***
Мой дорогой Чарльз, Я никогда не пойму того восхищения, которое вызывает у западного общества праздник, посвященный малоизвестному одержимому крестьянскими свадьбами епископу из Терни. И тем более не понимаю, при чем здесь цветная бумага и розовые блестки. Путто — крылатый ребенок, которого все путают с Эротом — в культуре Ренессанса символизирует предвестие божественного духа, а отнюдь не служит оправданием для неумеренного поедания шоколада перед сном. Как ты мог догадаться, вся школа просто помешалась. Мальчики слоняются по коридорам и обсуждают друг с другом шансы на свидание с той или иной девочкой. Те, в свою очередь, с хихиканьем носятся повсюду, оставляя за собой следы из блесток и обрывки кружев. Мадам Ганьон поддерживает эту суматоху (типично французское отношение!) и угрожает закатить такой праздничный пир, что столы не выдержат. С неохотой признаюсь (особенно в свете всего вышесказанного), что я тоже жду этого дня. Кажется, их радостное ожидание отчасти передается мне. Джин даже сказала, что я стал меньше похож на акулу, когда улыбаюсь, а Ороро предложила мне прийти на праздник в розовой рубашке и с цветком в петлице, взамен пообещав, что будет разговаривать с остальными учениками и начнет читать самостоятельно. Думаю, ты бы одобрил ее талант к манипулированию, друг мой. С другой стороны, еще неизвестно, кто из нас двоих отделался легче. Ей пришлось преодолеть один из своих барьеров и прочесть "Рождество Короля Джона" перед Скоттом и Алексом, а мне нужно будет всего лишь носить цветок. Я попрошу Яноша, чтобы он срезал один и для тебя. С Днем святого Валентина, Эрик.***
Сенатор Уоррен Уорингтон II ясно дал понять, что его сын — особенный. Он долго говорил про интеллект, ценность и уникальную природу Уоррена Уорингтона III, мать мальчика кивала на каждом слове и периодически умудрялась вставить парочку от себя, чтобы дополнить пространные объяснения сенатора. Уоррен Уорингтон III, невысокий юноша в толстой куртке, выглядел скучающим и разочарованным, и Эрик разделял его чувства. Встреча затянулась намного дольше, чем он ожидал — родители желали осмотреть каждый закоулок школы и каждый учебник. Азазель предусмотрительно скрылся в своем кабинете, Хэнка не было видно со вчерашнего вечера и пока все шло гладко, но Эрик привык ожидать худшего. В рекламе школы не было сказано, что она предназначена исключительно для мутантов, и Эрику часто приходилось сталкиваться с родителями, которые просто желали отдать свое драгоценное чадо в престижное учебное заведение. В большинстве случаев хватало вежливого письма, чтобы отделаться от них, но некоторым удавалось настоять на личной встрече. Этих, впрочем, обычно отпугивал специфический набор изучаемых предметов. Но Уорингтонов этот вопрос, похоже, не заботил. Эрику казалось, что они пытаются что-то ему сказать, в той неловкой скрытной манере, с которой американцы обычно говорят на щекотливые темы. Но он никак не мог понять, что именно у них на уме. Мадам Ганьон принесла на подносе ланч для посетителей. Эрик благодарно кивнул ей, на что она ответила предупреждающим взглядом — все еще опасалась, что он не сдержится и сотворит с чайными ложками что-нибудь ужасное. Уоррен-младший сидел рядом с отцом, все еще кутаясь в куртку и сильно сутулясь. Миссис Уорингтон нервно теребила перчатки. Сенатор продолжал свою пространную речь о том, как сильно необходимо хорошее образование для его уникального мальчика. Эрик уже потерял надежду избавиться от них. Хэнк Маккой приоткрыл дверь и заглянул в кабинет. — Привет, Эрик, я вчера собирался передать тебе эти чертежи, но всю ночь провозился с Церебро и... Он замер, увидев в комнате чужаков, уставившихся на него во все