Бойтесь своих желаний

Духи привели ее к гостинице, в которой случилось первое преступление. Хотя, чего удивляться – так оно и должно было быть. Анна зашла в парадные двери, я устремилась было за ней, но мне преградил путь дюжий швейцар, выросший как из-под земли. - Куда? – рявкнул он грозно. - Я с барышней. Анной Викторовной. – жалостливо попросила я. Но он был неумолим: - Была бы с ней, она бы тебя на пороге не бросила. Брысь отсюда. Вон, за углом со двора черная лестница - как раз для таких, как ты, которые с барышнями. Не время было раздумывать, что он подразумевал под словами «таких, как ты, которые…» и прочее. «Подумаешь об этом завтра», - вспомнил Скарлетт мой вредный внутренний голос. Вот и хорошо, что меня отправили с другого хода, потому как там собралась покурить на скамейке очень занимательная компания. Вернее разговор был у них весьма занимательный. Ибо обсуждали они, конечно, убийство. Но обсуждали свободно, что называется «между своими», не таясь и ничего не скрывая. Встала я неподалеку, остатки каких-то семечек в кармане полушубка нащупала, стою, грызу с безразличным видом. - Гляжу я, - рассказывал один, - идет к ней бабенка. Вся из себя такая расфуфыренная: и шляпка у нее на одно ухо, не понятно на чем держится, а башмаки-то на тонкой подошве. Обувка не по нашим теперешним сугробам да морозам. Пригляделся повнимательнее к бабенке. Точно! Она же тоже наша постоялица из номера с первого этажа. - Это та, которая вся такая чернявенькая? – поинтересовалась тоненькая совсем молоденькая девушка, по виду поломойка или посудомойка, - жадная такая. - Точно, - дружно поддержали ее характеристику другие голоса, - никогда от нее копейки на чай не дождешься. - И господин к ней частенько ходит тот, который у князя Разумовского в секретарях состоит. – добавил кто-то. - А еще я несколько раз их с этим петербургским сыщиком видела. И сюда он к ней заходил. – поддержал еще один женский голос. Ох, уж эти женщины! Глазастые! Мышь не проскочит мимо их якобы невнимательного взгляда. Но дальнейшее перечисление посетителей Нины, а это разговор был явно о ней, был прерван. - Так что эта чернявенькая убила мадамку? – спросила все та же молоденькая посудомойка-поломойка. Девочка совсем. Ее, видимо, неожиданно допустили до «взрослого разговора», вот она и хочет все уяснить до конца, а то, когда еще такой случай выпадет. - Да, нет, - пояснил главный рассказчик, - посидели они, конечно прилично, я раза два им самовар менял, но, когда мадам Бо вышла из номера, чтобы проводить свою гостью, я увидел, что в дверях они чуть не столкнулись с еще одним посетителем, тем самым секретарем князя. И эта-та встреча очень сильно напугала мадам. Она вся изменилась в лице, даже не попрощалась, а быстро отвернулась и прошла, но не к себе… И он многозначительно замолчал. Все слушатели, включая и меня, от заинтересованности просто затаили дыхание. - Куда ж она пошла? – не выдержал и простонал кто-то. - Вот и я о том же! К помощнику своему завернула… - Ой! – это отреагировала посудомойка. - А этот? Секретарь князя? – уточнил молодой парень. «Молодец!» - мысленно похвалила я его, так как он задал возникший и у меня вопрос. - Встал рядом со мной, вроде как книгу постояльцев пролистал. Потом ко мне подошли посетители, и я уже не мог за ним наблюдать. - Так ты что же думаешь, это он мадам того…? - Думать и решать это не нашего ума дело, - многозначительно прервал спрашивающего рассказчик. – Это пусть полиция разбирается. А я вам, что видел, то рассказал. И он встал с лавки. Поднялись и его слушатели. Гуськом потянулись в гостиницу. Вместе со всеми я тоже проскользнула в двери. Дернула за рукав ту самую мою