The time has come as we all go down.
Ноябрьские ночи были темны и холодны. Ветер заунывно подвывал за окном, размазывая по стёклам капли тяжелого дождя. Это выглядело красиво: сверкающая из-за фонарей сетка водяных кристаллов закрывала собой чёрные улицы Тенрис-Сити, выступала в роли некоего барьера от города. Но капли на фоторамке смотрелись неуместно и странно, тем более на надтреснутом стекле. Элинор беспрестанно вытирала его, но запереть своё горе была не в силах. Элинор съедала тоска. Женщина сидела на широкой кровати и продолжала безуспешно тереть стекло рамки, в которой помещалась небольшая фотография. Девочка, глядящая с неё, широко улыбалась, выглядела радостной и счастливой. Её рыжие кучерявые волосы задорно торчали во все стороны, правая рука сжимала рожок с двумя огромными шариками ванильного мороженого. Эта полная жизни и любви фотография была сделана всего шесть лет назад. Мериде здесь одиннадцать, и Элинор хорошо помнит, как они вместе смеялись, глядя в объектив фотоаппарата. Пройдёт совсем немного времени до того как добрая и любящая девочка превратится в диковатую злую девушку, всегда недовольную, никогда не ласкающуюся, с упорным желанием идти против всех… Элинор провела холёным пальцем по трещине на стекле. Однажды, во время очередной ссоры, Мерида швырнула фоторамку в стену, а миссис Ричардс забыла её поменять. Сейчас она ни за что бы этого не сделала. Ей было приятно думать о том, что в этом огромном холодном доме хоть что-то осталось от её уехавшей дочери. Женщина поставила рамку на прикроватную тумбочку, и упала лицом на подушку. Ну почему, почему Мерида была такой упрямой? Чего ей стоило успокоиться хотя бы на время, дать согласие на помолвку, а потом уже, будучи женой очень влиятельного человека, заниматься своими делами?! Ведь тогда шансов на успех было бы гораздо больше… Дочь Элинор была сообразительной девушкой, но юношеский максимализм ослепил её. И миссис Ричардс сейчас ей ничем не поможет. Элинор громко всхлипнула. Как бы она ни пряталась, она прекрасно осознавала свою вину в сложившийся ситуации. Семнадцать лет назад она совершила непростительную ошибку, а сейчас пришло время пожинать плоды. Кажется, на то тоже есть фотография… Глубоко зарытая в комоде, под нижним бельём, спрятанная в дневнике от любых посторонних глаз. Сегодня весь день Элинор плачет над фотокарточками. Сначала она рыдала по запертой в психбольнице дочери, теперь же она вспоминала себя — красивую двадцатилетнюю дурочку. Здесь она стоит, всем телом прижимаясь к жениху — Мэттью Ричардсу. Десять минут спустя они поженятся. Элинор усмехнулась, взглянув на своё пышное платье и счастливую улыбку. Тогда всё было, чёрт побери, иначе. Семнадцать лет назад Элинор — тогда ещё Элинор Беллоуз — была глуповатой девчонкой из простой рабочей семьи. Ей повезло, когда уже богатый Мэттью Ричардс обратил на неё внимание и предложил пожениться. Для бедствующей студентки это был джекпот. Элинор оставила университет и поселилась в роскошном особняке, где чувствовала себя полноправной хозяйкой жизни. Мерида родилась несколько месяцев спустя — Элинор и Мэттью поженились, когда о беременности было уже известно. Тридцатилетний мистер Ричардс давно мечтал о детях, а для Элинор это было шоком, но отказаться она не могла. Новорожденное дитя было нелюбимым, и молодая мать каждый день корила себя за это, пусть ничего не могла с собой поделать, ведь она сама, по сути, была ребёнком. Рождение Мериды вывело Элинор из строя: было страшно понимать, что затянувшееся детство закончилось. Элинор спихнула девочку на нянек, забросила её, совершенно не проводя с ней времени. Много лет спустя Элинор проклянет себя за эгоизм и себялюбие, вот только Мериду это не изменит. Мэттью ведь тоже не спешил уделять дочери должное внимание, уверенный, что с этим прекрасно справляется его жена. Мистер Ричардс, несомненно, любил Мериду, но почти никакого участия в её воспитании он не принимал. Брошенная всеми, она росла дикой колючкой, не откликающейся на ласку и добро. Осознавшая свою вину Элинор попыталась наверстать упущенное. Следующие несколько лет мать и дочь провели в состоянии постоянной напряженности. Мерида приучала себя к общению с Элинор, смогла заставить себя проводить с ней время, она даже начала ей доверять. Миссис Ричардс наконец-то почувствовала себя матерью. Она полюбила девочку, нашла в ней отдушину и спокойствие. Атмосфера в доме на какое-то время наладилась, и Ричардсы смогли называть себя семьей. Именно в этот счастливый период и была сделана фотография с