух и в считанные минуты долететь до источника столпотворения, но из солидарности к наследнику с подбитым крылом не против и пройтись. Резиденция не так уж и огромна, но лететь до стены гораздо быстрее. Король не окликает, когда Принц вырывается вперёд и переходит на быстрый шаг. Пусть учится сам разбираться. Обернувшийся на правителя Акутагава получил лишь одобрительный кивок, когда как остальная стража тянется за королём. Рюноскэ был одним из тех, кто первый заметил в дни пропажи Принца движение и отдалённый шум в густом тумане. Он был насторожен, как пёс-ищейка, приказывая остальных стражников замолкнуть и создать идеальную тишину. Только безумец по собственному желанию проберётся наверх, а учитывая ужасную трагедию… Именно он оглушил белохвостого хищника по затылку, отдавая поручение заточить за решёткой до дальнейших указаний, пока Накахара-сан едва стоял на ногах. Теперь Чуя-сан почти в силах о себе позаботиться, но трещина крыла портит всю картину. При приближении Ворона к воротам народ тушуется, перешёптываясь, громко приветствуя наследника и расходясь. Акутагава вышел вперёд, чтобы Накахара-сан без проблем поднялся по внутренним ступеням стен наверх. У Младшего Ворона сердце забилось быстрее: что же там такое, что все обсуждают? Вид со стены располагает к созерцанию лишь розовых деревьев вишен, зелёной травы вне ограждения, далёкого солнца над серым и холодным туманом и самого морозного смога, повисшего кольцом вокруг горы и скрывающего жизнь небесных демонов от посторонних глаз точно так же, как и от них прячущего жизнь всего живого на земле. Патруль стен выпрямляется, приложив руки к виску и будто готовый рапортовать, но Принц взмахивает рукой: «Не стоит». Бывшие соратники Акутагавы молча провожают его взглядом. Он теперь их полноправный начальник. Хорошо, что не зазнаётся и вообще говорить не любит; минус в том, что ждёт, что все всё поймут с одного его взгляда, иначе взбесится, а взбесится — может и ударить. Чуя проходит по верхнему этажу крепостной стены над воротами и останавливается, вздохнув и прикрыв глаза. Ладно. Всё в порядке. Он готов увидеть то самое необычное, что в пару секунд собрало весь его народ у ворот. Наклоняется, когда налёг грудью на перегородку. Это было чертовски ожидаемо. Как Троянский конь, только троянская лисица. — Наконец-то! — звучит знакомый голос. — Я ждал тебя, Чуя-кун! Почему так до-олго? — Опять ты?! — у Ворона получается шипяще возмутиться, сжимая пальцы на камне стен. Рюноскэ приложил руку ко лбу, когда увидел одного-единственного гостя. Неудивительно, что его не пускают на сокровенную территорию вороньих земель, и Акутагава отрицательно качает головой на вопрос одного из стражников о том, нужно ли открывать ворота. — Зачем явился? Лис не изменился. Стоит, весь чистенький и едва не блестящий, в своём привычном синем кимоно, запустив руки в длинные рукава и задрав голову вверх. Он немного отходит назад от ворот, чтобы видеть Чую лучше, и ослепительно улыбается во все свои клыки, сверкая карими глазами. Его фигура в лёгком тумане с пробивающимися солнечными лучами выглядит необычно и даже сказочно, будто это не дикий зверь из леса под горой, а сам ангел с облаков спустился, одаривая жалких демонов своим визитом. Во́роны, безусловно, удивлены его вторичному появлению за воротами — удивлены в принципе чьему-то осознанному появлению на такой вышине, — вот и толпятся возле них, глядя в щель, выглядывая из-за стен и свешиваясь вниз, перешёптываясь: «Он ведь уходил, разве нет?» К ним почти впервые заходит гость враждебной расы по собственному желанию и требует впустить. А как требует! Просит милейше позвать самого наследника. Не много ль чести для такого безумца, не побоявшегося сорваться с огромной высоты и погибнуть? Не побоявшегося долгого пути наверх? Чуя задал вопрос о причине прихода, чтобы отвести внимание людей. Неразумно выходить к нему, чтобы вызывать ещё больше подозрений, как и неразумно впускать, чтобы вновь проводить во дворец и расспросить там. Очень щекотливая тема разговора, прямо как если бы… они обсуждали вечер фестиваля, тот самый вечер перед роковой ночью. Принц незаметно и ненадолго прикрывает рот рукой, чувствуя, что вот-вот покраснеет, но явка Его Величества сбивает с пошлой мысли. Чуя стоит, оперевшись локтями на перегородку и немного согнувшись, мученически глянув исподлобья на Короля. Махнул рукой вперёд, показывая