Every devil needs to have his own angel.
Тоффиана задумчиво свернула файл и откинулась на кресло. Дымящаяся чашка кофе с молоком стояла прямо перед ней, но погрузившаяся в мысли девушка смотрела куда-то поверх неё. В голове врача всё ещё стоял компьютерный файл, который она закрыла пару секунд назад. Диаграмма изменения состояния Джефферсона который день не давала Тоффиане покоя, ведь никаких изменений на ней не отображалось. По сравнению с другими файлами эта диаграмма отличалась пугающей стабильностью. Её линии не скакали вверх-вниз, как у других пациентов, а шли несколькими, местами сломанными, но всё же относительно ровными линями. Джефферсон не изменился внутренне. Тоффиана прекрасно понимала, что годы лечения просто вылетели в окно: её пациент был всё таким же бунтарем, каким и появился в Госпитале. Он по-прежнему её ненавидел и мечтал сбежать. — Я же столько сил в это вложила… — простонала Тофф, роняя голову на руки. Горячий кофе обжег её горло, но девушка даже этого не почувствовала. Отчаяние жгло её гораздо сильнее. Резкий стук дверь едва не вынудил Тоффиану швырнуть распроклятую чашку прямо в голову потенциальному претенденту на её, доктора, внимание. С трудом сдержавшись, девушка торопливо раскрыла на компьютере первую попавшуюся папку, не желая показаться кому-то бездельницей. Дверь открылась, и Тоффиана увидела Элиота — странно покрасневшего, как после бега. Врач выглядел, как всегда, безукоризненно, вот только его взгляд был не расслабленно-спокойным, а скорее встревоженным. — Есть минутка? — спросил он. Тоффиана нерешительно качнула головой, бросив взгляд в сторону недоделанного еженедельного отчета. Его нужно было сдать завтра, и она боялась, что не успеет. Элиот не заметил этого жеста и зашёл, закрыв за собой дверь. — Эл, сейчас не лучшее время. Осталось полтора часа до отбоя, никак нельзя попозже поболтать? — раздраженно бросила Тоффиана, чьи размышления были так бесцеремонно прерваны. — Я не отниму у тебя много времени, — торопливо сказал Келли, садясь на стул и сцепляя пальцы в «замочек». — Мне… Мне посоветоваться надо. — Тогда быстро, — девушка сделала ещё один глоток уже почти полностью остывшего кофе. — У меня ещё много дел. Элиот одной рукой поправил волосы, пригладив их к затылку. Тоффиана на пару секунд залюбовалась своим бывшим любовником. Она никогда не отрицала того факта, что Келли был одним из самых красивых мужчин, которых ей доводилось встречать. Его черты лица были по-глянцевому правильными, Элиота многие принимали за какого-ниудь киноактера, играющего исключительно любовников или миллиардеров-соблазнителей. Тоффиана нередко думала о том, сколько зависти она получала в ту пору, когда они с Келли были вместе. Сейчас же даже мысль о восстановлении отношений казалась ей чудовищной: девушка чувствовала себя подлой изменщицей, представляя удивление и обиду на лице Джефферсона. Иногда эта фантазия даже мерещилась ей перед сном. — Совсем недавно я увидел одну девицу с третьего отделения, — начал Элиот, — и… — Потащил её в постель, — лаконично закончила Тофф, ухмыльнувшись. —… она меня избила, — как ни в чем не бывало продолжил Келли, будто бы не замечая удивления на лице девушки, — но… Мне даже было как-то наплевать. Понятия не имею, откуда девчонка научилась так драться, но местами мне было больно. — Можем засадить её на первое под стимуляторы, — пожала плечами Тофф. — Неделька-другая там обычно у всех отбивает желание махать кулаками. Или ты уже? — Нет, нет. В этом-то и дело… — Элиот как-то замялся, будто его слова вызывали у него стеснение. — Я всё стал делать по-привычному, понимаешь? Даже не знаю, как это назвать. Мне перестали нравиться наши пациентки. Они становятся всё более похожими, как ряд киборгов. Что одна, что другая — мне всё равно. Я как будто не хочу их больше. И когда та стерва мне врезала, я как будто это понял. — Эл, — устало сказала Лэмб, — ты серьёзно пришёл ко мне к концу рабочего дня рассказывать про то, что тебе девочки нравиться перестали? Чего ты от меня сейчас