No matter what I can’t be bought or sold.
Мерида просыпается с трудом, разлепляя опухшие от слёз красные глаза. Ночь она провела в полубессознательном состоянии — то засыпая, то снова проваливаясь в сон — в плену жутких кошмаров и неясных видений. И, само собой, она надеялась, что Госпиталь окажется точно таким же кошмаром, от которого можно легко избавиться… Ещё никогда в жизни Мериде так не хотелось поменять сон и реальность местами. Девушку отвязали от кровати. Онемевшие руки и ноги отказывались слушаться, противное покалывание в них сводило с ума. Еле переставляя ноги, Мерида смогла сделать кое-какие упражнения для разминки затвердевших мышц. Медсестра отвела её в душевую комнату, где пациентке вручили зубную щетку, пасту и мыло. Ледяная вода из крана обожгла лицо, зато быстро прогнала сон. Всё это время надзирательница Мериды стояла рядом, не спуская своего пристального взора. Такое внимание не просто раздражало, а по-настоящему выводило из себя, вызывая желание как следует врезать женщине. Мерида успокоилась мыслями о том, что медсестра только выполняет свою работу. Когда Мерида вернулась в палату, её заставили сесть в кресло-каталку, где ей ремнями пристегнули горло, локти и поясницу. — Сейчас принесут завтрак, — сказала медсестра. — Пока вы пациентка второго отделения, вы едите отдельно и в таком положении. Вчерашний день явно показал уровень вашей психической стабильности, мисс Ричардс, и… — А есть и первое отделение? — нагло перебила девушка, пропуская своеобразное замечание мимо ушей. Медсестра вздохнула, и, зайдя сзади, завязала волосы Мериды в низкий хвост. Ричардс с тоской подумала о том, что её локоны очень сильно спутались. — Есть. И третье тоже, — наконец ответила женщина. На её бейдже значилось имя «Грейс». — В чем их различия? Грейс не ответила: в палату вошло двое санитарок. Обе они были довольно высокими и мускулистыми, как с напряжением отметила Мерида. Одна из них несла поднос с едой. Темноволосая санитарка села на табуретку напротив пациентки, другая зачем-то устроилась сзади. Брюнетка зачерпнула ложкой кашу и поднесла ко рту Мериды. Ричардс возмущённо уставилась на неё. Унизительность этой ситуации переходила все границы. Внезапно вторая помощница ухватила Мериду за голову и буквально заставила её открыть рот, надавив на щёки. Ричардс со стоном разжала зубы и моментально получила ложку, бесцеремонно впихнутую первой женщиной. Каша на вкус оказалась омерзительной. Горькая, сухая и противная, без сахара, соли или масла, она прилипала к дёснам и отдавала чем-то горелым. Мерида не успела даже сглотнуть, как получила новую порцию. Девушка закашлялась. — Я могу есть сама, оставьте меня в… Санитарки её, разумеется, не слушали — им были неинтересны просьбы душевнобольных. Пациентка могла их задержать, и за это они получили бы выговор. Раздражённо сморщив лоб, первая санитарка продолжила кормление. Упрямая девчонка брыкалась, но отвертеться от завтрака у неё не получалось. Едва в миске показалось дно, обе женщины не замедлили удалиться. Грейс вытерла Мериде рот, испачканный кашей. — Сучки! — выругалась девушка, пытаясь избавиться от послевкусия во рту. Медсестра понимающе улыбнулась, но ничего не сказала.***
— Здравствуйте, миссис Ричардс, — Элиот растянул губы в вежливой улыбке. Элинор слегка кивнула ему. Старшая Ричардс была недурна собой, но слишком уж стара, как с сожалением отметил Келли. У неё были слегка запавшие глаза, высокий лоб, мягкие губы и бледная кожа. На лбу были отчетливо видны складки морщинок, как и под глазами, и на щеках. Элиот, потеряв всякий интерес, снова пробежался взглядом по немолодому лицу миссис Ричардс. Ему нравились помоложе и посвежее. — Доброе утро, мистер… — Келли. Я заведующий нашего Госпиталя и главный врач. Ваша дочь теперь одна из моих пациенток. — Кхм… Как она? — Элинор взволнованно закусила губу. Эта привычка смотрелась довольно неуместной в её возрасте. — Она очень несдержанна и неспокойна. Вчера мы едва смогли с ней справиться, по правде говоря. Боюсь, случай довольно тяжелый… Мы сделаем всё, что сможем. — Это хорошо. Но мне бы хотелось узнать, что именно вы собрались с ней делать… Я ведь должна дать согласие на процедуры и лечение, верно? — Разумеется. Пойдёмте в мой кабинет, миссис Ричардс, и обговорим все формальности там. После этого вы сможете увидеть дочь. Кабинет доктора Келли являл собой небольшую комнату, оформленную в тёмно-синих тонах. Здесь было очень мало мебели, зато довольно светло и