на Лиса, и тот, по-прежнему улыбаясь на обращённый к нему взгляд Старшего Ворона, поклонился. Паршивый льстец. Мори-сан по привычке кивает в ответ и снова смотрит на Чую. По выражению его лица видно, что он даже удивлён, что кицунэ после всего того, что рассказал ему наследник, явился, — Ворон ведь под сомнение ставил лисьи честность и честь. «Я надеюсь, — вполголоса говорит Король Принцу, — он не додумается говорить свои намерения вслух при всех?» Наместник только пожимает плечами, и в этом жесте ясно выразились все его мысли: «Я тоже надеюсь, но кто его знает». — Я искренне надеюсь, что мною уважаемый Король Тенгу прекрасно знает, зачем я здесь, — Лис говорит громко и отчётливо, при этом навострив уши и выглядя чересчур довольным, будто все яства на праздничном столе уже достались ему. Судя по лицам Воронов, демон не прогадал, и оттого настроение у него даже улучшилось: Чуя к делу подошёл основательно, а не воспринял детской игрой. — И каков же ответ? — взгляд карих глаз переходит на Младшего тенгу, и Чуя хмурится, отводя глаза. Он выглядит смущённо-недовольным, но больше, конечно, последнее. Вороны, наверное, сейчас начнут рвать и метать от недосказанности между королевской четой их правителей и диким Лисом из леса под горой. Что они задумали, чёрт возьми? Этот Лис действительно дик: народ до сих пор не может просто так смириться с тем, что впервые за столько лет чужеродный демон беспрепятственно и в хорошем расположении духа прискакал на вершину скалы к небесным духам, как к своим старым друзьям, и ведёт себя немного неуважительно. — Ты слишком рано явился за ним, лисица, — грубо и резко отвечает Чуя, становясь к нему вполоборота и взмахивая рукой, отворачиваясь с надменным выражением лица и прикрыв глаза: — Уходи. Никакого решения относительно тебя ещё не принято. — Выходит, что Принц отказывается? — Мори-сан видит, как демон склонил голову к плечу и вопросительно развёл уши в стороны. Улыбка с его хитрого лица спала, а глаза сощурились. Он делает ещё один шаг назад, чтобы видеть Принца и Короля ещё лучше, стоя подозрительно близко к краю обрыва. Там, внизу, нескончаемая пропасть с крутой стороны вороньих скал, и, если кому-нибудь страшно не повезёт упасть с них, например, нелетающему или неопытному юному Воронёнку, они будут больше минуты падать, разрезая телом воздух, а потом разобьются о каменное дно… или же их разорвёт зубьями каменных пик в кровавую кашу. Зубья каменных пик, потому что не со всех сторон гора окружена тёплым и зелёным полотном дикого леса, — с другой стороны скала обрывается в бездонную глубину, год за годом погребая между своих клыков неосторожных и раненых. А этот Лис просто отвратительно неосторожен! У него отсутствует чувство банального самосохранения? Или он слишком уверен в своей ловкости? Захотел взять ультиматумом? — Я ещё не решил. Ответ ясен, как сегодня погода, — Чуя продолжает стоять к Лису спиной и вообще не понимает, что делает. Он ведь так тщательно обдумывал предстоящий диалог с навязавшимся в его женихи кицунэ, а теперь говорит только что пришедшую в голову чертовщину. Нет, конечно, мирно слаженного разговора с киданиями на шею и обменом ласковыми прозвищами предвиделось точно так же, как если бы у Лиса выросли крылья, а Чуя вдруг захотел жить в лесу возле водоёма, но всё же это как-то странно. Ответ представлялся таким трепещущим и волнительным, а всё выходит в гневное и раздражённое русло. «Дазай знал, на что идёт, предлагая мне это днями позже», — Чуя фыркнул своим мыслям и наморщил нос. Чтобы хоть как-то расслабиться, он пошевелил заживающим крылом и стал уверенно разматывать бинт. Всё, хватит с него инвалидности, пора перестать корчить из себя болезного. Летать он вряд ли сможет ещё какое-то время, но наличие обременяющих моральное состояние его духа повязок угнетало ещё больше. Пусть никто не видит, что ему больно. — Я бы не поступал так, будь я на твоём месте, — неоднозначно вдруг говорит Мори-сан, смотря на Чую. Чуя хочет ответить, что с его крылом уже ничего страшного не случится, и уже открывает рот, но так ничего и не говорит, замерев, сомкнув губы и многозначительно глянув в глаза Старшему Ворону. О чём он? О бинтах или о… Лисе? По взгляду Короля совершенно не понять, в чём он журит Принца. Кажется, Огай специально сказал именно так, чтобы Накахара задумался. Очень хочется виновато шаркнуть ногой и сказать, что он