Когда цветёт вишня

— К-кто ты вообще такой? — Чуя чувствовал, что вот-вот схватится за чьё-нибудь копьё и набросится, но нельзя — его как будущего Короля долгое время учили выдержке. — Какого чёрта ты… Уйди с моего трона! — Как грубо, — чужак с запахом сырости и свежей земли поставил обе ноги на пол и сгорбился, наступая на сломанное воронье перо и складывая руки на колени. Его пешки за спиной шевельнулись, и тот, что с серебряными волосами и окровавленным ртом, хихикнул. — И как негостеприимно. Где же твои манеры, повелитель неба? Я ведь равен тебе. — Ты мне зубы не заговаривай, равный, — Накахара сделал несколько шагов ближе, оглянувшись на толпу своих стражников и лис и махнув им рукой, приказывая не двигаться. Равный ему? Ишь что выдумал! — Что тебе нужно? Не мог прийти через главные ворота? — К чему совершать несколько ненужных действий, когда я сразу мог прийти сюда? — чужак уронил свой голый хвост на каменный пол с тихим шлепком, и многие тут же перевели на него взгляд. — Ты недальновиден, повелитель. Глупые вопросы задаёшь. — Если ты пришёл сюда просто поговорить, то говори со своими… приспешниками, — Чуя сомневался насчёт принадлежности чужаков к крысам, и решил не обобщать. — Никак не придёшь к цели визита. Убирайся, если ничего не нужно! — Потрясающее отсутствие манер. — Да как ты смеешь?! Чуя уже было готов топнуть ногой и выхватить клинок из-за пояса, но вдруг молодого Короля за рукав кто-то одёрнул. Коё осекла порыв, обратила на себя внимание, посмотрев в глаза, и вышла вперёд, оставляя воспитанника за своей спиной. Накахара молча сжал зубы. — Мы не хотели показаться грубыми или бестактными в ваших глазах, — в голосе Озаки слышатся металлические нотки, но сдерживает она себя явно лучше, чем вспыльчивый Король. — Просто наш народ обескуражен столь внезапным вторжением прямо во дворец и осквернением королевского престола. — Ах, это престол? — чужак с деланным удивлением посмотрел за своё плечо, окидывая высокую спинку взглядом, усмехаясь и вставая, будто требование молодого Короля сойти с трона до этого он вовсе не слышал. — Прошу меня великодушно простить. Думал, обыкновенная птичья жердь. «Вот же ублюдок, — Чуя едва не заскрипел зубами, лишь крепко зажмурившись, отгоняя волну гнева. — Только подойди ближе, и я тебе хвост вместе с хребтом выдерну». Казалось, после того как чужак встал с престола, Озаки несколько смягчилась — перья перестали топорщиться так, будто она собиралась напасть, — но тона голоса не сбавляла, как и враждебного настроя. — Мы можем спокойно обговорить то, зачем твой народ пришёл, Князь Достоевский, — на слове «князь» Накахара дёрнулся и удивлённо посмотрел на наставницу. Он… этот чужак — князь? Князь Достоевский? Сам… крысиный вожак? — Нам не нужны недопонимания. — Я бы с удовольствием, госпожа, — Крыс медленно сходит от трона на пол, и его лысый хвост тащится за ним из-под накидки, а приспешники двинулись за ним, держа расстояние в несколько шагов. — Но, боюсь, вы будете слишком недовольны тем, что я вам скажу. — Говори. Я выслушаю, — Озаки глянула через плечо на Чую, краем глаза следя и за стражниками с ощетинившимися лесными демонами, и чем ближе подходил чужак с кровавой пастью, тем больше скалил зубы и громче низко рычал Бурый Лис. Кажется, запах вторженцев беспокоил его больше, чем остальных. — Мы выслушаем. — Нет предела моему восхищению вашей уверенностью, — красные глаза Князя ярко сверкают, когда он смотрит прямо на Ворону, а затем переводит взгляд на Ворона, вышедшего из-за спины своей «старшей сестры» и вставшего рядом с ней. Черноволосый Крыс заложил руки за спину, улыбаясь уголком тонких бледных губ. — Но есть предел другой вещи. Знаете какой? Моему терпению. — Что ты имеешь в виду? — Чуя прищурился, скрестив руки на груди и не спуская с вторженца глаз, но того это ничуть не смущало — Достоевский смотрел в упор, сделав два шага к молодому Королю. — Всё началось не так давно… кажется, перед первым снегом? — Накахара напрягся, прекрасно понимая, о чём Крыс говорит, но не представляя, как он узнал об этом. Крыс начал медленно обходить и Ворона, и Ворону, рассказывая в абсолютной тишине так, чтобы слышали даже те, кто стоит в дверях. — Когда земля лесных духов пренебрегла границей с небесными глубинами, а демоны земли смешались с демонами воздуха… Да, кажется, это началось именно в то время. — Что — «это»? — Чуя развернулся вполоборота, не желая выпускать Князя Достоевского из виду, но Князь и ухом не повёл на вопрос. — Как некультурно перебивать, молодой король, — на его губах растянута улыбка — это понятно по интонации. Стражники и Лисы внимательно следят за каждым его шагом, не решаясь ни шевельнуться, ни издать звук. — Но буду благосклонен, отвечу на твой вопрос, — и вдруг его бледное лицо резко оказалось подле лица Ворона — Чуя даже сказать ничего не успел, как и окружающие — сделать: — Из-за вас смертные лишили нас всякой земли, и нам больше некуда идти. Раздался короткий крысиный смех. В ту же секунду на периферии зрения что-то резко двинулось, и перед Чуей мелькнуло нечто белое — Дазай, пригнув уши к голове, рычал, вздыбив шерсть и единожды