глаза. Эрик уже начал прикидывать масштабы катастрофы, но его мысли прервала миссис Уорингтон: — О, слава Богу, — выдохнула она и разразилась рыданиями. Сенатор Уорингтон вскочил со своего места и сгреб лапу Хэнка в энергичном рукопожатии. — Рад знакомству, молодой человек, очень рад! Я — сенатор Уоррен Уорингтон II. Хэнк осторожно высвободился из крепкой хватки сенатора. — Доктор Генри Маккой, к вашим услугам, — представился он. — Я преподаю здесь математику, физику и еще некоторые предметы. Сенатор рассмеялся с явным облегчением. — Отлично, просто отлично! Очевидно, вы не теряете времени зря — эти чертежи выглядят чертовски сложными, — он обернулся к Эрику и одобрительно кивнул. — Я рад знать, что ваша школа располагает столь высококвалифицированным персоналом. Миссис Уорингтон, все еще всхлипывая, утирала слезы носовым платком. Эрик оглядел присутствующих и решил окончательно прояснить ситуацию: — Вижу, вы обрадованы присутствием здесь доктора Маккоя. Честно говоря, я ожидал несколько другой реакции. — Именно поэтому мы и пришли сюда, герр Леншерр, — ответил сенатор. — Скажем так, вопрос мутации имеет значение для нашей семьи. Уоррен, будь любезен, покажи директору, почему мы здесь. Уоррен-младший с беспокойством взглянул на мать и стащил куртку. Со вздохом облегчения он выпрямился, расправив плечи, и продемонстрировал огромные снежно-белые крылья. Хэнк тут же схватил ручку и блокнот и принялся делать заметки, бормоча что-то о плотности костной ткани и коэффициенте размаха к ширине. Эрик удивленно приподнял брови. — Должно быть, такую мутацию было нелегко скрывать от всех, особенно учитывая ваше положение. Сенатор угрюмо кивнул. — Да, это было трудно для всех нас, особенно для Уоррена. Мне пришлось прекратить всякие контакты с собственным братом после того, как он предложил отправить моего мальчика, понимаете... — К доктору, папа, — сказал Уоррен, решительно перебивая отца. — Дядя Кит хотел, чтобы врачи отрезали мои крылья. Или чтобы меня заперли в правительственной лаборатории до конца моих дней. Эрик задумался. Горстка скрепок медленно поднялась в воздух, вращаясь вокруг него. Юный мутант впервые взглянул на него прямо, с нескрываемым интересом. — Полагаю, вы отказались рассмотреть предложение вашего брата? — спросил Эрик. — Кем бы я был, если бы согласился? Как можно отказаться от собственного сына? — горячо возразил сенатор Уорингтон. — Очень многие люди так бы и поступили. Вообще-то, многие поступают гораздо хуже, — Эрик взглянул в окно, на лужайку, где под присмотром Алекса и Яноша тренировались некоторые воспитанники. Сенатор скрестил на груди руки и гордо вздернул подбородок. — Другие — может быть. Но мы — Уорингтоны. К тому же, взгляните на него: разве это недостаток? В вооруженных силах, к примеру, это послужило бы значительным тактическим преимуществом. Но я рад, что вы задали этот вопрос. Это показывает, что ваши намерения серьезны, и что вы ставите безопасность детей превыше всего. — Без сомнения, — ответил Эрик. — Ни один ребенок не должен расти в страхе, скрывая, кто он есть и боясь того, что с ним сделают окружающие за то, что он отличается от них. Лицо Уорингтона не дрогнуло, но Эрик заметил, как изменился его взгляд, как он с любопытством оглядел Эрика, оценивая акцент, примерный возраст и манеру держаться. — Прошу простить мне это замечание, но вы явно судите по собственному опыту, — заключил сенатор. Эрик кивнул и машинально потер левое предплечье — то место, где был вытатуирован его лагерный номер. Сенатор заметил этот жест, но ничего не сказал. Миссис Уорингтон, наконец, полностью успокоившаяся, приобняла сына и погладила его по голове. — Я всегда знала, что он мой ангел. И