***
До экзаменов было полтора месяца. Слишком много, чтобы всерьёз начать готовиться. Слишком мало, чтобы начинать с нуля. Дафси всё также сбегал с пар с друзьями, нехотя приходил на физкультуру, а вечерами сидел с Фарали на кухне или в спальне и устраивал терапевтические сеансы ей (и себе заодно). Они рассуждали о своём будущем, пытались заглянуть в самые потаённые уголки прошлого, оба, не стыдясь, плакали и говорили дальше. О мечтах, о несбывшихся надеждах, о потерях, о боли, о принятии. — Я когда-то. Ну как «когда-то», летом. Я думала, что ты мне нравишься. Ты помнишь, наверное. Но потом я поняла, что ты просто был первым человеком, который был со мной рядом. Ну, первым моего возраста, я имею ввиду. Меня с детства учили, что однажды у меня появится муж, а потом дети, а потом внуки, а потом… — девушка поджала губы и откинулась на кровати, на которой лежала. Дафси сидел на кресле у окна. — Я не вижу в этом смысла. Я не хочу сказать, что я хочу быть одна или типа того. Может, я даже не хочу сказать, что не готова к этому сейчас. Но я пока не нашла того человека, с которым я буду счастлива в романтическом плане. Вся эта тема с тем, что вот мы много проводим времени вместе и в итоге как минимум привыкнем друг к другу, а значит и уживёмся, и вот можно и жениться, такая мерзкая. Я могу начать кадрить тебя, но кроме стыда мне это ничего не принесёт. И это никуда не уйдёт. Ну как это объяснить? Человека должно быть не стыдно соблазнять? Бред какой-то, — девушка засмеялась и поправила сползающие с носа очки. — Мне кажется, не всё возможно объяснить словами, — Дафси наконец дочитал ту книжку, которую начал неделю назад в больнице, и отложил её на подоконник. — Это какое-то внутреннее ощущение того, что тебе действительно комфортно с человеком в тех обстоятельствах, которых ты от него ждёшь. Если тебе комфортно с человеком в романтическом плане, значит это твой любовник. Если в дружеском, значит друг. Если в обоих, то это… — Мечта, да. Я знаю, но я никогда не читала там всяких любовных романов или типа того. Я, наверное, вообще в своей жизни мало читала, хотя вот сейчас, наконец, начала, я всегда только работала. Сначала училась, потом работала. У меня не было времени вот так с кем-то говорить каждый вечер и раны свои сначала вскрывать, а потом зашивать заново. Да и не с кем было так делать. Я, на самом деле, наверное хочу сказать, что мужчин я побаиваюсь. Когда я тебя только встретила, я тебя сплавить хотела, ну ты и сам знаешь. Но я хотела сделать это не потому, что меня так научили. Подбираешь Луя, потом выхаживаешь его, потом дальше в свободное плавание. Отец когда-то и девушек подбирал, и они у нас жили, когда мне лет двенадцать было, они по дому помогали, все дела. Их я не боялась. А вот тебя испугалась. Я только потом поняла, когда уже вынужденно тебя к себе взяла, что бояться не стоит, но мужчины в общем и целом вызывают у меня тревогу. — Тебе со мной некомфортно? — Нет, в том-то и дело. Потому что ты остаёшься в обозначенных рамках моего друга. Я знаю, чего от тебя в общем ожидать. Чем более абсурдной кажется идея с тем, что человек может убить меня посреди ночи, тем расслабленней я себя чувствую. Пересечение шкалы абсурда и близости. С близостью вообще очень сложно. Я не уверена, что смогу найти среди мужчин кого-то, с кем мне будет комфортно в плане интимности. Я не люблю и люблю прикосновения одновременно, это зависит обычно от настроения или других внешних факторов, я сама угадать не могу, но я более чем уверена, что я не смогу дать полную волю чужим рукам, даже человеку, которому я доверяю. Женщине или мужчине, не важно. Может, я ещё слишком молода и не