I’m headed straight for the castle.
Джек слабел. Он не сразу это понял, привыкнув жить прикованным и полумёртвым, но с каждым днём осознание этого становилось всё яснее. Он не просто слабел, он угасал. Медленно и верно. Как отравленный мышьяком. Утро для него давно уже было мукой, но именно в это он понял, что значит это пресловутое «свет в конце тоннеля». Ты открываешь глаза и не хочешь жить. Тебе всё равно. Лучше закрыть их и уснуть уже навечно. Ничего больше не имеет значения. Сегодня Джек ел сам — эдакий подарок за хорошее поведение. В овсяную жижу кинули три ягодки черники. Он их разжевал и ничего не почувствовал. Разве что крохотные зёрнышки на зубах. Черника была на вкус как ластик. Даже каша потеряла свой обычный омерзительный привкус. Тонкий соевый батончик ничем не отличался от резины. Джек потерял способность что-либо чувствовать. Ни вкуса, ни запаха, ни цвета. Блёклый белый мир. У его сиделки ногти были покрашены в темно-синий лак. Фрост смотрел на него и не понимал разницы между ним и любым другим цветом. Всё менялось. Его призрачный шанс на спасение был получен слишком поздно. Джек не знал, что будет, выжди он ещё хоть один лишний день. И знать не хотел. Тоффиана даже не зашла, а забежала в комнату. Глаза горят, улыбка на пол-лица. Чокнутая. Джек привычно понюхал воздух, но не услышал запаха приторных духов Лэмб. Услышит ли он когда-нибудь их ещё? — Привет, — девушка улыбнулась, искрясь счастьем. Фрост даже ей завидовал. Такие они странные, счастливые люди. Мир у них раскрашен в неоновые краски, и они никогда и ничего не замечают. Лэмб сегодня можно назвать даже милой. Без блядской штукатурки ей гораздо лучше, и тёмно-зелёный ей очень идёт. Вот только не нужна она Джеку, эта Лэмб. И тёмно-зелёный для него совсем светлый. Джек кивает в ответ на приветствие. Ему даже говорить тяжело. Тоффиану ничего не смущает. Она с деловым видом подходит к Джеку и резко целует его. Нагло, по-хозяйски. Элис. Прости меня. Прости меня, солнышко. Я вернусь к тебе. Иначе никак. — Ты выглядишь неважно, — Лэмб аккуратно поправляет его волосы. — Устал? Снова кивок. Тоффиана подтаскивает свой стул к Джеку, садится рядом. Между ними всего несколько сантиметров. Она слишком близко. И её руки снова у него на лице. Мягкие, нежные, да. Но слишком ярки воспоминания о грубоватых ладошках Элис. — Ничего, Джек… — шепчет Лэмб, касаясь его щеки. — Ничего страшного. Скоро всё закончится. Джек вздрагивает. Он ненавидит, когда Тоффиана называет его по имени. Но дело не в этом? — Чт… что? — хрипло выдавливает он. — Что? — Всё, — девушка искренне улыбается. — Всё, Джек. Между нами больше никого нет. Та девчонка нам больше не помешает. Что?! Господи, нет. Пожалуйста Нет Только не Элис Что Нет. Этого не может быть Элис, солнышко Нет, нет, нет. НЕТ!!! Элис Элис?! — Она была редкостной уродиной, — улыбается Тоффиана. — Я лучше неё, Джек. Ты ведь это понимаешь? — Что ты натворила?.. — голос парня срывается на сип. Говорить больно. Думать — тоже. Только не Элис. Только не её. — Она заснула спокойно. Не волнуйся за неё. Нам она больше мешать не будет, — Лэмб хихикает. — Белла, Белль. Миленькая такая малышка. Но я лучше, Джек. Лучше? Фрост опускает голову. Давит вздох облегчения. Не Элис. Белла. Он помнит эту жизнерадостную девочку. Бедняга. — Лучше… — повторяет Тоффиана и вновь хихикает. Джек поднимает голову и ужасается. В глазах Тоффианы плещется настоящее безумие.***
