высокие нравы коммунальной квартиры

Следующим утром погода снова начала портиться. Очень медленно я начал понимать Шурика и то, почему он так расстраивается после того, как его не пускают прогульнуться. Лапы свои он больше старался не мыть в миске, ибо Сергеич хоть и добрый, но из-за вот этого не менял воду собаке до тех пор, пока он все не выпил. Шурка долго сопротивлялся и всячески пытался сказать, что пить он это не будет, но когда Сергеич демонстративно не убрал у него миску — понял свой омерзительный поступок. Анечка укатывает в институт. Мне по идее составителя графика работы в магазине уже надо быть на работе, но я радостно проспал. Анна Константиновна очень занята, но ничто не мешает ей сварить гречи на завтрак, пока она красит свои длинные и без того черные ресницы. Я определенно должен выйти на работу и совершенно не должен завтракать. Но как же вкусно пахнет греча… Я прямо чувствую запах ее из комнаты. —  Вы пили, Алексей Федорович? — спрашивает Сергеич. Лежу на раскладушке весь при трусах. — Ох, простите, я не знал, закрываться надо. А вы, — смеется, — ничего такой. Красавец. — Выходит из комнаты. — Так все же пили, Алексей? — допытывается. — Нет, не пил. Просто проспал, — отвечаю я, встаю, одеваюсь и смотрю на свое лицо в настенное зеркало. И почему же он решил, что я пил? Что, неужели, настолько я опух? Так вроде не из-за чего… Или было? Ничего такого не помню. Такс, греча. Какая встреча! Звонит телефон в коридоре. Пес лает на аппарат, видимо, его разбудивший. Иду из кухни в прихожую, Сергеич тоже подходит к телефону. Стоим и смотрим друг на друга, мол, кто же из нас поднимет трубку. — Давайте вы. Вы подошли раньше, — говорит сосед. — Нет, вы старше, поднимайте, — отвечаю я. Но Сергеич не поднимает трубки, смотрит на нее, но не поднимает. А человек на том конце провода может с ума сходит от того, что ему срочно нужно позвонить. — Что же вы не поднимаете? — звонок чуть ли не перекрикивает меня, уже так громко, что у меня в ушах уже только отвратительный этот звук. — Ну же! — Сергеич снимает трубку и снова кладет ее. Вопросительно смотрю на него. И тут до меня медленно доходит, что это из магазина звонила сменщица, я ж сменить ее должен был, она ж в ночную была, а уже десятый час. Но может сказать ей, что я приболел? — Соврите ей что-нибудь, — говорит сосед. — Поверит. Вам точно поверит. Из комнаты выходит полунакрашенная Лия, что-то бубнит, кивает нам головой, протягивает руку. Я беру ее ладошку и целую. Она кланяется. — Лия, у вас глаз недокрашен. — Лия ойкает, смотрит в зеркало, отбегает обратно в комнату, приносит оттуда тени. — Знаете, товарищи, у нас там с Наськой в комнате света нет. Лампочка что ли перегорела, не знаю я в общем. Можете посмотреть? — ну как бы вам сказать, Лия, я уже почти ведь ушел на работу. — Так, вижу, что вы, Алексей, не можете. А вы, Константин Сергеевич? — обращается к соседу. — можете? — отвечаю ей, что в принципе мне совсем несложно, что я очень даже могу. Сергеич перебивает, и говорит, чтобы я уже наконец ушел на свою проклятую работу и не мозолил ему глаза. Спорю с ним, что мне очень нравится моя работа, во всяком случае — работа есть. — Товарищи, я так и не поняла, вы можете лампу вкрутить или нет? — машем на нее рукой, мол, подождите, дамочка. — Ну, как надумаете — приходите, только стучитесь, хорошо? А на работу выйти все же надо, снова звонит телефон. Лия уходит к комнате. Я ей вслед: — Вам очень идут эти тени, я к вам вечером зайду. С лампочкой. — Сергеич смеется, пихает в меня в плечо. —  А что вам Анна Константиновна скажет? — Ничего, потому что придет Анна Констатиновна в девять вечера страшно уставшая, — отвечаю я. Но сам в это с трудом верю, потому что Лия одинокая девушка, живет с какой-то Наськой, которая переодически к ней приходит и вроде бы зовется лучшей ее подружкой, но никто этого точно не знает. Но я же только лампочку вкрутить! Что может быть мирнее? — Константин, у вас далеко сигареты? — Ближе чем ваша работа, Алексей Федорович. Да что же вы мне все мою работу напоминаете! Тушу хабарик о пепельницу, иду в комнату и надеваю свитер. Беру ключи и уже собираюсь выйти из квартиры, закрываю даже комнату, практически уже обуваюсь. Прибегает Шурик, к зубах у него поводок. — Нееет, Шурик, я иду не гулять, а получать нагоняй от весьма красивой продавщицы цветов. Да и там очень грязно, друг мой. — Шурик скулит, передними лапами набрасывается на меня, — Нет, Шурик, нет, отстань от меня, мне пора! — Выхожу из квартиры, спускаюсь вниз, открываю тяжелую страшно скрипящую дверь парадной. И тут вижу как по набережной бежит домой моя красивая, безумно красивая Анна Константиновна. — Анька? — тут же доходит, что я сейчас должен быть на работе, мозг в свехрбыстром режиме строит маршрут через дворы, и я, в порыве желания не попасться на глаза Аньке и подвергнуть себя самого распросам, сворачиваю в арку.