Зимний крокус-2, или Что в имени тебе моем?

ХОРТ УФФУР, ВОРОН ПРЕСТОЛА Пушки Фороссы молчали. Таково было высочайшее повеление – никаких громких приветствий. «Тень полуночи», преодолев лабиринт проток и рифов, медленно скользила по столичной гавани. По морю-то привычная к скорости старушка неслась наперегонки с ветром, а сейчас – вон как крадется, и в самом деле, что твоя тень. Впрочем, даже эта осторожная вкрадчивость не лишает старый корабль ни величия, ни ореола опасности. Придет время, и очередной кёорфюрст взойдет на ее палубу. Вновь затрепещет на мачте штандарт, говорящий знающим мореходам, что Северный принц вышел в море – учиться и познавать… Фюрст Айдесс познакомит мальчишку со старым кораблем, научит дарить кровь скрипучим доскам и дышать смолой и солью… И уже навсегда попрощается сам с кораблем Принцев. Будет ходить в море на «Ледяной звезде», средоточии мощи северного флота. Или на «Черной скопе», стремительном морском хищнике, не знающем равных ни в скорости, ни в маневренности. Да любой северный корабль за честь почтет принять на борт Великого Фюрста! Всех их он одевал в крепчайшие и легкие доски, которые дарил ему Лес Белого Безмолвия. Все они полны благодарности будущему властителю Северного Предела. Впрочем, уже практически настоящему. Формальности остались, но суть… суть уже есть. Добытая в тяжелейшем испытании, выстраданная в бою… «Сколько пафоса…» - иронично сощурился Хорт, разглядывая нескольких встречающих, сгрудившихся на пирсе. – «Если уж старика вроде меня тянет на пафос, пиши пропало. Пора садиться за мемуары…» Солнце выпросталось из-за тучи, окатило приближающуюся «Тень» волшебством, на несколько томительных мгновений превращая ее в статуэтку из драгоценного сердолика. Потом сердолик сменился светлым янтарем, янтарь – расплавленным золотом, а потом солнце снова скрылось, напоследок коснувшись лучами стройной (пока еще стройной) женской фигуры, стоявшей на пирсе под охраной двух крепких молодцев из его ведомства. Ребят он подбирал сам – тихих, спокойных, ненадоедливых – и хорошо чувствующих момент. А будущая фюрстэйе ни единым словом ни разу не дала понять, что недовольна охраной. Может, попривыкла за это время? Хорошо бы… Тогда можно будет просто продолжить, и все… и не снимать охраны после окончания этого злосчастного дела. Хорт осторожно обхватил себя рукой. Он помнил, как она смотрела на него. Как прикасалась. Как разговаривала. - Пора в отставку, - тихо, почти не слышно пробормотал он. Видеть ее, чуть не каждый день, слышать голос… и знать, что это чужая женщина. Что она никогда не поцелует его, не полюбит, не… - Хватит, - прошептал он самому себе. – Хватит! И спустился на пирс к остальным. К фюрстэйе, к орссэ Гирассу, к целителям, которых он держал наготове. Потому что… «Надо было ей сказать… почему я, старый дурак, не сказал? Все равно же сейчас увидит… и поймет, что я знал. И смолчал. Да понятно, почему – я боялся ее огорчить, она и так вся на нервах была… но лучше бы сказал….» Сам он сейчас казался себе похожим на старого и щипаного голубя. Не та птичка, не та… не Ворон Престола. Может, и впрямь пора на покой? Определиться с преемником, подать кандидатуру на утверждение совету графов, а там и Фюрсту, ввести будущего Ворона в дела… н-да… Ледяной ветерок забрался под штанину, и Хорт не удержался, кинул взгляд на Роггери. Граф-воздушник стоял неподвижно, взгляд неотрывно следовал за маневрирующей «Тенью полуночи»… Плевать старику на эту пожилую хищницу. Он ждет своего сына. И внимание его приковано к кораблю только потому, что на нем плывет домой раненый мальчишка. Певец Севера. Хорт, несмотря на сдающее сердце, настоял на коротком разговоре с орссэ Гирассом. Уж очень хотелось замолвить словечко за Хассу… во