хочешь? — Тофф! — вскрикнул Элиот так, что девушка, испугавшись, подскочила на кресле. — Ты даже не дослушала меня! Я… мне стыдно признаться, но я боюсь. Боюсь перемен, которые скоро придут. Пациентки стали одинаковыми, и мне стало всё равно, и всё, всё, всё меняется! Черт, почему ты этого не чувствуешь?! — Келли вскочил с места и взволнованно зашагал по комнате. — Как раньше могла пациентка избить врача? Как раньше я мог отнестись равнодушно к новенькой? Сегодня утром к нам поступила шестнадцатилетняя блондиночка, и я посмотрел на неё, и не почувствовал ни-че-го! Понимаешь, нет?! И дело не во мне: я бы мог просто сходить к сексологу и пожаловаться на проблемы, но не это здесь камень преткновения! Лэмб нервно вертела в руках чашку холодного кофе. Её пугал Элиот, пугали его слова о грядущих переменах. Если они уже отразились на самой важной шишке Госпиталя, как скоро они коснутся её и Джека?.. — Подожди, — Тоффиана медленно приподняла руку, призывая доктора успокоиться. — Ты хочешь у меня совета? — Я хочу, чтобы ты меня поняла, — уже тише сказал Элиот, возвращаясь на стул. — И помогла. Я не справлюсь один со всем этим. То, что пациентки перестали мне нравиться, говорит о чем-то… неспокойном. Я понимаю, что это всё звучит как бред, и никаких нормальных доказательств у меня нету, и сделать ничего нельзя. Это что-то на интуитивном уровне. Я поэтому обратился к тебе: любой другой просто послал бы меня. — У меня уже были такие мысли, — цинично хмыкнула девушка. — Признаться, в последнее время мне тоже иногда мерещится что-то подобное. Как будто все пациенты сговорились отправить мне жизнь окончательно и взорвать весь Госпиталь к чертям собачьим. — Думаю, ты скоро в полной мере поймёшь масштаб той проблемы, о которой я говорю, — уверенно произнёс Келли. — Пока просто удвой, утрой бдительность. Внимательнее слушай разговоры пациентов, говори с ними на темы, которые помогли бы нам решить этот странный вопрос. — Допустим, — Тоффиана пожала плечами. — Но это обычный приказ начальника подчиненной. Это всё? — Нет. Я же просил совета по поводу пациенток, помнишь? Что мне делать с этим, Тоффи? Девушка отставила, наконец, в сторону свою чашку и задумалась. — Мне кажется, — медленно начала она, — что здесь всё дело в какой-то… пресыщенности. Сколько девушек проходило через тебя за последние месяцы? Многовато, Эл. И если говорить о тебе, то все они просто стали одинаковыми из-за своего количества. Понимаешь? Избыток вкуса убивает вкус. Она могла сказать это, но не сказала, ведь никогда не читала Шекспира. Она просто не знала о существовании такой цитаты. Несчастные люди. Элиот рассеянно кивнул Тоффиане, думая совершенно о своём. Келли вновь убедился в том, что его молчание дорогого стоит. Каждый день Элиот терпел общество идиотов, полиставших пару книг по психологии и мнивших себя великими докторами, и общество гениев, которые считались психически нездоровыми. Здесь так принято, это новый мир, в котором надо выживать любой ценой. Они все вертелись как могли. Элиот лечил тех, кто недостаточно хорошо прятал себя, тех, кто не смог противостоять политическому режиму. Но, опять-таки, Ад пустует, потому что все бесы спрятаны там, где их никогда не будут искать. Бунтовщиков не ищут среди служителей правительству. За ними гоняются по баракам и помойкам, Псы разыскивают их по нищим кварталам и подпольным клубам, но никто не смотрит выше. А выше сидят по-настоящему опасные. Весь мир — сплошной обман, люди лгут всем и себе в первую очередь. Истина исчезла, и теперь на её месте те самые черти, которые имеют право творить все, что захотят. И Элиот Келли тоже был таким. Когда люди перестали читать книги, эта страна, и до того неидеальная, начала гнить заживо. Элиот Келли не мог допустить такого, но ему было достаточно того, что умным оставался лишь он один. И поэтому в подвале дома Келли, за кучами коробок различного хлама, всегда хранилась крохотная книжка — чаще всего классика. Маленькая, потроганная тысячами людей до него и пережившая много