We can take the road and we can fuck it all away But in this twilight, our choices seal our fate.
Голос на другом конце линии то и дело пропадает, но мне достаточно и обрывков фраз. Просто слышать его — уже хорошо. Найденная в бардачке помада отправляется в карман набитого под завязку рюкзака. Шарю глубже и обнаруживаю брелок-фонарик — неплохо. Тоже в карман. «…На въезде медосмотр… просто перестраховка… представим, что у нас незапланированный отпуск…» Хмыкаю в ответ. Да уж, не так я представляла себе наш возможный совместный отпуск. Вслух этого не говорю. В лобовом стекле мелькает желтое пятно, и я коротко вздрагиваю, когда бегущий человек задевает капот. «…Все в порядке?» — голос в трубке снова рябит. Кажется, я молчу уже слишком долго. «Да, просто… — яркая ветровка теряется в зеркале заднего вида. — Устала», — выдыхаю я. «Хочу быть рядом». Сжимаю телефон крепче: «Да, я… я тоже этого хочу, Джейк». «Все будет хорошо. Скоро увидимся». «Да». «Береги себя». «Ты тоже». Я откидываю голову на спинку сидения и закрываю глаза. Монотонный стук работающих на полную дворников заглушает гул замершей автострады. Глубокий вдох. Выдох. И еще. Главное не позволить тревоге перерасти в панику. Посейте в человеке зародыш страха, и он будет взращивать его, пока тот не поработит его разум. Все в порядке. В порядке.***
Дождь льет уже несколько часов. Запах озона все такой же чистый, вкусный, пусть даже Земле, пропитанной гнилью, уже не отмыться. Я опускаюсь на пол у открытого окна, дышу полной грудью. Как это оказывается важно — ценить возможность просто дышать. Спустя час закат малюет небо кровавыми росчерками. Горизонт быстро темнеет, тревожит далекими всполохами огней. Монстры из глубин подсознания вступают в схватку с теми, что бродят по земле. Мертвыми. Живыми. Я сглатываю вязкую слюну, ощущая соленый вкус крови — искусанные губы заживут нескоро. «Не оставляй меня…» Я всегда думала, что одной проще. Когда ты сама по себе, не нужно бояться за кого-то еще. Трусиха и эгоистка. В моей жизни были сотни долгих ночей, наполненных болью, отчаянием, первобытным страхом, но эта переплюнула их все. Минуты тянутся друг за другом медленной пыткой. Я не знаю, сколько еще сотен их разобьется о звенящую тишину, прежде чем это сведет с ума. Старый браунинг дразнит и просится в руку, но его время еще не пришло. Я опускаю голову на колени и продолжаю ждать.***
В помехи врывается голос диктора, и я успеваю выхватить пару слов, прежде чем все вновь поглощает белый шум. Накидываю капюшон на голову и выхожу из машины. Трасса стоит уже несколько часов, а количество брошенных автомобилей растет. Все это дерьмо напоминает мне экранизацию «Войны миров» и начинает всерьез напрягать. Слух о заразе, пришедшей из Европы, поначалу не приняли всерьез. Мы пережили свиной грипп, лихорадку Эбола и прочую херню — в двадцать первом веке обязаны справляться с любой напастью. Вскоре пошли разговоры о биологическом оружии: кто-то списывал все на террористов, кто-то шутил про Т-вирус*. СМИ отмалчивались, дабы не сеять панику, но она стремительно росла, и вынужденная эвакуация значительно ее подпитывала. Небо разрывает гул военных вертолетов. Один за другим эти железные монстры пролетают над моей головой, и я вдруг четко осознаю, что все происходящее с нами сейчас — лишь начало. Я возвращаюсь в машину, сжимаю руль, чтобы унять дрожь в руках. Я на грани истерики, а потом… я будто перегораю. Остается только безнадежная усталость. Мне плевать, где я, плевать на нарастающий снаружи шум. Я цепляюсь взглядом за оранжевую игрушку-солнце, приклеенную на стекло стоящей впереди машины. В детстве у меня