Алисия с приветственной улыбкой помахала толпе, и та радостно загудела. Люди были ярко наряжены, половина была в плохо сшитых шапочках Санта-Клауса, другая половина напялила на себя светящиеся оленьи рожки, и в глазах рябило от количества ярких красок и огней. Это Рождество было пятым. Пятый год фальшивого смеха, картонного веселья и натянутых улыбок. Вся атрибутика оставалась прежней — та же цветастая мишура, опостылевшие олени, переливающиеся гирлянды, школьницы в блядских костюмчиках, всё как раньше. Но это был не праздник, а экзекуция, на который людей сгоняли как скот. В этом году правительство постаралось. Город украсили лучше, чем обычно, а сегодня, двадцать пятого декабря, организовали целый парад с последующим концертом. Технически всё было идеально, но нельзя было заставить людей, дрожащих от страха, веселиться. Алисия как никто другой чувствовала этот исходящий от толпы ужас, и ей становилось как будто бы стыдно за то, что она принимает во всём этом участие. Алисии казалось, что все над ней смеются. Ещё бы — взрослая тётка едет по главной улице города на… колеснице. Да ещё и одетая как трансвестит. От ощущения тысячи взглядов хотелось сжаться в крохотный комок, залечь на дно этой чёртовой повозки и просто поплакать, чтобы успокоиться. Но нет. Нельзя. Ллойд посмотрела на лошадь и всадницу на ней. Хрупкая девушка в зелёном костюмчике и прекрасная белая лошадь, покрытая красной попоной, поневоле привлекали внимание. Лучше бы все смотрели на них, а не на неё, королеву абсурда. С этой милой парой Алисия явно дисгармонировала, по крайней мере, она думала, что в своём наряде выглядит как чудовище. Алисии было даже представить страшно, сколько денег было потрачено лишь на неё одну. Никаких подделок или стеклянных украшений — всё настоящее, сделанное специально для этого дня. С таким же успехом можно было обернуться в полотно из сшитых стодолларовых купюр. Всё для некоронованной принцессы города, всё. Впрочем, почему некоронованной? Сегодня сложную причёску Ллойд поддерживала роскошная тиара с крупными рубинами. Дизайнеры решили, что навесить на Алисию всё лучшее и сразу будет отличным решением, поэтому помимо тиары на ней был целый комплект рубиновых украшений. Особенно девушку развеселило внушительное кольцо, надетое на бархатную перчатку. Учитывая, что платье было стилизовано под струящееся золото, а мантия расшита какой-то блестящей чертовщиной, сама себе Алисия казалась воплощением слова «чересчур». Музыка оглушала, перед глазами, как настойчивые мухи, то и дело проносились разноцветные конфетти. Театр абсурда. Алисия знала, что ей нельзя вертеться по сторонам, но обернуться назад очень хотелось. Где-то там, за остальными колесницами, должны были ехать непосредственно представители Союза. На этом празднике их было четверо, и и ехали они обособленно, хотя их вроде бы не наряжали в разноцветные шмотки. Алисии хотелось убедиться, что всё идёт по плану. Подавив желание посмотреть назад, она вновь помахала толпе. Алисия внимательно проследила за девочкой-наездницей, которая готова была разворачивать колесницу. Улица поворачивает немного вправо. Чёрт, как же страшно. Их сегодня четверо. Грязная семейка Кримсон, Джессика Норт и Оуэн Дэвис. Будь такая возможность, Алисия с огромной радостью поменяла бы их всех на одного Хью, распоряжающегося Псами. Но приходилось довольствоваться этим. Ещё пару минут назад Алисии было жарко, но сейчас она отчётливо чувствовала, как по коже пробежал мороз. Из царящего вокруг шума девушка слышала лишь дикие удары собственного сердца, и в какую-то минуту ей показалось, что она просто потеряет сознание. Удержалась. Вцепилась в перила сильнее. Колесница катила по другой улице, чуть более узкой, полностью застроенной высокими домами. Наверное, с их крыш открывался превосходный вид на этот праздник. Вдох-выдох, вдох-выдох. Толпа смеётся. Наездница осторожно подстегает лошадь. Улица уже кончается? Цокот копыт. Цок-цок. Лошадиная голова украшена красным плюмажем. Красным, ярко-красным, очень… И в ту самую секунду, когда Алисия неотрывно смотрит на это торчащее перо, улицу захлёстывает крик. Ллойд резко разворачивается, и тиара слегка съезжает набок. — Убили! — Застрелили! — Все