лет. Брат Элиота, Артур, был одним из лидеров сопротивления. Он отвечал за распространение средств информации прошедших, ещё не репрессированных правительством, лет. В эти средства входили книги, газеты, фильмы, картины и журналы — всё то, что так хотели изъять. Искусство вечно, и произошедшее в Десятом Союзе стало этому живым примером. Сопротивление оказало этому миру огромную помощь. После того как Десятый Союз начал изымать и — чаще всего — уничтожать бесценные предметы старины, работники музеев, библиотек, картинных галерей и антикварных магазинов стали единым целым. Тысячи музейных экспонатов были контрабандно перевезены в Республику Адерсен, где и оставались или переправлялись в Европу и Азию. Миллионы книг упаковали в непромокаемые пакеты, упрятали в сейфы и зарыли там, где их никто не смог бы найти. Сотни картин смогли спрятать, переделать и увезти. Протестующие спасли целую историю, и за это многие из них поплатились жизнью. Артур Келли лично участвовал в переправке украшений принцессы Сит-Хатхор-Юнет — бывших экспонатов Метрополитен-музея. После этого из-за проблем со здоровьем его отстранили от подобных операций, и он стал «подпольным оратором». Своему брату Артур передавал книги, требуя укладываться с их прочтением точно в срок. Элиот, официально не принадлежавший к сопротивлению, мог стать проблемой для Артура. И Элиот пользовался этим. Ему нравилось быть лучше всех. Ему нравилось читать, нравилось впитывать и анализировать. Вся классика мировой литературы хранилась в его голове, но… …но иногда он чувствовал одиночество. Обыкновенное одиночество, вызванное тем, что рядом с ним банально не было понимающего человека. И это надо было стерпеть. Почему-то именно об этом подумал доктор, пока Тоффиана медленно формулировала мысль. Он разглядывал её лицо, довольно симпатичное, когда девушка не пыталась быть роковой красавицей. Разглядывал и думал. — В общем, я считаю, что тебе просто нужно сменить… спектр действий. Выбери для себя одну девушку и посещай её регулярно. Лично я думаю, что ты с жиру бесишься, но по старой дружбе я выдумала для тебя эту белиберду, — заключила Тоффиана. — По сути, я сейчас обрекла какую-то девчонку на не слишком-то приятные выходные. О чем уже жалею. Так что не подставляй меня, если что, хорошо? И извини, но у меня есть дела. — Спасибо, я понял намёк, — Элиот встал и направился к двери. — И за совет тоже спасибо. — Иди уже, а? — весело пропела девушка. Келли улыбнулся, но не ей, а в пустоту, и вышел в коридор.***
Мерида судорожно вздохнула и попыталась сесть на кровати. Почувствовав, как ненавистные ремни прижимают её к матрасу, девушка прошипела несколько ругательств, но, наученная горьким опытом, вырываться и визжать не стала. В конце концов, ещё ни разу это не помогло. Грейс улыбнулась ей и даже соизволила привести кровать в сидячее положение, и пациентка с блаженством почувствовала, как застоявшаяся кровь мало-помалу начинает двигаться по организму. Медсестра ослабила хватку на шее и запястьях, позволив Мериде чуть-чуть размяться. «Комната тишины» всё ещё стояла в голове девушки, и на секунду ей даже померещилось, что она снова оказалась там. Мерида вздрогнула. Ей было всё ещё страшно, хотя она понимала, что трезвый рассудок пока остался при ней. Слабо улыбнувшись, она попросила у Грейс воды. Вместо воды сиделка позволила ей глотнуть ягодного йогурта, сказав, что режим питания Мериды на время смягчится, чтобы не вызвать проблем с кишечником. Больничные каши имели свойство оседать в желудке толстым слоем, а получить проблемы с Ричардсами Госпиталь не хотел, поэтому Элиот велел предоставить девушке что-то более вкусное и лёгкое. — Ты не знаешь, приходили ли ко мне родители? — с надеждой спросила Мерида. После «комнаты тишины» даже идея стать чьей-нибудь женой не казалась пациентке такой уж абсурдной. Разумеется, Ричардс и не думала сдаваться, просто она до боли соскучилась не только по дому, но и по возможности банально пользоваться благами цивилизации. Грейс с прозрачной улыбкой