Бойтесь своих желаний

Проснулась, рассвет еще только-только забрезжил. Дом не то чтобы спал, а как-то затих, потому что поскрипывали половицы на кухне, раздавались какие-то тихие стоны или разговоры. Проходя через столовую, отметила то, чего не было никогда и ни при каких обстоятельствах: остатки на столе вчерашней трапезы. Обычно Прасковья не просто убирала все грязное со стола, но еще и меняла использованную в течение дня скатерть на свежую. Бедные, как же им нелегко! Вышла на крыльцо, накинув на плечи только огромный белый пуховый палантин Анны, чтобы свежий морозный воздух как-то проветрил тяжелую голову. Постояла, поглядела по сторонам. Потом решила немного пройтись. Зарядку что ли сделать? Или пробежаться до соседней усадьбы? Хорошая мысль мне пришла! И, главное, вовремя! В две секунды я была возле памятного особняка. Там, по ранее утоптанной князем полянке кто-то нарезал круги. Пригляделась, спрятавшись из опаски в ветках огромной ели. Да, сам князь Разумовский и метался по полянке, как зверь в клетке. Вдруг резко остановился, потому как заметил приближающуюся к нему маленькую фигурку... Женскую… Ага, я так и думала, что Элис не такая простушка! Идет себе такая вся из себя гордая, уверенная и ничуть не пугливая. Это князь к ней рванул, словно она была его последним спасением. Только тут я заметила, что мороз на улице, и что скрип снега от шагов может заглушать звуки начавшегося разговора. Я даже дышать перестала, стояла, не шелохнувшись, прижавшись к стволу, вся обратившись в слух. - Где документы? – Разумовский схватил Элис за руку. - Где мои деньги? – голос Элис ничуть не был похож на голос забитого несчастного существа. – Отпустите мою руку, мне больно. Она безуспешно дергала плечом. Князь отдернул свою руку, но продолжал с прежним напором: - «Мои»? Это мои деньги! - Ну, тогда это мои документы! – бесстрашно парировала Элис. Князь выхватил из стоявшего на скамейке ящичка пистолет и направил его на девушку. Вместо того, чтобы вскрикнуть, испугаться, она презрительно бросила: - Ну и что теперь? Стреляйте! Тогда документы прямиком попадут на стол Варфоломееву. И пошла от князя по тропинке в лес. - Куда? – взревел Разумовский и двинулся за ней. И действительно «куда»?. Куда она направляется? Ведь денег князь ей не передал. Проследив взглядом дальше по тропинке, я с ужасом увидела скрывавшегося за огромным стволом березы Лассаля. Мне захотелось крикнуть, предупредить ее об опасности, я даже рот раскрыла, но от волнения и долгого стояния на холоде из горла вырвался не крик, а какое-то сипение. Но Элис благополучно миновала Жана, так и не заметив опасности. Зато, когда через секунду с Жаном поравнялся Разумовский, произошло невероятное: Лассаль выскочил из-за дерева как черт из табакерки на тропинку и резким ударом свалил своего патрона на снег. Девушка обернулась на шум, но вместо того, чтобы с криком умчаться от неминуемой смерти, вдруг весело расхохоталась. Я с ужасом смотрела на разыгрывающуюся перед моими глазами сцену… Элис наклонилась над князем, повертела туда-сюда его голову. - Ударь еще раз его покрепче, чтобы уж наверняка. Лассаль занес руку для удара, я в ужасе зажмурилась… - Скорее, - услышала я начальственный голос Элис, открывая снова глаза - поезд в Петербург через полчаса. Они уже возвращались по тропинке опять к особняку князя Разумовского. Элис впереди, Лассаль за ней. - Я должен найти деньги, князь доставал их из тайника перед встречей с вами. На этих словах она резко остановилась. - Деньги, деньги! Ничего кроме денег не видишь перед собой… Мы должны спешить, мне еще документы из тайника забирать. Сейчас сюда набегут люди князя, вызовут полицию. К этому времени мы должны быть уже далеко. Но, видимо, Лассаль все же настоял на своем или не послушался своей начальницы, потому что перед входом в особняк они разделились: Жан вошел в дом, а Элис прошла мимо по дорожке, которая вела на городскую улицу. Вот вам и тихоня! Каким командиром оказалась. Только тут я почувствовала как замерзла: не чувствовала ни рук, ни ног, и меня прямо трясло от холода. Еле-еле переставляя ноги, я доковыляла до дома Мироновых. Прошла сразу на кухню, как самую теплую часть квартиры и обхватила руками огромный самовар, который Прасковья готовилась нести в столовую. Только бы не заболеть! Здесь еще не изобрели антибиотиков, и от пневмонии можно запросто умереть. И кто меня заставлял изображать из себя сыщика! Тоже мне игра «Сыщик, ищи вора». - Позвольте, барышня, я вам чаю налью, - голос Прасковьи был, хоть и не любезным, но все же звучал участием. – Где вы так застудились? - На улицу ходила, - с трудом произнесла я. С трудом, так как подбородок меня не слушался, а зубы выбивали мелкую дробь. - Все у вас с Анечкой какие-то тайны да приключения. Что вам не живется, как людям… Ну, дальше я уже причитания не слушала, так как кухарка поставила передо мной чашку с чаем и плюшки утренней выпечки. У меня даже зубы стучать перестали, и подбородок задвигался с удивительным постоянством. Поев и согревшись, я повеселела и стала размышлять о том, что увидела утром. Первым моим желанием было скорее нестись в полицейский участок и рассказать, кто на самом деле убил князя Разумовского. А то те, наверняка. сейчас думают, что князь вышел стреляться со Штольманом. Ага! Со своими пистолетами и без секундантов. Ладно, о том, как здесь нарушались правила дуэли, я подумаю потом. Может быть, в полиции и сами до этого додумаются. Сейчас надо решить, вот я пришла в участок, что я им скажу, кто я? У меня ни документов, никого и ничего. Никто меня здесь не знает. Даже Мироновы теперь не так ко мне расположены и уже не бросятся ко мне сразу на помощь… Мне надо найти Анну. Только она моя защита. - Прасковья, - попросила я, жалостливо заглянув ей в глаза, - принеси мне что-нибудь из Аничкиных вещей, что потеплее, я пойду к ней в гостиницу. - Знамо дело! Накуролесили, теперь исправлять хотите. Нет ее в гостинице, хозяин уже ходил, справлялся. А барыня плачет. Всю ночь плакала, - выговаривала мне Прасковья, но просьбу исполнила и пальто принесла. - Валенки мои возьмите, они возле двери стоят, - добавила она ворчливо, но я уж и сама увидела и радостно стряхнула с ног полностью промокшие в утреннем приключении домашние туфли. Вот вам философская сентенция о том, что бытие определяет сознание, в действии: сытой, тепло и хорошо одетой мне казалось, что я и Аню встречу за первым же углом, и Штольмана освобожу от застенок, и Увакова опозорю своими разоблачениями, и вообще буду «геройка» со всех сторон. В таком приподнятом состоянии духа я выкатилась на морозную улицу.