просторно. Вдоль стен стояли длинные шкафы, битком набитые книгами и справочниками, на трёх крохотных столиках лежали кипы файлов с бумагами. Большой деревянный стол был почти полностью чистым, лишь с парой-тройкой ручек на отполированной поверхности. Элинор осторожно села на стул, предложенный ей Элиотом. Сам доктор сел напротив. — Мисс Мерида крайне вспыльчива и зла, — осторожно начал он. — Это не первый случай, так что у нас есть выработанный алгоритм для работы с такими пациентами. Для начала мы попробуем сомниотерапию. — Что это такое? — Лечебные препараты. Они вводятся три раза в день и подавляют стрессы, агрессию и беспокойство. Со временем отпадает желание побега, пациенты становятся гораздо спокойнее. — Я не хочу, чтобы Мерида превратилась в безвольную куклу… — женщина опустила голову. — Она не перестанет быть собой после этого? — Что вы, конечно же нет, — заверил её Келли. — Сомниотерапия длится от одной до двух недель, потом количество препаратов уменьшается. Если это не сработает, мы сможем начать лечение электрошоком. Миссис Ричардс вскинула голову. Её глаза были наполнены ужасом и страхом. — Вы хотите прожарить моей дочери мозг?! — вскричала она. — Неужели это настолько необходимо? Нет, нет, ни за что! Я этого не допущу! — Миссис Ричардс, прошу вас, не надо волноваться. Мы не причиним вреда Мериде, и все наши действия будут с вами согласованы. Поверьте, мы заинтересованы в её выздоровлении не меньше вашего. — И поэтому вы собираетесь сделать из неё курицу-гриль?! — Элинор позабыла о всех приличиях, искренне переживая за дочь. — Электросудорожная терапия — не самая приятная вещь, но летального исхода от неё не наблюдается уже многие десятки лет. Она воздействует на мозг пациента, но не до такой степени, чтобы как-то его… разогреть. Женщина со стоном обхватила голову руками. Элиот равнодушно наблюдал за этой истерикой в миниатюре. Ему было всё равно, и он даже не пытался изобразить сочувствие. В конце концов, каждую неделю он стабильно встречался с двумя-тремя такими же плачущими матерями, которых он заставлял подписывать документы на лечение их сыновей и дочерей. Самая обычная ситуация, самый обычный рабочий день. — Это необходимо? — выдавила Элинор. — Вы не сможете без этого? Келли покачал головой. — Мы посмотрим, как пройдут эти недели, но лично я рекомендую именно лечение электрошоком. Оно давало у нас невероятные результаты. Элинор мужественно сжала губы, затем взяла со стола ручку. — Что мне надо подписать?***
Мерида почувствовала страх, когда в палату зашли санитары. Но они не заставляли её вставать, а просто покатили кресло куда-то. Коридор больницы спешно мелькал перед наполненными ожиданием глазами, но ничего интересного Мерида не увидела. Её прикатили в комнату со странным оборудованием, множеством шкафов и тумбочек, в которых стояли, видимо, различные препараты. Один из санитаров отвязал Ричардс от кресла и помог сесть на некое подобие кушетки. — Нам не потребуется привязывать вас, если вы будете лежать спокойно, — сказал врач, тем временем заготавливая шприц. — Вам назначена сомниотерапия. Мы с вами будем видеться три раза в день — в течение полутора или двух недель. — Кто давал вам на это разрешение? Я ничего не подписывала. — Видимо, ваша мать. Элинор Ричардс. Мерида коротко выдохнула. — Моя мама была тут?! А почему она… Где она? Она ещё тут? — Мисс Ричардс, я только врач, и я не в курсе всего этого. Может, вам разрешат увидеть её после процедур. Вам следует обговорить это с мистером Келли. Ложитесь на кушетку. Девушка послушно легла. Пока от неё не требовали ничего ужасного, а иначе её бы все равно не выпустили. Мерида только недовольно сморщилась, когда почувствовала вводимую иглу, но в остальном молчала.***
Был тихий вечер. День пролетел слишком быстро, и Мерида даже не успела понять, делала ли она сегодня хоть что-нибудь. Её разум одолевала ужасная скука и тоска, которые вскоре станут её главными врагами. — Мисс Ричардс, сегодня вам разрешена прогулка. Не хотите? — Конечно же хочу! — с облегчением сказала девушка, радуясь возможному шансу исследовать территорию Госпиталя. Да и просто побывать на свежем воздухе… Почти что Рай, учитывая, сколько она неподвижно сидела в душной палате. Дорожки вокруг Госпиталя были сделаны из сотен квадратных плиток. Мерида поймала себя на том, что ей хочется их считать. «Совсем рехнулась…» — подумала девушка про себя. Находиться в психиатрической лечебнице и называть себя сумасшедшей было, во всяком