веселой и улыбающейся Меридой. Элинор так никогда и не поймёт, что случилось потом. Возможно, не следовало позволять дочери гулять где вздумается, заниматься лёгкой атлетикой, уступать ей в спорах… Миссис Ричардс, не желавшая испортить отношения с Меридой вновь, не препятствовала ей ни в чем… И здесь она, не желая чего-то испортить, испортила всё. Мерида, попробовавшая свободу, не могла от неё отказаться. Она замкнулась в себе, стала раздражительной и грубой. Элинор тщетно пыталась исправить что-то, лишь усугубляя ситуацию. Мерида оборвала общение с матерью, все дни она проводила на улице, неизвестно с кем и неизвестно как. Попытки родителей поговорить с ней девушка воспринимала в штыки, крича, что они никогда не давали ей жить нормально и ограничивали её во всем. Мэттью расстраивался, злился, но тем более не мог ничего предпринять: он никогда не был близок с Меридой. Элинор жалела мужа и злилась на дочь, при этом понимая, что только она сама виновата в случившемся. Дом Ричардсов вновь наполнился скандалами и ссорами. Элинор начала тайком читать дневники Мериды и пыталась следить за ней. Девушка писала те вещи, за которые могла лишиться головы: планы свержения власти, правительственные заговоры, придумывала рассказы и рисовала какие-то картинки. Элинор не обвиняла дочь в этом, но боялась, что рано или поздно об этом узнают Чёрные Псы, или это обнаружит Мэттью. Если бы Мерида доверяла матери, Элинор могла бы ей помочь. Но юная Ричардс не желала даже просто разговаривать с ней. Искренне уверенная в том, что Элинор её ненавидит, Мерида и вовсе перестала проводить время дома. Она исчезала по утрам и возвращалась ближе к ночи, не думая о том, что с утра переволновавшаяся мать обнаружит на висках поседевшие волосы. Элинор понимала, что рано или поздно выходки своенравной дочери приведут к катастрофе, и под этим словом могло прятаться всё: от развода с Мэттью до ареста всей семьи. Миссис Ричардс решила найти Мериде жениха, глупо понадеявшись на то, что став хозяйкой своей жизни, она успокоится и помирится с родителями. Здесь желания самой девушки уже не могли играть роли, ведь грань неосязаемой катастрофы стремительно приближалась. С каждым днём Мерида позволяла себе всё больше лишнего, совершенно отбилась от рук и, не стесняясь, выражала оппозиционные мысли. Бездействие Элинор равнялось самоубийству. Через некоторое время миссис Ричардс предложила Мэттью кандидатуру сына его коллеги — Джейсона Бина. Эндрю Бин был наследником бизнеса отца и одним из самых влиятельных людей Тенрис-Сити. Кроме того, по рассказам Мэттью Элинор узнала, что Эндрю мягок, податлив и глуповат — лучшей партии для Мериды было не найти. Таким мужем она вертела бы, как хотела, а при её хватке вполне могла бы стать главой компании. Всё складывалось идеально… …До того, как о помолвке узнала сама невеста. Такого грандиозного скандала дом Ричардсов ещё не видел. Разъярённая Мерида перебила в доме всю посуду, сорвала с карниза шторы и разбила несколько фарфоровых статуэток Элинор, причём одной из них она выбила окно. За воплями Мериды тонули доводы матери о том, что этот брак спасёт всю семью и саму Мериду в первую очередь. Увидевший «поле битвы» Мэттью предложил расторгнуть сделку, но Элинор была непреклонна. Какое-то время Мерида бушевала и закатывала истерики, но со временем успокоилась и смирилась — так казалось самой Элинор. На деле же она решила бежать. План побега был хорош и даже неплохо продуман. Однажды днём, после вялой ссоры Мерида ушла из дома, крикнув, что не вернётся. Привыкшая к таким спектаклям Элинор даже не побеспокоилась позвонить дочери, уверенная, что с ней все хорошо. Пока миссис Ричардс прибирала дом, Мерида уже пересекла границу Тенрис-Сити. Элинор забила тревогу ближе к ночи. Сначала она просто позвонила в полицию, потом к розыску присоединились частные службы, а когда Мериду не нашли к вечеру следующего дня, Мэттью поднял на уши весь Союз. Не прошло и нескольких часов, как блудную дочь разыскали. Мерида сумела сбежать из штата, преисполненная надежд попасть в Республику Адерсен. Девушку поймали и посадили в тюрьму. Миссис Ричардс прекрасно знала, что незаконное пересечение границ карается казнью. Мэттью пришлось подключить все свои связи, чтобы его жену хотя бы выслушали. Элинор вместе с Джейсоном Бином и Эндрю разработали целую легенду о нежной и чувственной душе Мериды, о несчастной влюблённой девушке, что очень волнуется перед свадьбой, о её великом будущем… Элинор врала и не краснела, желая лишь одного — избавить непутевую дочь от