Бойтесь своих желаний

«Что, «что»? Ползти. Обратно. Куда-нибудь выползешь», - мой оптимист, как всегда, подал мне хороший совет. Хватаясь за стены, я медленно повернулась по направлению к пробивающемуся где-то в конце туннеля свету… Продолжая то ползти на четвереньках, то брести, придерживаясь за стену, я упорно двигалась в направлении еле видного лучика, который оказался оконным проемом подвала какого-то дома. Окно щерилось выбитыми стеклами, поэтому отодвинув створку, я выползла на двор. Ну, посмотрим, и куда меня занесло? Великую отечественную все знают. Но первой отечественной была война с французскими войсками. Наполеоновским нашествием. Вот, что со мной произошло: зашла в начале двадцать первого века, вышла в начале девятнадцатого. Ну и мотает меня! Когда все это закончится? Наверное, это последнее перемещение, потому как мои «переместители» лежат придавленные стеной в конце прохода. Небо вдалеке озарялось пожаром. Его гул достигал слуха даже сюда. Вонь, запах нечистот и паленой кожи… Везде кругом валялись разломанные части мебели, битая посуда, тюки с каким-то тряпьем, бывшим, видимо, когда-то дорогой одеждой. - Ивашка, глянь, кака девка, - услышала я. Обернулась. На меня смотрели два парня самой разбойной наружности. Они медленно приближались ко мне, стараясь держать разных сторон. Я затравленно переводила взгляд. Но за спиной была стена и подвал… Крепкие руки схватили мои запястья, луково-чесночное дыхание было до того неприятное, что вызвало рвотный рефлекс. Ну, что мне так везет – шагу не могу ступить, чтобы не нарваться на какого-нибудь негодяя или разбойника? Отчаянный, истошный визг вырвался сам собой. - Милостивые государи, извольте отпустить барышню. С дамами так не поступают. Из-за домов на нас с блестящим в отблесках пламени обнаженным оружием шел двухметровый красавец. Ярко зеленый мундир подчеркивал ледяную синеву глаз. Ивашка и тот другой отпустили мои руки и шустро бросились наутек. - Мерси, - вырвалось у меня. И вдруг мой спаситель, отвесив, на мой взгляд, чрезвычайно элегантный поклон, - наверное, барышни прошлого сказали бы «учтиво поклонившись», - заговорил теперь уже на французском языке: - О, мадам, позвольте предложить вам свои услуги, куда вы направлялись? Я не нашла ничего лучшего как ляпнуть: - Куда-нибудь подальше. Слава богу, хотя бы по-французски. - Подальше никак не получится, - продолжал он, - кругом пожар, горят дома. Здесь нас спасает только русло реки с таким варварским названием «Яуза». - Ну, тогда туда, где можно хотя-бы присесть… и поесть, - добавила я жалобно. - Мадам, позвольте вам предложить мои скромные услуги. Условия у нас, конечно, бивачные, но даю вам слово баварца, офицер французской армии гарантирует вам защиту, кров и кусок хлеба. Я изобразила что-то вроде короткого приседания: - Благодарю вас, о большем не могу и мечтать. Он показал рукой куда-то за угол дома: - Пройдемте вот сюда, всего несколько шагов. - И продолжил все так же учтиво, - Позвольте узнать, кем вы приходитесь здешнему семейству? Гувернанткой? Ах ты, моя умница! Какая прекрасная мысль! - Да, - замотала я согласно головой, - гувернанткой. - А само семейство, - продолжал он расспрашивать, - покинуло Москву и оставило вас одну? - Да, - согласилась я печально, - с доверенными слугами. - Какая жестокость, бросить беспомощную женщину одну только потому, что она соотечественница завоевателей. Но не бойтесь, офицеры-баварцы вас не обидят. Им знакомы правила хорошего тона и законы истинного гостеприимства! Я не ослышалась? Он говорил что-то типа «баварцы»? - Месье из Баварии? - Да, из Тироля. - Тироль разве не в Австрии? – не знаю, зачем вырвалось на волю мое полное незнание географии. - - Великий