всяком случае, он не мог не попытаться… Гирасс Роггери смерил его непередаваемым взглядом и отстраненно заявил, что он знал, куда отпускает сына, и не питал иллюзий насчет безопасности всех этих… мероприятий. И, разумеется, он не собирается предъявлять никаких претензий старшему той группы, которая смогла вызволить Его Высочество. И вообще Вы, милорд Ворон, уже совсем о ерунде какой-то думаете, вот уж точно, что отдыха Вам не хватает… Не хватает, молча соглашается Хорт. И думается исключительно о ерунде, да… И как же хорошо, что не нужно прятать бедолагу Хассу от гнева беспощадного воздушника и заслонять его своей персоной тоже не требуется… «Тень полуночи» как-то легко и незаметно подобралась к пирсу и тут же сделалась огромной, заслонив горизонт, скалы, полгорода, щекоча тучи потемневшими от времени мачтами. Со скрежетом потерлась бортом о причал, тяжко вздохнула такелажем… и спустила сходни. И еще одни, впритык с первыми. Корабль словно подумал о чем-то, подождал – и осторожно осел в воду, с шумом и пеной вытесняя ее наверх. Морская вода возмущенно зашипела у ног Ее Высочества – и тут же разочарованно уползла обратно в море. Принцесса даже на полшага не отступила. Похоже, просто не заметила, что едва не замочила ног. Матросы закрепили сходни и выстроились по бокам. Потом появились Хасса со своими людьми – они спустились прямиком на пирс и застыли в ожидании. После них… Ворон затаил дыхание. Носилки. Кто на них? Холлэ неподалеку, кажется, оцепенела и совсем перестала дышать. Раненого аккуратно и без лишней тряски спустили с корабля, и Хорт увидел, что это Фесса Роггери. Живой и в сознании. И без летальных угроз… Просто ранен. Ворон покосился на графа Гирасса. Тот, не отрываясь, смотрел на сына, но не делал попыток подойти и обнять. Или что-то еще… Просто стоял. Просто смотрел. Хасса со своими ребятами чуть подались вперед и… склонили головы перед Певцом Севера, прижимая не вынутые из ножен сабли к груди. Почести воинские… старые… так приветствовали тех, кто собой от смерти других заслонял… и не важно, с каким исходом. Да. Все правильно. Так и надо! О! Ооо! Ваше Высочество, какая же Вы… Будущая фюрстэйе Холлэ, урожденная Линдергрэд шагнула вперед и склонила голову в точно таком же поклоне. Разве только оружия у нее не было. Почтила мальчишку, вставшего между отравленной сталью и ее мужем. Ну… молодец, что сказать. Все-таки Айдесс Йэгге – везучий чертов сын, раз нашел себе такую женщину! Хорт вздохнул. Холлэ подняла голову, и взгляд ее, оторвавшийся от носилок с бледным и страдающим Фессой, метнулся к сходням. И… остановился, прикипел… Клинки вылетели из ножен и взвились на головами, приветствуя принца, шатко, но упрямо стоящего на сходнях. Темная повязка немного жутковато перечеркнула светлое пятно лица и волос, движения кёорфюрста неуверенные и откровенно слабые. Но он стоял. Сам. И единственный глаз смотрел перед собой спокойно и чуть-чуть насмешливо – как обычно. Вот он повел рукой – совершенно не похоже на повелительную резкость владыки, но определенно приказ, да. Кто бы сомневался. Клинки опустились, и воины склонились перед принцем… еще не фюрстом, нет… еще не присяга… А потом… Ворон не знал, как Айдессу это удалось. В таком-то состоянии! Просто… просто единый вздох ветра, и целитель Эндерсси, стоявший рядом со своим державным пациентом, чуть не вскрикивает от неожиданности, а принц уже подходит к жене, застывшей не то от ужаса, не то просто боявшейся поверить, что он – вот он… рядом… живой… Встал перед ней, не делая попыток обнять или поцеловать, просто встал и стоит. И смотрит в глаза. И улыбка, едва наметившаяся, сделалась вдруг явственной, нежной и любящей. - Здравствуй, Олэ, теплая моя! А я – вернулся… ХОЛЛЭ Мне никогда