случае, логично. Вечерний воздух был чист и свеж. Никогда он не был ещё таким прекрасным, будто бы Мерида вышла на улицу впервые в жизни. Почему, почему она не ценила свою свободу? Она была у неё всегда, и девушка просто притерпелась к ней, перестала думать, что так может быть не всегда… Небо сменилось побелённым потолком, свежий ветерок — запахом лекарств… Ричардс шла медленно, на каждом шагу делая глубокий вдох. Где-то вдалеке слышался гул толпы, визг шин и в целом жизнь Тенрис-Сити. Окружённый забором Госпиталь казался таким близким и одновременно таким далёким от шумного мегаполиса. Мерида чувствовала себя так, будто её закутали в плащ-невидимку и посадили в клетку на глазах у многотысячной аудитории, которая никогда её не спасёт, просто потому что не видит. Девушка поёжилась и поплотнее запахнула больничную кофту. Аллеи были слишком красивы для сада при Госпитале. Повсюду стояли скамейки, некоторые из которых были заняты пациентами. Все они сидели, не шевелясь, и смотрели в небо — оно не было укрыто ни колючей проволокой, ни железными стенами. Мерида, сама себя не понимая, задрала голову вверх. Небо… Девушка никогда не находила его таким, каким оно было сейчас, в этот короткий вольный вечер. Мерида была взаперти совсем недолго, но уже успела соскучиться по всему, что даёт свободному человеку безграничность его возможностям. И сейчас это окрашенное пламенным закатом небо казалось до того прекрасным, что на него хотелось смотреть до рези и слёз в глазах. По чистой золотистой ряби бежали розоватые облака, смешиваясь с оранжевыми отблесками солнечных лучей. Другая половина горизонта начинала предательски темнеть. Мерида сжала руки в кулаки, думая о том, сколько таких закатов она пропустила. Тем временем её вели дальше, желая поскорее вернуть в Госпиталь. Ричардс шла, время от времени останавливаясь и рассматривая гуляющих вместе с ней пациентов. Все они были какими-то неживыми. Их глаза смотрели, но не видели. Они проходили мимо Мериды, будто бы не замечая её. Девушка этого не понимала, с интересом рассматривая каждого. Правда, они крайне мало отличались друг от друга: все бледные, худые и коротко обстриженные. Они не разговаривали друг с другом и ходили, медленно переставляя тощие ноги. Они не походили на живых людей. Каждый человек, который просто жив и свободен, выглядит по-другому. Он чем-то занят, думает о чем-то, решает проблемы. Его голова забита тысячами ненужных мыслей: что съесть на обед, какую куртку купить, где бы найти уголок, чтобы подтянуть колготки… Человек ходит и размышляет ни о чем, мня себя невероятно занятым и умным. Он свято верит в это и считает себя отличным от безликой толпы, королем ситуации, самим Богом. Эти люди, которых посадили сюда именно из-за мыслей, действительно были другими. У них не было желания думать: они творили, их мысли летали вольными чайками, не подчиняясь рамкам и устоям. И это же сыграло свою роль в их виде. Уходя в себя надолго, очень легко заплутать в лабиринте воспалённого сознания и остаться там навсегда… — Я не хочу стать такой же, — шепнула Мерида себе под нос, разглядывая очередную тень в казённой кофте и войлочных тапках. В целом же прогулочные аллеи Госпиталя не представляли из себя ничего интересного. Аккуратные клумбы, подстриженная трава и строго оформленные дорожки — всё это навевало на Мериду ощущение какой-то фальшивости, подделки. Они с медсестрой осторожно свернули, обходя здание. Неожиданно Ричардс заметила, что высокий железный забор в одном месте прерывается калиткой, сделанной из такого же материала. Это вряд ли был выход, ведь всех пациентов завозили через главные ворота. Калитка была плотно приставленной и явно закрытой, но она куда-то вела… — Что там? — спросила Мерида у спутницы. Та, дежурно улыбнувшись, сказала, что там нет ничего интересного. Мерида попробовала повторить вопрос, но ей ничего не ответили. За калиткой что-то скрывалось, и это держали в тайне. Почему же она так плохо замаскирована? — Пойдёмте, мисс, — сказала медсестра. — Нам пора.***