назад! — Убили-и-и… Люди визжат, поглощённые ужасом. Алисия слышит, как наездница кричит и понукает лошадь, кажется, вставшую на дыбы. Кто-то стекается вокруг колесниц, где должны были ехать представители Союза. Кто-то перемахивает через ограждения и убегает прочь. Тротуары кажутся муравейниками, люди, зажатые забором и стенами домов, паникуют и пытаются вырваться. И крик. Крик повисает над Чикаго, и от этого крика можно оглохнуть. Из головы вылетает проработанный план и разработанная схема. Мир расплывается, дрожит как воздух над костром, и Алисия стоит, оцепеневшая. Она сама всё организовывала. Это должно было произойти. Просто в один миг из-под маски робота-убийцы показался человек. Ллойд медленно поднесла руки к горлу, где крепилась тяжелая мантия, и рванула крючки. Дышать как будто стало легче, пусть золотистое платье не спасало от декабрьского холода. Вдох-выдох. Люди ломают ограждения и бегут кто куда, не боясь взбесившихся лошадей. Алисия возвышается над всеми как статуя, и впервые за долгие годы на неё никто не обращает внимания. Колесница шатается, задеваемая людьми, и кажется, что толпа вот-вот её повалит. — Убили-и-и… — …всех разом… — Откуда они… Норт, Дэвис, Кримсоны. Удивительно, как какие-то свинцовых пилюльки могут отнять сразу четверо жизней. Алисия не привыкла считать их всех людьми, и, быть может, только сегодня это осознает целое государство. Алисия больше не может стоять просто так. Псы наведут порядок нескоро, и надо спасаться самой. Девушка соскакивает с колесницы и моментально позволяет толпе понести себя по Стейт-стрит. Дрожащей рукой она подхватывает подол платья и нервно комкает его. Страшно. Слишком страшно. ОСРБ планировало этот теракт почти два года. Меры для усиления оппозиции и ослабления централизованной власти были необходимы. Алисия долго протестовала против подобных мер, но с каждым днём, слыша об арестах или очередном человеке, забитым Псами, её сомнения таяли. Смерть Артура стала для Ллойд последней каплей. Жалости в ней не осталось, и она отчаянно жаждала мести. И только сейчас, продрогшая, испуганная до полусмерти Алисия поняла, что она всё-таки натворила. Она была ничем не лучше Псов или того же Хью Макферсона. Убийца. Заборные ограждения трещали под сотнями ног. Алисия слышала, как через громкоговорители призывают сохранять спокойствие. Они требует невыполнимого. Ллойд знала, чем чреваты последствия и как важен был сегодняшний день для ОСРБ. Знала, что всё было бы хуже, что это надо было сделать. Но от своего позорного клейма ей уже не отмыться. И пусть это было хоть трижды необходимо. Подол выпал из рук Алисии и моментально попал кому-то под ноги. Люди бросались в боковые улочки, желая лишь одного — скрыться подальше от места смерти тех четверых. Ллойд полностью разделяла их желание. Кто-то схватил Алисию за руку, и прежде чем она успела её выдернуть, резко стянул перчатку вместе с кольцом. Кажется, что отсюда полностью одетым выйти невозможно. Девушка рефлекторно потрогала тиару на голове. Если попытаются снять её, снимут и скальп заодно, судя по ощущениям. Алисия споткнулась о кого-то. Мёртвый или просто упал? Поможешь — ляжешь рядом. Как волнами, Ллойд относит всё дальше, дальше от той треклятой колесницы и четырёх трупов… Девушка чувствует, как на лоб ей что-то капает. Дождь. Да ещё и в конце декабря. Просто что-то невероятное. Будто сама природа пытается смыть следы произошедшего. Дождь не утихомиривает толпу. Кажется, что он лишь больше её злит и пугает. Алисии же он словно возвращает чувства: она понимает, что ей очень холодно, что порванное платье оголяет ей ноги почти до колен, что мокрые волосы прилипли к лицу и что очень, очень хочется взвыть от отчаяния. Пронзительная боль заставляет Ллойд на секунду остановиться и тут же быть почти поваленной на землю. Ухо. Ей