не забыть тот день… Часы ожидания прихода корабля тянулись… даже не знаю как. Нету в языке таких слов, да и хорошо, что нет. Как засахарившийся мед – он уже не может течь, хотя еще пытается походить на жидкость. И ты вязнешь в нем… вязнешь… Сколько раз я снова и снова возвращалась к записке, что дал мне Ворон! Всего одна строчка. Несколько слов. И почерк чужой. Буквы порою расплывались перед глазами… я уже знала каждую завитушку, каждую черточку в этом послании… и всё равно перечитывала. Всматривалась. И изо всех сил старалась услышать за чернильными чертами – голос моего Айдесса… Иногда получалось, иногда нет. Корабль ожидался в середине дня. Я проснулась на рассвете, когда небо за окном только начало сереть, встала и некоторое время сидела за столом, сжав руки и подперев ими голову. Сидела, смотрела в окно – и ничего не видела… А потом стала одеваться. И приводить себя в порядок. Тщательно, как никогда раньше. Пусть Айдесс видит, что я достойна его… что не распустилась, не сникла… что у нас с малышом всё хорошо. И что не надо беспокоиться за меня и корить себя за то, что уехал… Ему и так плохо. Нельзя добавлять груза. Наоборот, нужно принять на себя – все, что смогу! И позавтракать тоже нужно, и выпить горячего лито, привезенного из Гезонга – потому что голова болит и мерзостно так, тихо кружится… нельзя показать свою слабость… И ждать того часа, когда должен прийти корабль. «Тень Полуночи». Пусть стелется море шелком у твоих бортов, пусть радостны будут возвращенья домой! Спасибо вам всем, я должница ваша на всю жизнь, капитан. И матросы, и люди Ворона, и Фесса… я всегда буду помнить то, что вы сделали. Граф Роггери коротко и довольно сухо упомянул, что его сын закрыл собой Айдесса от отравленного ножа. Что был ранен, но опасности нет. Смогу ли я когда-нибудь расплатиться за всё то, что ты сделал, Фес? Хотя… разве за такое платят… Просто – я всё для тебя сделаю, если будет нужно, певчая ты птица, лучший друг! Я поехала в порт заранее. Меня почти не удерживали… да и не смогли бы. И там долго стояла, на берегу… Ждала, когда появится точка на горизонте – корабль. Несколько раз мне казалось, что вот она, вот, сейчас… но море оставалось пустым. А потом крошечная точка начала расти… Медленно. Очень медленно. А потом вдруг разом точка развернулась в корабль. Я, наверное, пристрастна. Но всё-таки наши корабли – самые красивые! «Тень Полуночи» летела к родному пирсу, словно не было под днищем корабля воды, а летел он по воздуху, как птица, при помощи немаленьких своих крыльев с синей каймой по краям… «Тень Полуночи», старый друг Айдесса, старый учебный корабль… И всё равно – столько соразмерности и изящества было в его очертаниях! Я смотрела – как будто заново. Как это просто, наверное – есть просто корабли, а есть такой корабль, который привозит домой. И он всегда будет самым лучшим, как старенькая няня, несмотря на морщины… и заплаты на обшивке… Я стояла на пирсе. Я мысленно звала «Тень Полуночи», почти как человека, как друга… звала и молилась. Наверное, это можно назвать молитвой… Лети скорее, корабль… неси людей, влюбленных в тебя и в море. Ведь их ждут на берегу! Их очень ждут… Народу на пирсе было немного. И я даже не знала, рада я этому или нет… Может быть, если бы кругом была толпа, как при возвращении торгового каравана – мне не было бы так тревожно и так тяжело на душе. «Он жив», - повторяла я себе снова и снова. – «Он живой… и всё будет хорошо… Ты же помнишь его послание? Мы будем вместе, а значит, мы победим!» «Прости, что напугал…» Что же было с тобой, любимый? Почему ты прощался? Неужели так больно и так плохо? Одни вопросы – и нет ответов… Если бы я могла отдать свою кровь, как Фесса, чтобы тебе стало лучше! Фесса… Он тоже