смерти. Суд, к величайшему удивлению миссис Ричардс, принял её показания и согласился в виде исключения дать Мериде возможность искупить свою вину. Однако перед исполнением государственного долга в виде замужества и деторождения необходимо было пройти полный курс лечения в одном из Госпиталей особого назначения. Элинор пришлось согласиться. Несчастной женщине было невероятно тяжело расставаться с дочерью. Она увидела её лишь мельком: Мериде не разрешили даже заехать домой, прямо из тюремной камеры её повезли в лечебницу. Элинор попыталась обнять девушку, но она, залитая слезами отчаяния, злая, как чёрт, просто оттолкнула мать от себя. После этого сопротивляющуюся Мериду запихнули в машину и увезли. Элинор рыдала навзрыд. А что теперь? Когда она пришла туда в прошлый раз, ей пришлось подписать документы о принудительном лечении. По приходящим из больницы отчетам Элинор знала, что Мерида чувствует себя неладно, она уже прошла первый сеанс электросудорожной терапии и сейчас восстанавливается. Однако на следующее утро Элинор пойдёт к Мериде в Госпиталь. Она наконец-то с ней увидится. И, быть может, даже сумеет поговорить… Миссис Ричардс вытерла слёзы и пошла смывать с лица потёкшую тушь. В её возрасте нельзя пренебрегать уходом за собой и здоровым сном, а рыдая над фотографией заснуть не получится… Это ночью она так и не легла спать. Она встала с поздним осенним рассветом — всклокоченная, с распухшими глазами и бледными губами. Женщина просто провалялась в кровати несколько часов, обуреваемая невесёлыми мыслями. Только-только смытую косметику пришлось наносить вновь, чтобы скрыть от окружающих следы бессонной ночи. Идя по мокрым от дождя улицам, Элинор не могла перестать обкусывать нижнюю губу. В конце концов женщина остановилась и стёрла всю размазанную помаду. Кожа покраснела и начала зудеть, но с каждым шагом Элинор всё меньше волновалась по этому поводу. Здание Госпиталя находилось в паре километров от той улицы, где жили Ричардсы, однако миссис Ричардс даже не поняла, как оказалась у дверей лечебницы. Элинор как в тумане отметилась на стойке регистрации и позволила дежурной медсестре повести себя к палате Мериды. Необъяснимый страх стискивал горло. Элинор нервно выдохнула. Попадавшиеся на пути к палате пациенты останавливались и провожали миссис Ричардс взглядом. Теперь женщина поняла, чего она так боялась: пациенты, похожие на скелетов из старых фильмов ужасов, смотрели на неё так, будто желали сжечь заживо. В их глазах читались ненависть, злоба и обида, и Элинор почему-то сразу поняла, на что. Они злились на то, что она была свободной, злились на ту, к кому она пришла, потому что к ним не приходил никто. Элинор было жалко несчастных узников лечебницы, но больше всего она жалела свою дочь, живущую среди них. — Мерида там? — спросила Элинор у медсестры, когда они подошли к широким дверям комнаты для посещений. — Да. Входите. Миссис Ричардс осторожно толкнула двери и вошла в комнату. Мерида?! Мерида, тот смеющийся ребёнок, с мороженым, с мячиком, со скакалкой… Боже, Господи, что с тобой случилось?! Мерида, моя дочь, всегда кричащая, ершистая, злая, любимая дочь! Что с тобой сделали?.. Нет, нет, это какая-то шутка. Глупая шутка. Сейчас все расхохочутся, и выйдет Мерида, настоящая Мерида, сейчас, сейчас, именно сейчас, почему этого не происходит, почему никто не смеётся, что случилось с Меридой?! Не может быть, чтобы это существо и было ею. Нет. Мерида — это смех, это крики, это радость, это танцы и шоколад. Она обожает сладкое. А это создание, кажется, его никогда не ело. У него тощие ввалившиеся щеки и запавшие глаза с темно-синими, нет, чёрными кругами под ними. У него торчат уродливые кости, обтянутые жилами и усыхающими мышцами. Его рука исколота иглой. На нем омерзительная белая рубашка и резиновые сланцы, а сквозь кожу на ногах выпирают фиолетовые, как черви, тонкие вены. И у него коротко обстриженные волосы, кудрявые и рыжие. Но в этой рыжине нет пламени и солнца, нет того, что было раньше. — Мам? Элинор почувствовала, как ремешок сумки выскользнет из пальцев. Если бы не медсестра, клатч упал бы на кафель. — Присядьте, — женщина подставила стул, и Элинор беспомощно опустилась на него, пожираемая взором ярких — когда-то ярких — глаз. Мерида попыталась улыбнуться, но мышцы лица как будто её не слушались. — Привет… — протянула девушка, слегка приподнимая руки. Миссис Ричардс с ужасом поняла, насколько её дочь ослабла. Кое-как оправившись от шока, Элинор встала и подошла к Мериде, кладя руку на её голову. Локоны, ещё