действительно не знает и мешкает, что он не готов принять такое решение, ещё даже не став полноправным правителем. — Но я… Однако Чуя не успевает договорить — слышно осыпание мелких камней, и толпа коротко вскрикивает и замирает, уставясь в одну точку перед воротами. Ворон мгновенно оборачивается, роняя перевязь из рук, и сердце пропускает удар, когда он не видит Лиса. Ушёл? Так бесшумно?.. Не проходит доли секунды, как кто-то неподалёку обречённо выкрикивает «Упал!», и Накахаре кажется, что у него зрачки вмиг остекленели. На краю обрыва видны следы лисьих когтей, когда демон, видимо, в последний раз попытался зацепиться, чтобы не сорваться. Вдох. Затрясло. Ворон не знает, чем руководствуется в повисшей звенящей тишине, когда в мгновение ока он не задумываясь перемахивает через стену, крича имя кицунэ, и бросается в бездонную пропасть, ни разу не колеблясь, полностью исчезая в густом тумане. Выдох. Глотку сдавливает от перепада давления. — Чуя-кун! — прорезает тишину хриплый и немного низкий голос Мори-сана, когда Король, в шоке от такого поступка вцепившись пальцами в камень ограждения, мощно взмахивает крыльями, поднимая пыль и мелкие камни с деревянного настила крепостной стены, и бросается следом вниз, в каменную и непроглядную бездну. Почти одновременно с ним «Накахара-сан!» сипло кричит Акутагава, точно так же быстро захлопав крыльями и исчезнув в смертельной, скрытой от посторонних глаз высоте за Королём и Принцем. Все прекрасно знают, как опасно летать в таком тумане и как больно, с каким жутким треском ломаются сильные крылья о невидимые в белоснежной и холодной густоте неровные скалы, а сломанное крыло почти наверняка означает непременную смерть, если только тебе не повезло зацепиться за ветвь или кривой уступ. Все прекрасно знают, но всё равно в отчаянии бросились в бездну за жалким лесным демоном, пришедшим на верную гибель. Минуты замедлились. Время застыло в ожидании,

но никто, как бы ни прислушивался, не слышит хлопков мощных крыльев.

Стражники паникуют. Установилась ужасная и давящая тишина, даже птицы, казалось, замолкли в страхе. Во́роны тотчас начинают думать, что этот роковой день войдёт в историю массовым суицидом королей, когда династия вмиг обезглавлена, бросила на произвол судьбы свой народ. Никто не шевелится, судорожно всматриваясь в неменяющийся туманный мираж. Солнце светит сегодня так холодно и мёртво, пронизывая мёрзлыми лучами не менее мёрзлую мглу. Проходит минута, прежде чем остальные стражники, с шумом бросая копья и остальное оружие из рук, взмывают в воздух, разрезая крыльями снежный смог, и в нём — смоге — остаются ненадолго силуэты крылатых демонов, пропавших в неизвестности вслед за Королём, Принцем и начальником стражи. Всего пару мгновений слышны взмахи их чёрных крыльев, прежде чем жестокая тишина снова погребает Воронов под собой, накрывая прежним непроглядным маревом. Некоторые тенгу мнутся — не лететь ли за ними? Время тянется так ужасающе долго. Гнусно медленно. В какой-то момент немые наблюдающие как по команде поднимают головы вверх, устремляя взгляды в одну точку: бесшумно и неожиданно из густого туманного облака вырывается небольшое чёрное перо. Сорвалось из чьего-то крыла, вознесённое ветром в свою обитель. Перо немного погнуто и взъерошено, стержень, кажется, слегка треснут, и сомнений не остаётся, что это перо из больного крыла Принца. О отважный Принц! Безумству храбрых нужно петь песни, когда те, потерявшие способность летать и пригвождённые к земле, будучи рождёнными в воздухе, без страха и упрёка, игнорируя здравый смысл и повинуясь лишь зову сердца, в отчаяньи кидаются в безбрежный омут, скрывающий под дымкой зубья скал и серые кости погибших между ними. Никто не проронил ни слова в ожидании, словно выдерживают минуту молчания. Если Вороны погибли из-за лисы, это всё только усугубит ситуацию вражды. Но… Слышатся отдалённые взмахи крыльев. Глухие далёкие хлопки, будто упавшая в воду птица тщетно старается взлететь, шлёпая маховыми перьями по холодной глади. Многие уже стоят за стеной и выглядывают с края обрыва вниз, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь во мгле, и чудится, что лучи солнца теплеют, согревая лёгкий воздух. Видны чьи-то силуэты вдалеке, и слышен радостный крик приветствия. Они смогли. Великолепно видеть, как Принц, поддерживаемый со стороны больного крыла Королём, резко вылетает из тумана, сгорбившись