Мерида стояла в коридоре. Ей до того не хотелось идти в палату, что она встала перед ней и не меняла своего положения уже несколько минут. Перед отбоем ей снова должны были сделать уколы, и из-за этого возвращаться в комнату не хотелось ещё больше. Подумав, девушка уже взялась за гладкую дверную ручку. Женщина, присматривающая за Меридой, нетерпеливо передёрнула плечами, думая уже позвать санитаров. — Кладбище. Мерида вздрогнула и резко развернулась. Это прозвучало так неожиданно, что не на шутку напугало и без того взбудораженную пациентку. — Что? — растерянно спросила она, ища источник голоса. И нашла. Боже, какие глаза… Они смотрели куда-то в сторону, будто бы белая окрашенная стена была самым интересным предметом в это мире. Не замечая её, Мериду. Глаза очень медленно, неторопливо поднялись и встретились с другими. Этот цвет… Бесцветные глаза. Абсолютный туман. В них есть все и нет ничего. Что во мне происходит? Всё просто. Я смотрю на тебя. Ты глядишь на меня. Искра. Буря. Безумие. Мерида впервые видела такой взгляд. Насмешливо-равнодушный, отталкивающий и манящий одновременно. Так смотрят те, кому всё равно, но они не против мимолётной улыбки, не значащей ничего. Кому нечего терять. Её пугал обладатель этого взгляда. Он был настолько жутким, что девушка едва удержалась от вскрика, повернувшись к нему несколько секунд назад. Юноша был так бледен, что его кожа почти сливалась с цветом потолка и стен. Его волосы, очевидно, выцветшие, были полностью белыми, чистого, как снег, цвета. Сквозь тонкую кожу была отлично видна каждая венка, ещё ярче выделялись царапинки и шрамы. Но самыми ужасными были они. Его глаза. Радужка не имела цвета. Она походила на растворённый желатин — серовато-белый, как облако в пасмурный день. В этом бесцветном озере болтался маленький зрачок, резкой чёрной точкой выделяясь из непонятной массы. Явная ассиметрия века сделала левый глаз гораздо больше правого, что делало взгляд ещё более пугающим. — Ты спрашивала, что находится за калиткой. Там кладбище, — сказал незнакомец, улыбнувшись краешком рта. В этой улыбке не было ничего доброго, злого или неприятного. Это было больше похоже на лицевую судорогу. Слова не доходили до девушки. Она вообще ничего не воспринимала. — Спасибо… — пробормотала она, не двигаясь с места. Парень снова усмехнулся, развернулся и побрел по коридору. Медсестра раздражённо ввела Мериду в палату. — Грейс, кто это? — опомнившись, спросила девушка. — Кто это был? Женщина сморщила лоб, что-то вспоминая. — Ну… Я не помню его имени, но он из первого отделения, кажется. Фрост — вот фамилию точно знаю… — Фрост? Его фамилия — мороз? А ведь подходит. Кажется, что из парня попросту выморозили все краски, которыми он когда-либо обладал… или он и родился таким. Вылинялым. Обесцвеченным, как слишком долго лежавшая на солнце тряпка. — Да, мисс. У вас сейчас процедуры, вы же не хотите опоздать? Мерида кивнула. Медсестра помогла ей переодеться в лёгкую рубашку и посадила в кресло — считалось, что к концу вечера лучше возить на нём во избежание потери сил.***
— Мисс Ричардс… У нас, возможно, не самые приятные для вас новости, но мы вынуждены вас остричь. Мерида вскинула голову. Из горла вырвался хрипловатый стон. — Что?! Нет, нет, нет, только не это! Почему?! Зачем вам это?! — взвинтилась девушка, вскакивая с кушетки, где ей только что делали уколы. — Ваши волосы будут очень сильно вам мешать. Они тянут из вас силы, и здесь им не будет должного ухода. — Я смогу его обеспечить, только прошу, не надо меня стричь! Нет, пожалуйста, нет! — отчаянно завопила девушка, когда вездесущие санитары толкнули её в кресло. — Не надо! Чёрт, пожалуйста… Конечно, её никто не послушал. Из глаз брызнули слёзы, но Мериде было все равно. Ремни сдерживали её, а вопли не могли помочь спасти волосы. Её жёсткие, грубые, путающиеся и самые прекрасные волосы! То, что было у её прабабушки и бабушки, то, что было с ней всю жизнь! Рыдания девушки лишь усилились, когда её кудряшки скрутили в тугой жгут и крепко завязали. — Прошу, нет! Умоляю, не надо! — ещё громче завизжала Мерида, услышав щелчок ножниц. — Я не хочу! Нет, нет! Их отрезали разом. Просто голове вдруг стало очень легко. Девушка бессильно завопила, чувствуя себя так, будто бы ей отрезали руку. Рыжий жгут на полу не был её непослушными волосами. Это был просто длинный комок чего-то вьющегося, не имеющий к ней, Мериде, никакого отношения. Санитар подобрал безжизненные волосы и вышел из палаты, собираясь их выкинуть. — Подождите, — тихо сказал нежный голос. Тоненькая рука мягко коснулась руки, что сжимала жгут отрезанных кудряшек. — Чего вы хотите, мисс Эрнандес? — спросил её мужчина. — Отдайте это мне. Вы их всё равно выбросите. Пожав плечами, санитар протянул девушке волосы и вернулся в комнату, чтобы подмести там. Пациентка, прижав жгут к себе, ушла в свою палату. Там она очень осторожно развязала свою находку, достала из шкафа зеленую ленточку, отделила от копны волос небольшую прядь и перевязала её этой ленточкой. Девушка собрала остальные волосы, уже ненужные, и выбросила в урну. — Бедняжка… — пациентка разгладила собранную лентой прядь и убрала её в специальный ящик. — Она будет рада получить это. В ящике это было уже шестой составляющей маленькой коллекции. Там лежала тонкая, но очень длинная белая прядь, густая чёрная и красивая каштановая… И золотая, прекрасная и переливающаяся, крепко обвязанная фиолетовой лентой. Эта прядь, будто бы чужая, ещё не так давно была частичкой чего-то большего… О чём Рапунцель уже, казалось бы, забыла и думать.***