покачала головой, и Мерида огорчённо вздохнула. — Мисс, я могу вам кое-что дать, если вы никому об этом не скажете, — вдруг тихо и немного затравленно сказала сиделка. Ричардс удивлённо кивнула, и Грейс быстрым движением вынула из кармана халата… плитку шоколада. — Шоколад?! Ничего себе… — девушка с изумлением приподняла бровь. — Зачем ты кормишь меня? — Это не от меня. Её вам передал мистер Фрост, — Грейс развернула красную обертку, отломила тоненькую бороздку в две плитки, и, разломив пополам, поднесла ко рту Мериды одну из них. — Я не хотела давать, но потом в ваш сегодняшний рацион внесли ломтик шоколада, поэтому решила отдать этот вместо больничного. Извините, но остальную вам не положено. — Ничего, я переживу… — пробормотала ошеломлённая девушка, смакуя на языке сладкий привкус. Она обожала тёмный шоколад, а этот был ещё и с орехами. Как в детстве, когда мама ещё позволяла ей есть сладости. С возрастом Элинор Ричардс перестала давать Мериде десерты, заботясь о её фигуре. Медсестра завернула шоколадку и убрала её обратно. — Грейс, — сказала Мерида, проглотив остатки шоколадной слюны, — а что ты ещё можешь рассказать мне про мистера Фроста? Сиделка со скукой посмотрела на часы, и убедившись, что особых доводов не отвечать девушке у неё нет, неохотно сказала: — Кажется, его зовут Джефф или Джек. Я не уверена насчёт этого. Им лично занимается Тоффиана Лэмб, врач-психотерапевт, очень важная здесь личность. Он здесь давно, и из-за курса лекарств у него мутировал пигмент. Вряд ли я смогу рассказать вам больше. Ричардс не удержалась от разочарованного вздоха. Грейс не сказала ничего нового или интересного — Мерида узнала разве что имя этого странного парня, да и то его истинное звучание осталось неясным. Девушка слабо улыбнулась и поблагодарила медсестру, но та уже пребывала в какой-то прострации и лишь рассеянно кивнула. Мерида задумалась. Странный мистер Фрост появлялся в её мыслях эпизодически, но решительно не желал покидать их насовсем. Обычно чуждая от романтических страданий, девушка чувствовала себя не в своей тарелке, и сейчас она не отказалась бы посоветоваться с кем-нибудь из старых подруг. Ничтожно малый любовный опыт — дурацкое свидание — не позволял судить о новоявленных чувствах, он скорее мешал. Пациентка по старой привычке закусила губу. С детства окружённая парнями, она никогда ни к кому не привязывалась, её первая любовь длилась полдня, а все мальчишки неизбежно получали от ворот поворот. Просто ей это было не нужно, она этого не хотела и ничего с собой поделать не могла, несмотря на все увещевания расстроенной матери. Мерида понимала её: единственная дочь должна была быть милой девушкой, спокойной и смиренной, а родилась злобная бунтарка, спутавшая все родительские планы. Конечно, девушку злило то, что о её чувствах никто не думал, но в чем-то Элинор была права: замужество было бы лучшим выходом. Дело в том, что научное образование Мерида получить бы всё равно не смогла, ведь она была дочерью человека, состоящего в партии. Гуманитарного образования фактически не существовало, и оставались только ничтожные профессии вроде модели или актрисы, но родители и партия не могли допустить, чтобы ребёнок столь влиятельных людей стал «клоуном на арене». По сути, ситуация была тупиковая. Элинор буквально пыталась дать Мериде шанс как-то выжить в этом мире, но этот шанс был таким же мерзким, как и сам мир. Мерида грустно склонила голову. Она скучала по дому и чему-то спокойному, уютному и понятному. Несмотря на сложные отношения с семьёй, девушка её любила и ни за что не сбежала бы, если бы на то не было веских причин. Внезапное замужество было именно такой причиной. Ричардс очень дорожила своей свободой и своей возможностью изменить это общество, а находясь под влиянием какого-то там Бина это было бы трудно сделать. Девушка понимала, что всё равно не поступила бы по-другому, но раз за разом возвращаясь в момент своего побега, она осознавала всё действие эффекта бабочки. Сейчас она чувствовала себя как