император присоединил наши земли Виттельсбахам, после женитьбы Евгения Богарне на нашей принцессе Августе. - Ах, да-да-да, как же, простите меня, мы здесь в этой глуши не можем следить за европейскими новостями. Да, - снисходительно поддержал меня мой собеседник, - и женщин мало волнуют именно эти новости. - А какие новости волнуют женщин? - опять некстати брякнула я. - Ну вы более внимательны к фасонам, кружевам, шляпкам и прочему. Мы миновали несколько порушенных остовов зданий и вошли на двор какого-то каменного особняка. Среди прежних развалин и пожарищ окружающее выглядело настоящим оплотом покоя и благоустройства. Даже цветник посередине пестрел поздними астрами и георгинами. В это благолепие не залетал даже запах пожарищ. Около конюшни несколько человек чистили лошадей. А невдалеке в углу двора был разожжен большой костер, на котором стоял закопченный огромный котел, установленный на специальную треногу. Над варевом поднимался такой вкусный запах, что я вспомнила, что ела больше суток назад, и то были какие-то чипсы. Моего спутника узнали и что-то радостно закричали на незнакомом мне языке. Он обернулся ко мне: - Позвольте назвать ваше имя, мадам, чтобы я мог вас представить своим друзьям. - Катрин Бонасье. Почему «Катрин» и почему «Бонасье»? Вот спросите меня! Внутренний голос тот, похожий на циника, здесь же не преминул поиздеваться: -Как это ты себя еще д’Артаньяном не назвала! - Или графиней де ла Фер, - поддакнул ему еще и оптимист. Сговорились что ли против меня? Но мой спаситель только утвердительно наклонил голову: - Капитан баварской пехоты Михель Штольман к вашим услугам. Я чуть не присела от неожиданности… Он поддержал меня за локоть: - Вы ослабели от голода, бедняжка… Пойдемте, наш Макс отлично готовит. «Максом» оказался усатый невысокий, но очень дородный немец с величественными усами, задорно завернутыми концами вверх. Он усадил меня возле полевой кухни и сразу же налил крепкого пива огромную кружку, которую, под восторженный рев окружающих, я выпила всю. И только потом протянул миску, полную каши с кусками хорошо разваренного мяса. Что это за мясо и откуда оно взялось, я старалась не думать. На запах еды потянулись остальные, грохоча своими оловянными мисками и кружками. Все так же, как и я, сначала в один два- глотка залпом выпивали пиво и только потом получали в протянутую миску огромный половник варева. - А вы не голодаете, - изумленно заметила я, вспомнив, что в учебниках истории было написано, что больше всего французов при отступлении погубил не мороз, а голод. - Наш Макс и повар хороший, и снабженец отличный. Завел порядок, как и у себя в деревне, в которой он был старостой. Все обязаны сдавать деньги в общую казну, из которой он платит за дополнительные продукты. Ибо что такое настоящему баварцу выделенные французами нормы в 250 граммов мяса?! – в голосе моего собеседника было настоящее презрение. Я оглядела уже сытые и довольно раскрасневшиеся лица. Да, измученными и изможденными они, явно, не выглядели. На пивных животиках обмундирование застегивалось с большим трудом. - Платит? – все же переспросила я, уточняя, не ослышалась ли. Лицо моего собеседника стало сразу жестким и из него исчезло всякое добродушие: - Платит. – Как припечатал. – Мы не мародеры. Этот Михель Штольман мне откровенно нравился. Наверное, они все Штольманы такие: жесткие, прямодушные и слово «честь» для них не пустой звук. «Досадно мне, что слово честь забыто…» - некстати полезли в голову слова Высоцкого. Да, здесь у этого человека это слово было руководством к взглядам и поступкам. Через какое-то время меня неудержимо начало клонить в сон, глаза слипались сами собой. Я сама не заметила как