вырвали серёжку из уха. То, что струится по шее — это кровь, а не капли дождя. В шоке Алисия касается разорванной мочки, и её вопль тонет в общем гаме… Алисия уже не помнит, как оказалась на той крохотной улочке. Больше часа толпа почти носила её по городу, пока она, замёрзшая и измученная, не сумела от неё отбиться. Ллойд сидит, прижавшись спиной к кирпичной стене. Рукой она всё ещё держится за окровавленную мочку. Кровь залила ей всю шею и грудь. Звери, а не люди. Алисия каждый день делает всё, чтобы спасти их из-под гнёта, но они платят ей её же кровью. Она жалка. Она привыкла считать себя сильной, смелой, способной на всё, но сейчас она не может ничего. Она прячется от всего мира, сидит, подобрав разбитые — упала, поскользнувшись на луже — коленки к груди, и не знает, что делать. Роскошное платье разорвано, прическа растрепалась, зато на голове по-прежнему покоится тиара. Вот она, судьба всех зазнавшихся принцесс. Ваше Высочество Идиотка. Алисия отнимает от уха ладонь и хихикает. Безумный, нелепый смешок. Окровавленные руки, как же, чёрт бы всё побрал, символично. Ллойд не может больше здесь сидеть. Её сожрет совесть, ужас, боль и отчаяние. И холод. Здесь слишком холодно. Скорей бы сдохнуть от пневмонии или от чего-нибудь вроде этого. Осторожно, по стеночке, Алисия поднимается и стоит, уперевшись плечом в кирпичную кладку. Каждая клеточка тела болит, каждая молит о пощаде или хотя бы тепле. Девушка, хромая на обе ноги, бредёт куда глаза глядят. Выбраться. Найти помощь. Доехать до больницы. Хотя бы выжить. Холодно. На большой улице почти не осталось гражданских — одни только Псы. Впервые Алисия почти рада видеть их. Хоть кто-то живой. Правда, некоторые моментально наставляют на неё автоматы. Алисия не слышит их вопросов. На лице застывает полубезумная улыбка. Рука соскальзывает со стены, и Ллойд, пошатнувшись, падает прямо в лужу. Алисия ещё чувствует, как один из Псов поднимает её на руки. Быть может, он её узнал, пусть вечная Мисс Идеал никак не может быть этим окровавленным чудищем. Ллойд видит серое небо, чувствует ледяные капли, падающие на шею и лицо. Она на руках у Пса, в рваном платье и вся в крови. Зато на голове у неё по-прежнему тиара. И, несмотря ни на что, рубины в ней сияют даже без света.***
Странное желе ядрено-оранжевого цвета оказывается мандариновым, а непонятная нарезка — вполне съедобной индейкой. Кажется, это даже вкусно. За долгие годы заточения Эльза почти забыла вкус нормальной еды. Ощутить его вновь оказалось неожиданно. Сиделка одета по-праздничному. Её зовут то ли Хейли, то ли Холли, она совсем юна и под халатом у неё красный пушистый свитер. Холли-Хейли улыбается, болтает и ведёт себя неподобающе для сиделки. Эльзе всё равно. Она не вслушивается в это невнятное лопотание, просто молча ест. Всё познаётся в сравнении. Эльза невольно вспоминает, как она праздновала Рождество в детстве, с ещё здоровой Анной. Тёплый дом, яркие платья, неумело упакованные подарки, запах сваренного мамой какао — вот, что приходило на ум. Потом счастливый праздник превратился в акт мазохизма, когда подарки (деньги, в основном) родители присылали тёте Джинджер. Несколько раз Эльза праздновала с подругами, в баре или дома, где они танцевали и пели до утра. После свадьбы Рождество вновь стало чем-то уютным и домашним. Иэн научил Эльзу варить глинтвейн, пару раз они пекли пряники (чуть не спалили кухню, поэтому от подобных изысков отказались), украшали ёлку дешёвыми шариками из ближайшего супермаркета. Потом, после рождения Тары, на нижних ветках стали висеть конфеты и пряники, правда, уже купленные, а весь дом был обвешан бумажными снежинками. И на следующий день они всей семьей ходили на каток, и играли в снежки, и Иэн их фотографировал, и… Эльза едва не роняет ложку. В палате не украшено. Стены по-прежнему белые