малолетка, случайно забеременевшая и ещё даже не понимающая, что случилось. Девушка боялась, что её попадание в психушку попусту загубит её ещё не начавшуюся толком жизнь. Достаточно было посмотреть на Эльзу, чтобы понять, что из этого места не выбраться просто так. Мерида боялась, что не найдёт ни от кого помощи. Что Элиот Келли однажды зайдёт и к ней. Она боялась всего, что было в этом Госпитале. Но… Есть ли возможность попытаться всё изменить? Воистину — попасть в Госпиталь означало умереть, но ведь многие считают, что жизнь после смерти существует. Мерида хотела бы, чтобы свою жизнь после смерти она встречала не одна.***
Иккинг шёл, опустив голову и рассматривая быстро двигающиеся стопы пациентов. Третье отделение напоминало стадо стриженных овец, что пастушка вела на водопой. Сравнение было удачным: толпа одинаково одетых людей, в ровном темпе идущих за «пастушкой», которую символизировала дежурная медсестра. Санитары, судя по всему, воплощали сторожевых псов. Прогулки третьего отделения были ежедневными, но у них была одна отличная особенность: никто не гнал пациентов на улицу. Медсёстры выводили их три раза, обычно не считая количество людей. Хоть где-то вечная тюрьма превращалась в краткую волю и минимальную возможность принимать самостоятельные решения. Иккинг старался выходить во вторую прогулку, чтобы встретиться с Рапунцель. Сейчас он шёл, чтобы сказать ей… Боже, как он это скажет?! «Рапунцель, девочка, прости, я хочу отчалить»? «Извини, но мне пора»? Здесь будет неуместна любая фраза. Она просто разобьётся о свой же смысл. Иккинг хочет уйти, зная, что у Рапунцель нет шансов на выход. Он бросит её здесь?.. Никогда! Он умрет здесь сам? Опять устроить бунт, опять переместить себя на отделение назад, опять быть избитым электрошоком, опять есть с ложечки, опять ходить, держась за стеночку?.. И как он сможет спасти их всех, снова став никем? Нет. Он что-нибудь придумает. Они что-нибудь придумают. Все вместе. Разом. Нельзя оставлять все так, как оно есть… А находясь на воле, Иккинг сможет сделать хоть что-то. Лишний шаг в сторону спасения жизни. Пациент оглянулся и тут же заметил её. Как обычно, сидит на крохотной лавчонке, сжимая скетчбук, рядом — её молоденькая дурочка-медсестра, наивная, как ребёнок. Иккинг дождался, пока все разбрелись по длинным аллеям парка и медленно приблизился к Рапунцель. — Привет. Девушка не бросила карандаш, продолжая аккуратно штриховать длинную тень. На листе бумаги была изображена стройная лань с умными глазами. Рапунцель тщательно прорисовала каждый изгиб тела животного, и Иккингу даже показалось, что лань вот-вот сойдёт со страниц блокнота. Рапунцель повернула голову и посмотрела на Иккинга. Кто угодно мог увидеть в этом жесте неуловимо-скучающее презрение, но Хауард знал, что она делала так всегда. Губы девушки растянулись в искренней улыбке. Такие красивые губы, черт бы их побрал. — Ты взволнован, — Иккинг почувствовал, как рука Рапунцель успокаивающе касается его локтя. Он кивнул. Рапунцель встала и убрала блокнот с карандашом в широкий карман больничной кофты. В ней пациентка походила на нахохлившегося воробышка, и Иккинг криво усмехнулся.Что ж ты за человек такой, если даже воробья уберечь не сможешь?!
Девушка неспешно двинулась по аллее, как бы приглашая Иккинга следовать за ней. Медсестричка же резво вскочила и почти побежала к своей подопечной, напрочь забыв про Иккинга. Он остался сидеть, всеми силами мечтая о том, чтобы надоедливая девка куда-нибудь пропала. Внезапно Рапунцель повернулась к сиделке и торопливо зашептала ей что-то на ухо. Девушка с заговорщицким видом наклонилась к ней, иногда посматривая в сторону Иккинга. В один момент медсестра громко охнула, покраснела, захихикала и сделала пару шагов назад, смущенно потупив глаза. Озадаченный Иккинг посмотрел на то, как Рапунцель спокойно возвращается на место. — Что ты ей наплела? — Тебе рано такое слышать, — весело отмахнулась она. — Что произошло? — Эри, я хочу выйти отсюда, — выдохнул Иккинг, отвернувшись. В первую