пару дней назад тяжёлые и мягкие, сейчас истончились и сухой соломой укладывались в ладони. Когда-то Мерида уворачивалась от материнских прикосновений, сейчас даже не шелохнулась. — Мам, — тихо сказала девушка дрожащим голосом, — как ты могла оставить меня здесь? Как я могла? Я не знаю. Мерида, я не знаю. Прости меня. Прости. Я не знала! — Я… Мерида, я… — Ты, — безучастно кивнула Мерида. — Ты позволила меня сюда забрать. Ты довольна? Это лучше, чем быть дома, да? — Я пыталась спасти тебя! — взволнованно крикнула Элинор, падая на колени перед коляской, на которой сидела её дочь. — Ты не понимаешь, это было необходимо! — Ты позволила им это сделать. Ты сама сдала им меня. Как ты могла? — прямой взгляд потускневших синих глаз приковался к лицу Элинор. Мерида смотрела на мать, но как будто не видела её. Миссис Ричардс, сильно побледнев, схватила дочь руку и крепко сжала. — Сдала, сдала, сдала! — внезапно завизжала Мерида, отпихивая Элинор от себя. Коляска с лёгким скрипом отъехала назад. — Как ты могла?! За что?! — Мерида! Пациентка съёжилась, прижимая острые коленки к груди. Внезапно она вскинула голову и резко, истошно завопила. В её горле клокотали рыдания, а по щекам бежали слёзы. Мерида точно обезумела: все ещё визжа нечеловеческим голосом, она принялась отбиваться от медсестёр, подбежавших с успокоительным. Элинор вздрогнула, увидев, как игла шприца вошла прямо в синяк от других уколов. Девушка обмякла и стихла. Сиделка повезла её, негромко всхлипывающую, прочь. Когда коляска оказалась у дверного проема, Мерида обернулась и плачущим, дрожащим голосом шепнула: — Мама?.. Элинор поняла, что собственноручно сложит себе погребальный костёр, если не вызволит Мериду из этого места. И она собственноручно убьёт каждого сотрудника этой больницы за то, что они сделали с её дочерью. А начнёт она с того, кто заставил её подписать те документы. С Элиота Келли.***
Эта машина походила на глубоководную рыбу — опасную и незаметную. Даже в ноябрьской слякоти тонированный автомобиль блестел, как начищенный ботинок. Его шины не визжали на поворотах, он никому не сигналил, но машина отчего-то вызывала странное чувство уважения. Она остановилась у огромного здания редакции журнала «Spectrum», и вышедший из неё водитель осторожно открыл заднюю дверь, протягивая при этом руку для пассажира. Вернее, пассажирки. Девушка вышла из салона так, словно была на красной дорожке. Прохожие мигом остановились, поглощая её взглядом, но она вела себя так, будто была здесь одна. Внимание было ей привычно. А ещё она была красавицей. Красавицей из глянцевого мира, красавицей без недостатков, изъянов или символов обычной, наземной жизни. Такие девушки живут на обложках журналов, на рекламных стендах, на подиумах, но никогда не спускаются в мир людей. Однако эта рискнула. В ней все было идеально. Идеально завитые светлые локоны до поясницы, идеально вырезанные черты лица — большие глаза и губы, прямые скулы и небольшой нос, идеально сделанный макияж. Рядом с такими девушками все мужчины теряли голову, а все женщины покрывались холодным потом, но эта была до того шикарна, что до неё не могли долететь банальная зависть или похоть. Алисия Ллойд это знала. И поэтому ей действительно не было дела до подбегающих к ней девчонок, просящих автографы и фотографии. Ленивым нарочитым жестом она расписалась в блокнотике у одной из них и прошла в здание редакции. Несмотря на ноябрь и холод, она была на высоких каблуках и в белой шубе. Женщины в Тенрис-Сити почти никогда не надевали шуб: температура воздуха даже в редкий мороз оставалась сравнительно высокой, но Алисии нравилось выделяться. В здании её встретила ассистентка, забрала шубу и проводила на нужный этаж. Ровно на половину четвёртого у Алисии была назначена фотосъемка на обложку журнала. Сейчас было уже три часа, однако мисс Ллойд не выглядела торопящейся. Она всё делала будто напоказ: с продуманной медлительностью поправляла локоны, многозначительно поджимала губы, расплывалась в нежной, но насмешливой улыбке. Алисия была одной сплошной рекламой — рекламой чего-то несуществующего и нереального, как красивая, но глупая мечта. Совсем недавно Алисии исполнился тридцать один год, но все единогласно утверждали, что она выглядит на двадцать два максимум, и были правы. Каждый день Алисия тратила на макияж не менее часа — скрывала морщинки и складки на лице, замазывала тёмные круги под глазами, сглаживала шероховатости и потёртости… Вся жизнь Ллойд состояла из творчества, но главным его объектом всегда была она сама. Алисия