понимаю сама себя. Я не знаю. — Мне всегда казалось, что всё такое идёт из глубокого детства или из каких-то очень травмирующих событий по жизни. Я могу сказать, что из детства я боюсь смерти, диких собак и тотального одиночества. Моя старшая сестра была в какой-то момент слишком старшая для меня. Ну, допустим, ей двадцать, мне десять, о чём нам говорить? Там уже где-то на моменте восемнадцать двадцать восемь какая-то связь появилась, а до этого было пустое. Мы себя родственниками не чувствовали, просто делили площадь в одной комнате, хотя, вообще, не знаю, чем руководствовались родители, когда селили детей разного пола в одной комнате, но это сейчас неважно. Мы жили отдельно друг от друга, а когда ты один, хотя через перегородку от тебя вроде как есть человек, но о нём, как о поддержке, ты подумаешь в последнюю очередь, это унизительно и страшно. Когда с тобой в квартире есть ещё люди, близкие тебе люди, а ты беззвучно рыдаешь в подушку ну там, допустим, от неразделённой любви или типа того, это так ужасно. Тебя как будто все бросили, и что тебе с этим делать не совсем понятно. Ты не то что боишься пойти и рассказать — ты просто не хочешь нравоучений и осуждения. Мама, она как делает? «А я тебе говорила». Моя, по крайней мере, никогда не сказала бы мне «всё будет хорошо» и просто обняла. Она бы сначала повозмущалась, потом поплакала бы, потом выпила какие-то успокоительные, потом отругала меня и отправила бы в свою комнату. И считала бы, что её материнский долг выполнен. Родители, они не поддерживают, они обычно только осуждают или возмущаются. По крайней мере, мои делали так. Поэтому этот вариант всегда отметался, а сестра была для меня взрослой. Почти такой же взрослой, как мама, а значит она бы меня просто не поняла, да и мешался я ей постоянно, она сама подростком была, а я её бесил. Во-первых, мальчик, она тоже этого не понимала, а, во-вторых, ребёнок, а дети почти всех подростков бесят. Это только когда у неё самой дети появились, у нас как-то взаимосвязь пошла, а до этого чужие люди через стенку. Вот откуда одиночество. Смерть это, ну, мне кажется, нормально. У меня отец рано умер не своей смертью, потом бабушка с дедушкой и всё прочее. Собак объяснять не буду. Оба выговорили то, что планировали высказать этим вечером и посмотрели друг на друга. Фарали не спрашивала, почему Дафси рассказывает о своём прошлом, хотя говорил ей, что не помнит ничего. Он был ей за это благодарен. — Я боюсь умереть никем. Госпожа Агата сказала, что я ещё молодая и успею реализовать свои амбиции, а я не знаю своих амбиций. Я там не хочу за короля замуж или за герцога, не хочу быть армейским генералом, не хочу быть известным банкиром, губернатором или что-то около. Но я точно знаю, что я не хочу оставаться на том уровне, на котором я нахожусь сейчас. Но, кстати, если говорить про страхи из детства. Они все, госпожа Агата, мой отец. Они думают, что я не помню. Они если бы это чуть тише в своё время обсуждали, может, я бы и не помнила. Моё детство это такой кошмар, которого не видел почти ни один ребёнок, и когда сейчас я выбираюсь из раздела борьбы за выживание, я начинаю задумываться о том, как я себя чувствую, а чувствую я себя ужасно. Я столько вины ощущаю, столько боли, столько тяжести в груди. Как я могла сделать иначе? Как всё могло бы получиться? И не получилось ли из-за меня? Ну конечно. Наверное, из всего того, что я чувствую, я просто не могу вычленить свои амбиции. Вот и всё. — Тебе с Инри надо пообщаться получше, она тоже постоянно загоняется по поводу «а вот если бы в тот момент всё случилось не так?». Я тоже об этом думаю иногда. У каждого в жизни есть такие