секунду ему показалось, что девушка его не услышала, но потом он понял: просто не поняла. — Я тоже, — медленно кивнула Рапунцель. — Нет, я не об этом, — он погладил её по пальцам, — я не просто хочу. Я выберусь. Перестану бунтовать и выйду отсюда. Навсегда. От кого я это слышу? Главный лидер больничного сопротивления внезапно сдал свои позиции? Поздно, Хауард. Но не настолько, чтобы ничего нельзя было изменить… Так чего же ты ждёшь? — Ты так в этом уверен? Что сможешь это сделать? — девушка заглянула ему в глаза. Иккингу показалось, что она просмотрела всю его душу целиком. — Я хочу попробовать. Один шанс у меня точно есть. Рапунцель машинально взлохматила короткую стрижку, и Иккинг почувствовал тонкий запах фиалок. Как я смогу без него жить? — Возможно, — движения девушки были по-странному заторможенными, точно её заводили, как робота. Кинув быстрый взгляд на медсестру, Рапунцель игриво улыбнулась и крепко схватила Иккинга за руку, разыгрывая для неё представление. Сиделка многозначительно подняла брови. — Да, есть. Скорее всего. Зачем ты мне это говоришь? Иккинг опешил. — Что… О чем ты? Ты должна знать. Я выйду, и… — Именно. Уйдёшь. Навсегда. Безвозвратно. Ты понял меня? — вдруг жёстко отчеканила девушка, сжав свою ладонь. Парень почувствовал, как короткие ногти впились в его кожу, но от удивления он ничего не сказал. — Если уходить, то надо заметать свои следы. — Да что ты такое говоришь? — пациент окончательно запутался. — Я тебя не понимаю. Всё… всё нормально. Если все получится, я помогу тебе… Рапунцель резко прижалась к его уху и зашептала, рубя слова: — Слушай сюда, Иккинг. Ты ни черта не понимаешь того, о чем говоришь. Ты хочешь уйти — значит, уходи. Мосты надо сжигать, ясно? Я останусь здесь. Может быть, на год. Может, навечно. Но ты за мной не вернёшься. Нет. Я не позволю. Ты свалишь из Тенрис-Сити и уедешь в Республику Адерсен. Там бунтуй сколько влезет. Ты понял меня? Я. Буду. Тут. — Замолчи! — прошипел Иккинг, шокированный от этих слов. — Я никогда не оставлю тебя в этом месте, ни за что! Я не уверен, что выйдет, я не уверен ни в чем, но я должен, потому что… я должен спасти тебя, потому что… — Потому что ты идиот, — резко прервала его девушка. — Нельзя вытащить всех. Уйдёшь сам — оставляешь меня. Иккинг, — Рапунцель чуть смягчила тон, — я бесполезна для сопротивления. Я ничего не умею и ничего не знаю. А ты принесёшь миру пользу. Ты хочешь убить нас? Всё, что было и могло бы быть? Тогда ты придёшь за мной. А если ты… если ты не собрался умирать… ты поймёшь о чем я говорю. — Ты много чего умеешь и знаешь. Эри, лишних людей не бывает! — Иккинг беспомощно качнул головой. — Значит, ты действительно глупый, — горько усмехнулась девушка. — Вырвавшись отсюда, нельзя возвращаться. Надо бежать. Если жить хочешь. Да не будет у меня жизни без тебя, идиотка! — Это… бред, — с трудом сказал он. — Я против. Нет. Так нельзя. Так не выйдет, я не брошу тебя, не брошу, нет… Рапунцель мягко склонилась к его губам и осторожно поцеловала. Иккинг ничего не почувствовал. Будто его сейчас целовала баньши, предвещающая чью-то смерть. Он не видел свою Эри, крошку Эри, как он ради смеха называл Эрнандес, в этой чужой девушке, которая умоляет его оставить её умирать. — Если ты хочешь запомнить всё таким, ты уедешь из Бина, Иккинг, — выдохнула девушка ему в губы. Иккинг отстранился и посмотрел прямо ей в глаза. — Как ты заставишь меня сделать это? — Кретин, — злобно прошептала она. — Я хочу спасти тебя. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих, помнишь? — Тогда зачем ты меня спасаешь?! — Я уже утонула. Девушка отодвинулась, оставив ладонь на его щеке. Она смотрела на него с жалостью, обидой и болью, и Иккингу захотелось взвыть в голос от этого взгляда. — И это будет наш последний поцелуй, Хауард. Последний, если ты не поклянёшься оставить меня в покое, — Рапунцель медленно опустила руку. В её глазах блестели слёзы. — Эри… — выронил он, закусывая губу. Рапунцель торопливо поднялась с лавки, изображая наивную дуру. — Представь себе, ему моя затея не понравилась! — фальшиво рассмеялась она в лицо медсестре, та засмеялась в ответ. — Ну пока, надеюсь, в следующий раз ты оценишь это! Девушки удалялись от него, и Иккинг ещё слышал отдаленное хихиканье Рапунцель. Ты сейчас сама похоронишь все. Ты все знаешь. Ты — мой наркотик. Ты хочешь спасти меня, пропав из моей жизни. Я так не смогу. Я слабее тебя. Я умру без тебя. Не уходи. Прошу.***