щёлкнув зубами. Князь отстранился так же быстро, как и приблизился, вновь стоя на расстоянии и ухмыляясь, пока у Ворона Солнца перья встали дыбом. Ему в лицо мгновенно пахнуло такой сыростью и запахом земли, что возникло ощущение, что его швырнули в подвал или темницу и заперли. От этого запаха что-то замирало внутри, и с ног начинал ползти непонятный страх — лёгкий, не всеобъемлющий, но вызывающий мурашки под одеждой. Он даже не сразу понял, что стоит за Лисом, но, когда осознание стукнуло в голову — не заняло и следующей секунды, — молодой Король взял кицунэ за плечо. Лис сразу посмотрел на него, подняв уши, но Ворон только надавил легко, вынуждая отойти: «Не лезь». Чуя встряхнул рыжей головой. Он хотел бы возразить, но даже на лице у Коё, слышавшей сказанное Крысом, осталось выражение осознания ужаса последствий. Ворона задержала взгляд на лице воспитанника, посмотрела на Лиса, еле слышно вздохнула и вновь глянула на Князя, не прекращая хмуриться и быть готовой напасть. Накахара повернул голову в сторону, задумавшись, и весь запал как-то исчез. Он чувствовал, что то, что Мори говорил, всё-таки не было простым предостережением. И тут озлобленные кицунэ не помогут. — И что ты предлагаешь? — Чуя выставил руку в сторону, отгораживая и Озаки, и Осаму и выходя вперёд, останавливаясь в двух шагах. Стоя ближе всех к Крысиному Князю, он как бы намекнул ему, что если уж Король своего народа задумал тягаться с кем-то, то только с другим Королём: со мной — говори, других — не трожь. — Я соглашусь на твоё условие, если оно разумно. — У тебя не будет выбора, — сказанное Достоевским звучало угрожающе, и внутри Накахары вновь шевельнулся гнев. Вот только дальше Князь ничего не сказал. Он поднял руку и щёлкнул пальцами. Насторожились все. Секунда — ничего не происходит. Две. Три. И в какой-то момент, когда показалось, что ничего вокруг не изменилось, кто-то вскрикнул в толпе: из коридоров, за окнами, в тёмных углах засверкали десятки красных глаз, и воздух во дворце стал спёртым, влажным, будто кто-то сдвинул крышку старого гроба. Лисы позади зарычали громче, зазвенела сталь — стражники вынули копья, Дазай встал к Королю спиной, ощутимо низко рыча и размахивая хвостами. Чуя в растерянности огляделся, понимая, что куда ни посмотри — везде силуэты гигантских крыс, везде их глаза и длинные хвосты, и приспешники Князя оживились, улыбаясь и сверкая своими клыками. Федору сложил руки на груди, осклабившись. А Накахара с ужасом понял то, что они окружены. Крысы везде. Дазай не успел в этот раз. Чуя нервно сглотнул, когда Достоевский в прыжок преодолел расстояние между ними, схватив за подбородок, вздёрнув на себя и глядя в глаза своими ярко-красными глазами с расширенными чёрными зрачками, практически застилающими всю алую радужку: — Верни то, что вы забрали. Отдай свою землю, — у Ворона в лёгких похолодело, и он схватился руками за крысиную руку в чёрной перчатке. — Даю тебе три луны на раздумья. А чтобы ты побыстрее принял решение… Федору рассмеялся, выкрикнув «Ату!» и резко отскакивая в сторону, одним прыжком скрываясь в окне. Оба его приспешника выскочили за ним, как и Князь, и на улице послышались испуганные крики. Но вдруг затряслись, заходив ходуном, стены, словно Гора Воронов начала рушиться — это гигантские тени с красными глазами задвигались, забегали вокруг, и из темноты дворцовых коридоров с нарастающим грохотом посыпались волны шипящих чёрных существ с длинными хвостами, шипя и клацая по полу когтями. Они перепрыгивали через стоящих, и Озаки с Чуей мгновенно пригнулись, прикрываясь крыльями; они чуть не подмяли под себя толпу у входа, не успевшую разбежаться, и слышалось истеричное рычание, смешанное с тявканьем — это Лисы вцеплялись в чужих, рвали их бока и кусали за лапы, за носы, морды и уши — куда доберутся. Накахара впервые увидел, как Дазай с собачьим рычаньем, стоило волне крыс выбежать из дворца, зажёг свой фиолетовый огонь на руках, взвился в воздух, как пружина, и выпрыгнул следом за Князем и его пешками в окно, так и не обратившись; слышал, как Коё скомандовала «За ними!», потому что из своего горла не шло ни одно слово, даже жалкий скулёж не получался. Он молча наблюдал, как на крыльце остался лишь раненый Бурый Лис с чёрной шерстью в пасти — уже успел кого-то зацепить, остальные же стражники давно спустились и гнали нэдзуми по улицам, оставляя в их жёлтых клыках чёрные перья. Чуя выбежал за двери, вместе с Озаки останавливаясь на выходе и наблюдая, как полчища огромных чёрных крыс, как чёрные волки, наполняли площадь, убегая в сторону ворот и шипя на тенгу, закрывающихся в домах. Чуя видел, как с двумя чёрными крысами сцепился палевый Лис, щёлкая клыками и раздирая одной бок, вцепившись в него зубами, другой, извернувшись, вдарив по морде задними лапами, отшвыривая от себя; видел, как демон-тигр налетел на атакующую Рюноскэ крысу, перевернувшись с ней в воздухе и, приземлившись на спину, оттолкнув задними лапами вверх, а затем встав спиной к спине Ворона с копьём; видел, как к тёмной Лисице слетела Озаки, вынув клинок и вонзив в спину демона, но демон, что удивительно, только оглушительно запищал