любимую девочку-посудомойку: - Где тут номер чернявенькой? Она оглядела меня вначале подозрительно, но, признав во мне «свою», ответила: - Вон иди, дальше по коридору, дверь налево. Я не спеша прошла к указанной двери. А у самой двери сбросила прасковьин тулупчик и платок, сразу преобразившись, ну, если не в барышню, то в «чистую» посетительницу, уж точно. Прислушалась... Как я и думала, за дверью разговаривали. Тихо, но, похоже, все же моя Анна Викторовна была там. Эх, была не была! Я стукнула и сразу дернула ручку. - Простите… В гостиничном номере за столом расположились две дамы. Анна и еще одна. Не скажу, что в доверительной беседе, потому что у обеих были такие лица! Анна даже верхнюю одежду не сняла. Так и сидела в пальто, только перчатки в руках мяла. Увидев меня, обрадовалась: - Вот кто нам нужен! Хозяйка номера окинула меня внимательным взглядом. Цепким, трезвым, оценивающим взглядом. А я, не дожидаясь вопросов, как хорошо воспитанная барышня, представилась: - Мое имя тоже Анна, я родственница господ Мироновых, приехала к ним погостить. И сделала реверанс. Взгляд сразу смягчился, признав ровню. Анна, как всегда была прямодушна и откровенна в своем желании всем помочь: - Анечка, мадемуазель Нежинская, Нина Аркадьевна, - пояснила она, сменив официальный тон, - рассказала мне только что, что встречалась с убитой мадам Бо вчера вечером. Но их встреча касалась только самых невинных вещей и никак не могла послужить причиной смерти мадам и ее ассистента. Я прямо посмотрела в лицо этой мадемуазель Нежинской. «Мда, а мы давно уже не мадемуазель», - сыронизировал мой внутренний голос-циник. - Нина Аркадьевна, - решила я брать быка за рога, - речь идет о вашей жизни, поэтому очень вас прошу рассказать, если можно как более подробно, детали этого вашего невинного разговора. У Нежинской недовольно-иронично скривился рот: - Позвольте вас попросить, милые дамы, не утруждать себя заботой о столь для вас незначительном предмете, как моя жизнь… Я предостерегающе подняла руку, останавливая поток ее негодования: - Хорошо. Ваша позиция понятна. Действительно, с чего бы вам раскрывать душу. Можно только уточнить у вас одну вещь, вчера, когда вы покидали мадам, вы видели в гостинице секретаря князя Разумовского? Нина прямо вздрогнула, словно получила удар под дых: - А он здесь был? Я утвердительно качнула головой и, не сбавляя делового напора, продолжала: - Был. Я думаю, что шел к вам с каким-нибудь поручением от князя. Но увидев вас вместе, изменил планы. Именно ваша встреча с мадам стала причиной двух смертей. Анна быстро поддержала меня: - Да, я тоже пришла сюда к вашей двери потому что… - она замялась, но все же продолжила, - потому что именно вас считают причиной смерти. Нежинская вскочила со стула, резко отодвинув его, так, что тот чуть не полетел на пол, и заходила кругами по комнате: - Дамы, посмотрите на меня, посмотрите на мои руки, - она протянула нам унизанные перстнями пальцы, - разве я могу кого-то убить? Что за бредовые мысли? Я взглянула на Анну, это мне только кажется, или наша мадемуазель охвачена самой настоящей паникой? А Нина Аркадьевна, продолжая метаться по комнате, заламывала руки как плохая актриса: - Своими подозрениями вы оскорбляете меня! Я не перенесу этого позора. Я сейчас же покидаю город! Вот оно! Вот главное и вырвалось наружу! Она проговорилась! Я посмотрела на Анну, чтобы привлечь ее внимание, и медленно произнесла: - Вы просили содействия у мадам Бо, чтобы уехать из города? Нежинская просто упала на стул, словно воздушный шарик, из которого резко выпустили воздух: - Она еще в Петербурге предлагала мне уехать в Берлин с…, - на секунду смутилась, но