и что-то неслышно шипя сквозь зубы — всё заглушают счастливые возгласы о том, что всё обошлось. Накахара-сан держит живого-здорового, но испуганного и взъерошенного Лиса под локтями, немного поджав ноги, — видно, демон оказался тяжелее, чем Принц полагал, и это ему ещё Старший Ворон помогал, — а под коленями упавшего кицунэ придерживал Акутагава-сан. У Лиса глаза напуганно блестели, одно ухо стояло востро, а другое склонено вбок. Чуя тяжело дышал, когда грузно приземлился на самый край обрыва и выронил Дазая из рук — Лис стукнулся своим самым нежным местом о землю, ойкнув, когда его и начальник стражи отпустил, хмурясь и опираясь руками на свои колени, переводя дух. Младший Ворон совсем рухнул на колени, прокашлявшись, когда его отпустил Мори-сан, причём Король выглядел шокированнее всех остальных, приложив руку ко лбу и смотря куда-то в сторону. По его взгляду читалось: «Мне кажется, я поседел за эти несколько секунд». Осаму остался скромно сидеть в той позе, в которой его оставили, пока Принц тяжело не встал и не кинул на него гневный взор — такой гневный, что кицунэ прижал к голове уши и состроил невинно-грустное лицо, как провинившийся пёс. Только вот Дазай — не Дазай, если бы невинная грусть на его морде не была демонстративной, а рухнуть со скалы не было бы очередным хитрым планом, пускай и немного опасным. Когда приземлившаяся стража спросила Его Величество, всё ли с ним в порядке, тот лишь отмахнулся, не переставая буравить лисицу взглядом голубых глаз, вместе с тем благодаря Рюноскэ за помощь — «Это моя обязанность, Накахара-сан» — и, поклонившись, попросив прощения у Его Чернопёрого Сиятельства за легкомысленный поступок — «Прошу, больше не бросайся в пропасть». Люди чествуют вернувшихся, наперебой интересуясь у Принца и Короля ощущениями, стража сдержанно хвалит своего начальника. Никто не знает, что у Принца, кинувшегося за Лисом в бездну, вся жизнь перед глазами пронеслась, а сердце чуть из груди не вырвалось, перед тем как он обеими руками схватил падающего вниз демона, прижимая к себе и бешено размахивая крыльями, жмурясь от ветра в лицо, пытаясь хоть как-то затормозить; у Короля, рванувшего за исчезнувшим в пропасти наследником, чуть сердечный приступ не случился от увиденного, когда он, настигнув падающего Принца, в которого мёртвой хваткой вцепился демон, схватил его за плечи и потянул на себя, в то время как подоспевший Рюноскэ подлетел снизу и подхватил Лиса под спиной, выталкивая наверх. Никто не знает, кроме самого Лиса и Ворона, что последний в порыве чувств от страха, когда силился вытянуть демона наверх, глухо кричал о согласии, будто от ответа зависит выживание упавшего со скалы. Чуе очень захотелось прицепить к своей одежде воротник из лисьего хвоста, когда Дазай, встряхнув головой, став из-за этого ещё более взлохмаченным, посмотрел на него и улыбнулся, миловидно спрашивая: «А теперь я ускорил поток твоих мыслей для ответа?» Чуе очень захотелось обозвать лисицу идиотом и пинком спустить с обрыва ещё раз, чтобы знал, с-с-собака, как вытворять такую бесовщину, но на глазах подданных кричать о своей ненависти как-то не вписывается в манеры Принца. Чуя, сжав руки в кулаки и процедив сквозь зубы скупое «да, да, только угомонись», готовый взорваться от немой ярости, наблюдает только довольный взгляд карих глаз Лиса, мурлычащего что-то про «вот и отлично, внизу уже всё готово!», и испуганный — Мори-сана. Старший Ворон замер, рвано вздохнув, и отрицательно закачал головой. — Нет! — Король чуть не задохнулся, выкрикнув это и обращая на себя внимание. — Нет, я… — прочистил горло, успокаиваясь, оглядевшись вокруг и нахмурившись. — Чуя-кун, один ты никуда не пойдёшь. Хватит с тебя путешествий к предгорью в одиночку. Акутагава-кун будет сопровождать тебя. — Позвольте мне присоединиться к сопровождению, — слышен мягкий женский голос, и люди со стражей расступаются перед появившейся Коё-сан. Чуя мгновенно кланяется, приложив руку к груди, а Осаму только оценивающе смотрит. Взгляды советницы и Лиса пересеклись, словно они о чём-то договаривались ранее. С минуту царит молчание, но Мори-сан даёт согласие. В конце концов, после такого потрясения ему лучше побыть наедине с самим собой и многое обдумать — например, то, что следующая ночь будет началом нового витка судьбы его преемника, а этот самый новый виток неплохо отразится на будущем правлении будущего Короля.