и рванул за собратьями, унося клинок в себе. Толстошкурые твари! Они не нападали. Они бежали по стенам вверх, скрываясь за ними, кусая и раня когтями всех, кто попадался на пути. Когда же улицы и площадь освободились, в воздухе застоялся запах сырой земли, а обескураженные внезапным нападением и мирные жители, и стражники, и кицунэ были буквально раскиданы по городу в беспорядке — по крышам, переулкам, главной улице, — там, на одной из стен, стояли на задних лапах три ёкая: чёрно-белый, белый и серый. Они стояли лишь мгновение, но Накахаре показалось, что чёрно-белый, самый высокий, смотрел прямо на него, перед тем как спрыгнуть за стену и скрыться из вида. Небо затянуло совсем — солнце скрылось за плотным серым маревом, и вот-вот должен был грянуть дождь. Вдох. Выдох. Сердце, ты бьёшься? Чуе казалось, что всё, что он видел сейчас, было не по-настоящему. Оно не чувствовалось реальным, оно виделось каким-то кошмаром, избавиться от которого можно, всего лишь ущипнув себя за локоть. Ничего в голове не укладывалось. Неужели… неужели просто из-за того, что кицунэ покинули лес, а тенгу появлялись на земле, придётся отдать собственную территорию? Да нет, это какой-то абсурд… Неужели из-за объединения двух народов так страдает третий? Накахара, опустошённый, сел прямо на крыльцо, зарывшись руками в волосы. Страх и непонимание выедали нутро. Это какая-то мистика… Этого не может быть. Все слышали требование Князя?.. Может, от нервов ему послышалось? Его плеча коснулась чья-то рука — наставница. Король поднял на неё взгляд, полный безнадёжности и какого-то диссонанса с внешним миром от произошедшего сюра, смотря прямо в глаза, и по её испуганному, посеревшему лицу можно было понять, что она тоже слышала, что сказал Князь Крыс. Чуя, вздохнув, так же медленно опустил голову вниз, сложив одну руку на колено и бессмысленно глядя вперёд себя, замечая, как там, далеко внизу, на площади появляются обеспокоенные фигуры тенгу, двигаясь в сторону дворца — неудивительно, что народ хочет знать, что произошло. Что ж… пусть знают, что тенгу на пороге войны с нэдзуми, пускай врагов и вдвое больше. Пускай знают, что требовал враждебный народ! Хотелось заорать во всю глотку о том, как всё плохо, и запереться где-нибудь очень далеко и глубоко, да вот беда — Мори-сан теперь проблему не решит, раздавая приближённым указания. Всё теперь на плечах молодого Короля. Интересно, все правители сталкиваются с такими проблемами катастрофического масштаба в самом начале властвования? Ему нужно всё обдумать, но времени очень мало. — Это… Я не понимаю… — голос Чуи охрип. — Почему именно тогда, когда… когда я стал Королём? Это какая-то попытка свергнуть меня? — он развёл руки в стороны. — Какое дело демонам темноты и болот до меня… Что вообще это было? — Им нет дела конкретно до тебя, Чуя-кун, — Озаки стояла рядом, видя, как по ступеням вверх во дворец легко скачет тёмная Лисица. — Мори-сан предупреждал, что не всех союз воздуха и леса обойдёт стороной. Это месть. — Да кто мог знать, что всё обернётся вот… вот так?! — Накахара стукнул кулаком по дереву крыльца. — Всё ведь было в порядке на протяжении стольких дней! Я ничего не понимаю. Выгнали их смертные, а отдавать их долг — нам? — Они имеют право требовать с вас возмещение того, что потеряли из-за вас. Из-за нас, если быть предельно честными и точными, — Коё едва слышно раздражённо шикнула сквозь зубы и накрыла лицо рукой, хмуря брови. Тёмная Лисица, сверкнув сиреневыми глазами, коснулась хвостом ног Вороны, обращая на себя внимание, и прошла мимо, к раненому собрату. Рампо дышал тяжело и часто, отползший в сторону, к стене, выплюнув клочок чёрной шерсти из зубов, опустившись и улёгшись совсем, закрыв глаза. Кровь запекалась, раны болели. Чуя, глянув на кицунэ через плечо, перевёл взгляд на город — неизвестно, скольких покусали нэдзуми и так или иначе покалечили, и не дай всевышний так же, как и лесного духа. Молодой Король чувствовал себя стоящим перед извергающимся вулканом, от которого некуда деться — рано или поздно лава накроет с головой и сожжёт заживо, нужно только подождать. Сколько там ему дано на раздумья? Три дня?.. Как благородно. Возможно, Накахара хотел что-то сказать ещё, следуя мысли, но откуда-то с крыши на крыльцо внезапно спрыгнул Белый Лис, отряхивая кимоно и грязные хвосты. На его руках чернели крысиные шерстинки, а хвосты побурели от пыли. — Как ты? — его голос был спокоен, но строг. Чуя посмотрел в сторону голоса пустым взглядом, вздохнул снова и отвернулся, хмурясь. Он-то в порядке, а вот королевство… А вот королевству грозит полное разорение, если Король в кратчайшие сроки что-нибудь срочно не предпримет. — Я догнал одного из них. Прожёг ухо. Они после этого взвились на стену, как летучие змеи, чтоб они по дороге себе лапы переломали. — Это хорошо… — Ворон ответил безэмоционально, слушая вполуха и всё думая, что же ему делать. «Надо было всего целиком сжечь». — Я, кхм, — Дазай махнул грязными хвостами и опёрся рукой на перила крыльца. — Я же не ослышался насчёт того, что сказал этот чёртов Князь? — и Накахара отрицательно махнул головой. Лис цыкнул сквозь