когда появились крылья, это стало для меня знаком свыше. Будто сам Бог подтвердил мои мысли, — она улыбнулась и поцеловала сына в щеку. Уоррен-младший покраснел от смущения и поднял крылья, закрывая лицо. Эрик на мгновение застыл, внезапно услышав эхо прошлого. Юный мутант и его мать в кабинете перед столом человека, наделенного властью. Но выбор должен сделать Уоррен, и никто другой. В этот раз все должно быть правильно. Поднос поднялся в воздух, медленно пролетел по комнате и застыл перед удивленными Уорингтонами. Хэнк ухмыльнулся и пробормотал себе под нос: — Выпендрежник. Продолжая удерживать поднос в воздухе, Эрик встал из-за стола, подошел к мальчику и предложил ему печенье и чай. Уоррен, все еще смущенный, принял угощение. — Что ж, мнение твоих родителей мы узнали. А что думаешь ты сам? Как видишь, здесь ты не один такой, — Эрик плавным жестом опустил поднос на ближайший стол. — Да, сэр, я вижу. Вряд ли мне были бы рады в обычной школе. Думаю, это место для меня в самый раз, — взволнованно сказал Уоррен. Миссис Уоррингтон снова погладила его по голове. — Милый, решение принимает герр Леншерр. В конце концов, количество мест ограничено, да и учебная программа довольно сложна. Эрик широко улыбнулся — так, как редко позволял себе улыбаться. — Мадам Уорингтон, будьте уверены, если ваш сын хочет здесь учиться, мы найдем для него место. Мальчик счастливо засмеялся, его крылья затрепетали. В коридоре напротив открытой двери стояли Джин, Скотт и Ороро, с любопытством заглядывая внутрь и взволнованно перешептываясь. Кажется, они готовили для Уоррена собственную экскурсию по школе. Сенатор Уорингтон рассыпался в словах благодарности и обещаниях поддержки, его жена уже рассказывала Хэнку о том, как она преподнесет своим "жутким, на самом деле, просто ужасным" коллегам из Родительского Совета новость о том, в какой престижной школе учится ее мальчик. Уоррен стоял в стороне и пытался пригладить перья на левом крыле. Эрик чувствовал себя победителем, будто он разрушил стены Иерихона голыми руками и вошел в город под пение труб.***
Я не решусь давать совет, Не стану возражать, И у меня привычки нет Кого-то принуждать, Намек за грубость не сочти, Я вовсе не такой, — Там тигр рыщет позади, Он за твоей спиной. ~ Р. Бисли Вестчестер, Институт Ксавье. Март. Кажется, твоя фантазия относительно названий начинает иссякать, но я понимаю, ты очень занят, мой дорогой друг. Я лишь надеюсь, что у тебя останется время для меня. Алекс явно что-то затевал. Вообще-то, Алекс всегда выглядел так, будто что-то затевал, но в этот раз казалось, что он затеял что-то серьезное. Он проводил большую часть времени где-то снаружи, разъезжая по округе на жуткого вида мотоцикле, который обнаружил в гараже под кучей брезента и уговорил Хэнка помочь ему с починкой этого монстра. Способ уговоров он выбрал весьма эффективный — Эрик как-то застал их обоих в гараже. Алекс без рубашки, перепачканный в мазуте, сидел на верстаке, запустив руки в гриву Хэнка и закинув ноги ему на талию. В тот же день они явились к обеду вместе. Алекс тщетно пытался прикрыть яркий засос на шее, а Хэнк что-то неловко пробормотал о наблюдении за экспериментом и быстро сбежал в лабораторию, прихватив тарелку с сэндвичами. И хотя в целом Эрик был рад за них, все это немного раздражало. Алекс это видел и явно пытался отвлечь его любыми средствами. К сожалению, чувство такта у него было как развито примерно так же, как у экскаватора. В пятницу после полудня Алекс наконец сделал свой ход. Он приоткрыл дверь в кабинет и просунул в проем свою лохматую голову. Эрик оторвался от проверки тестов по немецкой грамматике и вопросительно приподнял бровь. — Эй, босс, ты там