Госпиталь вечером был настолько тихим, что Элиот слышал только звук своих шагов и собственное дыхание. Место казалось полностью вымершим, и если бы не дежурные на постах, вполне можно было бы поверить в то, что все люди просто исчезли отсюда, не оставив и следа. Элиот исходил почти все второе отделение, проверяя каждого пациента. Практически никто не засыпал сразу после отбоя, и Мерида Ричардс не была исключением. — Добрый вечер, мисс Ричардс. Девушка кинула на него преисполненный ненависти и презрения взгляд. Она ничего не ответила. — Как вы себя чувствуете? — Хуже, чем когда вас здесь не было, — спокойно Мерида, захлопывая предоставленную ей книгу. Энциклопедия про бабочек, надо же. — Мисс, будьте снисходительны ко мне. Я врач, не более, — Элиот постарался сдержать раздражение, так и рвущееся наружу. — Что вам надо? — отбросив все вводные фразы, выпалила девушка. — Зачем вы сюда пришли? Келли сел на маленький стул, оказавшись прямо напротив сидящей на койке девушки. Она поморщилась, будто бы Элиот был не симпатичным молодым человеком, а ведром с помоями. — Вы сейчас проходите сомниотерапию. Как моя пациентка, вы должны докладывать мне о своём самочувствии во избежание неприятных случаев. Ответьте на несколько моих вопросов, — Келли достал ручку и открыл чёрную папку, — и я уйду. Мерида кивнула, явно радуясь возможности отделаться от Элиота. — Итак. Вы испытывали после приёма препаратов тошноту? — Да. — Головную боль? — Нет. — Головокружение? — Да. — Боль в животе, повышение температуры, неприятные ощущения в лобной части головы? — Нет, нет и нет. Эти вопросы казались бесконечными. Мерида уже и сама запуталась в своих ответах, произнося что-то почти наугад. — Вы можете уйти? — не выдержав, спросила она. Элиот пожал плечами. — Мы уже закончили. Спокойной ночи, мисс. Постарайтесь успокоиться. Очень скоро вы ко мне привыкнете. Эта дрянь неимоверно выбешивала Келли, одновременно распаляя что-то в груди. Остриженные волосы идут ей гораздо больше, чем Линдси. Мерида стала ещё ярче, ещё красивее, хотя на её внешности обещала сказаться тяжёлая сомниотерапия. Элиот зашёл в палату к Линдси, но та уже спала, и медсестра Ники попросила пациентку не беспокоить. Доктор, подумав, ушёл. Его ночной обход продолжился — из второго отделения Келли перешёл к третьему. Ему нравился именно такой порядок: «второе, третье, первое» — и никакой другой. Во втором отделении содержали тяжелобольных, но идущих на поправку, требующих покоя и уединения. Их лечение было более суровым, за ними достаточно строго присматривали. Это отделение персонал Госпиталя часто называл «проходным», ведь почти все пациенты в нем долго не задерживались. Либо — в лучшем исходе — в третье, либо в первое. Первое отделение находилось на третьем этаже, куда не любил заходить ни один санитар и ни одна медсестра. Царство мертвых, кладбище для живых. Палаты со звукоизоляцией, пациенты под строжайшим наблюдением двадцать четыре часа в сутки, потерявшие последние нити, связывающие их с реальностью. Мир этих несчастных замкнулся на воспоминаниях и фантазиях, которые они тщетно пытались воплотить в жизнь. Бесстрашные и безрассудные, они не могли и шага сделать без принуждения, выплескивая свою агрессию на рабочий персонал. Почти ни у кого из больных не было родственников: все они мало-помалу смывались, когда понимали, к чему идёт дело. Рано или поздно брошенные всеми пациенты начинали грезить о смерти, желая уйти из столь жестокого мира, которому не нужны неординарные личности. Власти прописывали такие ситуации и давали указания по их поводу. Эвтаназия разрешалась только после десяти лет постоянного пребывания на первом отделении, при наличии документов об отказе родственников в оказании помощи больному и их согласии на эвтаназию, да ещё и с доказательством покушений пациента на медперсонал не менее, чем пять