ранен. И дай боги, чтобы не искалечен! «Холлэ, теплая моя, я жив…» Твои слова, твой голос… Как же страстно я хочу услышать его! А не только вспоминать… Немного поодаль стоял Ворон, граф Уффур, и его люди. На лице графа, словно бы немного осунувшемся, было то же напряженное ожидание, которое владело всеми нами, беспокойство, а еще – глубинная и привычная усталость. Он увидел, что я на него смотрю, и я постаралась улыбнуться графу – тепло, как другу, и благодарно. Я ведь чувствовала, что он готов был прийти ко мне, чтобы принести весть и успокоить – больной, полумертвый, раненый… и ведь пришел! Сразу после сердечного приступа. Было ли тут что-то, кроме уважения и чувства долга? Наверное. Женщина не может такого не чувствовать. Но мы оба, не сговариваясь, решили, что я ничего не вижу… а он ничего такого не проявляет. Живите, граф… Берегите себя. Я не хочу, чтобы вам было больно, потому что я поняла, что даже грозный глава службы безопасности может быть верным другом! И снова я всматривалась в растущий силуэт корабля. Торопила… и боялась торопить в то же время… Граф Роггери подошел и встал невдалеке – на расстоянии оклика, ровно так, чтобы не быть навязчивым – но прийти на помощь, если вдруг я захочу позвать. Он попытался улыбнуться мне – старательно растянул губы. Но получилось не очень – глаза горели тревожным, больным огнем. Он тревожился за сына. Внезапно я подумала, что и сама, наверное, выгляжу так же, как граф - и постаралась подумать о хорошем… только о хорошем… нельзя, чтобы другие видели мой страх, нерешительность – и тем более нельзя, чтобы это увидел Айдесс! Я жду… и нет места неуверенности и мыслям о беде… я сильная. Должна быть сильной. Я представила себе улыбку Айдесса – радостную, открытую, такую распахнуто-мальчишескую… и как же страшно стало мне на миг, что я могла бы не увидеть ее больше! «Не смей! Он здесь… он скоро будет здесь… он возвращается… Стоять прямо, Холлэ! Ты должна быть его достойна!» Луч солнца на несколько мгновений выглянул из-за облака и уперся в парус корабля. Тот вспыхнул лазурью, а затем я даже не увидела – почувствовала, как солнце осветило флаг Айдесса Йэгге. Будущего фюрста. - Добрый знак, - тихо, себе под нос, пробормотал граф Роггери, и столько в этой короткой фразе прозвучало отчаянной надежды, что по ней одной можно было бы сказать, как любит и ждет отец своего сына. Так же, как и я… Как мы вдвоем. Слышишь, малыш? Твой отец скоро вернется. Мы будем вместе, мы всё преодолеем! «Холлэ, теплая моя…» Твой голос – я слышу его. Любимый… Как же я хочу согреть тебя! Залечить раны, унести боль, заслонить от беды… А корабль был уже совсем рядом. Тихо и величаво он направлялся ко мне… полететь бы навстречу! Как чайка… Борт прижался к пирсу – мне показалось это похожим на дружеское рукопожатие, на жесткое, мужское объятие двух солдат. Всё! Айдесс здесь… Скорей же… Спускают сходни… люди… я их и не знаю почти…я должна узнать, имена тех, кто был рядом, кто спасал моего мужа… потом. Не сейчас. Спустились матросы… Еще кто-то… Люди… Чужие люди… У меня внезапно поплыло перед глазами. Наверное, я слишком короткий срок задала себе… И сейчас силы вдруг кончились – а я не видела Айдесса! Его не было… Я снова и снова переводила взгляд с матросов на людей графа Уффура… и ведь стучало у меня в голове, что надо потерпеть, что не может быть Айдесса среди спустившихся, среди устанавливающих сходни… не может… Он ранен… ранен… Жив ли?! «Стоять!» Кажется, я прошептала это вслух. «Он здесь! Он не должен увидеть страха… Никто не должен… Потому что ты опозоришь его – будущая фюрстейе! Стыдись! Ты не должна…» Я выпрямилась еще больше – и уставилась почти невидящими глазами на флаг… флаг Айдесса, он чуть трепетал на ветру… Айдесс жив и