сильно занят? Сможешь прерваться на пару часов? — спросил Алекс. — Думаю, да, — Эрик невесело усмехнулся, — Не могу больше смотреть на зверства, сотворенные с моим родным языком. Пожалуй, небольшой перерыв мне не повредит. — Отлично! Тогда надевай костюм, нам нужно кое-куда съездить, — Алекс помахал в воздухе рукой, игнорируя направленный на него хмурый взгляд. — Я серьезно, оденься поприличнее. Никаких черных водолазок и прочего битниковского барахла. Эрик осознал, что забыл спросить, куда именно они направляются, когда уже завязывал галстук, стоя перед зеркалом. Алекс снова просунулся в дверь и внимательно осмотрел его с головы до ног, одобрительно цокнув языком. — У нас что, очередная встреча с родителями? Я рассчитывал вернуться к ужину. — Увидишь на месте. Поторопись, нас ждут, — ответил Алекс и скрылся. Поездка через пригород прошла спокойно. Оба молчали, Алекс сосредоточился на дороге, Эрик смотрел в окно на идиллические пригородные пейзажи, слегка подпорченные осевшими грязными сугробами. Ему вспомнилось, как они с Чарльзом вот так же, вдвоем, объездили полстраны. Тогда это было весело, сейчас же воспоминание вызывало горечь. Эрик стиснул зубы. После указателя на Махопак Алекс сбросил скорость и свернул налево, сверившись с бумажкой, явно выискивая конкретный адрес. Эрик внимательно смотрел по сторонам, надеясь, что вид здания подскажет ему, какова все-таки цель их поездки. Наконец они остановились у невзрачного белого строения, расположенного неподалеку от парковки. Рядом толпилась группка людей. — Может, все-таки скажешь мне, зачем мы здесь? — не выдержал Эрик. — Добро пожаловать в церковь Бет Шалом, — самодовольно ухмыльнулся Алекс, вылезая из машины и открывая Эрику дверь. — Они вроде как ждут тебя. — Что? Как ты?.. — Ну, я разузнал кое-что. Нашел их адрес в телефонной книге, съездил сюда на прошлой неделе, чтобы осмотреть место и спросить, когда они проводят службы. Не то чтобы я разбираюсь во всех этих штуках, но я, знаешь, решил, что тебе неплохо было бы снова прикоснуться к корням, наладить связь со своим народом, что-то в этом духе. Так что давай, вылезай и поздоровайся с миссис Коэн. Она тут вроде как глава местной женской общины. Эрик замер в недоумении и не сдвинулся с места. Алекс легонько подтолкнул его в спину, широко улыбаясь. — Да ладно, не съедят же они тебя. Это просто милые женщины, что-то типа еврейской версии Сестер Милосердия. Вероятно, на лице Эрика все еще было написано сомнение, потому что Алекс вздохнул и покачал головой. Он что-то протянул ему — Эрик с удивлением узнал в предмете ермолку, очевидно, связанную вручную из ниток неуловимо знакомого синего цвета. — Вот, это Рейвен сделала для тебя, а Ороро и Джин вышили на ней всякие узоры. Слушай, ну иди уже. Я ведь рассказал им про тебя, — он понизил голос. — "Знаете, мой дружище Эрик, он в детстве попал в концлагерь, жуть как грустно, и он вроде как немного запутался в себе". Кажется, они вообразили тебя кем-то вроде беспризорника, которому нужен хороший обед, Бог и любящая община. Ну, ты знаешь, соблюдать шаббат и все такое. Эрик сжал ермолку в руке и уже открыл рот, чтобы сказать что-нибудь такое, о чем он, вероятно, потом бы пожалел, но его перебила невысокая пожилая дама, стремительно приближавшаяся к ним от входа. — Ох, вы должно быть тот самый бедный юноша, о котором говорил Алекс. Он сказал, что вы не разговаривали с Богом с того самого дня, как ваша мама умерла. Это так печально! Небольшая группа женщин столпилась вокруг него, всячески выражая участие и сожаление. Все они были неуловимо похожи друг на друга: седые кудряшки, ожерелья и серьги из крупного жемчуга, норковые шубы. Одна из них погладила его по