была тщательно спланированным и продуманным до мелочей образом, кумиром всех женщин Тенрис-Сити, «железной золотой находкой», как её величали газеты и журнали. И они, опять-таки, не лгали: характер у Алисии был железным. Она, привыкшая к неприятностям, научилась переживать их и отвергать, никогда не сдаваться и верить в будущее… Так говорили они. Газеты, журналы, билборды, стенды, картинки, баннеры — все, кроме самой Алисии. Она никогда не считала себя борцом. Алисия свыклась с трудностями, они не казались ей препятствиями, и поэтому ей было так тошно читать собственные интервью и автобиографические статьи. Жизнь Ллойд можно было называть чем угодно, только не жизнью. Сплошной обман. Голая железка по контрасту с блестящей обложкой. Для Тенрис-Сити Алисия была и всем, и ничем. Она была и певицей, и моделью, и актрисой, и телеведущей, но ни в какой из этих сфер она не была лучшей. Лицо модного бренда «JellZey's», появившееся лишь на двух показах. Звезда журнала «Spectrum», один раз давшая ему интервью. Надежда современного музыкального творчества, в арсенале которой только один недоделанный альбом. И всё же Алисия знаменита, её знает каждый ребёнок, она невероятно богата и, по сути, является настоящей королевой Тенрис-Сити. Обратная сторона медали всегда очень интересна, но никогда не затмит другую. А сделать выбор необходимо. Жизнь телезвезды была выставлена напоказ во всех сферах. Алисия выступала на радио, давала концерты, вела сотни микроблогов и хотя бы раз в день появлялась на улицах города, чтобы с пафосным видом пройтись по его слякотным тротуарам в дорогих сапожках. Иногда Ллойд раздавала автографы, но чаще всего просто играла свою роль одушевлённой резиновой куклы, хорошо сделанной, но совершенно бесполезной. Алисия плотно сотрудничала с Десятым Союзом, особенно с торговой его сферой. Каждый день она должна была рекламировать тот или иной бренд, высказывать мнение относительно какого-нибудь продукта, делиться фотографиями в социальной сети… Через себя Алисия навязывала людям то, что было нужно государству. Едва ли об этом кто-то мог догадываться, хотя самой девушке казалось, что знают все. Все. Но так ли это важно сейчас, в атмосфере полного релакса? Фотокамера ровно щёлкала, Алисия меняла позы, дерзко улыбаясь в объектив, ассистентка раз за разом ставила на стул две чашки карамельного фраппучино… Время, ещё недавно ползущее улиткой, вдруг понеслось гепардом. Тусклый день сменился не менее тусклым вечером, ассистентка ушла, здание незаметно пустело. Во всей фотостудии оставались только Алисия и фотограф. Алисия всё ещё сидела на высоком стуле, на котором она позировала. Она устала и вымоталась, желудок недовольно урчал, требуя чего-то сытнее переслащенного фраппучино. Фотограф подошёл к девушке и мягко коснулся рукой её плеча. — Что у нас по планам сегодня? — очень тихо спросил он у неё. Алисия прищурила зеленые глаза. — Я еду к Мэттью, — с напрягом ответила она. — Надеюсь, эта встреча будет продуктивнее предыдущей. Ты не представляешь, как меня это всё достало. — Представляю. Но, — фотограф сжал руку на плече Алисии, — будем надеяться, что осталось… недолго. — Ты сам знаешь, что врешь, Арчи, — спокойно ответила женщина. — Просто дай мне немного отдохнуть. Есть новости от твоего брата? — Нет. Он не звонит мне уже третий день. Я думаю навестить его сам. Алисия пожала плечами. Она уже перестала слушать Артура и погрузилась в свои невесёлые мысли. Фотограф тоже молчал, осторожно поглаживая её кожу своей жесткой мозолистой рукой. Они оба очень устали. Устали бороться, устали юлить, устали врать. Но это было необходимо. Артур Келли. Бунтовщик, маскирующийся под фотографа. Идеальный человек, образец современного гражданина, ярый активист за политику Десятого Союза. Алисия Ллойд. Красавица-модель, работающая и на Союз, и против него. Её подпольная деятельность скрывалась тщательнее военных тайн. Она умело переманивала людей на сторону сопротивления, в то же время призывая людей поддерживать официальную власть. Она распространяла книги, фильмы, музыку и сериалы, несмотря на свои публичные протесты. Она была лучшим из современных двойных агентов… …Но в такие вечерние часы и Артур, и Алисия были просто людьми. Людьми, которым больше не хотелось бороться и прятаться. Которые желали отдыха и обыкновенного счастья. Однако борцам за справедливость нельзя думать о своём благополучии. У них есть дела гораздо важнее. Алисия стряхнула с себя руку Артура и слезла со стула. Из верха на Ллойд была только лакированная косуха, и девушка