была такая же. Когда на нее нажимаешь, она повторяет: «Я люблю тебя…» Я смотрю слишком долго, наверное поэтому глаза слезятся. Внезапный удар слева по машине бросает меня на руль. К еще одному — сзади я тоже не готова. Хаос, творящийся снаружи, не дает шансов на промедление. Я выбираюсь через пассажирское сиденью, затаскиваю на плечи рюкзак и вливаюсь в обезумевшую толпу. «Это геноцид, девочка», — чуть позже говорит мне повстречавшийся в пути мужик. Когда он, умирающий в лихорадке, бросается на своего друга снова и снова, я нахожу другое определение. Это истребление. И мы все обречены. Оружие, наравне с продовольствием, становится предметами первой необходимости. Где его взять, я без понятия, а те, кто знают, несомненно, уже взяли. Помогут ли они мне? Да, много раз «да». Я принимаю помощь, я учусь, я помогаю сама. Не все потеряно, пока мы сохраняем человечность. Я знаю, что доброта незнакомцев не безгранична, как и везение. Пройдет немного времени, прежде чем страх и бесправие обнажат наши самые темные стороны. Как низко мы падем в желании жить? Рано или поздно мы все скинем маски. Сигналов из пунктов помощи в Новом Орлеане больше не поступает. Говорят, они атакованы зараженными. Я убеждаюсь в этом лично, и надежда найти Джейка пропадает для меня навсегда. Обстоятельства гонят меня на север, а через некоторое время я вынуждена выживать в одиночку. Жизнь, как и прежде — череда взлетов и неудач, и я борюсь, потому что все еще засыпаю и просыпаюсь человеком. Тогда я еще не знаю, что мне не всегда придется только защищаться. Очень скоро я научусь нападать первой. Спустя семь месяцев после вспышки зомби-вируса я встречаю Нигана.***
Я вздрагиваю от едва различимого шума внизу. Рациональность вытесняет тревогу как по щелчку. Я двигаюсь бесшумно и быстро. Пятнадцать шагов вниз, еще четыре направо… Рука, сжимающая пистолет, падает вдоль тела и только потом дрожит. Окровавленная Люсиль глухо падает к моим ногам. «Я не заражен», — отвечает Ниган на мой немой вопрос, и я на мгновение закрываю глаза. Дышать становится легче. Ниган, морщась от боли, скидывает куртку на пол, и я спешу к нему, чтобы подставить свое плечо. Весь путь до ванной он молчит, а меня все еще трясет — от облегчения, от дерьмовой правды, что не хочу жить без него. Мы оба вздрагиваем, когда холодные капли обрушиваются на наши плечи. Алые струйки крови стекают по его лицу, и я нервно стираю их пальцами. Мне хочется избавить его от каждой ссадины, каждого шрама, если они оставлены не мной. Ниган порывисто притягивает меня к себе. «Тише, тише», — мои губы замирают на его скуле, а ладони скользят по спине в успокаивающем, почти материнском жесте. Пусть мы снова будем прятать боль за бравадой, сражаться со всем миром и даже с самими собой — здесь и сейчас нам не нужно притворяться смелыми.***
В нашем новом убежище возрождается забытое понятие «дом». Первое время обыденность ощущается странно: мы привыкли держать в руках оружие и убивать — теперь это норма. Знакомые предметы обретают особую ценность или теряют значимость: есть из тарелок — удобно, спать на постельном белье — охренительно, держать на полке хрупких фарфоровых кроликов — глупо, но мило. Я хочу снова привыкнуть ко всему этому. Забравшись с ногами на высокий стул у кухонного острова, я наблюдаю за сидящим напротив Ниганом. Иногда мое сознание будто выстраивает его образ заново. Я жадно всматриваюсь в его черты, смягченные неярким светом, отвожу взгляд и смотрю снова. Он резкий, он хищный, он красивый. Движения изящных пальцев отточенные и плавные, и это по-особому чувственно. Ниган небрежно отталкивает от себя собранный