раз. Этот перечень требований часто был пренебрегаем. Иногда людей могли усыплять, просто подделывая бумаги, чтобы по закону всё прошло гладко. Это было строжайшей тайной Госпиталей, и её знали лишь единицы работников. Быстро проверив первый корпус, Элиот пошёл на осмотр порядка в третьем. — Ну как, Гвен? — спросил он дежурную, оказавшись в главной спальне. — Как там наш переведённый? — Спокоен и молчалив, мистер Келли, — ответила ему девушка, не поднимая глаз. — Ведёт себя тихо и не возникает. — Отлично. Третье отделение было для выздоравливающих, для больных, не представляющих особой угрозы и для тех, кого положили скорее для «профилактики». Они питались в общей столовой, у них было две больших спальни, в каждой по тридцать человек, общий душ и так далее. Иногда после третьего отделения попадали на волю, но в основном переводились в первое или второе. Спальни не делились на женские и мужские, так же как и душ. О стеснении все забывали очень скоро. Койки стояли в три ряда по десять штук, рядом клали всех подряд. Ни о каких тумбочках и речи не шло — все личные вещи могли храниться только под матрасом. Учитывая тотальный обыск каждое утро, утаить что-либо было невозможно. Элиот ещё раз обежал взглядом лежащих на койках людей. Помедлив, он ушёл, направившись к Тоффиане Лэмб. Как бывшие любовники, хорошо расставшиеся, Тоффиана и Элиот умудрились сохранить нормальные отношения людей, которые могут откровенничать друг с другом без страха. Их отношения были в каком-то смысле односторонними, поэтому расставание стало неизбежным выходом. Когда они вместе учились в университете, Келли был по уши влюблён в Тоффиану. Он почти боготворил её, но вот закрытая и молчаливая девушка упорно не замечала его внимания. Лишь после трёх лет совместной учёбы Элиоту удалось добиться её, и они начали встречаться. Сразу после окончания университета пара начала искать работу и получила её в недавно открывшемся Госпитале №3. Упорными трудами они шли по этой нелегкой дорожке, вместе, но Элиот к Лэмб неожиданно охладел. А с Тоффианой все вышло наоборот: её привязанность к Элиоту вышла на какой-то странный, прости ненормальный уровень. Такого обычно не выдерживает ни один мужчина, и Келли начал тяготиться своей девушкой. Тоффиана изнывала от ревности, злилась, рыдала и истерила. Совсем скоро они с Элиотом расстались, но не перестали работать вместе. Мало-помалу девушка остыла и даже начала поддерживать с бывшим парнем необходимое общение, что и привело к хорошей дружбе. Оба они были по-своему несчастны. Они общались, желая найти помощи у того, кому эта помощь нужна больше всего. Никто со стороны не назвал бы такое общение дружбой — больше это походило на взаимный обмен жалобами. Но на это некому было смотреть со стороны, и, наверное, это было к лучшему. — Привет, Тоффи, — поздоровался Элиот, входя в её кабинет. — Привет, Эл. Все нормально? — Вполне. У тебя есть чай? Элиот оглядел бывшую девушку заинтересованным взглядом. Он всегда удивлялся тому, что после него у Тоффианы никого не было, не считая отношений на одну ночь, а расстались они несколько лет назад. Лэмб обладала редкой, уникальной красотой, которой невозможно подражать, но этим не пользовалась совершенно. Невысокая и стройная, с большими глазами и чистой, почти сияющей кожей, с врожденной элегантностью и изящностью манер, Тоффиана могла нравиться всем, но никто не был влюблён в неё. Раньше Элиота это удивляло, он не раз пытался помочь Лэмб наладить личную жизнь, но его попытки неизменно оборачивались ничем. Возможно, дело было в сложном характере девушки. Она тяжело находила общий язык с людьми, пусть и была психиатром, и не очень любила спонтанные знакомства. А не так давно в этом и вовсе отпала любая необходимость, ведь, по мнению Тоффианы, она нашла свою любовь. Элиот в этом сильно сомневался, но молчал, чтобы не обидеть подругу. — Что новенького? Как там твоя новая пациентка? — поинтересовалась девушка, выставляя на стол коробку шоколадных конфет. — Сущая бестия, но очень красивая. Тоффиана скептически хмыкнула. Разумеется, она была в курсе всех дел Элиота. — Если верить слухам, у неё ужасный характер и богатая семейка. С такой у тебя будут огромные проблемы… Не надо, Эл. Что будет, если она пожалуется своим родственничкам? — Они ей никогда не поверят. Её мать уверена в том, что дочь ненормальная, так что все будет спокойно, — уверенно ответил Келли. Ведь он привык брать то, что он хочет, верно? — Я предупредила. Элиот рассмеялся. — А