уснула. Проснулась на топчане, укрытая колючей, но все равно теплой, шинелью, роль ширмы играл натянутый кусок ткани. За импровизированной ширмой раздавались обычные звуки: шаги, перезвон металла, негромкие разговоры. Хотелось в туалет, но еще больше надо было срочно, просто немедленно придумать, как мне спасать свой турнюр из сложившейся ситуации. Что будет потом с французами, я отлично знала из учебника истории. Спастись из этой мясорубки и как-то устроиться под их защитой, нет никакой надежды. Действовать самостоятельно в этом времени, мне как женщине – тоже не вариант. Сразу попаду в руки следующих «Ивашек». Ни знакомых, ни зацепок.… И возвратиться в свое время я тоже не знаю, каким образом. Вот засада! Я чуть не застонала. От слез отчаяния меня отвлекли звуки: за дощатой стеной послышались голоса. Тихо разговаривали несколько человек. На русском. Я прильнула к узенькой щелке между досками… Не видно! Развернула лицо вдоль доски, вывернув шею… Мой Штольман, стоя среди перегородок стойл для лошадей (видимо моя перегородка примыкала к конюшне), разговаривал с двумя мужиками, с настоящими русскими лицами, заросшими до самых глаз бородищей. Вот те раз! Вот я чего в прошлый раз не отметила – его чистый правильный русский язык, когда он обращался к Ивашке и его другу. Откуда, скажите на милость, баварский офицер знает русский? И так хорошо? Французский понятно, на французском все дворяне изъяснялись, но язык дикой, варварской, как он сказал, страны? Я снова еще сильнее прижала ухо к щелке и затаила дыхание. - Передайте князю, что еще неделя - две и начнем лошадей резать. Фуража нет, пищи для солдат нет, обозы застряли где-то, и след их потерян. - Батюшка Михаил Петрович, уносите вы отсюда ноги, - заговорил вдруг один из бородачей, - съедят вас нехристи эти. - Ну ты, Игнатий, за меня не бойся, - ответил мой спаситель, - где наша не пропадала! - Э, нет, Михайла Петрович, пропасть мы вам никак не дадим, мы все здесь, ежели чего, сразу на выручку кинемся. Штольман оборвал это раболепие кратким: - Не говорите глупостей! И себя и меня погубите. Ваше дело сведения от меня получать и куда надо их слово в слово отправлять. Все, кончен разговор. Разошлись. Я было столь увлечена подслушанным разговором, что перестала замечать, что происходило вокруг. Импровизированная ширма, между тем, дрогнула, отодвинутая огромной волосатой рукой, нет, даже лапой, принадлежавшей толстенному солдату. Слегка пошатываясь, он протиснулся в мой угол и практически грохнулся ко мне на топчан, грубо зажав мой рот. От изумления, негодования, растерянности я практически онемела. Другая лапища грубо раздвинула мои колени. Я что есть мочи двинула ими в живот насильника, но он издал только булькающий звук, но хватки своей не ослабил. За ширмой между тем звуки усилились, раздались какие-то крики, поэтому наша возня е привлекла ничьего внимания. Вонючие пальцы все также сжимали мне лицо. Я попробовала крикнуть, но в раскрытый рот сползли две толстенные фаланги… И тогда я, собрав все свои силы, кусанула эти сардельки! Раздавшийся вой чуть не порвал барабанные перепонки. Зато и сделал меня свободной. Не думая о последствиях, я рванулась в общее помещение. И уткнулась в чью-то грудь. - Вилли, - загрохотало у меня над головой, - руэ! Это фельдфебельское с раскатистым «р» «руэ» я знала еще со времен школы. Наша немка так обрывала гвалт на перемене. Замолкали мгновенно все. Оглохнув во второй раз, я подняла голову, чтобы определить, чей живот стал моим спасением…. И как он мог так быстро оказаться здесь? Нет, ну это, несомненно, судьба! Штольман! Или… его двойник? Вилли, между тем, тряс окровавленной рукой и бросал на меня злобные взгляды. Вся рука была в крови. Я