пистолет и откидывается на спинку стула. Его взгляд скользит по моим острым ключицам и влажным волосам, спадающим на одно плечо. Я не жду комплиментов, мне вдоволь вибрирующего между нами напряжения. Ниган наклоняется вперед и протягивает мне руку. Мои пальцы скользят по его ладони и выше — по татуировке с изображением револьвера. Ниган перехватывает мое запястье, а я цепляюсь в его, будто мы альпинисты, застрявшие в ураган на вершине мира. И не отпустить ни за что. Только упасть вместе. Или спастись. «Хорошо», — выдыхаю я, наслаждаясь теплом его кожи. «Иди сюда», — он тянет на себя. Столешница между нами — не преграда, я забираюсь на прохладный глянец, и Ниган, смеясь, увлекает меня к себе на колени.***
Такого кайфа от дороги я давно не испытывала. Пустынная трасса, ветер в волосах и музыка. С апокалипсисом можно смириться только благодаря таким моментам. Свобода в чистом ее проявлении. Старина Мэнсон кричит нам о том, что «мы будем убивать незнакомцев, и поэтому нам не придется отнимать жизни у тех, кого мы любим». Любовь. Это слово так часто повторяется в песне и так мало звучит в этом мире. А самое странное ведь то, что все по-прежнему ради нее. Нет, я не утверждаю, что миру пришел конец потому, что кто-то не справился с бушующими гормонами, хотя это не исключено. Мы живем ради любви, мы убиваем ради нее и умираем во имя. И я сейчас даже не о романтике, но, окей, глупые сердечные увлечения тоже можно учесть, — Ниган кладет ладонь на мое бедро, обтянутое узкими джинсами… — и не глупые тоже. Мы не настолько спятили, чтобы говорить с ним о любви, а я не хочу настолько углубляться в свои чувства. Я тянусь к нему и провожу языком по тонкому шраму на его скуле. Отвлекать Нигана от дороги — не лучшая идея, но я все равно провоцирую и дразню. Самую малость. В конце концов, это он маялся от скуки и предложил прокатиться — значит, пусть терпит. Когда мое изменчивое настроение швырнет меня в печальку — тогда притихну. We're killing strangers, We're killing strangers so we don't kill the ones that we love…***
В бывшем супермаркете полумрак и прохлада. Я кладу Люсиль на пол и собираю волосы в высокий хвост. Неподалеку Ниган выразительно рассказывает дурацкий стишок, наполненный таким отборным матом, что мои уши грозят свернуться в трубочки и отвалиться, чего, конечно, не происходит. Я в восторге вообще-то: словарный запас Нигана не перестает удивлять. Пока он выделывается, я стою, облокотившись на разгромленный стеллаж. Надеюсь, парочка мертвяков все-таки появится: Ниган расстроится, если его выступление останется без зрителей. «Эй, я, блядь, что, зря напрягался? — ну вот, уже. Он яростно толкает ногой тележку. — Где мой подарок?» В конце ряда слышится шум, и мои брови ползут наверх, когда я вижу габариты одного из «подарков». «Вау! — Ниган поворачивается ко мне. Глаза его сияют. — Да это же гребаное Рождество!» Я встаю рядом. Плечом к плечу. Обожаю такие моменты. Трое зомбарей уже несутся к нам. «Готова, милая?» — голос Нигана полностью спокоен. «Угу, ты ведь рядом», — наконец-то решаюсь вслух, а в следующее мгновение Люсиль в моих руках жадно впивается в мертвую плоть. Я медленно отодвигаю ботинок от растущего на кафеле темно-бурого пятна. В метре от моих ног лежит огромная туша. Давно я не видела таких здоровяков. Завалить его удалось с трудом. Ниган окликает меня, напоминая, что пора заняться шоппингом — уж какие-нибудь захудалые консервы с неистекшим сроком мы должны найти. Спустя четверть часа мы под завязку набиваем небольшой рюкзак. Неплохо. Перед тем как свалить отсюда, Ниган тянет меня к зеркалу. Я каждый день вижу себя в отражении, но