с внезапным раздражением стащила её. Нагота не смущала Алисию, не смущало её и присутствие фотографа, тактично отвернувшегося, хотя поведение Алисии и заставило его нервно сглотнуть. Заметив это, девушка хмыкнула и пошла прочь. Водитель отвёз её домой, где она наспех переоделась и привела внешний вид в порядок. Нежное кремовое платье совершенно не сочеталось с промозглостью осенних сумерек, как не сочетались с ними и вызывающе красная помада. Алисия выглядела райской птицей, случайно севшей не на ту ветку. Себе она при этом ни капельки не нравилась. На этот раз машина остановилась у жилого дома, на вид самого обыкновенного. Алисия, спрятавшая лицо за гигантскими очками и шляпой, торопливо скрылась в его дверях, не привлекая ничьё внимание. Здесь она должна была быть неузнаваемой. По вечерам модель и телеведущая Алисия Ллойд превращалась в проститутку. Иногда это казалось забавным. Утром Алисия была рекламой йогуртов и спортивных лифчиков, советчицей по всем вопросам и созданным для интервью человеком. Днём — хамелеоном, наглым и нерасторопным, лениво раздающим улыбки и скупые кивки. Вечером — любовницей, продажной тварью, которая, правда, меняла себя не на деньги или побрякушки. Поздним вечером Алисия снова становилась рекламой — рекламой дорогих платьев, серёжек, коктейлей, ночных клубов. Ночью Ллойд была воином, повстанцем, тихой партизанкой, незаметной и очень опасной… А на то, чтобы побыть просто девушкой, у Алисии было от силы пять минут ежесуточно. Пять минут на глоток воздуха, на беззаботное поедание шоколадок, на быстрое утирание непрошеных слез. Пять минут свободы, и белку вновь запрягали в колесо. Алисия думала об этом, поднимаясь на слегка поскрипывающем лифте на восьмой этаж. Думала и радовалась тому, что никто в этот самый лифт не заходит. Несмотря на шляпу, очки и непривычный макияж, её лицо знакомо почти всем, и быть застуканной в таком месте равнялось разжиганию неприятных сплетен вокруг Алисии. А их и так хватало. Звонок в дверь — и сильная рука буквально втаскивает её в квартиру. Женщина торопливо нацепила на лицо приветливую улыбку. Игра началась, часть третья. — Я так скучал… — прошептал мужчина, зарываясь лицом в волосы Ллойд. Чтобы это сделать, ему пришлось почти что согнуться пополам — даже на каблуках Алисия была гораздо ниже его. Мэттью Ричардс был огромен ростом и очень силён. — Привет, малыш, — ласково сказала девушка, кривясь от приторности в своём голосе. Мэттью не мог этого увидеть, и Алисия этим пользовалась. — Я тоже скучала. Алисия и Мэттью всегда встречались в съёмных квартирках вроде этой — в отеле они оба не могли оставаться незамеченными. Их связь они оба прятали строжайшим образом, о ней не знал ни один друг Мэттью и ни одна подруга Алисии. Девушка давала подробные отчёты на своих собраниях, но она говорила подчёркнуто деловую информацию, не упоминая пути её получения. Бунтовщики, само собой, о нём знали, но предпочитали молчать, не желая поднимать неприятную Алисии тему. Ллойд, не переставая держать свою идиотскую улыбку, скинула шубу на пол, наконец-то сняла шляпу и очки, невыносимо мешавшие ей. Мэттью немедленно её поцеловал, и Алисия с выдавленным стоном ему ответила. Она ненавидела его, но он был ей нужен. Нужен для получения данных, информации, раскрытия тайн… И ради этого Алисия готова была терпеть его. Она умела пересиливать свои желания. Хотя, быть может, Ллойд ненавидела скорее себя за свою продажность, чем его за доверчивость и глупость. Мэттью был спортивен, хорош собой и был явно лучше какого-нибудь плешивого старикашки вроде Люка Тенриса, давно набивавшегося ей в любовники. Однако факт оставался фактом: Алисия спала с мужчиной, не имея к нему ни малейшей приязни, спала ради выгоды. Поэтому она старалась об этом не думать. Её тошнило от самой себя. Мэттью поднял женщину на руки так, словно она не весила ничего, и понёс в комнату. Алисия, поминутно избавляясь от одежды, думала о том, что выспрашивать у Мэттью сегодня. Он, охваченный страстью, не видел равнодушия и задумчивости на её лице, и пока Ричардс стягивал с девушки платье, она уже начинала придумывать начало для их диалога. «Какая же ты шлюха, Ллойд» — пронеслось в мыслях Алисии. Хотя за столько времени ей следовало уже привыкнуть к обществу Мэттью. Они познакомились два года назад на презентации каких-то вин, Мэттью был вместе со своей женой и дочерью. Алисия не обратила бы на него внимания, если бы не заметила, как утомляет Ричардса общество его семьи. Он выглядел усталым и измотанным, и Алисии это показалось