он на корабле – вот о чем говорил этот флаг, и мне на долю мгновения даже показалось, что легкое дуновение, развевающее флаг, коснулось щеки. И я не шелохнулась… хотя больше всего на свете хотелось мне, схватившись руками за голову, нестись на корабль вверх по сходням, - если бы хватило сил… или просто упасть тут же на колени и заплакать, громко и неудержимо… Нельзя. И я не шелохнулась. Но когда, медленно и почти торжественно, вниз по сходням поплыли носилки, я почувствовала, как перехватило горло – как будто сжал его кто-то сильной рукой. Носилки! А на них… Я всё-таки смогла вглядеться. Русые волосы – у Айдесса светлее… тонкие черты… Фесса. Это был Фес, и даже на расстоянии я видела, что лицо его осунулось, и бедный певец стал похож на собственного младшего брата. Которого у него, к слову, нет… Он всегда относился к Айдессу как к брату. Но только старшему. Мне отчаянно хотелось, чтобы Фес посмотрел на меня – ведь по его взгляду я пойму, как там Айдесс, как мой любимый… и может быть, смогу показать, как я благодарна ему… Хотя Фес и так это знает. И не благодарности ради он заслонил собой моего мужа – он просто не мог иначе, так же, как и тогда, в Линдари… Но Фес недвижимо лежал на носилках и смотрел в небо, он не видел меня – и не знаю, видел ли что-нибудь вообще, бедняга… Четким и скупым движением, как будто репетировали это несколько раз, люди Ворона сделали шаг вперед и отдали воинский салют – как встарь… я только в книжке такое видела, и не знала даже, что это бывает не только на войне! Но если не только на войне – тогда и я могу. Разве я не имею права? И я тоже шагнула вперед и так же склонила голову. Ведь не нужна война, чтобы совершить подвиг. А подвиг оценить может и женщина! Я оторвала взгляд от Феса – и застыла, сжав руки в перчатках в кулаки. На сходнях стоял Айдесс. Каких сил мне стоило не кинуться, не полететь к нему, не закричать?! Я не знаю и по сей день… Темная повязка перечеркивала надвое любимое лицо, делая его новым и почти чужим и закрывая левый глаз. А правый - смотрел перед собой… в толпу… а потом остановился на мне. Я почти не видела взлетевших вверх клинков и даже ответного жеста Айдесса – я видела только его взгляд и каким-то неведомым образом чувствовала, что ему больно и плохо… а еще - что он победил и знает это! А значит, всё будет хорошо! Будет! Будет… А потом – произошло невероятное. Дуновение воздуха на короткое мгновение стало почти осязаемым, коснулось щеки и волос, как будто погладив теплой дружеской рукой, я подалась вперед – и вот он, стоит прямо передо мной, мой муж… стоит прямо, хотя я вижу, что ему трудно. Но он – перенесся! Ветер перенес его ко мне… Ты воистину любимый Друг Ветра, мой родной – потому что я даже не знала, что такое возможно! - Здравствуй, Олэ, теплая моя! А я – вернулся… Я люблю тебя, мой хороший. Я не смогла бы жить без тебя. Мне пришлось бы… но я не была бы живой… Но вслух я сказала: - Я ждала… мы ждали тебя. Я знала, что ты вернешься, мой фюрст! * * * Остался позади этот день – такой радостный и такой трагичный… Не знаю, чего было больше, хотя… конечно же, радости! И облегчения! Просто… я снова и снова ловила себя на горьких мыслях – за что, почему это случилось с Айдессом, с нами? Я же знала, какой он добрый, мой родной, как он не может никого обидеть походя, просто так, из-за плохого настроения или из-за бестактности… Никогда! За все те годы, что я знала Айдесса, он никого не обидел… да он просто не мог. Он мог бы казнить преступника. Убить оскорбившего… особенно того, кто оскорбил бы меня. Но ранить пренебрежением, высокомерием, грубостью – никогда! Столько боли… Я несколько раз возвращалась к этой мысли – КАК это произошло? Но не могла… перехватывало дыхание, слезы жгли глаза, а