— Как прикажете, Ваше Величество, — кивает в ответ Принц.

— Ты — идиот! Большой, напыщенный, самый гигантский идиот из всех гигантских идиотов, которых я только знал! О-о-о, поверь, а знал я их немало! — Не петушись, Чуя-ку-ун. Ещё хохолок вздыбь.

Время близилось к вечеру, когда дела оказались улажены, а Его Ослепительно Рыжее Сиятельство (Дазай чуть не получил по челюсти) наконец соизволило покинуть своё «родительское гнездо». В приятный сиреневый окрасилось небо, на горизонте рыжел цвет свежего персика, когда Лис, запустив руки в длинные рукава, мирно спускался с горы и слушал, как его отчитывает Ворон, называя всеми существующими и не существующими оскорблениями. Принц был настолько на взводе, что не стеснялся в выражениях рядом со своим охранником и своей наставницей, но, казалось, они были солидарны с будущим правителем в том, что Лис — полнейший придурок, которому жить надоело. Дазай совершенно без зазрения совести поведал впоследствии Принцу о том, что он почти специально шагнул в пропасть, чтобы разобраться, дорог он Ворону или нет, за что получил подзатыльник и долго скулил, когда обрывистая витая дорога вкруг вороньей горы перешла в тропу холмов и верхушки деревьев были видны не просто зелёным полотном, а каждым отдельным деревом, дикое море из которых расстилалось до самого горизонта. Стоило Чуе успокоиться и скрестить руки на груди, шагая рядом, он огляделся по сторонам, понимая, что погода сегодня как назло просто отличная — тёплая, светлая, живописная и красочная. Когда Ворон в самый первый раз не совсем удачно свалился в эту чащу, лес виделся ему жарким, тесным, душным и хищным, где любое растение странной расцветки готово с аппетитом откусить твою ногу, а остальные части тела разделить со своими собратьями-птицеедами; теперь же лес, как чувствовал Чуя, встречал его едва не с распростёртыми объятиями, если можно так вообще по отношению к огромной куче деревьев сказать, встречал милыми огоньками волшебных светлячков разных расцветок и весёлым щебетом вечерних птиц. Повисшее над горизонтом солнце приятно согревало, и Ворон прикрывает глаза, шагая по ровной тропе с высокой травой. Это как же так получилось? Лис, выходивший раненую птицу и вернувший из леса назад в гнездо, заманил в лес обратно, желая быть с небесным духом всю демоническую жизнь. Дазай такой странный: он может ужасно раздражать и быть… мм… Чуя закатывает глаза, скрывая смущение под недовольством. Любимым? Ну уж точно нет. Желанным? Ну так. Возможно. Приятным? Уже ближе. Дазай может одновременно и выводить из себя, и заставить скучать по самому себе, покинув поле зрения. Интересно балансирует на «люблю тебя и ненавижу, свали, пожалуйста, поближе». Люблю тебя. Тц. Ужасное сочетание. «Да он… Да я!.. — Чуя фыркнул вслед своим мыслям и на несколько секунд нахмурился, отвернувшись, хотя и знал, что это бесполезно — Лис всё равно увидит все эмоции на лице и прочитает все мысли, улыбаясь. — Да что он возомнил о себе? Вот пусть мне и говорит такое, а я рта не раскрою». Лес был тёмен, сверкал проблесками тусклых оранжевых лучей в пробелах густой кроны, но вовсе не казался пугающим и страшным: красноватые, жёлтые, фиолетовые и синие крошечные огоньки неспешно качались над кустарниками и в тёмно-зелёной листве, а верхушки дзелькв были окрашены насыщенным розовым. Дух захватывает для тех, кто раньше и вовсе не спускался ниже предгорий, и если Чуя только легко улыбнулся, понимая, что теперь вряд ли кто-то в этом лесу покусится его сожрать, то сопровождающие Акутагава-кун и Коё-сан вели себя настороженно, почти вплотную приблизившись к Принцу, и их крылья даже слегка вздрагивают от того, как Вóроны напряжены. Для них лес — чуждая среда обитания, опасная и действительно дикая, где каждый куст может оказаться голодным хищником, замаскировавшимся под зелень окружения, а каждая лоза — ядовитой змеёй, не любящей, когда тревожат её послеобеденный сон. Лишь спокойствие Принца вводит в некий транс: «Если ты не боишься, то боятся тебя». Птицы всегда стараются показаться больше, расправляя крылья, чтобы противник отступил — у тенгу это осталось на уровне инстинкта. Наверное, именно поэтому Чуя при знакомстве