Он успокоил дыхание. Отчего-то сердце колотилось как ненормальное, хотя ничего особенного и не произошло. Стук сердца сошёлся в звучании со стуком костяшек, бьющих в дверь. Элиот, не дожидаясь ответа, повернул ручку и зашёл в палату. — Ты?! Келли ожидал такой реакции. Он отстранённо взглянул на прикованную к стулу ремнями мисс Фэр, которая сейчас, судя по всему, могла с мясом вырвать эти ремни и отхлестать ими Элиота до смерти. — Оставьте нас, — ледяным тоном сказал врач сиделке. Женщина кивнула и торопливо вышла, не обернувшись на Линдси. Нет. На Эльзу. Теперь будет Эльзой. — Доброго вечера, мисс, — Келли улыбнулся самой своей обворожительной улыбкой. Обычно девушки от неё таяли, но лицо Эльзы буквально перекосило от отвращения и злобы. Она дёрнулась, отъехав чуть назад. Келли был рад, что его просьбу — связать её — не оставили без внимания. В противном случае беседа получилась бы энергозатратной. — Как ваше… — Больной выродок! — выкрикнула Эльза, отъезжая ещё немного. — Поганая мразь! Ты, скотина проклятая, чтоб… Элиот устало потёр виски и успокаивающим жестом велел Эльзе замолчать. Она продолжила выкрикивать ругательства, иногда настолько замысловатые, что Келли даже уважительно приподнимал брови. Через несколько секунд он сел на койку и с интересом посмотрел на девушку, раскрасневшуюся от ярости. — Всё? — спросил он, дождавшись, пока пациентка закроет рот. Эльза как-то неуверенно замерла, дёрнув руками, и вопросительно взглянула на Элиота. — Я могу не спрашивать про ваше самочувствие, видимо, оно у вас… — Значит так, — выплюнула девушка, — слушай сюда. Ты видимо думаешь, что ты, грязный урод, можешь всё, да? Трахать всё, что шевелится, просто потому что можно? Ты — самое… — Да замолчишь ты или нет! — не вытерпел Элиот, рявкнув на пациентку. Она не сникла: полупрозрачные глаза продолжали полыхать ненавистью, зато губы сомкнулись, и звука сквозь них не шло. — Я здесь не за этим… ну почти. — А зачем? — насмешливо спросила Эльза. — Зашёл чая попить? Элиот уставился в пол. Как сказать ей, что истинная цель его визита — найти постоянную подружку? Предложить встречаться с кольцом и цветами? Тогда можно хоть сейчас идти жениться. Почему нет, из пары рубашек вполне и фату, и платье скроить можно… Келли улыбнулся своим мыслям, Эльза же подумала, что он, видимо, сам сошёл с ума. — Эльза… — протянул он. — У вас красивое имя. Я буду называть вас так, если вы не против. — Против. — Ну и ладно, — ничуть не смутившись, ответил он. — Я всё равно буду. Сцепив зубы, Раузенграфф уставилась на врача. Теперь её взгляд был скорее вопросительным, нежели злобным. — Что тебе надо? — спросила она, нахмурившись. Элиот откинулся на стену, прижавшись лопатками к её успокаивающему холоду. Койка протестующе заскрипела, когда врач преспокойно устроился поудобнее, как будто действительно просто заскочил в гости. — Мы с вами давно знакомы, Эльза, — начал он, — и… не слишком-то удачно у нас всё началось. — Ты изнасиловал девушку и говоришь, что всё не слишком удачно?! — возмутилась Эльза. — Сука! Сволочь! Как таких ублюдков вообще… — Земля меня как-то носит. Помолчите хоть немного, пока я не залепил вам рот, — нетерпеливо выпалил он. — Точнее, тебе. Не залепил рот тебе, Эльза. Твоё имя лучше сочетается с «ты». Девушка с трудом смолчала. Келли продолжил: — Я хочу многое изменить. Не за просто так, само собой. И я хочу, чтобы ты тоже была в этих изменениях. — Почему? — быстро спросила Эльза. — Что тебе от меня надо? — девушка нервно затряслась, видимо, что-то вспоминая. — Что ещё? Она красивая, когда злится. Когда кричит. Когда