еще - я даже с некоторым удивлением поймала себя на таком сильном чувстве ненависти, что, кажется, очутись я там – кинулась бы на этих кхамалов, как дикая кошка, сама стараясь выцарапать глаза и перекусить жилы на шее… А потом я твердила себе: «Нельзя. Он живой. Не гневи Богов, Холлэ…» Не гневи богов. Он вернулся. Он поправится... Он живой! Я не спрашивала, больно ли ему. Я и так это знала. Зачем спрашивать? Глупо и жестоко... Я не кидалась на шею и не обнимала Айдесса. Видно было, что он держится прямо только за счет силы воли - и еще наверняка боится огорчить и напугать меня. И насколько еще хватит его сил?! А подставить ему плечо - на виду у всех! - я тоже не могла... Нельзя было лишать его даже части добытой с таким трудом победы. Поэтому я только положила руки на грудь Айдесса - легко, едва касаясь. Кажется, сердце пропустило удар - потому что было очень больно. От нежности, от сострадания - и невозможности вернуть все назад, защитить его, избавить от беды! Мы можем только ждать.. Я старалась этим коротким прикосновением хоть в малой степени помочь своей слабой целительской магией. Просто - придать сил. Хотя бы так. А мой любимый смотрел на меня... и улыбался. Мальчишеской, победной улыбкой. * * * Весь день я вспоминала потом какими-то кусками. И даже не знаю толком, в каком порядке всё происходило и что я делала в промежутках между этими картинами… Картина первая – мы с Айдессом сидим в экипаже, там же Ворон и какой-то еще смутно знакомый человек, кажется, я видела его на пирсе… Айдесс называет его – Сай… Я даже не помню его лица. Я смотрю на мужа, и даже не помню лица Сая… Я держу Айдесса за руку. Горло саднит от невыплаканных слез, а глаза сухи, и в них словно песку насыпали… Больше всего на свете я боюсь выпустить руку Айдесса, чтобы он не исчез, чтобы не оказалось, что его возвращение мне пригрезилось… И он сжимает мои пальцы в ответ. Айдесс дышит с трудом и неровно… Старается скрыть это – и улыбается мне. А я вдруг ясно понимаю, что теперь он всегда будет смотреть на меня только одним глазом. Что второго глаза больше нет… Понимаю так ясно, как будто мне сказали об этом. Больно! Как же больно… и какую страшную боль испытал он, мой любимый, сколько он вынес! Я и не знала, что умею так ненавидеть! Вы хотели войны? Вы ее получите… … Айдесс остается с Саем и другими целителями, приехавшими во дворец… Я выхожу из комнаты, потому что вижу просящий взгляд моего мужа – и понимаю, что он не хочет показаться слабым передо мной. Чего мне это стоит – уйти сейчас, кто бы знал! Собственно, я ухожу совсем недалеко – только так, чтобы не слышать стона, если… если ему опять сделают больно… Я могла бы сесть в кресло и поближе, и, может быть, даже услышать часть из того, что происходит за дверью – но это было бы нечестно. Айдесс Йэгге знает, что так я не поступлю. И я не могу обмануть его доверия… …А теперь мы наконец вдвоем, мой муж полусидит-полулежит в кровати, опираясь на высокие удобные подушки. Я с трудом удерживаюсь, чтобы не кормить его с ложечки – прежде всего потому, что боюсь: ему будет неловко, это подчеркнет его слабость… Нельзя… И я просто придвигаюсь близко-близко, и кладу ему самые вкусные кусочки, и поддерживаю тарелку, чтобы ему было легче… и глажу его по голове, даже не сразу осознав этот жест и не поняв, что по лицу текут слезы… - Не плачь, - Айдесс неловко отер мне ладонью щеку. – Пожалуйста. А то мне сразу кажется, что все ужасно и непоправимо. А на самом деле все же чудесно. Я жив, и ты со мной, и Фес тоже живой… - Да! Ты прав. Прости. Я просто… устала… Что ты хочешь от беременной женщины! - Чтобы эта самая беременная женщина была счастлива, - улыбнулся он в ответ. – Ну или хотя бы не плакала так… горько. А еще… можешь