продолжила, - с одним семейством. Но тогда я отказалась, так как была связана обязательствами… - Вы были нужны князю Разумовскому, - я решила поставить все точки над «и». Нина Аркадьевна все же нашла в себе силы поправить: - У нас с ним было в Затонске одно незаконченное дело… Я видела, что сомнения в правильности посетившей ее истины, стали опять обуревать ее мысли, поэтому решилась высказать тот аргумент, в верности которого еще не была уверена на все сто процентов: - Не думайте, что Жан служит вам и никогда не сделает вам ничего плохого. Не далее как сегодня утром я слышала, как его сиятельство князь Разумовский приказал своему секретарю убить вас. На самом деле я только предполагала, что князь говорил именно о Нежинской, а не о Элис или еще какой-нибудь другой женщине, но реакция Нины Аркадьевны подтвердила мою догадку. Если бы она рассмеялась, уверенная в своей безопасности, потому что Жан служит ей верой и правдой, или удивилась моему предположению, я бы просчиталась в своих расчетах. Но она испугалась и сразу безоговорочно поверила мне. Значит, князь бессовестно использовал ее, а она, поняв это, решилась вырваться из княжеских тисков, то есть, говоря по-простому, просто сбежать. И отношения князя с Жаном и ее собственные с этим типом доказывали мою правоту – кто платит, тот заказывает и музыку. А князь, значит, платил больше… И Нина это знала. Анна медленно произнесла: - Вот почему мадам Бо привела меня сюда. Я подхватила: - Бо становилась особой опасной для князя и Жана. Они не должны были ее выпустить из Затонска живой. Иначе они рисковали, что по Петербургу поползут слухи. У Бо обширные связи. Князь велел Жану убить мадам Бо, чтобы не мешала, не вертелась под ногами. А та, выйдя провожать Нину Аркадьевну после их разговора, заметила Лассаля и догадалась, что ей за содействие побегу не быть живой. И решила подставить под удар ничего не подозревающего ассистента, переодев того в свое платье и отправив ночевать в свой номер. Жан выяснил, в каком номере проживала мадам, зашел ночью и перерезал той горло. Но оказалось, что убил ассистента. Анна улыбнулась своим мыслям: - Антон Андреевич все удивлялся, зачем это молодому человеку переодеваться в женское платье. Я взглянула на ее лицо, осветившиеся дорогими ей воспоминаниями, и спросила: - А как это объяснил, - потом чтобы не проговориться, поправилась, - объяснили полицейские начальники? Она простодушно продолжила: - Как всегда: «Коробейников, займитесь делом…» Потом обвела взглядом нас с Ниной Аркадьевной, и сразу деятельное участие в чужих несчастьях отодвинуло на задний план все личное: - Я знаю, что нам надо предпринять. Нежинская - ловкая, хитрая и оборотистая, какой она еще совсем недавно считала себя, с надеждой посмотрела на Анну, как ей до этого момента казалось – наивную, простодушную девочку, которую она даже в расчет не брала, твердо уверенная, что обведет всех, и ее в том числе, вокруг пальца и заимеет все, что только захочет: Штольмана, князя, деньги, репутацию и прочее, что там ей еще дорого и важно. И вот теперь вся ее хваленая всесильность куда-то улетела, и спасать ее самое, ее жизнь, ее репутацию будет эта, по ее недавнему мнению, несмышлёная простушка. Анна, между тем продолжала: - Нина Аркадьевна переоденется в твою одежду, Анна, ты в мое платье, а я возьму что-нибудь из ваших вещей, - она обратилась к Нежинской, - что вы выделите. Благо у нас у всех и рост и комплекция позволяют меняться одеждой. Я решила уточнить, подняв со стула тулупчик: - Только меня сегодня Прасковья на гулянье собирала… Анна радостно кивнула: - Это-то и есть самое лучшее. Я бы рекомендовала Нине Аркадьевне собрать