руке. — Теперь, молодой человек, вы в хороших руках. И мы рады принять в своей общине руководителя такой респектабельной школы. Ее перебила вторая: — Ох, как жаль, что Эстер сегодня пришлось уехать, а она так хотела встретить вас. Вот ее визитка, позвоните ей как только сможете, она ведь просто не переживет, если не познакомится с вами! Алекс потрепал его по плечу. — Ладно, босс, я пока отлучусь по делам. Заберу тебя через два часа. Развлекайся тут, — он вернулся в машину и завел двигатель. Эрик последовал за толпой женщин, содрогаясь от ощущения слишком высокой концентрации драгоценных металлов вокруг него. Алекс сдержал слово и вернулся ровно через два часа. На обратном пути они снова молчали. Алекс мычал себе под нос какую-то мелодию, Эрик пытался выбросить из головы ворох ненужных имен, адресов и лиц. Ладонь онемела от многочисленных рукопожатий, в голове крутились обрывки разговоров на языке, которого он не слышал много лет и искренне считал, что забыл полностью. Вестчестер и его обитатели, кажется, задались целью найти все, что он скрывал из чувства страха и стыда, и вытащить это на свет, как некое потерянное сокровище. Это был очень странный опыт. Они вернулись уже затемно. По небу плыла полная луна, заливая стены дома холодным бледно-голубым сиянием. Во всех окнах ярко горел свет, изнутри доносились детские голоса и смех, и хотя мартовский ветер был все еще холодным, в нем уже чувствовались первые весенние нотки. Алекс завел машину в гараж и заглушил двигатель. Они немного посидели в тишине, но надолго его не хватило. — Как прошла служба? Встретил кого-нибудь интересного? Эрик задумчиво кивнул. — Было совсем не похоже на то, что я помню из детства. Мы тогда встречались тайно, у кого-нибудь в подвале, и редко проводили службы. Наверное, представляешь, что значило быть евреем в нацистской Германии, — он вздохнул и позволил себе откровенность. — Думаю, это даже хорошо, что в этот раз все совершенно иначе. Если бы все было так, как я помню... Не знаю, как бы я это вынес. Алекс понимающе покачал головой. — Я так и подумал. Но я все равно считаю, что это может быть для тебя полезно. Они — милые люди, в конце концов. — А ты не подумал для начала спросить моего согласия? Алекс промолчал, пожав плечами. Эрик вздохнул и сел на ступеньки перед входом. — Алекс. Должен сказать, что я из последних сил сдерживаюсь, чтобы не наподдать тебе как следует за то, что притащил меня туда. — Ага. Но все ведь прошло хорошо? По крайней мере, лучше, чем ты ожидал, — возразил Алекс. Эрик кивнул, и он продолжил. — И ты ни за что бы не пошел на это самостоятельно? — Да, пожалуй что так, — Эрик тихо рассмеялся и внезапно почувствовал, что тягостное чувство, сопровождавшее его весь день, куда-то исчезло. — В таком случае, можешь меня не благодарить. Только замолви за меня словечко перед тем важным парнем наверху, ладно? Эрик поднялся, все еще улыбаясь, и приобнял Алекса за плечо, игнорируя его шокированный взгляд. Эрик слегка подтолкнул его в сторону входа. — Я думал, Янош уже пообещал тебе решить этот вопрос, — сказал он. — Да, но... Я подумал, что чем больше людей меня подстрахует — тем лучше. — Пожалуй, в этом я с тобой согласен, — ответил Эрик.***
