Светлоликий

      Молчаливое небо взорвалось яркими красками подобно фейерверку и раскололось. Реальность поплыла и стала видоизменяться.       Сакральные одежды из света обретали реальность и плоть: накидка до самого пола с вышитым на спине фениксом и драконом. Так банально, но казалось, что можно только так, что иначе неправильно. Только два символа: власть и возрождение.       Элегантность образа смешалась с его строгостью. Длинные рукава дважды были перехвачены декоративными веревками, с обеих сторон бицепса. Швов не было, ничто не мешалось. Одежда обволакивала тело как вода: холодная, безупречная в своей простоте. Эстетика за гранью удобства и моды.       Ни одна часть тела, кроме лица, не оставалась непокрытой. Белые, сидящие по ноге сапоги до самого колена с тугой золотой шнуровкой. Маленький каблук ощущался как острый штырь, казалось, один неловкий шаг — и земля будет пробита до самого основания. Это, конечно, была иллюзия, или так я себя утешал.       Под накидкой была чистая, плотно сбитая рубаха с легкой голубой вышивкой параллельно солнечному сплетению, от груди и до пресса.       Но почему же тогда мой образ кажется столь фривольным, что в нём не так? Что заставляло думать, что одевший это произведение искусства был небрежен в своем выборе, что одежда тут — лишь видимость, ненужный атрибут?       Единственная застежка-цепочка у ключиц? Отсутствие пуговиц на лацканах или, может, распахнутое горло рубашки под накидкой?       Почему мне казалось, что я нагой, что я не смог бы стать более открыт, даже если бы снял с себя кожу?       Я неловко обнял себя руками, казалось, что я стою голым посреди многотысячной толпы.       Обтягивающие снежные штаны, заправленные в ботинки, ощущались как вторая кожа. Казалось, что они живые, что это чьи-то руки касаются меня. Я задохнулся от смущения.       Я слышал смех, раздающийся отовсюду и одновременно и ниоткуда:       — Каково это, быть мной?       По моему позвоночнику прошелся холодок, а шея ощутила прикосновение. Я оглянулся — рядом никого не было.       И тут пелена с моего зрения и других органов восприятия была снята, нахлынула целая буря чувств: запахи, образы, звуки. Свет играл с тенью, рисуя бликами мир: величие прекрасного дворца из мрамора, его возвышенность и пустоту. Казалось, там никто не живет вот уже многие столетия.       Но звонкий крик разрушил иллюзию:       — Господин, куда же вы снова ушли?       Ко мне бежал маленький мужичок в тяжелых одеждах, казалось, они покрывают его с ног до головы, путаются в ногах, погружают в бесчисленные складки. Да он и сам был как та складка: морщинистый, тяжело дышащий, спотыкающийся, но неуклонно приближающийся, мелко семенящими шажочками. Он был так нелеп, что я рассмеялся, и вся тяжесть ситуации просто растворилась в его пыхтящей физиономии.       — Ага, нашел! — указал он на меня дрожащим пальцем, пробираясь сквозь заросли терновника. — Так и знал, что вы снова засмеетесь, как только увидите меня. Между прочим, это официальные ритуальные одежды ведающего. Не всем они так идут, как Вам.       Я не мог видеть своего лица, но наверняка на нём отражалось полное блаженство.       Этот придворный, да, я откуда-то знал, что он именно мой слуга, был так полон жизнью: бурной, косматой, такой изменчивой и порой забавной в своих экспериментах с генетикой существ. Она все ищет, ищет свой идеал.       А для меня этим идеалом, этой спасительной влагой в пустыне стал этот низенький и пухленький старичок. Право, знал бы, что не испугаю его, кинулся бы обнять. После пустоты, отсутствия каких-либо ощущений, кроме самого себя, любое, даже самое глупое присутствие успокаивало. Оно значило, что я не один.