плачет. Какая она, когда улыбается? Эльза в своей истерике не заметила, как врач оказался рядом. Когда она пришла в себя, с гневом откинула голову назад, уходя от его ладони. Хмыкнув, Келли вернулся на предыдущее место. — Изменить всё, — сказал он, будто диалог ничем не прерывался. — И тебя тоже. И нас тоже. — «Нас»?! Ты спятил, Келли? Нет никаких «нас»! Есть поехавший насильник и… — Бедная жертва. Я понимаю. А ты хотела бы перестать быть жертвой, Эльза? Перестать быть той, кто ты есть сейчас? Я хочу измениться. Предлагаю и тебе. — Сделай лоботомию, поможет, — мрачно изрекла девушка. — Так что ты хочешь? — Я хочу, чтобы ты стала моей девушкой. Комната разразилась такими ругательствами, что будь здесь священник, он бы слёг с инфарктом миокарда. Некоторые слова Элиот слышал впервые и с удовольствием пополнял лексикон. Когда за нецензурными вещами послышались вопросы и угрозы, Келли сказал: — Я не предлагаю тебе любовь и бриллиантовое кольцо, Эльза. Ты не поняла меня. Я не буду объяснять, зачем это мне. Просто не сейчас. Если ты согласишься, я буду иметь право приходить к тебе когда угодно и право не получить при этом сотрясение мозга. Я буду приходить к милой кошечке, а не к злобной фурии, — Элиот многозначительно улыбнулся, — и буду видеть её такой, какой захочу. Я буду делать с тобой всё, что захочу. Говорят, некоторые пары такое практикуют… — Кажется, это была сделка? — белая от гнева, спросила Эльза. — Что же я получу взамен? — Право жить, — расхохотался Элиот. — Как насчёт нормального питания? Возможности иногда читать учебники или получать новости? Носить более удобную одежду и спать в хорошей кровати?.. — Я не шлюха вроде тебя, Келли, — процедила Эльза. — Я не трахаюсь взамен шмоток и книжек. Иди в задницу. — У всего есть своя цена, — спокойно сказал он. — Нет ничего непродающегося. Всё измеряется в чем-то. Ты можешь не продавать свою душу, но я не Люцифер и покупать её не намерен. Ты продаёшь свою улыбку, свои глаза, свой смех и свои прикосновения. Конечно, это и называется «продать себя», но чего люди не сделают ради выживания, да? — Я не согласна. Пошёл вон, — прошипела Эльза. Элиот подошёл к ней и каким-то ленивым движением вставил кляп в рот, нарочно затянув ремни потуже. На протестующее мычание ему было всё равно. — Не согласна, говоришь? — задумчиво протянул он. — Оно и понятно. Такие как ты измеряются не в деньгах и шоколадках, Эльза… Как насчёт остальных пациенток? Девушка в ужасе раскрыла глаза. Её пальцы беспомощно обвисли по подлокотникам. — Нравится идея, да? — хмыкнул он. — А ведь в этом Госпитале очень много красоток, не одна ты тут такая… Я не посещал ни одну несколько дней, но моё воздержание не обойдётся мне даром, Эльза. Ты соглашаешься, и я не трону никого, пока ты со мной. Помедлив, Эльза неуверенно покачала головой. Келли прекрасно понял, что победа осталась за ним, но в игру надо играть до конца. — Тогда я могу передать твоим подружкам — Ричардс и Эрнандес, да? — что зайду к ним завтра? — невинно поинтересовался Элиот, прохаживаясь по комнате. — По очереди, знаешь ли. А потом ещё. И ещё. И так несколько раз. Эльза в порыве бессильной злобы попыталась что-то сказать, но дурацкое мычание только смешило. — Ты согласна? Мычание. — Согласна? Попытка закричать. — Ты ещё не решилась?.. Всхлип. Элиот подошёл к Эльзе и расстегнул ремень кляпа. Девушка прерывисто дышала, из глаз бежали слёзы. Врач вопросительно посмотрел на неё, касаясь пальцами мокрой щеки. Девушка резко подняла голову. — Да… — прошипела она сквозь зубы. — Чтоб ты сдох. Элиот сжал пальцами её подбородок, в то же время осторожно оглаживая его. Он достиг своего. Эльза снова боялась. — Ты этого не хочешь, но будешь, — шепнул он. — Я заставлю тебя быть милой, Эльза. Заставлю быть моей, и ты сама этого захочешь. — Будь я сожжена, если захочу. — Что ж, я принесу спички, — выдохнул он прямо ей в губы, и, легко чмокнув их, вышел из палаты. Эльза обессилено сжалась. Уходя, Келли унёс с собой те слабые ростки её вновь проснувшейся надежды.