ты у нас стоишь вся красивая и в белом пальто? Брось, Тоффи. Мне-то не ври… Что у тебя с Фростом? Ничего не поменялось? — Нет. Я уже и не знаю, что мне делать… Ему на меня все равно, Эл. Мне уже стыдно за все то, что я с ним делала и делаю, он никак не реагирует! — обиженно выкрикнула девушка. — Во-первых, расслабься. У него никого на воле нет, и он вообще должен радоваться, что мы перевели его с первого отделения. Куда он отсюда денется? Он же политический. Только если на работы, но его туда не возьмут. — Я понимаю… — уныло ответила Тоффиана. — Но… — Он не полюбит тебя за то, что ты его тут держишь без причин. — Эл! Он ведь больной! — Не настолько же, — Элиот скептически хмыкнул. — Ты что, не на моей стороне?! — возмутилась девушка. — На твоей, конечно. Просто ты проблему раздула буквально из ничего. Прошло уже достаточно времени, но ты все никак. Будь проще! Не дави на него, я не знаю… — О чем ты?! Он пациент, а я — врач! Мне надо его лечить, черт побери! — Тоффи, не ори, — лениво процедил Келли. — Ты давно его не лечишь, а калечишь, и он уже не наш пациент, а твоя куколка. Если бы он не был таким ничтожным, я бы даже вмешался. А так… к черту его, делай что хочешь. Мне тебя жалко. Тоффиана обиженно засопела. — Слушай, ну… — попытался помириться с ней Элиот. — Ты слишком красивая и умная для него, Тоффи. Оставь этого обмороженного и найди себе нормального мужчину, в конце-то концов. — Я люблю его, Эл. И ты это знаешь.***
— У нас политический. Тоффиана вскинула на главврача голубые глаза и неоднозначно хмыкнула. — Ты займёшься им, Тоффи, — сказал он, прекрасно зная, как девушка не любит сокращение своего имени. — Лично. Мы оформим документы, и, думаю, сегодня ты с ним уже встретишься. Лэмб кивнула. Её не сильно интересовал новоявленный пациент и те причины, по которым он попал в лечебницу. Несмотря на относительно недолгий стаж работы, Тоффиана быстро привыкла к тому, что деление на «больных-здоровых» в этом государстве было несколько далёким от справедливости. Через полчаса Тоффиана была готова идти к своему подопечному. Собрав все бумаги и напоследок ещё раз пробежавшись глазами по медкарте пациента, девушка отправилась в комнату переговоров, в которой он её ожидал. — Здравствуйте, мисс Лэмб, — поздоровался охранник у входа в комнату. — Заходите. Гордо выпрямив спину и заправив за ухо короткий локон, девушка с дежурной улыбкой перешагнула через порог глухой тяжелой двери, буквально отрезающей пациента и доктора от остального мира. Тоффиана никому не признавалась в том, что ей нравилось работать именно здесь, когда её не сковывали строгие правила относительно всего, что только существовало. Эти разговоры один на один почему-то помогали ей чувствовать себе несколько свободнее, чем это было на самом деле. — Здравствуйте, мистер Фрост, — спокойным и несколько холодным тоном произнесла она, остановившись. — Меня зовут Тоффиана Лэмб, я буду вашим психиатром. Тоффиана изучающе посмотрела на своего пациента, и что-то внутри неё ёкнуло. Впоследствии она будет не раз вспоминать этот момент с невероятной нежностью — именно тогда она поняла, что в её жизни появилось нечто большее, чем начинающая утомлять работа. Для себя она будет называть его «судьбоносным моментом зарождения наших чувств». А молодой юноша, тогда сидящий в специально оборудованном кресле, будучи связанным по рукам и ногам, смотрел на Тоффиану с нескрываемым презрением и какой-то животной ненавистью. — Вы можете разговаривать, мистер Фрост? — спросила Лэмб, чуть помедлив. Она даже не заметила, как её тон смягчился и что из него исчезли те ледяные нотки, из-за которых её побаивались некоторые пациенты. — Могу. — Итак… Тоффиана взглянула в папку с делом о Фросте. Его имя значилось там как «Дже<…>О. Фрост». — Вас зовут Джек? — спросила она. — Джеком меня могут звать только друзья, — отрезал пациент. Лэмб поёжилась. Она вдруг поняла, что наедине с ним ей очень неуютно. — Хорошо. Простите меня. Я расскажу вам о наших встречах и порядках, если вы ещё не знаете… Мы с вами будем видеться два часа ежедневно. Во время этого вы… Тоффиана говорила, а сама разглядывала этого странного «Дже<…>О.» Фроста. Про себя девушка решила называть его Джеком, хотя имя знаменитого шалопая из множества детских легенд не очень-то подходило своему мрачноватому обладателю. Джек был по-своему красив: у него были довольно резкие, но приятные черты лица, острые скулы, необычно бледная кожа и большие глаза красивого голубоватого