никогда не думала о том, как мы смотримся вместе. Рассматриваю нас, как застывших на картине незнакомцев, и увиденное мне нравится. Я слегка отстраняюсь от обнимающей меня за шею руки и избавляю волосы от резинки. Темные пряди волнами падают мне на плечи. Вот, теперь еще лучше. Ниган ловит мой взгляд. У меня темно-карие глаза, а его разбавлены зеленью. Мне хочется думать, что мы чем-то похожи. Его улыбка — мой чертов фетиш. Она дикая, она — безупречная, она — хищный оскал, который зажигает меня. Кому, как не Нигану, позволить терзать мою плоть, отрывая от нее кусок за куском… «Улыбнись», — он вырывает меня из мрачных мыслей, и мои губы послушно тянет улыбкой. Мне жаль, что у меня нет возможности запечатлеть нас такими. Я могу только запомнить, запереть наши образы в этом портале вечности. «Может быть, мы последние из живых, кто видит себя в этом зеркале, — тихо говорю я. — Запомни нас такими, — горло внезапно перехватывает. — Все может измениться в любой момент, но здесь и сейчас мы в настоящем». «Охуеть, мой личный Ницше», — довольно бормочет Ниган. «Поэтому мы вместе?» — хмыкаю я, не отпуская его взгляд в отражении. «Угу, — он целует меня в висок, — отчасти».***
«Ты мне доверяешь?» — Ниган заправляет мне за ухо прядь волос. Не знаю, что он задумал, но по венам тут же струится адреналин. Хочет поиграть — ладно. Его пальцы невесомо обводят контур моего лица, касаются шеи. Я стискиваю руки, борясь с желанием коснуться его в ответ. «Не двигайся». Сукин сын! Словно мысли читает. Его большой палец скользит по моим приоткрытым губам, и мне в кайф это повисшее между нами ожидание. Я пялюсь на линию его скул, пока он шарит в моем дряхлом мп3. Ниган вдевает мне в уши наушники, и я с первых аккордов узнаю 'Elastic heart' Сии. Ниган медленно отступает и замирает шагах в пятнадцати от меня. Мы смотрим друг на друга, кажется, целую вечность. Я облизываю сухие губы и улыбаюсь. Легко, искренне. Доверяю ли я ему? Боже, он ведь настоящий псих! Совершенно отмороженный. Сумасшедший. Восхитительный. И я верю ему больше, чем себе. Ниган складывает ладони в молитвенном жесте, целует кончики пальцев, словно дарит мне воздушный поцелуй. А потом он достает из-за пояса пистолет и направляет на меня. Липкий страх ползет вдоль позвоночника, когда я понимаю, что за моей спиной кто-то есть. От желания обернуться почти трясет, но я не могу пошевелиться, словно приказ Нигана парализует и сознание. Я, как в гребаной матрице, балансирую между видимой реальностью и кошмаром, подстерегающим сзади, а десять патронов в пистолете передо мной — мои проводники в мир Нео. Я делаю глубокий вдох и закрываю глаза. Музыка смолкает, а в воздухе еще слышен едва уловимый запах пороха. Я вздрагиваю, когда вижу Нигана прямо перед собой. Он сжимает край моей куртки, притягивает к себе, а я порывисто цепляюсь в его плечи. Не знаю, что это: карма или проклятье. Роль его игрушки меня не устраивает, но Ниган снова и снова настойчиво прогибает меня под себя. Может, мы оба спятили, а, может, это просто нужно нам обоим. В магазине его пистолета остается один патрон, а позади меня лежат девять мертвецов.***