самое-самое необходимое в узелок и в таком виде… - С заднего хода, по черной лестнице, - прибавила я, - не мешкая пробираться на вокзал. А мы тут устроим представление, что ни у кого не будет сомнений, что она в номере. К моему удивлению с госпожи Нежинской слилась, как грязная вода, вся ее спесь и высокомерие, и к нам обратилась совершенно трезвая, деловая и где-то даже благородная сторона ее сущности: - Спасибо, милые дамы. Я принимаю ваше предложение с благодарностью. Дайте мне пять минут, и я буду готова, потому как, действительно, время не ждет. Не мешкая, помогая друг другу с застежками, мы быстренько переоблачились в чужие одежки и собрали Нине Аркадьевне небольшой узелок. В заключении я ее проинструктировала, как незаметнее выйти на улицу, чтобы не привлекать к себе внимание. Отсчитав еще пять минут после ухода Нежинской, мы принялись усиленно двигать по полу стулья, уронили на пол серебряный поднос, вызвали полового, попросили горячей воды для «мадемуазель», потом чаю. В общем, «веселились», как могли. В какой-то момент я ее спросила: - Сегодня приходила такая странная девушка: маленькая, худенькая. Тебя спрашивала. - Элис, - ахнула моя подруга. - Я ее спросила, не зовут ли ее «Элис», но она испугалась этого вопроса и убежала от меня. Анна подтвердила: - Да, она пугливая. От всякого неловкого вопроса замыкается, словно прячется в свою раковину, и перестает разговаривать. Тогда я задала давно мучивший меня вопрос: - Когда Элис разговаривает, ее речь чистая, правильная или с акцентом? Анна на секунду задумалась: - Правильная, но акцент, хотя мало заметный, но все же чувствуется. - А эта девушка говорила совершенно чисто, без какого-либо акцента… И вообще странно, Элис ведь жила в России с пяти лет, так ведь? Так долго. У детей способность сразу воспринимать чужой язык, как свой, и начинать говорить без акцента. - Да, - подтвердила Анна, - но в ней, в ее судьбе так много непонятного. Я даже духов спрашивала: та ли это Элис? Почему я вижу только маленькую девочку? И почему я вообще ее вижу, если она жива? Устав от шума и беготни, угоняв гостиничную прислугу, мы сидели за столом и пили чай. Время близилось к позднему вечеру, и надо было расходиться. Кому-то отправляться домой к Мироновым, кому-то оставаться отвлекать Жана. Я говорила, что останусь я, а Анна отправится к родителям. Но она наотрез отказывалась оставлять меня в гостинице, в незнакомом городе одну, да еще приманкой такому страшному человеку, как секретарь князя Разумовского. Ведь даже если я позову на помощь, то никто не поверит, что я не воровка и не забралась в номер госпожи Нежинской, чтобы обокрасть ту или даже убить. Действительно по трезвому размышлению, я поняла, что если даже отвлеку внимание Жана, но все равно закончу свой день в кутузке полицейского участка. В то время как Анна всегда может оправдаться, что зашла к знакомой, ее все знают и ничего плохого не подумают. Но все равно, идя по улице к дому Мироновых, я усиленно искала, чтобы мне придумать, чтобы не оставлять Анну один на один со страшным человеком – Жаном Лассалем. И тут мне на мой путь провидение вывело главного спасителя – господина Штольмана собственной персоной! - Яков Платонович, - закричала я во всю мощь своих легких, боясь, что он сейчас свернет в какой-нибудь переулок. Штольман даже вздрогнул от моего крика, но сразу остановился, вглядываясь, кто его так истошно зовет. Я подбежала. - Слушаю вас, - и поднес пальцы к шляпе, приветственным жестом, будто собираясь приподнять ее. - Я имею поручение пригласить вас в гостиницу, - на минуту задумалась, но потом выпалила, - в номер госпожи Нежинской. Глядя как каменеет его лицо, я почему-то