его что ли так сильно укусила? Валить мне отсюда надо. Но куда? Как? События разворачиваются с такой скоростью, что духа не перевести, не то, что подумать и выработать хоть какой-то план действий. Штольмана, между тем, отвлекли каким-то сообщением. Не выпуская моей руки, он пошел вглубь сарая. И внезапно остановился. Я в который раз понюхала сукно мундира, обтягивающего плечо. Растирая пострадавший нос, осторожно выглянула. На сене, раскинув руки, лежало тело Макса, посредине его груди расползалось по рубашке кровавое пятно. Тут же неподалеку валялась выпотрошенный солдатский ранец и нож, бывший, несомненно, орудием убийства. Прямо напротив Штольмана стояли два офицера и что-то строго выговаривали ему на своем языке. Я напрягла все свои знания немецкого, но не поняла ни слова. Как там наша немка шутила? Что в Баварии даже часы ходят по-другому – вот уж точно! Офицеры, между тем, подошли к нам, Штольман снял с бока шпагу и все также, не произнося ни слова, отдал ее этим офицерам. Потом все же открыл рот, чтобы что-то быстро произнести, показав на меня. Один из офицеров повел его к выходу, а другой подошел ко мне. - Михель передал вас под мое покровительство, - произнес он на плохом французском и попробовал взять под руку. Я вывернулась. Никуда я отсюда не уйду, пока не пойму, в чем дело! - Что здесь произошло? Объясните мне, сударь, будьте добры. - Вы же видите, что убийство. Я упрямо дернула подбородком. - Вижу, но при чем здесь месье Штольман? - Его не было здесь около часа. - Хорошо, не было. Но почему подозревается именно он? - Все остальные были здесь, никуда не отлучаясь. Мы считаем, что Михель Штольман убил Макса и взял полковые деньги. Вайфель повел его в казарму, чтобы обыскать личные вещи. - Как мог ваш товарищ убить вашего же товарища? Где хваленое благородство? - Как видите, мадам, кто-то же из наших товарищей убил Макса. Чужих здесь не было. - А если в вещах не найдут денег? – Я-то знала, где был все это время Штольман, только сказать этого не могла. - Все равно, он единственный, кто отсутствовал. Все остальные были на виду. - Подождите еще секунду. Я подошла к телу Макса. Потрогала руку. Она только-только начала холодеть. Значит, Штольман никак не мог сделать этого даже теоретически. Но эти же господа ничего не знают о криминалистике, потожировых и прочих вещах, которыми нас кормят в сериале «След». Я оглядела рану и огромный тесак, который служил оружием. Подержала его в руке. В этом времени никто не знает об отпечатках, поэтому ничем мне это не грозит. Тесак был очень тяжелым. Настоящее оружие: острое и опасное. Надо было быть огромной силы, чтобы справиться с Максом и еще вонзить острие тесака ему именно в грудь, а не в живот. В груди же лезвию такой ширины будут мешать кости грудной клетки. Но зато этот же удар сделал рану мгновенно смертельной. В то время как при ранении в живот человек может и позвать на помощь, и сообщить всем имя своего убийцы. Мой сопровождающий со скучающим видом стоял рядом, слава богу, не мешая мне все разглядывать и думать. И на этом спасибо. Хотя они, видимо, уже вынесли свой вердикт. - Зачем месье Штольману пользоваться этим, - я все еще держала в руке тесак, - у него же была его шпага. Изумленный взгляд был мне ответом. - - Шпага оружие защиты дворянской чести. Ею не убивают в грабеже. Эх, видимо, я тоже мало что знаю о порядках и законах жизни этого времени. И могу предположить что-то совершенно недопустимое. Я положила тесак на солому, точь-в-точь, как он лежал. Моя ладонь была вся в крови. Чем бы ее вытереть? Или вымыть? Стоп! Стоп! Я не зря смотрю «След» и прочие детективы. У убийцы тоже должна была быть измазана кровью рука. Так? Так. А почему они говорят