интересным. Знакомство состоялось над бокалом кислого белого вина, и Мэттью и сейчас покупал именно его для ночных встреч. Со временем Алисия «подружилась» с Мэттью. Они не переписывались и не звонили друг другу — репутация мистера Ричардса должна была быть неприкосновенной. Просто иногда они пересекались на общих мероприятиях, иногда обедали вместе — разумеется, в присутствии липовых коллег. Первый секс состоялся в офисе Мэттью около года назад, и с тех они виделись раз или два в неделю. Каждый такой раз Алисия возвращалась с информацией, и поэтому Мэттью был невероятно важен для них, подпольных борцов. Сама Ллойд мечтала о том, как его бросить, но никогда не решилась бы на это. «Интересно, а как у них дела обстоят с женой?» — подумала она, буквально выжав из себя стон. Судя по всему, у миссис Ричардс тоже есть любовник, потому что Мэттью иногда подозревал её в этом вслух, но не беспокоился. Он говорил, что уже очень давно не любит свою Элинор, но ради их дочери молчит об этом. Алисия злилась на Элинор: быть может, не отказывай она Мэттью в сексе, ей приходилось бы терпеть это меньше. Мэттью был слишком силён, после него у Ллойд все тело было в синяках. Алисия облегченно выдохнула, когда все закончилось. Ещё немного — и она наконец-то займётся делом. Немного отдохнув, она отыскала принесенную Мэттью бутылку вина и налила по бокалу и себе, и ему. Себе — чуть-чуть, ему — почти до краев. Немного алкоголя ещё никому не помогало держать язык за зубами. Разговор начался с вялого обмена новостями. Мэттью выпил почти весь бокал разом, Алисия время от времени смачивала вином губы. Она была превосходной актрисой, и изобразить лёгкую нетрезвость ей ничего не стоило. — Как дела дома? — как бы невзначай бросила она, поднимая смятое платье с пола. Мэттью, засмотревшийся на голое тело Алисии, не сразу, но ответил: — Сама-то как думаешь? Плохо. Элинор сказала, что Мерида чувствует себя нехорошо. «Нехорошо». Алисия незаметно ухмыльнулась. Если деликатная жена Ричардса говорит «нехорошо» это будет означать «хуже быть не может». — У твоей дочери очень красивое имя. Ты мне так и не сказал, из-за чего она там оказалась. — Болтала много, — горько усмехнулся Мэттью. — Бабы, чего с них взять. Алисия обидчиво надула губы, но не отвела от мужчины заинтересованного взгляда. — Мы её замуж выдать хотели, чтобы в голове порядок навести. А она бежать пыталась. Ей всего семнадцать, не понимает ещё ничего, а ей к тому же её дружки-идиоты что-то постоянно в голову пихали. Вырастили революционерку, — Мэттью плеснул себе ещё вина. Алисия задумчиво кивнула. Значит, дочурка Ричардс тоже из бунтовщиков? Интересно, интересно… Надо срочно узнать, кого именно Мэттью подразумевает под «дружками-идиотами». Но не сейчас и не у него: вряд ли Мэттью их знает, а такими подробными расспросами Алисия навлечёт на себя подозрения. — Она ещё ребёнок, Мэтт, — Алисия пожала плечами. — Выйдет из Госпиталя, образумится и всё у вас наладится. — Возможно. Иди ко мне, — Ричардс протянул женщине руку, и она покорно упала обратно на кровать. Алисии было уже всё равно. Мыслями она уже пересказывала услышанное Артуру. Остаток вечера пролетел для неё незаметно: как-то сама собой Ллойд оказал в машине, карман грел подарок Мэттью — крохотный кулончик в виде изумрудного листика. Сегодня Алисия решила не идти ни на какую вечеринку: она слишком вымоталась. Наутро, придя в фотостудию, в перерыве между съемками Алисия кратко изложила Артуру узнанное. — Как её зовут? Скажи-ка ещё разок, — нахмурился Артур. — У меня такое чувство, что Эл рассказывал мне про неё что-то. — Мерида. Мерида Ричардс. — Да, абсолютно точно помню… Эл говорил, что у него в пациентках есть девушка из богатой семьи. Это она и есть, видимо. Говоришь, пыталась бежать? — Пытаться она пыталась, вот только не вышло, — Алисия цинично хмыкнула. — Как ты думаешь, нам стоит в это лезть? Артур повертел в руках стакан неизменного фраппучино. Однажды любовь к этому напитку доведёт и его, и Алисию к диабету. — В Госпиталях сидит очень много потенциальных помощников нашему делу. А где гарантия того, что там нет настоящих психов, а? Что если мы их выпустим, а они потом подрывают наши места или устраивают там притон? Алисия нетерпеливо отбросила завитый локон за спину. Перерыв уже подходил к концу. — Так ты за или против? Мне кажется, стоит попробовать. Фотограф со вздохом ответил: — За. Мы зашли слишком далеко, чтобы останавливаться.***