оттенка. Последние, правда, могли бы быть притягательнее, не смотри они с такой отчаянной, почти волчьей злобой. — Овца. Девушка резко замолчала. Пациенты часто перебивали её, но несколько другими фразами. Что ж, судя по всему, мистер Фрост умеет удивлять. — Какая? — полюбопытствовала она. — Не какая, а кто. Вы. Вы, Тоффиана, овца. Тоффиана не удержалась от короткого смешка. — Это довольно смелое заявление, учитывая то, что мы с вами едва знакомы. Я успела вас чем-то обидеть, мистер Фрост? — Меня-то пока нет. А вот этому миру вы конкретно насолили. — Откуда у вас столь… поспешные выводы? — Тоффиана подумала, что ей нравится то, как Джек пытается её задеть. — Я понял, кто вы, как только увидел. Если вас это успокоит… хотя меня бы не успокоило… эти санитары и врачи — тоже овцы. Звучит, конечно, забавно. Внезапно Джек расхохотался. У него был приятный смех, непринуждённый, точно все это происходило вообще не с ним. Лэмб заинтересованно приподняла брови. Судя по всему, с этим пациентом она не заскучает. — Надеюсь, вы не попросите меня встать на четвереньки и заблеять, — услышав это, Фрост резко перестал смеяться и вновь сощурился. — И, признаться по правде, я не очень понимаю, что вы имеете в виду, называя меня и моих коллег парнокопытными. — Значит, вы не овца, — Джек обворожительно улыбнулся, сверкнув идеальной улыбкой, — вы просто дура. Тоффиана поморщилась, стараясь не думать о том, что эти слова её обидели. Отчаянные попытки Фроста сделать это смешили её, но теперь, когда он-таки добился своего, ей было уже не смешно. Странно это всё. — Я вас не понимаю. — И не поймёте. Вы привыкли относиться к таким, как я, как к юродивым, а ведь нас, наверное, очень много. Мне даже представить страшно, сколько ни в чем не повинных людей заперты в этой помойной яме. Во всяком случае, сегодня их стало на одного больше, — Джек нервно хихикнул. — А вы, мисс Лэмб, ежедневно стараетесь вымыть нам все остатки мозга, пока ваши многоуважаемые парнокопытные коллеги пичкают нас таблетками и просто издеваются. Стадо как оно есть. Вам сказали делать, вы и делаете. Я неправ? Тоффиана передёрнула плечами. — Осмелюсь предположить, что нет. Кажется, вы не совсем понимаете того, о чём говорите, мистер Фрост. — Или вы думаете, что я не умею считать, — Джек попытался наклониться, отчего ремень, сдерживающий его шею, натянулся, заставив пациента закашляться. — Вы не выглядите школьницей, девушка, то есть становление этого безумия застали уже в зрелом возрасте. Скорее всего, в университете, ну или где там таких штампуют, я не знаю… А раз вы здесь на правах врача, выходит, вы подплясываете под дудку этих уродов. Пазл сложился! — Фрост сделал пальцами что-то вроде «вуаля». С его прикованными руками это выглядело жутко. — И вам, сука, нравится эта власть над всеми нами, и новые порядки вам идеально подходят. Прелестно, да? В чём вы меня сейчас убедить пытаетесь? Что вы рука Господня и выполняете его волю? Не-а, не прокатит. Не здесь и не со мной. Потому что я в эти сказки не верю. Вы, все вы, включая тех, кто всем руководит — просто алчные мрази и не более того. — Мистер Фрост, — Тоффиана злилась, и злилась ещё больше оттого, что осознавала это, — новый государственный строй… — Дерьмо! — весело выкрикнул Джек и глупо, по-детски, рассмеялся. — Полнейшее. Он превратил мою жизнь и жизнь близких мне людей в Ад. Мне не за что его любить и, скажите пожалуйста, с какого перепугу я могу захотеть ему подчиняться? Или тут все уже ссут кипятком с того, как названия всех штатов переименовали? Что Штаты вообще развалились? С того, что нормальностью теперь называют скудоумие, а тех, кто хоть что-то соображают, упекают в психбольницы?! А вы, мать вашу, сидите передо мной, заявляя, что я не понимаю того, о чём говорю?! — Мистер Фрост, пожалуйста, успокойтесь… — Я не успокоюсь, мисс. И я не сдамся, чем бы вы меня не пичкали. Потому что я, — Джек перешёл на зловещее шипение, — не привык отказываться от своих идей и продавать их за хорошую жизнь. Не привык я заниматься проституцией, как бы вы не маскировали эту правду, Тоффиана. Признайте это. Свою шлюховатую натуру, — парень дико расхохотался, на этот раз истерически, и девушку напугал, просто до чёртиков напугал этот смех. — До свидания, мистер Фрост, — резко сказала она, поднимаясь со стула. — Думаю, вам многое надо осознать и над многим подумать. «И мне», — пронеслось в её мыслях, — «мне тоже надо. Что-то в вас есть, мистер Джек. И это что-то мне очень нравится».