вспомнила юмориста своего двадцать первого века, его фразу «сюрприз будет». Вот уж, действительно, «сюрприз будет»! Но холодные глаза пронзили меня насквозь, а губы презрительно бросили: - Никогда не чаял, что родственники господ Мироновых будут сводничеством заниматься. Краска стыда залила мне лицо. Но все же срывающимся от волнения голосом я попросила: - Дело идет о жизни и смерти. Нужна ваша помощь. Зайдите и вы сами увидите, и все поймете. Резкое «Ничего не могу обещать. Прощайте» было мне ответом. Ничего не оставалось, как надеяться, на его благородство. Проворачивая в голове еще раз наш разговор, я вдруг осознала, что это только мне казалось, что он ничего кроме Анны вокруг себя не видит. Все он видел и все замечал. Это то, что в темноте на улице Затонска, он сразу признал во мне того, кто я есть, не спутал с Анной, хотя я-то считала, что мы очень похожи. Да, Яков Платонович, глаз у вас – алмаз и голова работает четко, без эмоций. Все сразу сопоставил и сделал верный вывод. Действительно, сводня! Фу, гадость какая! Никогда не чувствовала себя так противно. В наше время сказали бы «интрига»… А здесь сразу и однозначно, как припечатал – «сводня». Как в «Бесприданнице»: «Слово найдено! Я - вещь». *** - Анна осталась ночевать в гостинице, - огорошила я с порога, только заглянув в двери, мирно расположившуюся в столовой после ужина семью. Гнетущая тишина, повисшая после моих слов, была ответом на мою, как мне казалось, совершенно невинную фразу. Метаморфоза была страшная и разящая. Лица домашних вмиг побледнели, стали какими-то напряженно неживыми, глаза остекленели. Потом, медленно-медленно приподнялась Мария Тимофеевна, хотела было выйти из-за стола, но покачнулась. Виктор Иванович быстро протянул руку, чтобы поддержать ее, и она опять опустилась на свой стул. Тетя Липа выпучила глаза, открыла рот в беззвучном возгласе, потом медленно закрыла лицо руками, только в горле у нее что-то побулькивало. Я ничего не понимала. Ну, что, кажется, произошло? Чего они все, как онемели? Ведь чего только не бывает в жизни! Анна же не в борделе ночевать осталась! В гостинице! Странные какие… И потом - надо верить своему ребенку! Но глядя, как вся семья не просто замерла, а заледенела, я пусть медленно, но начала осознавать, как мы со своими нормами морали и стереотипами поведения двадцать первого века умчались очень далеко от своих прабабушек. Вот здесь я приехала к незнакомым родственникам. И никого это не удивило и не показалось неприличным или постыдным. Меня даже никто не спросил, а что там случилось со мной, почему я бросила всех своих домашних и примчалась сюда. Все потому, что я приехала в семью. К ним. И теперь живу в благонравном и добропорядочном доме. А гостиница, это что-то типа пресловутого казенного заведения. Туда незамужней молодой даме, без провожатого даже ход заказан. А уж если таковое случилось, да еще в родном, что называется, городе, это пятно даже не на Анну, это на них, ее семью, пятно. Получается, они из дома дочь свою выгнали. Как на улицу (читай - бордель). Неприлично, позор это! И еще я ее там оставила или бросила одну. Тоже, по их мнению, поступила как-то не очень красиво и порядочно. Ну, что сегодня за день такой! Со всех сторон, выходит, что я, как сказал известный политик господин Ч., хотела «сделать, как лучше, а получилось, как всегда»… А день все не кончался. Казалось, что мои слова остановили всю жизнь в доме, все как застыли: из столовой никто не расходился, да и мне что-то спать совсем не хотелось, я только беспрестанно ходила от окна к окну, прислушиваясь и вглядываясь в темноту. Так, присевшей на стул около окна, меня и сморил тяжелый сон.