зубы. — Вот же лысохвостый ублюдок. Нашёл, на что позариться. Им, крысам, твоя земля даже не нужна. — …С чего ты так решил? — от услышанного Чуя слегка оживился, совсем не понимая, что происходит, спрашивая медленно, словно сам свои слова ещё обдумывает: — Зачем он тогда пришёл? — Сам посуди, — Осаму дёрнул ухом. — Они всю жизнь живут в темноте и сырости, а здесь — свет и свежесть. Просто представь, во что они превратят цветущее Гнездо! — Лис раскрыл рот, зашипев в злости и отвернув голову. — В свалку, в болото, не знаю, в одну огромную выгребную яму, увядшую и изъеденную. Они опустошат здесь всё и уйдут. Клык на отсечение даю. Просто из принципа пришли, раз мы им помешали. — Но ведь мы и виноваты… косвенно, — Накахара, глядя, как по ступеням поднимаются начальник стражи, демон-тигр за его спиной и палевый кицунэ с окровавленной пастью и грязной шерстью, а следом за ними — встревоженный народ, едва сдерживаемый стражей, быстро вскочил на ноги, подгоняемый паникой. Нельзя поддаваться, нельзя поддаваться! Накахара сжал руки в кулаки. Слова были чёткими, но голос дрожал: — Озаки-сан, прошу, скажите им, что я буду готов всё объяснить и ответить на все вопросы через несколько минут, мне нужно время. Акутагава-кун, — начальник стражи, услышав, тут же поднял голову, — помоги Коё-сан. Я ненадолго. Нужно собраться с мыслями. Позовите Хироцу-сана, скажите всем, что пострадавшим помощь будет оказана в срочном порядке. Ворона лишь кивнула, Ворон взялся за клинок, расправляя крылья. Судя по их лицам, оба понимали, что не каждый молодой Король сталкивается с таким дерзким покушением на землю его народа — молодой Король обязан взять себя в руки и обдумать план действий в одиночестве и тишине. Чуя, оглядев приближающуюся толпу и шумно сглотнув, сразу зашагал во дворец, поманив Лиса рукой за собой и тут же, как только кицунэ оказался рядом, закрывая двери, припав к ним спиной и тяжко выдохнув. Раненый Лис остался за дверьми и вместе с тёмной Лисицей проводил Короля Тенгу со своим собратом мутным взглядом. Да, ему нужно время. Нужно собраться с мыслями. Нужно время принять то, что он убежал от своих же людей, испугавшись угрозы. Нужно принять то, что он не знает, что делать, чтобы уберечь собственное королевство, отданное ему Старым Королём, от разрушения. Закрапал дождь. — Я… я просто отвратительный предводитель, — хрипло выдохнул он, приложив ладонь ко лбу и смотря в пол. — Дазай, п-послушай, даже если мы пойдём на них войной, мы понесём колоссальные потери — и это в лучшем случае. Представь, сколько необученных мирных жителей погибнет? — зрачки голубых глаз дрожали, и Ворон заходил из стороны в сторону, взявшись за голову. — Я не могу вот так просто подвергнуть опасности свой народ. Я же… Они надеются на меня… Я должен их защищать. Мори-сан надеется на меня. Я должен что-то сделать. — Ты не первый, ты не последний, кто должен защищать подчинённых, — Осаму скрестил руки на груди. — Мы виноваты, но наша вина не настолько большая, чтобы искуплять её опустошением целого королевства. Что-то этот Князь мутит воду. Чёрт возьми, был бы Рампо-кун в состоянии трезво мыслить… — Они Крысы, они привыкли, — Чуя прислушивается к нарастающему шуму за дверьми и на всякий случай отходит, чтобы его не пришибло, если те распахнутся. — Они угрожают простым нападением, и я подумал… Может, нам просто вооружиться? Думаешь, ёкай выстоит от трёх копий в грудь или живот? Тем более за нами небо. Мы можем просто обрушить на них камни или клинки с воздуха. — Нет-нет-нет, тут что-то не то, — Дазай развёл уши в стороны, приложив пальцы к подбородку в задумчивости. Он периодически нервно поглядывал за окно и кривил губы. — Крысы славятся отсутствием морали похлеще, чем некомата и мы, кицунэ, им убить собрата ничего не стоит. Но-но-но… Но тем не менее. Знаешь, как мы поступим? — Лис щёлкнул пальцами, навострив уши: — Иди к своим. Собери лекарей, обработай раны пострадавших, в общем, успокой. Не говори им пока ничего. Скажи там… ну, что ты всё уладишь и это не их проблема. Мол, нэдзуми слегка территории попутали. Чуя смотрел на Лиса с прищуром, заметив, как за окном дождь начал моросить всё сильнее и сильнее. Дазай обернулся, глядя на улицу, чертыхнулся сквозь зубы и затараторил: — А я пойду по их следу, пока запах не смыло. — Чт- нет! Подожди! — Накахара вытягивает руку, чтоб схватить демона хотя бы за хвост, но Осаму успевает отскочить к окну, оставляя в пальцах Ворона клочок белой шерсти. — Это опасно, идиот! Они же загрызут тебя, если заметят. — Не обо мне тебе беспокоиться сейчас, твоё величество, — Дазай даже не обернулся, он метнулся в окно и пропал на улице, зашуршав травой и исчезая за стенами дворца. Накахара выглянул наружу, но его уже не увидел. Чёртов ёкай. Сумасшедший. — Надеюсь, твоя безумная затея обвенчается успехом, — Ворон покачал головой, оставшись один на один с самим собой. Ему нужно сейчас успокоить народ и прийти в себя. Ему нужно уверить жителей в том, что всё в порядке. Ему нужно уверить самого себя, что он не подведёт собственных защищаемых. Нельзя, чтобы Мори-сан разочаровался в своём выборе. Нельзя, чтобы королевство