Agnus

Всю мою юность, которая сосредоточилась вокруг потрепанных книг, самодельных удочек и усталой улыбки отца, безмолвно взывающей к высшему милосердию, я был замкнут и задумчив — разумеется, спустя двадцать лет мало что изменилось. Я чувствовал себя маленькой заброшенной библиотекой Помпеи, погребенной вместе с городом под слоем вулканического пепла: постоянно сталкиваясь с информацией — чужими чувствами и мыслями, — я неосознанно впитывал её, перерабатывал, но не имел возможности выплеснуть. И я всё перекручивал и перекручивал её в своей голове, пробовал на вкус, кажется, даже осязал, но в итоге она распылялась в пределах моего сознания и оседала на переполненных стеллажах памяти. Я был набит знаниями. Чувствами. Эмоциями. Мыслями. Так же огородное пугало набито соломой. Полый изнутри. Заполнить пустоту — впустить чужое. Дать инородному осесть и прорасти внутри. Мои внутренности — благоприятная почва для семени зла и зерна добра в равной степени. Мне безразлично, обрасту ли я ядовитыми плющами и дикими орхидеями или же благоухающими хризантемами с кучерявыми вьюнками. Безразлично. Я просто не хочу быть больше один на один со своими кошмарами. С доктором Лектером создается ощущение (чувство), словно я не одинок, не замкнут в пределах своей телесности. Словно меня поймут. Примут. Очистят от многовекового слоя пыли. Словно у заброшенной библиотеки наконец-то появился владелец, с любовью оглаживающий переплёты книг прежде, чем найти для каждой подходящее место на определенной полке. Доктор Лектер удивительно деликатен. Перед первым сеансом мне казалось, что в его кабинете я обнаружу хирургический стол с множеством различных приспособлений, которыми доктор будет вскрывать мою голову и препарировать мой мозг. Казалось, что всё не будет так… Просто. Просто два кресла (напротив друг друга, достаточно близко, но не настолько, чтобы нарушать личное пространство пациента). Просто сплошные книжные стеллажи, доступ к которым любезно предоставил мне доктор. Просто травяной чай в фарфоровых чашках, сочетающих простоту с намёком на элитарность, которая не раздражает так сильно, как ожидалось. Просто разговоры о расследуемых убийствах и дружелюбная улыбка уголком острого рта. Просто ужины по пятницам в компании настоящих деликатесов и чертовски дорогих вин. Ганнибал за несколько сеансов умудрился стать моим persona grata, не приложив для этого особых усилий. Совсем немного, и он окончательно разрушит мою шахматную защиту, которую я усердно воздвигал годами. Ганнибал не спрашивает, что я вижу. Не пытается понять. Он и так знает. Он и так понимает. Ты выглядишь лучше, не перестаёт повторять Джек. Ганнибал действительно помогает тебе, замечает Алана, неустанно довольствуясь своим вкладом в наше знакомство (немного раньше она призналась, что самолично попросила Ганнибала заняться моим, как она выразилась, случаем). Ты нашёл друга, радуется Беверли и улыбается, улыбается, улыбается. Возможно, они правы. Возможно, я не ошибся, когда впустил его в свою жизнь. Возможно, он единственный, кто похож на меня. Возможно, он сможет стать моим другом — больше, чем просто другом, и эта связь крепко-накрепко свяжет нас обоих и в случае разрыва будет сродни замедленному гниению. Так рассуждал я ровно до тех пор, пока глубокой ночью не очутился на трасе, ведущей к дому Ганнибала, в третий, черт подери, раз за месяц. — Мне стоит вручить вам копию ключей? — со свойственной ему специфической иронией интересуется Ганнибал, тщательно скрывая в полутьме слишком довольную, абсолютно неуместную в данной ситуации улыбку, и пропускает меня, окоченевшего, потерянного, испуганного и еще более неуместного, чем его полуулыбка, в свой идеально обустроенный мир. — Скорее выписать эффективное снотворное, — ворчу я, бесцеремонно проходя босыми ногами на кухню. — А ключи я в любом случае потеряю, вы это прекрасно знаете. — Тем не менее, ваши регулярные ночные прогулки во сне весьма озабочивают. Скажите, раньше подобное происходило с