с огненным демоном всегда пытался держаться озлобленным и взъерошенным, готовый в любой момент ударить здоровым крылом в лицо и убежать. Лису приятно видеть, как Ворон сейчас абсолютно не волнуется, шаркая ногами по раскидистым листьям папоротников и вовсе не расправляя крыльев, легко перепрыгивая ручей и подавая руку сопровождающей. Чем дальше в лес, как говорится, тем голоднее лисы цветастей становятся распустившиеся к вечеру цветы, и их лепестки, казалось, причудливо сверкают голубоватым в сгущающейся темноте. На тёмных стволах деревьев цвета чёрного шоколада отражаются мерцания летающих огоньков, тропа становится всё незаметней, и необученный может легко заблудиться, видя вокруг себя один и тот же пейзаж — только лисица способна вывести на свет, только лисица знает тайные тропы и все дороги, и, поскольку Дазай ни разу не споткнулся и не задумался, чинно шагая вперёд и качая хвостами, не волнуется и Ворон. Он, кажется, верит, что его не ведут в логово всех хвостатых демонов, чтобы сожрать вместе с костями, а их черепами украсить вход в пещеру. Чем дальше в лес, тем громче свистят птицы. Их щебет, как могло почудиться при долгом слушании, выстраивается в незамысловатую мелодию, лёгкую и успокаивающую душу, вдохновляющую на что-то хорошее и нежное, как если бы Накахара Чуя был не чёрным Вороном с Горы Тенгу, а соловьём или свиристелью — им бы только сидеть на больших ветвях высоких деревьев и играть что-нибудь на флейте, опустив переливающиеся синим и красным крылья на забаву ветру между маховых перьев. Демон-свиристель… Это даже звучит смешно. Но интересно, безусловно. Чуя никогда не жаловался на своё происхождение: чем хуже быть сродни богам, живущим далеко в горах? Неуютно здесь только от одного — нежную розовость вишни и её аромат перебивает резковатый запах мокрой листвы и темнота зелени. «А всё-таки хорошо, — думает Ворон, когда ему на голову аккуратно спадает большой белый цветок, а он жмурится, слыша глухую усмешку стражника и почти наверняка зная, что Коё-сан улыбается. — Я, получается, первый небесный дух, который может владеть и Низовьями. Осталось наладить контакт и безопасный спуск сюда». Цветов всё больше. Чуя вертел в руке спавший на него бутон, разглядывая и думая о постороннем, легко пощипывая за лепестки, пока Лис хитро на него не покосился и не пришагнул ближе: — Любит, не любит… Да, Чуя-ку-ун? — кицунэ смеётся, пока тенгу, вздрогнув и протянув недовольное «А-а?», взмахивает рукой и откидывает цветок в сторону, фыркнув. — Ты такой забавный! — Не позорь меня! — шипит Накахара, цыкнув и отвесив лёгкий подзатыльник. — Не любит. Птицы щебечут веселее, огни мелькают чаще и светлее, слышится шум воды и шорох повсюду, будто за тремя Вóронами и Лисом кто-то крадётся. Если Чуя настороженно огляделся, Акутагава-кун подошёл ближе, а Лис даже ухом не повёл, то Коё-сан почему-то тотчас повернула голову в сторону, высматривая что-то. Или кого-то. Но нет. Никого. Советница снова смотрит вперёд, улыбаясь краешками губ и прикрывая рот рукой, пока стражник закатил глаза. Лис улыбается пуще прежнего, дёрнув ушами и вдруг схватив Принца Воронов за запястье, быстрее поведя вперёд. Шум воды становится отчётливее, пока внезапно не заканчивается листва, оставляя густую темноту позади, а перед Чуей не появляется берег возле маленького озера с отражающимся в чёрной воде заходящим солнцем. Мириады красных и жёлтых, фиолетовых огоньков кружат над ним, озером, на ветвях деревьев подвешены круглые бумажные фонари, светящиеся мягким оранжевым, и по траве разбросаны розовые цветы. Розовые. Вишни. Откуда только им тут взяться? Чуя, мягко говоря, ошеломлён. Лес казался ему раньше таким чудовищным, а теперь он ему словно прекрасной изнанкой предстал. — Что?.. — Чуя встряхивает головой, осматриваясь и неуверенно шагая вперёд, смотря вокруг и под ноги. Здесь так красиво: приятный вечерний сумрак, освещённый тысячами маленьких огней, разбросанные вокруг цветки персика и вишни вперемешку, снова этот аромат прекрасных деревьев, растущих только на Горе Тенгу. — Откуда? Где ты взял это? — Ну не зря же я прыгнул вниз, — загадочно отвечает Дазай, намекая, что Чуя сам должен догадаться, и