Я рожден быть твоим

      Плисецкому было пять, когда в коридоре своего дома он встретил маленького хрупкого мальчика с большими, почти с пол-лица, глазами. Что не соответствовало его расе, сплошь узкоглазых. Но их цвет спелой вишни с золотыми солнечными искорками вызывал даже больше восхищения. Он был одет в национальную одежду, и она ему очень шла. Но цветочный мотив на кимоно делал его похожим на девочку. Мальчик до этого шёл по коридору уверенно, с любопытством осматривая стены с картинами. Потому не сразу заметил Плисецкого, который уже некоторое время наблюдал за ним. — Какой красивый, — разглядывая лицо мальчика, выдохнул Юра и вдруг нахмурился, — тебе нельзя здесь быть. — И схватил за руку, спрятанную в рукаве кимоно. — Ай, — японец отпрянул от него, с болью и смятением во взгляде, потирая руку через рукав.       Из темноты коридора вышел пепельноволосый мужчина, одаривая Юру холодным взглядом льдисто-голубых глаз, и присел рядом с мальчиком. Это выражение лица оттолкнуло бы Юру, если бы оно не сменилось на заботливое, как только тот обратился к маленькому японцу. — Кацуки-сама, вам что-нибудь сделал этот мальчик? — положив руки на плечи мальчику и заглянув в глаза, спросил пепельный блондин по-русски. — Ничего я ему не сделал, — начал бубнить Юра, прекрасно зная, что взрослые ему верят не часто. — Īe, watashi wa fianse ga watashi no te o toru koto o kitai shite imasendeshita… — и прибавил, подумав, — Kare ni sore ni tsuite hanasanaide kudasai, kare wa mada kono nyūsu o shiranai.(нет, я просто не ожидал, что мой жених возьмёт меня за руку… только не говори ему об этом, он еще не знает эту новость.)       Юрий вскинул голову и нахмурился. Ему стало грустно, когда японец так отреагировал. А сейчас он испугался, что тот его в чем-нибудь обвинит. — Что он сказал, и почему ты говоришь с ним по-русски, а он с тобой по-японски? — русский обернулся, все так же оставаясь на корточках. — Он сказал, что вы его не обидели. — Так много слов и такой маленький перевод, что он ещё сказал? — Юрий дураком не был, фраза была длиннее. Но тут мужчина холодно улыбнулся и ответил: — Я не обязан вам отвечать. — Ах, ты — обозлился Плисецкий и хотел пнуть мужчину, но попал по Кацуки, который закрыл того собой, расставив руки в стороны. Он сморщился и на глазах выступили слёзы, но защитной стойки не сменил. Их глаза встретились, и Плисецкий, не выдержав чувств, отражавшихся в вишневых глазах, отступил на шаг. В них стояло желание защищать и вера в то, что он и правда это может сделать. — Юри-сан, зачем? — удивился мужчина. — Anata wa kare to giron subekide wa arimasen, kare wa shōrai no masutādesu. (ты не должен препираться с ним, он будущий хозяин.)       Японец вдруг сменил своё настроение и произнёс: — Пока, Юрий, — тщательно выговорил эти слова и помахал рукой, ткань сползла до локтя, показывая всем уродливый синяк в виде большой пятерни. Плисецкий подумал, что это переводчик иногда несдержан, но он тоже был в шоке. — Кацуки… — чуть ли не со стоном боли начал пепельноволосый. — Anata wa nani mo minakatta.(ты ничего не видел) — глаза японца обдали холодом. Он опустил рукав, пытаясь скрыть своё смущение за напускным спокойствием, но полученный результат был не таким, как он хотел. Он не хотел, чтобы Виктор знал о синяках, он не хотел, чтобы ему было больно. — Слушаюсь Hosuto.(хозяин) — ответил без эмоций мужчина. — Викутору, — испугался японец, — Gomen’nasai, Викутору. — мальчик опустил голову и на ковёр упало несколько слезинок; резко развернувшись, он убежал. Как больно. Сердце зашуганной птицей бьётся где-то около горла, мешая дышать. Боль физическая смешалась с душевной. Не выдержав этого, он сбежал, оставив там человека, которого хотел оберегать от всего, просто потому, что он хороший, все равно, что тот его старше чуть ли не в три раза. Плисецкий отмер первым. — Ты его простишь? — спрашивает он, переводя взгляд с конца коридора на мужчину. — Конечно, он же такой добрый. — Странная у тебя любовь к нему. — Может… — пожал плечами русский.