вами? — Ну, — вздыхаю и ёжусь от озноба. — Мой ответ зависит от того, что вы подразумеваете под «подобным». Ганнибал вздыхает (я бы сказал, вздыхает тяжко, но способен ли он на столь экспрессивное выражение эмоций?), смотрит озадаченно и уходит, бросая на ходу что-то о скором возвращении. Я присаживаюсь на табурет и только тогда замечаю, что оставил за собой дорожку кроваво-землистых следов на идеально отполированном паркете. Прикрываю веки. Вздыхаю. Всё слишком, слишком нелепо. Даже для меня. Доктор Лектер возвращается спустя пару минут с теплым пледом и чистой одеждой. Останавливается. Озабоченно втягивает носом воздух и резко лимонится. Прослеживает взглядом вереницу моих следов. — Ваши ступни изранены, — констатирует он. — Необходимо обработать раны, Уилл. Я соглашаюсь и покорно следую за доктором в ванную комнату, через шаг натыкаясь на острую боль («Потерпи немного, — шепчет она утешающе, — я скоро перемещусь к твоим вискам и немного ослабну»). Ганнибал удерживает меня за талию, позволяет опереться на его плечо — боль это не предотвращает, но заметно притупляет. Он практически усаживает меня на бортик ванной и помогает удобней переставить ноги. Я с любопытством наблюдаю за тем, как доктор наполняет небольшой тазик тёплой водой и удивляюсь, когда он, поставив его возле моих ног, садится на корточки и начинает поочерёдно омывать мои ступни, с благоговением массируя их подушечками пальцев. — Вы… — начинаю неловко и опускаю взгляд в пол, но натыкаясь на карие, такие пугающе-красноречивые глаза обыкновенно сдержанного доктора, резко останавливаюсь. — Вы знаете, что Мария Магдалина, согласно Евангелию от Луки, омывала ноги Христа своими слезами? Отвожу взгляд и напряженно киваю. — Большинству это всегда кажется несколько театральным. Но я же склонен считать подобный жест высшим проявлением ни сколько раскаяния, сколько безграничного благоговения Марии перед Сыном Божьим. А как думаете вы, Уилл? — Знаете, мне редко приходится задумываться над трактовкой библейских сюжетов. Ганнибал понимающе улыбается и в последний раз касается правой ступни прежде, чем бережно обмокнуть её полотенцем вслед за левой и приступить к обработке ран. — Будет ощутимо жечь, — предупреждает он. Киваю и тайно радуюсь веской причине погрузиться в молчание. — Спасибо, — выдыхаю я, стоит доктору закончить. — Всегда к вашим услугам, Уилл. Неловкость колется где-то в груди и не даёт вдохнуть. Я резко пытаюсь встать с бортика ванной, но Ганнибал удерживает меня за лодыжки, препятствуя, обосновывает это тем, что я могу снова побеспокоить ещё незажившие раны. — Я не фарфоровая чашка из вашей драгоценной коллекции, — шиплю раздраженно и упрямо пытаюсь вырваться из крепкой хватки. И снова на его лице расплывается «потешный мальчишка». — Вам здесь не нравится? Разумно — слишком прохладно. Могу перенести вас в гостевую спальню. Перенести? … — Неужели я не могу дойти сам? Или вам так необходимо в очередной раз доказать мне, какой же вы благородный рыцарь? — интересуюсь едко, прекрасно осознавая, что нарываюсь. Лицо Ганнибала серьёзно и абсолютно спокойно, но глаза полыхают адскими искрами. — Значит, вы проведёте ночь здесь, — говорит тихо и невозмутимо встаёт, словно не сидел на корточках возле моих ног несколько секунд назад. — Думаю, вам будет немного… Дискомфортно. И уходит, прикрыв за собой дверь. Я тут же вскакиваю, натыкаюсь на необдуманно забытую боль, мычу и пытаюсь на носочках добраться до выхода. Дёргаю дверную ручку и облегченно вздыхаю, когда убеждаюсь, что она не заперта. Выхожу и осмотрительно передвигаюсь по коридору в сторону кухни. Ганнибал стоит ко мне спиной и, видимо, заваривает чай. — Если хотя бы ещё одна капля вашей крови окажется на моем паркете, я заставлю вас вылизывать его поверхность собственным языком. Вы предупреждены. И, пожалуйста, переоденьтесь — вы совсем озябли. Вещи для вас любезно оставлены мною в ванной комнате. Я вздрагиваю от множества Антарктид в голосе доктора и покорно ухожу исполнять его просьбу. Быстро