Он не может скрываться все время. Это будет выглядеть подозрительно, а ему ни в коем случае нельзя вызывать подозрений. Это даже хорошо, что Рейвен так сильно обиделась на него. Чем меньше писем от нее приходит, чем реже она приезжает навестить его, тем легче раз за разом стирать ее из памяти Курта и Кейна. А чтобы удостовериться, что она в порядке, он может просто осторожно заглянуть в мысли мисс Портер. Да, Рейвен несчастна, но по сравнению с тем, что ждало бы ее здесь, это меньшее из зол. По крайней мере, она продолжает ходить в школу, и она в безопасности. Вот что действительно важно. Он научился держаться на оптимальном расстоянии от Курта, чтобы Кейн, зная о присутствии отца, срывал на нем свою ярость, но не успевал зайти слишком далеко. Курт не одобрял жестокости, если в ней не было финансовой выгоды (а в данном случае она могла даже навредить его планам), так что ему удавалось сдерживать своего сына и вовремя пресекать их маленькие "столкновения". В общем-то, Курт был по-своему неплохим человеком. Хорошо, что у него был хотя бы такой вариант. Мама уже не сможет его защитить. Ее мысли разрушены алкоголем, она все чаще прикладывается к бутылке, и он боится, что ее организм скоро не выдержит. И неизвестно, что ждет его тогда. Кейн приближается. Его мысли — грязное болото, желание подчинить и причинить боль, добиться извращенного удовольствия самым страшным способом. Он сдерживает его как может, не обнаруживая своего вмешательства, и старается внушить Курту идею держаться поближе, чтобы он успел вмешаться до того, как случится что-нибудь плохое. В худшем случае удастся отделаться парой синяков и, может быть, порезом, но хотя бы зубы будут целы, и одежда, и... Он содрогается, отгоняя от себя жуткое видение, вытряхивая из головы грязные мысли Кейна. Обычно их удавалось блокировать, но он не умел делать этого во сне, и иногда — как сейчас — просыпался от этого ощущения удушающей черноты, едва успевая выбраться из кровати и бежать в поисках укрытия. Он перестал спать в собственной комнате, выбирая более защищенные места: в библиотеке, в кабинете или в папиной лаборатории. Он прячется в узкой нише в углу коридора, мысленно вычисляя, где находится его отчим, и где сын этого человека (он не назовет его своим братом, никогда, никогда), и пытаясь отыскать в памяти хоть какое-нибудь светлое воспоминание, чтобы утешиться. Например, когда мама уезжала в город, и они с Рейвен целый день играли в саду. Рейвен была одета в старинное парчовое платье, сверкающее в солнечном свете, они пили холодный чай и смотрели как ветер играет с листьями на ветвях. (— Кто из нас с тобой видел ветер? И не я, и должно быть, не ты... Но ведь листья дрожат на рассвете, Значит ветер прошел сквозь листы? — читает Рейвен. Он продолжает по памяти: — Кто из нас с тобой видел ветер? И не ты, и должно быть, не я. Но склоняются главы деревьев, Когда ветер проходит, паря...) Ему удалось подманить Курта поближе. Но Кейн двигается быстрее, и вокруг его кулака намотан толстый кожаный ремень. Он зажмуривается, цепляясь за обрывки светлого воспоминания, и вздыхает. Снова пришло время быть пойманным. Эрик вырвался из сна. Вокруг него громоздилось что-то наподобие баррикады из металлических предметов и разнообразной мебели. Должно быть, он соорудил это неосознанно, пока спал, пытаясь защитить себя (или кого-то еще) от мрачных видений прошлого. Через просвет в этой груде предметов он увидел Алекса, стоявшего в дверном проеме. Он выглядел обеспокоенным. Кажется, сон на диване в рабочем кабинете — не лучшая идея. И не только из-за кошмара. Было не очень приятно знать, что кто-то мог застать его в таком уязвимом положении. Все еще пытаясь окончательно проснуться, Эрик жестами расставил мебель по местам. Алекс осторожно уклонился от двух торшеров, пролетевших в коридор и вернувшихся на свои подставки. — Эй, ты там в порядке? — спросил он. Эрик потер глаза. Сколько сейчас времени? Ему еще нужно успеть написать несколько отчетов для аттестационной комиссии. — Да, все нормально. Просто неприятный сон. Алекс вытащил один из антикварных стульев и уселся на него верхом. — Хочешь поговорить об этом? — спросил он безо всякого