пало. В тумане гор раздался звериный рык. По рукам и ногам бежали белые иголки, спина изгибалась, лицо вытягивалось до острой лисьей морды, кимоно волнами скрывала нарастающая шерсть. Пока Дазай один, он может принять истинную форму, не боясь, что собратья раскроют его, а высокие лисьи лапы уж точно быстро сбегут по крутому склону в предгорье и покинутую чащу. Крысам нельзя дать убежать. Дождь барабанил по широким древесным листьям, размазывал по стволам грязь. Под тихой поступью хлюпала размокшая земля, но в шуме ливня все шорохи смешивались в один монотонный гул непогоды. Небесная вода смывала все запахи и следы, но чуткий нюх лесного духа всё ещё улавливал этот едва уловимый, но плотно врезающийся в нос запах подвальной сырости и мокрого камня — и большой демон петлял между дзельквами и папоротниками, не сворачивая с пути. Где-то проглядывались неправильные следы тонких пальцев на влажной земле, где-то на стволах виднелись полосы от кривых когтей — без сомнения, здесь шла минимум одна-две крысы, тогда как на деле здесь их прошло целое чёрное полчище. Большая Белая Лисица прищурилась, сверкнув карими глазами в сгущающемся тумане и пригнув голову к земле, принюхиваясь, не сбавляя шага. Чёртовы подлецы. Проклятые ёкаи! А им не занимать в умении бесследно удирать, когда надо скрыться — если бы лесной дух не был духом, а простой собакой, он бы потерял их след ещё в предгорье и метался бы по границе туда-сюда, не зная, куда те свернули. Жаль только, что теперь там, где обычно можно было встретить нэдзуми, расположились во временных жилищах люди на расчищенной земле; зверю пришлось уходить в сторону на север, чтобы остаться незамеченным смертными, и этот расклад его весьма не устраивал — совсем непуганые пошли. А ведь во времена бунтарства и блуждающих по людским поселениям лисьих огней двуногие и шагу в лесу сделать боялись! Может, Лис предвидел ещё тогда… Дождь лил всё больше. Намокшая белая шерсть свисала клоками, вереница хвостов под тяжестью воды тащилась по грязной земле, голова пригнута к тропе низко-низко, чтобы уловить последние следы, лапы периодически срываются на бег, теряя точное направление. Дазай, если честно, редко обращался в свою истинную форму, потому что просто-напросто привык к облику человека за столько лет сокрытия настоящего обличья — сначала не хотел, а потом как-то обвыкся притворяться шестихвостым, покуда у вожака только восемь хвостов. Мало ли, какие последствия из-за раскрытия могут появиться… Устоявшиеся братья с сестрами станут относиться уважительно или вовсе не простят обмана. Осаму, конечно, лис-одиночка, но одиночество вот уже почти как год оставлено в прошлом, а на горе тенгу в одиночестве не поживёшь, даже если захочешь. Сейчас лисья форма очень сгодилась, хоть она и чересчур высокая — кицунэ наконец заслышал отдалённый шум и направился точно к нему, перестав пытаться уловить запах, и невольно огляделся по сторонам; когда буквально утыкаешься носом в землю, не особо-то рассматриваешь окружение. Это низина с валежником, в которую даже он, Дазай, в свою бытность в лесу старался не заходить — здесь чёрт одну ногу сломит, другую вывернет. Вот где вы спряталась, подлые твари. Карие глаза сверкают из темноты можжевеловых кустов, уставившись прямо на слабый свет огня из заваленной ветвями пещеры. Лис поводил носом по воздуху, стараясь не высовываться — и правда, хоть ливень и нарастает с новой силой, стремясь переполнить реки и затопить ямы, это место вовсю пропахло мокрым камнем и сыростью. Кицунэ невольно морщится и скалит зубы от непривычного запаха, пригнув уши, и мечется из стороны в сторону, понимая, что подойти нужно, но из-за большого размера незаметным быть не получится. Куда уж нам, если в обычной стойке голова дотягивает до древесных ветвей! Да, повезло так повезло: священный демонический бог, покровитель лесов и плодородия, сам себя загнал в ловушку. В голову не приходит ничего другого, как изваляться в грязи, чтобы запах лисы смешался с землёй и травой — так хотя бы подойти можно будет ближе без страха обнаружения. Белую шерсть очень жалко валять в луже, но отчего-то появляются мысли о том, насколько Чуя будет опустошён, если всё случится так, как Крысиный Князь и задумал. И зверь ступает лапой в размокшую почву, заваливаясь набок. От былой белизны ничего не осталось, как и от аккуратности внешнего вида — грязь капает с поджарого живота, с ушей стекает бурая вода, зато собственного запаха как ни бывало. Чем ближе Лис подходит, тем больше поражается крысиному лагерю: под подушечками лап хрустят чьи-то обглоданные кости и черепа птиц и мелких зверей, из-за которых приходится скрываться в темноте — крысы крысами, а слух у них прекрасный. Чем ближе пещера, тем больше костей… Страшно подумать, во что превратят нэдзуми королевство тенгу, если простую лесную низину они превратили в звериное кладбище! В траве ближе к подступу к укрытию Лис наступает на что-то крупнее скрытых примятыми листьями птичьих костей, приподняв лапу и опустив грязный нос к низу: собачий череп. Крупный. Акита-ину, не иначе. Вот вы как значит, да? На людей не рискуете нападать, а собак их охранных