еще и об ограблении. - Деньги Макс хранил в этом? – показала на солдатский ранец, который лежал невдалеке от трупа, разверзнув пустую пасть. - Да здесь хранилась полковая касса. Я подошла и осторожно приподняла ранец. На светлой гладко выделенной коже ясно отпечатались кровавые следы рук. - Вы видели это? – я указала на них. Мой сопровождающий даже не взял за труд приглядеться. - Нет, а что в этом замечательного? - Отпечатки убийцы и вора. - Имя и фамилия? – его ирония раздражала. Но я докажу им, во что бы то ни стало! В этот момент возвратились Штольман и его конвоир. - Они нашли что-либо у вас? – быстро спросила я. - Что у меня можно найти? Пара монет? - И пожал плечами, будучи, на удивление, спокойным, будто речь шла о жизни другого человека. Я приблизилась к нему и быстро заговорила: - Я могу доказать вашу невиновность и изобличить преступника. Только мне очень нужна ваша помощь. Меня ваши товарищи слушать не станут, но вы можете побороться за свою жизнь и доброе имя. - Да, пожалуй, мое доброе имя, стоит борьбы. Кажется, мне удалось пробиться через его непоколебимый фатализм. - Тогда скажите, что требуете разбора этого случая. Что не согласны с обвинением. Пусть будет суд. - Суд это всегда так долго. - Нет, суд будет здесь и сейчас. И пусть вызовут всех, кто был в помещении, за этот час вашего отсутствия перед обнаружением убийства. Штольман повернулся к сослуживцам и стал быстро объяснять на баварском. Потянулись люди. Кто-то вставал в первую шеренгу, кто-то во вторую. Вторая – это были, по-видимому, наблюдатели и, по совместительству, судьи. В первую первым встал тот самый огромный баварец, которого я укусила. Он уже где-то вымыл свои пальцы, и крови на них не было видно. И вообще не видно даже следа от укуса, хотя вкус крови во рту я ощущала до сих пор. Когда случайно его взгляд встретился с моим, то глаза полыхнули такой ненавистью, что я чуть не попятилась. Так, думаем о позитивном. Что я хотела сделать дальше? - - Месье Штольман, попросите принести дегтя. - Катрин, зачем вам деготь? Я даже не заметила, что он назвал меня по вымышленному имени, занятая раздумьем, где найти так много чистой поверхности, чтобы сделать видными все отпечатки. Взгляд мой уперся стену сарая, по доскам которого кто-то в служебном усердии даже прошелся побелкой. Вот она! Поверхность! - Скажите, пусть размажут деготь тонким слоем. Каждый из подозреваемых будет сначала пачкать ладони в дегте, а потом оставлять их отпечаток вот на этой доске. И я показала на гладко оструганную и отбеленную стену. Штольман недоуменно пожал плечами. - И как это докажет мою невиновность? - - Это выявит настоящего преступника. - Каким образом? - На ранце Макса, - я подняла пустой ранец, который так и не выпускала из рук, несмотря на его немалую тяжесть, - остались его кровавые отпечатки. - Да мало ли у кого какие отпечатки. - Не мало, но у всех людей разные. - Почему вы так решили? – голос был уже заинтересованный не на шутку. Хотя, как я чувствовала, заинтересованность эта проистекала не из чувства самосохранения. - Я в этом уверена. Здесь не найдется ни одного человека с одинаковыми отпечатками ладоней. Можете проверить. Штольману стало так интересно, что он сам занялся размазыванием дегтя по днищу бочки, которую приспособили под это дело, сам первый вымазал свои руки, оставил отпечатки и даже подписал, во избежание путаницы, свои инициалы под своей парой ладоней. Потом также тщательно стал проделывать эту процедуру со всеми остальными, кто стоял в первой шеренге. Постепенно стихли все разговоры и шутки, и только одни внимательно наблюдали, а другие старательно все выполняли. Когда все отпечатки были собраны и подписаны. Я предложила