Помните, я упоминала, что жизнь — череда взлетов и неудач? Так вот наши неудачи начинаются здесь, в долбанном госпитале имени какого-то там святого. Самое дерьмовое то, что лекарства нам даже не были нужны. Просто стечение обстоятельств. Итак, по порядку. У нас в запасе несколько секунд, чтобы пересечь двор и перемахнуть через ограду. Я давно заметила, что адреналин способен хотя бы ненадолго превратить тебя в супергероя. В помятого, стонущего от боли, но супергероя. Ниган, кстати, любит классику — его тема Бэтмен. Мой же кумир — Дедпул. Хотя бы потому, что его невозможно убить, а его оптимизм мне бы сейчас не помешал… К толпе зомби мы не готовы, и когда до нас доходит, что третий этаж больницы — ловушка, рыпаться уже поздно. Звуки вокруг смазываются, и все видится, словно в замедленной съемке: я, застывшая перед толпой живых мертвецов, Ниган… Поверить не могу, что мы с ним так оплошали. Слаженность летит к черту, и мы оба срываемся в панику: он орет, что мне нужно бежать, а я с места не сдвинусь, пока он не доберется до двери со своей чертовой колотой раной в ноге. «Уходи, уходи», — кричу я ему. Он ведь не хочет, чтобы я сдерживала целый отряд трупаков, значит, пусть поторопится. Последняя пуля проходит вскользь разложившейся башки, застревает в груди того, что бежит сзади. Я отбрасываю разряженный пистолет и перехватываю биту обеими руками. Укладываю самых борзых, прежде чем Ниган добирается до двери, и тогда срываюсь с места за ним. На счету каждая секунда, и мне не хватает ровно одной, чтобы захлопнуть дверь. Мы толкаем изо всех сил, но мертвецов слишком много. Подошвы ботинок скользят по крови на полу, и мысль, что она принадлежит Нигану, меня убивает. Рев стоит такой, что я даже не слышу собственного отчаянного крика. Я не знаю, прикреплен ли к полу огромный стеллаж слева от меня. Если прикреплен — нам с Ниганом конец. «Назад», — кричу я ему, отпускаю дверь и изо всех сил дергаю полки на себя. Бурая слизь, стекающая по узкой полосе толстого стекла на двери не позволяет рассмотреть, сколько жадных тварей хочет отведать нашей плоти. Ниган со стоном оседает на пол у стены, а я падаю на колени рядом. «Твою мать», — у меня темнеет в глазах, а к горлу подкатывает тошнотворный страх. Порез на его бедре очень глубокий, и даже мне, ничего не соображающей в медицине, понятно, что рану нужно зашивать. «Прости, детка, — глухо произносит Ниган, — не думал, что эти уебки рванут через окно». Я отрываю край своей футболки, чтобы затянуть рану. «Лучше всю сними», — шутит он. «Заткнись», — хриплю я. Руки дрожат просто кошмарно. «Ну ма-ам», — хрипло смеется Ниган и тут же резко выдыхает от боли. С его лица сходят все краски, оставляя лишь бледно-серый, и это пугает похлеще десятков дохляков за дверью. Я кратко осматриваю наше убежище (даже в мыслях не позволяю себе называть эту комнату склепом). Здесь нет ничего, что могло бы сейчас пригодиться. В бешенстве сношу со стола какое-то оборудование, ору от собственной беспомощности, а потом оседаю на пол. Понимаю, что истерики не помогут, и пока я сижу и жалею нас обоих, Ниган истекает кровью. «В том отделении должны быть лекарства», — я киваю на противоположную стену и перевожу взгляд на окно — единственный способ выбраться отсюда. Ниган смотрит на меня, прикрыв глаза, а я отвожу взгляд, ненавидя это давящее чувство в груди. Ниган какой угодно, но не беспомощный, не слабый, не отчаявшийся. «Если их там много.» — начинает он, но я тут же перебиваю: «Ниган, нет, — я прислоняюсь своим лбом к его. — Мы оба выберемся». Черта с два он от меня отделается. Я вытащу нас отсюда. Шагну в ад, если потребуется. «Не вздумай попасться им, — хрипит он, сжимая рукав моей куртки, — не вздумай… Только у меня есть право тебя прикончить». Я улыбаюсь. Пересохшие губы коротко мажут по его скуле. «Только у тебя», — повторяю я и поднимаюсь, сжимая в руке Люсиль. * — Т-вирус — упоминается в фильмах 'Обитель зла'. Вирус влияет на регенерацию клеток живых организмов. Его побочными эффектами были понижение уровня мозговой деятельности, замедление реакций, разложение тканей, повышение агрессивности и каннибализм.