и голые, и никаких бумажных человечков и ароматных пряников. Здесь пахнет не кардамоном, а смертью. Дверь открывается. Ну как же. Он не мог не зайти. Эльза равнодушно размазывает по креманке остатки желе. Ей всё равно. А вот Холли-Хейли удаляется, опять оставляя свою пациентку наедине с чудовищем. Элиот садится на кровать. Он молчит. Эльза тоже. Не с ним должна она проводить этот день. Видеть Келли сегодня ещё тяжелее обычного. — Привет, — сипло выдавливает он. Раузенграфф удивлённо поднимает голову. — Из какой задницы ты вылез? — ехидным тоном спрашивает она. Келли действительно выглядит хуже некуда. У него опухшее лицо, залёгшие круги под глазами, поникшие плечи. Элиот выглядит очень усталым. Как если бы все проблемы мира разом навалились на него. От слов Эльзы Элиот странно вздрагивает. Он смотрит на неё, и девушка понимает, что уже не единожды видела такой взгляд. Глубокий, напряженный и мёртвый, буквально мёртвый от горя. Так смотрели на Эльзу родители, когда узнали о том, что Анна больше не будет ходить. — Эй, — девушка, повертевшись, кое-как ставит поднос на стол и поворачивается к Элиоту, — что случилось? — Моего брата казнили. Когда человек говорит, у него задействованы около сорока мышц. Элиот же, кажется, не использовал ни одной. Слова просто были произнесены и повисли в воздухе. Эльзе стало неловко. Она не могла заставить себя испытывать к нему жалость, но и смеяться над ним не могла. Быть может, его брат был лучше него. — Сочувствую, — довольно сухо сказала она. Что ещё можно было произнести? Элиоту она не сочувствовала ни капли. «Пусть покоится с миром», — подумала Эльза. Будто угадав ход её мыслей, Элиот странно хмыкнул. — Артур был не таким, как я. Мистер Ходячее Благородство с ранних лет. Его даже назвали в честь того легендарного королька, — лицо Келли будто бы оттаяло при этих словах. Видимо, брата он любил. Неужели такой человек способен любить?! — Наша мама всегда замечала, насколько мы разные. Она и любила его на порядок больше. «И я их в этом понимаю», — Эльза нахмурилась. — Помнится, когда нам было лет по пять, мы нашли в саду мёртвого котёнка. Мне было всё равно, а этот дурень разрыдался и устроил ему похороны с поминками. В нём не было ни капли моей жесткости. И это чертовски несправедливо, что повесили его, а не меня. Эльза подумала о том, что выброситься из окна можно хоть сейчас. Но сказала она не это. — За что? — Он работал на оппозицию, — безучастно сказал Элиот. — По крайней мере, его в этом подозревали. Но он действительно работал. ОСРБ. Быть может, именно он планировал побег Эльзы и других из Госпиталя. Бедный парень. Элиот встал с кровати. Халат на нём болтался сильнее обычного. Эльза неожиданно для себя отметила, что он очень похудел. — Эльза… — Келли обернулся на девушку, по-прежнему сидящую в кресле. Мысли её были уже далеко от врача и его погибшего брата. Внезапно Элиот опустился перед креслом на колени и резко сжал ладонь Эльзы в руках. Уж не предложение ли он собрался ей делать? — Эльза, — заговорил он, всё сильнее сжимая её руку, — послушай. Я знаю, что ты меня ненавидишь. Это справедливо. Можешь ненавидеть сколько влезет, только ты и сама понимаешь, что только я способен тебе помочь. Я не оставлю тебя в этом месте. Никто больше не должен пострадать. Эльза, я вытащу тебя отсюда. Девушка вздрогнула и вырвала руку. Что он, чёрт побери, такое несёт?! Неужели он всё-таки свихнулся? — Келли, ты не… — Не спятил, нет. Но я так больше не могу. Артур жизнью поплатился за эту проклятую войну. Я не позволю ему пропасть просто так. Чёрт, Эльза, я сделаю всё для этого ОСРБ или как там это называется. Всё. Слышишь? Но мы выберемся отсюда. Уедем. В Республику, из Америки, куда угодно. Ты согласна? Эльза застыла. Всего лишь на секунду. — Да, — выпалила она. — Согласна. «А потом я тебя убью».