внимательно посмотреть есть ли среди них похожие пары. Таковых, как и следовало ожидать, ко всеобщему изумлению, не нашлось. Штольман был удивлен не меньше других. А теперь, как фокусник, я подняла ранец и передала его тем двум офицерам, которые исполняли роль судей в этом деле. - Господа, посмотрите на эти кровавые следы рук. Я уверена, что вы найдете похожую пару, среди тех, что мы только что сделали. И убедитесь, что эти ладони совсем не похожи на отпечатки, сделанные месье Штольманом. - Господа, - обратилась я громко теперь уже к тем солдатам, которые стояли второй шеренгой, - очень прошу вас проследить за порядком и не позволить никому выйти из этого помещения. И очень вовремя! Потому как мой обидчик-баварец уже намеревался под каким-то благовидным предлогом выскользнуть наружу. Его схватили, но только несколько человек смогли удержать этого силача и не дать ему сбежать. А когда все убедились в его виновности, то и деньги нашлись. Он спрятал монеты в голенище сапога. Суд был скорым, но, здесь я уже была полностью уверена, справедливым. Злодея расстреляли сразу же. А потом из штаба командования французскими войсками поступил приказ о скором выступлении. И все пили и пиво, и вино, которое невесть откуда взялось, желая самим себе новых боевых успехов, вспоминая добрым словом Макса, за здоровье Штольмана, с шутками, что раз ему удалось выбраться невредимым из такой переделки, то теперь ему никакие обвинения не страшны. Я сидела прикрытая его широкой спиной, куда он посадил меня сразу же, как только началась попойка, и не давал никому даже слова сказать, или кружку поднять в мою честь, делая, по-видимому, такое свирепое выражение лица, что отбивал всякую охоту петь мне дифирамбы. Да мне всего этого и не нужно было. Я сидела, прислонившись виском к спине, разглядывала и изучала, в очередной раз, качество сукна на мундире, отвернувшись ото всех, и решала, что же мне все все-таки делать со своей жизнью… А вот не надо никогда решать вселенские вопросы! Потому что человек предполагает, а судьба располагает. Все решилось и без меня. Под утро, когда все угомонились и заснули, кого и где свалил сон, у нас со Штольманом произошел разговор. - Моя дорогая Катрин, - начал он, поцеловав мне руку. Я уже приготовилась к душе разрывающему объяснению, но оказалась неправа! – Позвольте мне принести вам свои глубокие извинения, что не смогу больше защищать и сопровождать вас. Меня призывает долг, перед выполнением которого склоняются и личные чувства, и семейные обстоятельства. Долг перед отчизной – обязательство священное. Он смущенно остановился. Но потом продолжил: - Если у вас есть на примете доброе семейство, которое могло бы вас укрыть на время, я бы отвез вас в этот дом и оставил со спокойной душой, с твердым намерением, как только я освобожусь от связывающих меня обязательств, незамедлительно вернуться. Я уже выражал вам чувство глубокой благодарности за защиту моей чести и достоинства. Позвольте присовокупить к нему мое огромное восхищение вашими талантами и находчивостью, которые вы при этом проявили. Но в данных обстоятельствах я не могу себе позволить высказать того, о чем просит мое сердце, когда положение столь неопределенно, а будущее непредсказуемо. Бла-бла-бла… Да-да-да. Я тоскливо оглянулась. А чего я ждала? Штольманы они все такие! Начиная с моего любимого папочки, для которого его работа была важнее маминых болезней или вопросов моего будущего, и заканчивая вот этим, наверное, самым первым Штольманом на русской земле… На самом деле, в глубине души, я отлично понимала, что он предлагает наилучший выход для девушки своего времени в сложившихся в том времени обстоятельствах. Я ведь поняла, как только прозвучал