потренироваться на мне и покормить с ложечки – думаю, потом наше дитя оценит твое мастерство. И подмигнул. Одним глазом. - Правда? Тебе не будет неприятно? – обрадовалась я. – Я не буду больше плакать! Ты не обращай внимания. Мы вместе, мой хороший! … И первая ложка нежной заливной рыбы отправилась в путь. Вчера я специально проследила, чтобы всё было как надо, положили все специи и травы – блюдо готовилось долго. - Олэ, теплая моя, уж поверь мне, я теперь очень хорошо отличаю, что такое «неприятно». Когда любимая жена кормит собственноручно меня, балбеса такого, всяким вкусным и замечательным – это даже отдаленно не похоже на настоящее «неприятно». Уж я-то знаю! Меня кольнуло где-то в середине груди. Его пытали. А я тут со своими глупостями… Но я нашла силы, улыбнулась и сказала: - Ну вот и хорошо. Потому что мне очень хочется за тобой поухаживать. И еще прижаться к тебе… вот так… Боги, как я боялась сделать ему больно! Сай сказал, что у Айдесса сломаны ребра… И я не могла даже обнять его так, как хотелось бы. - О! и так тоже! – счастливый вздох был мне ответом. – Ох, как же я соскучился по тебе! А вообще… ложись рядом просто. Дай мне почувствовать тебя наконец-то! Ведь был момент слабости… был… и не один… я не верил уже, что увижу тебя… А ты – вот она, настоящая, живая – рядом со мной, обормотом. Разве же не чудо? И он осторожно попытался обнять меня сам. - Поцелуй меня, любимая. И не думай о плохом. - Не думаю… Я и не думала. Я очень старалась, - призналась я тихо-тихо. И прильнула к нему – осторожно, чтобы ему было удобнее… чтобы он мог спокойно лежать, милый, бедный мой мальчик… поцеловала искалеченное лицо… и опять, и еще раз… прильнула к губам, вдыхая такой родной, единственный запах тела и волос и чувствуя, как сердце заходится от нежности. - Я верила, что ты победишь и вернешься! – прошептала я. – Ты даже сам не знаешь, какой ты сильный и стойкий… Ты лучше всех, родной мой. И это – правда! - Это потому, что у такой замечательной женщины все должно быть самым достойным! – с нежной усмешкой прошептал он, утыкаясь носом в мою щеку. – В том числе и я. Правильно? - Конечно, правильно! Но ты не забывай всё-таки. Никогда не забывай, что ты самый лучший… Наш папа самый отважный, - прошептала я тихо-тихо свой маленький секрет. - Бедная моя, Олэ, как же я тебя напугал! – виновато прошептал Айдесс, осторожно прижимая меня к себе. – Простишь ли? - Мне не за что прощать тебя, милый! Не за что! Ведь тебе было во сто крат хуже... а ты всё равно выстоял... Я целовала его лицо, плечи, волосы, стараясь впитать в себя родной запах, слиться, раствориться в нем... Почувствовать еще раз и телом и душой: он живой, здесь, рядом со мной. Он живой и никуда уже не исчезнет. Целовала – и одновременно старалась касаться легко-легко, не потревожив ран и ушибов. Только бы не сделать больно... - А знаешь, - сказал вдруг Айдесс, положив голову мне на колени и блаженно прикрыв глаза. – Я теперь почти не чувствую холода… то есть чувствую, но… нет такого неприятия, как раньше. - Но ведь ты же теперь Сын Снегов! Наверное, так и должно быть? Это же здорово! - Да… но очень странно и непривычно. Ощущать эту землю как… что-то необыкновенно родное… свое… Я сейчас даже думаю, что это… может быть… похоже чем-то на ваши ощущения. Я имею в виду женщин, когда они дитя вынашивают. Айдесс смутился и даже покраснел. - То есть… я, конечно, на самом деле не знаю, как это у вас на самом деле, но вот почему-то так кажется. Я погладила его по голове: - А ты разговариваешь с ним… то есть с ней, с нашей землей? - Редко. Если честно, я побаиваюсь… отвлеку еще от чего-то важного ненароком, - он улыбнулся. – Я же недавно стал Сыном Снегов, Олэ, я еще не научился. - Научишься! Ты же