теперь всё складывается в логическую цепочку. Ну конечно! Прохвост специально обратил на себя внимание, приведя всех своих дружков с собой, чтобы те помогли ему собрать ворохи несчастных и нежных лепестков. — И ты рисковал своей никчёмной жизнью ради всего этого? — Ворон обречённо вздыхает и мельком глядит за спину: поодаль от него, у самого выхода из леса, стоит только один его стражник без советницы, не вмешиваясь, пока Чуя вышел. Здесь никого нет, но чувство одиночества не посещает: пение птиц подобно переливам флейты, лёгкий шум озера дополняет картину благоденствия. Раскидистые ветви дзелькв бросают длинные тени на тёмный берег от фонарей, и эти фонари выглядят маленькими солнцами, кусками светила, сорванными с неба в ясный день и догорающими свой срок с восходом луны. Чуя не перестаёт удивляться, что кицунэ действительно к этому подготовился. — Ты… Ты такой безголовый. — О, я знаю. Тебе осталось совсем немного подождать. Раз, два… — Подождать что? — Знаешь, — негромко начинает Дазай. — Давно известна старая история, когда одному лису надоело жить одному, вот и решил он сыграть свадьбу… со своим злейшим врагом. Божество их леса, у которого лис хорошо выслужился благодаря своей отменной хитрости, спросило, чего зверь хочет в подарок, ведь дар божества должен быть интереснее и лучше всех остальных даров, — Ворон склонил голову к плечу, слушая, и на его ладонь мягко ложится, подносимый ветром, розовый лепесток. — «Хочешь, чтобы солнечно было в главный день твоей жизни или дождливо? — спросило божество. — Солнце приносит оживлённость и всеобщую радость, а дождь — спокойствие и счастье». Но растроганный снисхождением божества лис ответил, что такое невозможно. Невозможно предугадать погоду. Божество разгневалось. О, как оно гневалось! — ёкай усмехается. — Оно ведь всемогуще. «Глупец ты, лис, — ответило божество. — Смеешь сомневаться в моей силе? Тогда я сделаю так, чтоб было в выбранный тобою день и солнечно, и дождливо». — И что с того? — Чуя вопросительно приподнимает бровь, смотря в закатное небо, когда Осаму замолк. — А то, что с тех пор дни, когда и дождь идёт, и солнце светит, называют лисьими свадьбами. Чуя не успевает ответить или засмеяться. Тут же, как по мановению лисьей руки, дует лёгкий ветер, и сверху на Чую мягко и медленно опадает множество розовых лепестков, словно сорванные далёким горным воздухом с вороньих вишен и принесённые в такую даль ради Принца с нежных ветвей. На ладони к красивым лепесткам приземляется маленькая прозрачная капля, и ещё, и ещё, пока Ворон не поднимает голову кверху, а на его лицо не падают тёплые капли дождя. Дождь! Это действительно дождь. Ворону не верится. Это всё так… волшебно. Обычно в Горах Тенгу не было дождей — облака были ниже их королевства. После рассказанного Лисом всё становится более чем очевидно, ведь всё и так к этому шло. Демону даже не требуется ответ, когда он тянет Чую за руку ближе к воде, и их тени кружатся, сливаются в серые фигуры на траве, отбрасываемые от оранжевых фонарей. Позади шумят ветви, по листьям стучат маленькие капли, они же блестят в чёрных перьях и у Лиса на кончиках ушей. Все звуки заглушены, слышен лишь шум взволнованной лисьим дождём воды. У Ворона в волосах — розовые лепестки, и Лис, тихо смеясь, кружит его, прикоснувшись ладонью к щеке и качая хвостами. Тенгу невысоко взлетает, опираясь ладонями на лисьи плечи, и его на удивление уже не волнует присутствие сопровождающих: Коё-сан давно ушла с темнохвостой Лисицей, наблюдая издалека, и шесть хвостов кицунэ нежны на ощупь — Йосано и Озаки сидят плечом к плечу, держа друг друга за руки, и Лисица мило мурлыкает, стоит советнице тенгу гладить её за тёмным ушком — то было условием помощи Лисицы, в котором «шестихвостый» не мог отказать; а Рюноскэ не ожидал, что на его руки с ветки свалится демон-кот с белыми волосами и полосатым хвостом, весь в розовых лепестках и испуганный своей неловкостью — ветвь намокла, когти соскользнули, когда он доблестно осыпал Ворона по просьбе Дазай-сана цветками вишни, и теперь оба забрались под навес густой кроны — Ворон укрывает представившегося Ацуши-куном неко крылом от капель воды, пока