приказ о выступлении и были озвучены задачи, стоящие перед их подразделением в походе, и поэтому сразу же стала пристально следить, чтобы не пропустить тот момент, когда он начнет действовать. И тот факт, что в этих отнюдь не простых обстоятельствах, он взял в голову интересы и защиту меня, совершенно ему незнакомого, на самом деле, человека, случайно попавшего в орбиту его существования, характеризовало его как истинного Штольмана. Куда же мне податься? Я теребила подол уже и так изрядно поношенного платья, доставшегося мне еще от Ани Мироновой. Вот бы вернуться к ней. В их теплый дом, закрытый от всех житейских бурь и тревог стеной семейной любви. Мне казалось, что более нежных, внимательных внутрисемейных отношений я просто не встречала в своей жизни. Теперь я даже могу сказать, что не встречала ни в будущих веках, ни в предыдущих временах. Михель внимательно посмотрел в мое, видимо, очень огорченное лицо: - Не печальтесь так, Катрин, давай надеяться на лучшее, на будущие более счастливые встречи. Куда вас отвести или отвезти? – И прибавил тихо, - Мне надо уже спешить: скоро рассвет. Я тряхнула головой, отгоняя непрошенные слезы и мысли: - Давайте найдем тот подвал, возле которого мы встретились. - Дом графини Шахновской? Вот откуда он знает, чей это был дом? Спросить что ли? А что спрашивать, я уже и так догадалась. Баварец-гувернер, оставлен для разведывательных целей. Или ставший, по воле сердца и обязательствам перед новой родиной, разведчиком. Для одной стороны шпион, для другой – разведчик. Я всю жизнь прожила в такой семье, мне ли не знать… Что его ждет? Хотя… наверное все закончилось для него благополучно, раз… раз я тоже Штольман… - Да, к этому дому приведите меня, пожалуйста. - Вы так плохо знаете Москву? Ага, ну наконец-то, стал хоть что-то соображать. - Да нет, знаю. Вернее знала ее прежнюю. Просто она так изменилась: много знакомых зданий сгорело, что-то разрушилось само. - Да, разрушения и пожары – неотъемлемые спутники войны. И женщинам в таких условиях не место. - Все впереди, - сказала я, случайно вспомнив лицо Зои Космодемьянской на фотографии из учебника. - О чем вы? - Дом княгини Шахновской. Удивление. Кажется, я не тот титул использовала… Или фамилию? Для нас, что княгиня, что графиня, тем более на французском… Но знакомый дом, действительно, глядел на нас разбитыми глазницами окон. Где мой ненаглядный подвал с его загадочным подземельем? Я обернулась к своему спутнику. Присела в книксене, как в «Гордости и предубеждении». Вспомнила, что так все время и проходила без шляпки и перчаток, не испытывая никакого дискомфорта. Дитя другого времени, другой эпохи. - Прощайте, милый мой, - все-таки вырвалось долго скрываемое, - дорогой месье Михель Штольман. Благодарю ваше благородное сердце за защиту и покровительство. Он тоже поклонился. Взял мою руку. - Моя дражайшая, Катрин, всего день знакомства с вами перевернул мою жизнь. В вас так много необычного. Словно вы девушка из другой, неизвестной мне, страны или другого времени. Прощайте, но знайте, что я никогда вас не забуду. И, повернувшись, быстро удалился. Я немного поглядела вслед, запоминая на всю жизнь… какого качества было сукно на мундирах того времени. И полезла в свой подвал, окончательно разрывая в клочья свой подол, растирая по лицу слезы и шмыгая носом. Мне было все равно, куда идти и в какой переход поворачивать. Но как говорится, что судьба и на печке найдет, так она и выведет к нужному месту, если тебе суждено туда попасть. Вот он злополучный сундук, груда кирпичей и невесть откуда взявшийся сотовый телефон. Я сжала его в руке, присела на корточки, упершись подбородком в колени. Время-бремя, круг замкнись. Ново время появись…