таскаете? Наверняка где-то тут и человеческие кости останутся — крысам не поклоняются, крысы могут убивать, если захотят, без последствий. Дазай оскалился и брезгливо отопнул череп в траву, но только и всего, подходя ближе, останавливаясь в темноте кустарника, скрытого широкими листьями, и осторожно высунул морду ко входу в пещеру, всматриваясь в просветы между густыми ветвями. Он прекрасно понимал, что в случае обнаружения придётся бежать в чаще и путать следы — с одной, двумя, тремя, девятью крысами он справится, а остальная тьма с лёгкостью задавит его. И в этот момент Лис готов был поклясться — если и существует в этой жизни бал самого дьявола, то он узрел его собственными глазами. В длинной полутёмной пещере, освещённой одним факелом где-то вдалеке, покачивались и двигались десятки, если не сотни тощих и черноволосых человеческих фигур в обвисшей и потасканной тёмной одежде, из-под которой виднелись лысые крысиные хвосты, блестящие от дождя и лежащие в беспорядке на земле. Они наступали друг другу на хвосты и грызлись друг с другом, брызжа слюной и показывая острые мелкие зубы, под их ногами трещали обглоданные кости, раскиданные просто повсюду, но они даже внимания на это не обращали — у нэдзуми самый непомерный аппетит из всех демонов. Пахло мокрой шерстью и болотной тиной. Шум и гул сильнее тарабанящей по траве стены дождя исходил от всей толпы, закрывающей обзор, и Лис уже хотел было просунуть морду поближе — всё равно в зарослях ветвей и листвы его не почуют и не увидят, — но вдруг демоны мгновенно затихли и разошлись в стороны, как по команде — там, под факелом, стояла спиной к ёкаям на горе костей сгорбленная фигура в чёрной накидке и с чёрными волосами, поднявшая и тут же медленно опустившая одну руку в чёрной перчатке, призывая смолкнуть. Сомнений не оставалось: Князь. Вот он, проклятый падальщик. Смотришь на него — и зубы чешутся кинуться и перегрызть шею, да вот только Дазай видел, насколько Федору крупный крыс. Вокруг него лежали чёрные вороньи перья, которые он, видимо, нацеплял по дороге и принёс с собой… а может, успел и прикусить какого-нибудь тенгу, кто его знает. По обе стороны от него стояли, прислонившись к стене, двое — те самые приспешники, белый и серый, которые были на тех же местах за спинкой трона тенгу, — и один из них, тот, который с длинными серебряными волосами, сейчас мокрыми от ливня и почерневшими возле лица с одной стороны, был с перебинтованной наполовину головой, и держался он пальцами за висок под повязкой, болезненно его потирая и злобно скалясь. Лис, глядя на него, довольно осклабился. Это в его голову он швырнул огненный залп, прежде чем те скрылись. Но вдруг Князь развернулся и сел прямо на кости, и Лис замер. Поначалу это даже не бросалось в глаза: белое на белом незаметно. Но запах не давал покоя, и Лис наконец увидел, как на коленях Князя, объятый одной из когтистых рук, сидел белоснежный цуру с чёрным хвостом, чёрной шеей и красным пятном на голове — ёкай-журавль, воплощение изящности, элегантности и манер, самый благосклонный к смертным, обитающий возле рек и озёр. Достоевский гладил птицу второй рукой по голове, шее и спине, перебирая белые перья сложенных крыльев, и цуру не смел шевельнуться, смиренно сложив длинные тонкие ноги на ногах Крыса и сверкая чёрным глазом в огненном свете, опустив к земле маленькую голову с длинным клювом. На правой журавлиной лапке блестело серебряное кольцо с вкраплениями жёлтого янтаря, поблёскивающего в отблесках факела. Дазай почувствовал, как шерсть на загривке встаёт дыбом, а в животе холодеет. Это не просто журавль. Это Королева Цуру. В голове судорожно метались мысли о том, что Достоевский задумал что-то страшное. Крыс много, их шкура толста, они выносливы и безумны… Королева в плену? Тенгу под угрозой? Этот Князь совсем из ума выжил, чтобы устраивать полную анархию и захватывать земли? Может, тенгу не первые? Может, какие-то народы уже разорены, а кицунэ с тенгу даже не в курсе? Народ тануки, инугами, мудзина? На оками Достоевский вряд ли рискнёт нападать, как и на цутигумо — эти гигантские ёкаи не нападают сами, но если потревожишь — будешь умирать долго и болезненно, наблюдая, как тебя, парализованного ядом, разбирает по частям огромный паук, завёрнутого в кокон липкой паутины. А цуру безобидны; они последние, кто пойдёт на кого-то войной. Неужели они так быстро сдались? — Чёртовы лисы, — прошипел сквозь зубы тот, с серебряными волосами и подпаленной шкурой, прикрывая рукой обожжённое место. Лис тут же отвлёкся от своих мыслей и прислушался. — Ненавижу их. — Вороны не лучше, — светлый с длинной косой закатил глаза, скрестив руки на груди. — Один мне чуть своей острой палкой единственный живой глаз не выбил. — Все наши «собратья» отвратительны, — покалеченный встряхнул головой, болезненно жмурясь. — Вечно из-за них одни проблемы. Но из-за третьего голоса оба вздрогнули, а тихо переговаривающиеся между собой нэдзуми и вовсе затихли. — Так уж отвратительны все без исключения? — Федору, не открывая глаз, гладил цуру по шее, ухмыляясь уголком губ, а затем провёл тонкими пальцами под клювом Королевы, вынуждая