упорный! Еще бы не упорный! Я ведь слышала краем уха об огромном и почти неуправляемом даре племянника фюрста. Якобы кто-то даже боялся, что не сможет он с ним совладать и придется запечатывать магию… Всё он смог. И выстоял. - Если ты действительно чувствуешь похоже… Как мать ребенка, - чуть смутилась я, - то это – такое счастье! А еще страшно… правда страшно. Я понимаю тебя. Мы в ответе за них… Не совсем внятно, быть может, я выразилась, но Айдесс понял. - Да. Ты – понимаешь… Это тяжелое счастье, и ответственность. И – да, страшно, - Айдесс приоткрыл глаз и внимательно посмотрел на меня снизу вверх. – Тебя тут не обижали, пока я… пока меня не было? - Ну что ты! Меня берегли, как драгоценность! Даже слишком… хотя, наверное, это правильно, так и надо… А еще Ворон, граф Уффур… тронул меня очень. Когда я ждала вестей от тебя – он пришел, хотя ему до этого плохо было с сердцем. Пусть целитель займется им, ты проследи! И отдохнуть ему надо. Хотя я понимаю, что не то сейчас время… Война, Айдесс? - Ммм… может быть, - не стал отрицать он. – Если я сейчас совсем закрою на это глаза, меня не поймут наши же люди. Но не с Гезонгом, нет… Вот кажется мне, что не все тут так просто… А вот Кхамла – идеальный противник сейчас… и зло выместить можно, и люди утешатся, и… потерь будет не очень много, я думаю. В идеале все должно пройти вообще без потерь. И приятно осознавать, что я буду в своем праве. Силой получить правящие Имена – это вам не приграничная провокация… Тут все ветры на моей стороне будут. - Они хотели получить твои Имена?! Так вот почему его мучили… Я думала, что это покушение, или похищение с целью шантажа… То, что сказал мне недавно Айдесс про ощущение родной земли – да это ведь почти как родного ребенка отдать… какиму-то работорговцу, в Пайжаре! - Ну да… а для чего еще такое можно организовать? Похищение принцев – это не очень-то выгодное мероприятие… не настолько, как кажется на первый взгляд… - он вздохнул. – И ведь момент-то какой выбрали… как раз, когда я заполучил самое важное из Имен. - И там, где ты не мог защититься магией… - тихо закончила я. А потом глубоко вздохнула и добавила: - Как жаль мне сейчас, что я не могу пойти на войну! Это был детский порыв, конечно… Но я никогда еще не чувствовала такой ненависти! И я спросила тихо: - Их убили, Айдесс? - Не всех, - Айдесс усмехнулся. – Одного оставили…. А что, хочешь дать ему в нос? В принципе, нет ничего невозможного, пусть только с ним сначала Ворон наш поиграется… Если этот наш соседушка выживет, то отдам тебе. Видишь, какой я рачительный? Все в дом, все жене! И тихонько рассмеялся, забираясь ко мне на колени поглубже. - Хочу… И в нос, и… пониже. Я понимаю, что мне не подобает… Но надеюсь, что Ворон не станет его щадить! - Ворон связан целесообразностью, - Айдесс подмигнул мне единственным глазом. – Если будет нужно для дела, он с этого кхамала пылинки сдувать станет. Но если не нужно… беречь его Ворону вряд ли захочется. - Ненавижу! – сказала я. – За тебя. За нашу страну. За то, что они собирались с ней сделать! - Тшшш… не надо, Олэ, - он тихонько приложил палец к моим губам. – Оставь это грубиянам и солдафонам, хорошо? - Прости, милый, - я поцеловала его руку. – Но тебя я им никогда не прощу… Никогда. - И мне их нисколько не жалко, - широко улыбнулся мне Айдесс и потерся щекой о мой живот. – И вообще, мне важно, чтобы ты на меня не сердилась. А остальные пусть сами как хотят… - Разве я могу на тебя сердиться?! За что, мой любимый? - Ну… не знаю… Вы, женщины, народ изобретательный, неужто не нашла бы? – он лукаво сощурился, но потом посерьезнел. – Просто… я знаю, что ты сейчас не сердишься. И это и есть мое счастье. Быть рядом с тобой, чувствовать тебя… и знать, что я не обидел тебя.