намека на насмешку. Вообще-то Эрик не хотел говорить. Он открыл рот, чтобы ответить вежливым отказом, но внезапно обнаружил, что рассказывает все, не в силах остановиться: о том, как ему снятся воспоминания Чарльза, о том, что он не знает, пытается ли Чарльз таким образом связаться с ним, или он просто повредился рассудком, и все, что он собирался сделать для своих людей, для мутантов, и про вчерашний экзамен, и про гребаные отчеты для аттестационной комиссии штата Нью-Йорк, будь он проклят. Наконец он замолчал, чувствуя себя полностью опустошенным. Алекс, ухмыляясь, хлопнул ладонью по резной спинке стула. — Ну вот, видишь? Я же говорил, что тебе полегчает, если выговоришься. Забота и взаимопомощь, все дела. Эрик закатил глаза, но Алекс продолжал: — Ты здесь не чужой. Понимаешь? В этом здании, среди нас, здесь, — он взмахнул рукой, указывая на все вокруг. — Твое место. Наше место. Никто его у нас не отнимет. Никто не посмеет. А если кто-то попытается, мы порвем их ко всем чертям, только ошметки разлетятся. Он наклонился ближе и продолжил заговорщицким тоном: — У тебя есть место, которое ты можешь назвать своим домом. Есть люди, которых можешь назвать друзьями, близкими, как угодно. Ты это заслужил, и не важно, что ты там себе придумал, или что этот ублюдок Шоу вдолбил тебе в голову, когда ты был ребенком, — Алекс хищно оскалился. — Много ли стоят его слова теперь, а? Он уже давным-давно превратился в акулье дерьмо. А ты все еще здесь. Понимаешь? Ты его победил. Так что завязывай спать на диване, как бродяга, это пугает учеников. Эрик хмыкнул. — Шон иногда спит на диване в библиотеке. — Что, завидуешь? Просто он крутой, а ты нет, — Алекс коротко усмехнулся и снова посерьезнел. — Слушай, я просто хотел сказать — мы все рады видеть, что ты перестаешь вести себя как ходячий клубок неврозов и превращаешься обратно в того блестящего одержимого маньяка, которым был раньше. Может, звучит не очень утешительно, но — эй, мне, например, двадцать два, и у меня шестилетний сын, который стреляет лазерами из глаз. В таком положении как-то привыкаешь ценить то, что имеешь. Эрик пристально смотрел на него, с трудом подбирая слова. — Я... спасибо, Алекс. Пожалуй, все это прозвучало чуть более утешительно, чем кажется. — Ага, обращайся в любое время, — Алекс поднялся и направился к выходу, но остановился на полпути и тихо произнес, не оборачиваясь. — Только не уходи снова, как тогда, на Кубе. Каждому из нас есть что сказать о тяжелых расставаниях, но мне и так придется всю жизнь объяснять Скотту, почему мама его бросила. Не хотелось бы добавлять к этому списку еще и тебя. Он вышел, плотно прикрыв за собой дверь, пока Эрик думал над ответом. Он хотел сказать, что не собирается уходить, но Алекс, скорее всего, не поверил бы ему. Всего полгода назад он бы и сам себе не поверил. А теперь? Кто-то унес его пурпурно-алый плащ и оставил его в шкафу в игровой комнате, где он пылился среди хэллоуинских нарядов. Азазель зачистил шлем от краски и использовал как учебное пособие на уроках латыни. Он уже давно не тот человек, который появился у ворот этого здания шесть месяцев назад. Его заменил герр Леншерр, строгий директор школы, засиживающийся допоздна за своим рабочим столом с чашкой кофе, отмечая красной пастой ошибки в ученических сочинениях по Лонгфелло. Эрик не знал, что делать с Магнето, призрак которого оставался в поле зрения даже сейчас, бросая тень на все его намерения. Единственный человек, который мог бы помочь ему разобраться с этим призраком, лежал, бледный как мрамор, в маленькой импровизированной больничной палате в западном крыле особняка, пока Эрик спал в его кровати и каждую ночь видел во сне его воспоминания.