тот, смущённый, сидит с поджатым хвостом и обнимает колени, но не уходит и даже засыпает, положив голову стражнику на плечо. Лис звонко смеётся, хватая Ворона под руками и падая спиной на траву. Он поднимает ворох белых и розовых лепестков вверх, над ними взвиваются маленькие перья из вороньих крыльев, и Чуя приподнимается на руках, садясь на колени. Дазай улыбается, видны его клыки, когда он опирается на локти и, усаживаясь на хвосты, подцепляет пальцами подбородок Ворона, смотря в глаза: — Согласен ли достопочтенный и глубокоуважаемый Принц Птиц выйти за такого гадкого, — протягивает в свободной ладони посвёркивающее в последних солнечных лучах золотистое кольцо, — мерзкого, отвратительного и вообще чудовищного… — Тц, давай уже сюда, — Чуя не даёт договорить демону, принимая заключительную для брака вещь и, недолго подумав, притягивает Дазая за ворот синего и слегка мокрого кимоно и целует. Когда солнце зашло, берег уже пустует, а фонари улетают в небо, подхваченные ночным ветром. На волнах озера качается несколько чёрных перьев, поблёскивающих от воды, и с другой от водоёма стороны прогуливаются темнохвостая Лисица и советница Короля Тенгу, а в тени продолжают тихо беседовать Ворон и демон-тигр, не чувствуя друг в друге угрозы. В чернильном полотне повисла серебряная монета луны, сверкающая и такая близкая. Под раскидистым деревом персика на холме в глубине чащи сидит Лис, а Ворон положил голову на его колени, вытянув крылья по траве. Несостоявшийся месяц блестит в осевших от короткого летнего дождя каплях на траве и листьях, и над кронами деревьев к ней, серебряной монете в небе, тянулись догорающие огоньки красных и жёлтых светлячков. Ветер трепал тёмные локоны, когда Чуя коснулся ладонью лисьей щеки, заставляя смотреть на себя. В голубых глазах Ворона — море. То самое лесное озеро, возле которого состоялась скромная лисья свадьба под дождём. Чуе спокойно. Сегодня ночь невероятно красива и чиста, умиротворённа и тиха, будто Лис заранее договорился с богом или самим дьяволом, чтобы полночь была отдана лишь им двоим. Дазай долго смотрит в глаза Чуи, а потом берёт когтистой рукой его левую руку и касается губами кольца на безымянном его пальце. — Мои намерения чисты и искренни, — говорит он, сверкая карими глазами в темноте, и ветер дует, срывая с розового дерева персика десятки лепестков. Кружит в полосе лунного света и устилает ими тёмную траву. — Тебе, Лису, верить — себе дороже, — отвечает Принц, усмехнувшись и приподнявшись на правой руке, согнув одну ногу в колене и смело придвигаясь лицом к лицу, касаясь губами чужих губ и прикрывая глаза. У Чуи на ресницах ещё не высохли дождевые капли. — Ты не веришь в мою любо-овь? — кицунэ, как всегда, демонстративно обиженно тянет, опуская уши, когда Чуя отодвигается и недовольно на него смотрит. — Так бы сразу и сказал! Я бы придумал что-нибудь поизощрённее. — Поверю, если ты не собираешься снова сокращать свой путь со скалы вниз путём прыжка в пропасть, мохнатый идиот. — Женихов так называть не принято, вообще-то. — Замолкни, лисица, — Ворон устраивается рядом поудобнее, снова опираясь спиной на его плечо и кладя на него же голову, совсем как тогда, когда случилось задремать у вишни в саду дворца. Наверное, стоит теперь носить перчатки на людях, чтобы не было лишних вопросов. — Ты ведь понимаешь, что не набегаешься с горы и обратно? — Если бы не понимал, я бы, знаешь, изначально не подобрал тебя, раненого и со сломанным крылом. Ты ведь практически восстал из пепла, иначе я не понимаю, почему твои крылья черны, как уголь. — Ты слишком много болтаешь, Дазай. — Среди потока речи легко скрыть признание, — ёкай пожимает плечами. — А ты только и делаешь, что молчишь и держишь в себе. Ворчишь иногда ещё, как же я забыл. — Не указывай. Они долго сидят в молчании, держась за руки, пока Ворон не засыпает. Возможно, ему стоит пересмотреть свои взгляды на жизнь, ведь он, подбитая птица, спокойно дремлет возле хищника, его охраняющего. Пора только разобраться, кто же из них хищник на самом деле. Необъяснимые вещи случаются на земле и в мире ужасных демонов — лисы влюбляются в ворон, например, когда отцветает персик и цветёт вишня.