её поднять голову и посмотреть в глаза. — На вашем месте я бы не оскорблял нашу гостью. — Нет, мы не имели в виду цуру… — тот, что с седыми волосами, стушевался и неловко потёр шею. — Мы говорили о лисах, барсуках, псах, волках, птицах… — В смысле воронах, — подхватил белый, разводя руками и улыбаясь. — Не о птицах, как о журавлях и воронах, а только о воронах. — О, и о змеях, — серый Крыс щёлкнул пальцами. — Точно. Эти хэби такие жуткие склизкие твари. — Ещё еноты. — О всемилостивый, — Достоевский, негромко вздыхая и потирая глаза пальцами, пока цуру смотрела на его лицо, покачал головой, — я окружён идиотами. Крысы вокруг снова шумели, занимаясь своими делами: кто-то снова друг с другом грызся (у Лиса перед носом кубарем пронеслись сцепившиеся в клубок нэдзуми, что-то явно не поделившие), кто-то хрустел обглоданными костями, кто-то просто сидя спал, скрестив руки на груди, игнорируя гул собратьев. Князь, не слушая, как препираются между собой его приспешники, смотрел на подчинённых скучающим взглядом, а спустя мгновение резко встал, проходя мимо расходящихся в стороны крыс, отползающих и суматошно подбирающих с пути Князя ноги. Он не отпускал цуру с рук всё это время, положив руку ей на спину и останавливаясь недалеко от выхода за ветвями — Лис мгновенно метнулся в темень, прячась за логовом и замирая, стараясь даже не дышать, прислонившись спиной и передними лапами к внешней стене логова, надеясь лишь на то, что лисий запах скрыт за запахом грязи и мокрой листвы, налипшей на шерсть. — Несчастные создания, — чуткое лисье ухо улавливает то, как Князь, казалось, вполголоса говорит с журавлихой. — В их головах ни пыли, ни звона — совершенно ничего. Им лишь бы набить чем-то брюхо и улечься спать… Как считаешь, встречали ли они на их веку хоть раз задачи серьёзней, чем эта? «Он взаправду рассказывает Королеве свой план?» — Дазай думал, что ещё чуть-чуть — и он сольётся с листвой и деревьями, если не станет им питанием и почвой, потому что вот-вот испустит дух, из-за того что не дышит. С господином Достоевским шутки плохи — ему ничего не стоит уличить разведчика в присутствии подле крысиного логова, благо что сейчас льёт дождь и все шорохи можно списать на ливень. Осаму второй раз в своей жизни благодарен небесной воде. — Без меня им не стоит ждать ни счастья, ни сытости, а они даже не подозревают, что все те, кто пойдёт со мною, не останутся в накладе. Вернее, у них просто не хватит мозгов додуматься до этого… — задумчиво произнёс Федору после паузы, продолжая гладить журавля по голове и шее и перебирать её перья. — Такой шанс выпадает лишь раз в жизни. Победа близка, представляешь? Этот юный король тенгу сам отдаст нам свою землю, лишь бы тенгу не страдали, — он усмехнулся, а вот Лис весь обратился во слух. — Нас ждёт благодать и светлое будущее… Мы ещё успеем обнажить клыки, а пока — будем ждать. «У него точно не все дома, — кицунэ прислонил лапу к морде и провёл ею по носу, стряхивая с него капли. — Практически сам с собой разговаривает». — Да, будем ждать! — рядом с Федору неожиданно послышался голос белого Крыса. — Будем ждать!.. но чего? — Когда заражённые проявят себя. «Заражённые?» — Заражённые чем? — Мы чумные крысы, Гогору-кун, — раздался голос серого Крыса. — Яд покажет себя через какое-то время. — Ах, так вот в чём была загвоздка… А чудная идея. Долой тенгу! — заговорил он радостно. — Долой их короля! — Долой короля! — подхватил серый. Лис чертыхнулся про себя: видно, эти трое — одни из лидеров, а им обнаружить чужака возле их временной стоянки раз плюнуть. Чёрт возьми, мутная вода начинает проясняться… Чумные крысы! Заражённые! Это же было так очевидно! Никто даже не собирался нападать. Они собирались ждать, пока тенгу сами не начнут мучиться, вынудив Чую подчиниться требованию Достоевского. — От всякого демона есть польза, если он будет под началом моего ума, — Князь усмехнулся. — Будьте со мной, — он вдруг повысил голос, и шум от всех нэдзуми на фоне тут же стих, — слушайте меня, и вы навсегда забудете о голоде! — Мы клянёмся в верности нашему королю, нашему Князю, — в один голос сказали серый и белый и, видимо, поклонились. — Да здравствует Князь! Нэдзуми, заслышав восхваляющую предводителя речь, истерично засмеялись, оживляясь и гремя обломками костей, вскакивая с мест. — Да здравствует Князь! — мгновенно подхватили лёгкие на подъём крысы. — Да здравствует Князь! Да здравствует Князь… У Дазая от осознания масштаба трагедии и закипающего в жилах гнева лапы не держали — поскользнувшись на влажной земле, задняя лапа уехала и громко хрустнула одной из костей на этом чёртовом кладбище, тотчас оборвав все звуки в крысином логове и погрузив поляну перед норой в полную тишину. Когда в животе похолодело, а тело уже было готово изогнуться, чтоб встать на все четыре и бежать сквозь чащу к озеру, что-то шумно и судорожно затрепыхалось прямо у входа в нору, и из-за зарослей веток, хлопнув крыльями, показалась Королева Цуру — вырвалась прямо из крысиных когтей, ступая тонкими лапами в кости, поднимаясь в серое небо с тяжёлыми от дождя перьями и за мгновение скрываясь высоко в тяжёлых тучах. Белоснежное