Эльза никогда не задумывалась над фразой «скрипеть зубами», но сегодня она поняла, что это такое, на самом деле. Когда здоровалась с зашедшим Элиотом. — Привет, Эльза, — сказал он и сел рядом с ней на кровать. В руках у него была роза. «Меня сейчас стошнит» — мрачно подумала Эльза. — «Надо же, за предоставленную аренду мне решили платить цветочками. Что дальше? Плюшевые пылесборники?». — Привет. Именно тогда Эльза и узнала, что значит «скрипеть зубами». Кажется, Элиот даже не расслышал этого выдавленного приветствия. Он протянул девушке цветок с лёгкой полуулыбкой. Эльза поняла, что если он немедленно не прекратит улыбаться, она его ударит. — Ну же, бери. Это тебе. Ты любишь розы? Да, она любила розы. Розы, которые дарил ей муж — нежные чайные розы, прекрасные, как те дни, которые Эльза проводила с любовью всей своей жизни. А эти были вульгарно-красными, цвета крови. Как символично: почти после каждой встречи Элиота и Эльзы последняя уходила с ранами. — Нет, — процедила девушка, сжимая цветок в руках. Его шип уколол её в ладонь, но она этого не почувствовала, когда сломала тонкий стебель. Элиот с интересом посмотрел на то, как поломанная роза падает на покрывало. — Что ж, впредь я буду знать это. А какие цветы тебе нравятся? Элиот говорил с ней так, будто ничего не было. Будто он её не бил и не насиловал. Будто они были поссорившейся парочкой. — От тебя — никакие. Ты сам это знаешь. Можешь сюда хоть кадку с пальмой притащить, мне всё равно, — прошипела Эльза. Она помнила, что должна быть «покорной», она знала, что Элиот легко выполнит свои обещания относительно Рапунцель и Мериды, но не могла заставить себя подчиниться ему. Врач вздохнул. — Я всегда видел тебя только злой. Надо признать, гнев тебе к лицу, — Келли осторожно положил руку на пылающую щеку Эльзы, — но я хочу хоть раз увидеть твою улыбку. — А ты меня насмеши. Может, и увидишь. Если я буду сильно пьяна и под наркотиками. Элиот задумчиво провёл пальцем по острой скуле девушки. Его прикосновения её нервировали, она осторожно пыталась отодвинуться, но Элиот только сильнее прижимал ладонь к её щеке. — Отстань, — Эльза дёрнулась в сторону. Она кинула беглый взгляд на свои руки и поняла, что они слегка дрожат. Мне страшно. Осознание этого пришло к девушке не сразу. Ей очень хотелось быть смелой, хотелось перестать бояться этого человека, но она не могла пересилить себя. Её тело помнило его прикосновения. На её руках виднелись ещё пятна, оставленные его пальцами. Эльза ненавидела Элиота. Но страх к нему пересиливал эту ненависть. За красивыми лицами редко бывает что-то красивое. Чаще всего там прячется что-то ужасное. Сказка о красавице и чудовище имеет страшный подтекст: и красавица, и чудовище всегда живут в одном человеке. Они живут и борются между собой. А выбор, кем оставаться, принимает сам человек… И этот выбор не всегда верный. Элиот Келли свой выбор сделал. Зачем же ему нужна Эльза? Сам он мёртв уже давно. Хочет убить и её?.. Врач встал с кровати, отчего пружины облегченно заскрипели. Эльза выдохнула — тоже облегченно, понадеявшись, что пытка закончилась. Элиот поднял с покрывала переломанную розу и наклонился над мигом съёжившейся пациенткой. — Не хами мне. Девушка хотела ему ответить, но не успела, испугавшись того, что Элиот вновь потянулся к ней. Она зажмурилась. Что на этот раз? Он её ударит? Снова изнасилует? Но вместо этого Элиот просто поднял её на руки. Вот так — нагнулся, подхватил под спину и колени и поднял с кровати. От удивления Эльза раскрыла глаза и быстро обхватила себя за плечи. Фыркнув, Элиот сел в инвалидное кресло и покрепче прижал Эльзу к себе. «Мы сидим в инвалидном кресле. Как символично». — Я умею плести косички. Мама когда-то научила, — Элиот осторожно принялся перебирать распущенные волосы Эльзы. Девушка съёжилась ещё сильнее, её мышцы точно окаменели. — Расслабься, — шепнул врач на ухо Эльзе. — Я ничего тебе не сделаю. — Ты сделал уже все, что можно, — ответила она, горько всхлипнув. — Ты думаешь, что притащив сюда какое-то растеньице и устроив сеанс показательной нежности, я стану относиться к тебе иначе? — Нет. Просто красный цвет очень подходит к твоей коже, Эльза. Красиво сочетается. На ней цветы смотрятся… завораживающе. — Этот цветок сломан, — девушка сжала губы. — Тобой. — И всё же он сломан. — Во всём сломанном есть своя красота. «В сломанных цветах — быть может. Но не в душах, мерзкий ты ублюдок. В сломанных душах красоты нет. И уж точно не в твоей». — Во всём… — повторил Элиот, перебирая прядь волос Эльзы. — В тебе тоже. Во мне есть красота. Я это знаю. Вот только я не сломана, Келли. Совсем скоро ты в этом убедишься…