стягиваю с себя пропитанную потом майку и выпачканные в траве пижамные шорты, надеваю чистые вещи, сохранившие запах Ганнибала, и резко осознаю, что он… обиделся? — Доктор Лектер, — жалобно скулю я, словно побитая хозяином собака, стоит мне вернуться на кухню. — Доктор Лектер. Ганнибал. Он поворачивается ко мне и пристально смотрит. — Уилл? — Я не обязан извиняться за желание сохранить свою независимость. Но я могу. Он молчит и продолжает смотреть. Скажи уже что-нибудь, чёрт подери. Скажи. Мне страшно. Я не хочу снова блуждать один в беспросветной тьме. — Ты был груб. — Я знаю. — Я забочусь о тебе. — Я знаю. — Я заварил траву вероники и добавил немного мёда. Тебе следует выпить это прежде, чем лечь спать. — Хорошо. Спасибо. Ганнибал протягивает мне кружку с горячим отваром и слегка задевает мою ладонь кончиками своих пальцев. Их прикосновение обжигает, я тут же одергиваю руку и чуть не проливаю напиток на грудь доктора. Слишком близко. — Простите, я… я такой неловкий. Снисходительная улыбка расплывается на идеальном, словно высеченном из камня, лице и на короткое мгновение превращает его в нечто подвижное, живое. — Вы просто утомлены, это вполне ожидаемо. Джек часто беспокоит вас? — Как и всегда. — Я поговорю с ним. — Не стоит. — Уилл. — Ладно, хорошо, вы правы, как всегда правы. Благодарю. Вам нравится, когда я чувствую себя обязанным? Виноватым? Беспомощным? Вам льстит, когда я слишком бурно реагирую на ваши слова? Взгляды? Прикосновения? Ваше присутствие? Расскажите мне, доктор Лектер, об истинной мотивации ваших поступков по отношению ко мне. Вы одиноки, верно? Вас никто не понимает? Или вы просто любите играть? Дёргать за ниточки послушных марионеток? Но я упрямец, как вы успели заметить, а значит, всё не так просто. Значит, вы наконец-то нашли того, кого можно сломать, надолго растянув удовольствие от самого процесса. Вас достаточно увлекает, или я слишком быстро попался в ваш капкан? Слишком легко сдался? Вы только скажите, и я соберу остатки своей воли и буду противостоять вам до тех пор, пока вас это окончательно не утомит. Я нуждаюсь в вас. Нуждаюсь даже больше, чем вы во мне. Я готов продолжить игру. Но готовы ли вы?

***

Во сне мой мир снова тонет в крови. Я просыпаюсь в холодном поту, не проспав и трёх часов, и наблюдаю за робкими попытками восходящего солнца пробиться своими лучами в погруженную во мрак комнату. Часы показывают половину седьмого утра. Я догадываюсь, что Ганнибал встал — он всегда встаёт слишком рано, а спит ли он вообще? — и поэтому направляюсь на кухню в надежде получить чашечку крепкого свежесваренного кофе. — Доброе утро, — приветствует Ганнибал и ставит передо мной кофе и утончённое блюдо, лишь издали напоминающее омлет с курицей. — Утро, — сиплю я и угрюмо принимаюсь за завтрак. Сил на элементарную вежливость мне, увы, не хватает. «Я в дурном настроении», — мысленно оправдываю я своё поведение, когда Ганнибал учтиво накидывает мне на плечи своё пальто и ведёт под руку к машине. — «Я всегда в дурном настроении. Моя жизнь обязывает меня быть в дурном настроении». Поездка проходит в молчании. Я тысячу раз успеваю обругать себя и в итоге окончательно замыкаюсь в себе. — До вторника, Уилл. Надеюсь, вам не заблагорассудится перенести наш сеанс ко мне на дом, — холодно прощается Ганнибал и уезжает прежде, чем я успеваю открыть входную дверь. Дома меня ожидало шестнадцать пропущенных звонков от Джека и всё усиливающиеся желание забаррикадироваться на пару с молью в шкафу. — Школа, Уилл, чёртова начальная школа, — яростно кричит Джек, стоит мне перезвонить ему. — Он потопил её в крови, чёрт подери, и оставил блядские обескровленные трупы практически на каждой поверхности. Ты нужен здесь, Уилл. Немедленно. — Главное в человеке — кровь. — Уилл? — Весь его мир потонул в крови, Джек. И наш мир потонет — это лишь вопрос времени. Похоже, наш Антихрист решил устроить кровавый потоп, дабы слегка ускорить процесс. Интересно, кому же он позволит ступить на Ноев ковчег?