перо медленно кружилось в воздухе, опускаясь к земле, и цепкая рука в чёрной перчатке резко высунулась из пещеры, хватая за стержень когтями и утягивая внутрь. — Безумная, — со вздохом проговорил в тишине Федору, смотря на белоснежное перо на раскрытой ладони, и его шаги начали отдаляться вглубь логова, как и шаги его приспешников. Дазай отмер, прислушиваясь к каждому шороху, понимая, что медлить теперь нельзя, и боком-боком отбежал в сторону, огибая валежник кругом и унося лапы прочь от этого крысиного кладбища. В королевстве воронов вот-вот вспыхнет настоящая чума. Шерсть мокрая и грязная, лапы скользят по влажной земле, подушечки царапают камни и галька, оставляя кровавый след, тяжёлые намокшие хвосты тащатся следом, цепляясь за острые уступы клоками белого меха. Лисица встряхивает головой, чтобы шерсть не сползала на глаза, поскальзывается на мокрых камнях и дважды чуть не падает, соскальзывая лапами в ущелье, но хватаясь когтями за края, упираясь в стенку обрыва задними лапами, вскарабкиваясь и продолжая свой путь, не передохнув. Ему нельзя тормозить, нельзя медлить и отдыхать — всё королевство на грани гибели, если ничего не предпринять в ближайшие минуты. Проклятье! Чумные крысы! И как такое может прийти в голову? Да, болезни смертных не причиняют вреда священным духам, будь этот дух хоть богомерзкий цутигумо, хоть величественный цуру, но заклятия и, что важно, проклятия самих ёкаев влияют на других ёкаев очень тяжело. Рампо-сан был ранен раньше всех и хуже всех — на его голову выпало пережить то, что нужно будет переживать заражённым через какое-то время, только увидят они свои мучения собственными глазами. И как можно было забыть о прародителях нэдзуми! Чёртовы разносчики заразы. Не будет чума для смертных столь летальной, как проклятье демонов — для демонов! А почему? Да потому что проклятья священных духов могут снять только сами священные духи! Кицунэ поскользнулся на мокром выступе, рухнув на брюхо и едва не полетев головой вниз, но вовремя впился когтями в скалу, сдирая подушечки пальцев в кровь, подобрался и вновь продолжил свой путь наверх. Серое небо почти перестало лить слёзы, лишь нависло над Гнездом неприветливыми, свинцовыми клубами дыма. Ворота в город Тенгу были закрыты, и это Лиса немного успокоило — всё ещё не так плохо, как если бы небесные божества забыли бы даже схорониться в своей резиденции за собственноручно возведёнными стенами из-за настигшей их беды. Ещё в тумане, окутанный сиреневыми и синими огнями, Дазай начал спешно обращаться обратно, подпрыгнув высоко в воздух над стенами и приземляясь за ними на территории тенгу уже человеком. Грязное и порванное кимоно на выброс, бурая от грязи и земли шерсть хвостов, испачканное лицо, оцарапанные в кровь ладони, листья и травинки в волосах — священный дух леса больше напоминал побитую жизнью бездомную собаку, чем того, кем является на самом деле, но это сейчас Дазая ничуть не волновало: он бежал по площади прямо к дворцу, задыхаясь, но не думая останавливаться. Заражённых нужно оградить от здоровых, и срочно! Нельзя, чтобы яд распространился на всех. Нельзя, чтобы он тронул Чую! Акико-сан, вся надежда на вашу силу, но и остальным медлить нельзя: нужно искать способ избавиться от отравы. Лис не замечает, как думает про себя, что готов всех в этом чёртовом королевстве сжечь, если то понадобится для спасения Короля, и будь что будет. Только вот дома и улицы были пусты, двери — раскрыты, окна — тоже. И ни одного тенгу. Осаму зарычал от злости непонятно на что, будто его всё вмиг начало раздражать, легко обратил свои ноги в грязные лисьи лапы и в пару прыжков преодолел ступени во дворец, распахивая двери и влетая внутрь. Это было ожидаемо: дворец полон мирных жителей и стражников, кто-то был перебинтован, кто-то вроде цел. На запах ни Чуи, ни лис, ни тигра здесь не было, и Дазай смекнул, что они-то, верно, где-то на верхних этажах. Но не пробиваться ведь сквозь толпу?.. Бедные тенгу. Они даже не подозревают, какая участь их ждёт. Осаму выбегает на улицу вновь, снова обращая ноги в лисьи лапы и отталкиваясь от крыльца, оказываясь на крыше и скользя когтями по мокрой черепице. Прыжок, прыжок, прыжок — Лис цепляется руками за ставни окна комнаты молодого Короля и залетает в покои, на ходу скрывая лапы зверя. Накахара, Акутагава и Накаджима тотчас развернулись и уставились на него: грязный, оборванный, тяжело дышащий и с кровавыми руками, будто сцепился со сворой охотничьих псов. — Где, чёрт возьми, тебя так потрепало? — Чуя вопросительно вскинул бровь. — Что ты де… Осаму одёрнул его за плечо и протиснулся вперёд, смотря, как Йосано-сан убирает руки от Рампо-куна, так и не принявшего человеческий облик, по-прежнему лежащего на лежаке возле стены, но перевязанного. — Не трогайте его! — хриплым голосом вскрикнул он, грубо хватая сестрицу за руку и буквально отбрасывая в сторону. Куникида, появившийся в дверях, злобно сверкнул глазами, но возмутиться поведением и пропажей Дазая так и не успел. Эдогава содрогнулся всем телом, распахнув покрасневшие глаза и страшно захрипев, и из его пасти на пол потоком вылилась кровавая лужа.