переломные моменты, которые делают его интересной личностью и учат остро шутить. Это, наверное, нормально. — Когда ты думаешь о том, что люди с отличной жизнью говорят о том, что жизнь без препятствий это не жизнь, а всё твоё существование и есть препятствие… Я готова прожить пустую жизнь без капли боли и эмоций. Просто дайте мне так сделать. Снова тишина. Поначалу Фарали казалось, что разговоры ни к чему хорошему не приведут, но потом её наконец прорвало. Когда мысли заполонили голову, им надо было куда-то вырваться. Желательно, всё-таки, через рот, а не другими методами самобичевания. После каждого монолога легчало всё больше и больше. Только так наконец можно было прийти в себя и почувствовать себя человеком, а не машиной. — Ты не виновата в том, что чувствуешь. И ты не виновата в том, что люди чувствуют из-за твоих слов. Это их эмоции, которые ты не можешь предсказать, — Дафси встал с кресла и пошёл в гостиную гасить свет, чтобы наконец лечь спать. Фарали накрылась одеялом и закрыла глаза. Скоро у них не будет времени рассуждать о бытие. Недавно госпожа Агата писала, что осталось не больше месяца, а Дафси был близок к выпуску, ему надо было начинать усиленно готовиться. Неужели опять физический труд вместо диалогов? Только не это.***
— Я пошла, вернусь завтра. — Да, пожалуйста, раньше не надо, — Дафси закрыл за Фарали дверь, а девушка направилась к лестнице. Неделю назад Инри зашла к ним вечером, потому что надо было готовиться к экзаменам. Она знала всю теоретическую программу наизусть, поскольку год от года она не менялась, вот и пришла поведать Дафси всё то, на что следует обратить внимание. После скучных сухих объяснений осталась на ужин, так как сама готовить не любила. — Мне так тебя жалко, ты с ним уже сколько в одной квартире живёшь? Больше месяца? Я бы и двух дней не выдержала, — Инри залпом допила содержимое кружки и закинула в рот конфету. — Я с ним ещё и всё лето жила, я привыкла, — Фарали пожала плечами и тоже развернула конфетный фантик. — Обсуждаете меня, да? Я так и знал, что когда вы соберётесь, это случится, — Дафси прошёл мимо кухни в спальню и вставил своё «фи» в разговор. — Так, исчезни! — Инри кинула в парня пробкой от вина, которую достала из кармана своей любимой куртки. — Не даст он нам поговорить. А ты же вроде уезжаешь скоро, мне этот дурачок сказал? — До мая, скорее всего, уеду домой, да. Пару недель ещё, и пора. — Приходи ко мне на выходных, попиздим хоть, а то этот клоун нам такой возможности не предоставит, — Инри достала из кармана салфетку и написала на ней адрес. — А потом ты уедешь, и я снова среди мужиков останусь, которые о слове «месячные» даже не слышали. — Я знаю, что это такое, не надо мне тут! — послышалось из спальни. — Я даже знаю, как кровь отстирывать. — На войне тебе это пригодится, потому что если ты продолжишь вместо учёбы пинать… кхм… на поле брани ты окажешься очень скоро. — Да-да… И вот Фарали направилась из гостей в гости. Дом Инри стоял недалеко от Академии. Снаружи он выглядел очень колоритно, внутри подъезд был позолочен, а огромная мраморная лестница, покрытая красным ковром, вела на три этажа вверх. Девушка аккуратно поднялась на последний, как будто боясь запачкать всё это великолепие, и постучала в одну из двух дверей. В правую, потому что именно так ей записали на салфетке. Инри открыла не сразу. Сквозь резную дверь Фарали услышала звук падения чего-то металлического, потом тонну мата, а потом уже заскрипел замок. — О, какие люди, заходи, — Инри была в домашней одежде: растянутой футболке и широких шортах. У Фарали всегда домашней одеждой была та одежда, в которой она работала. По приезде в Столицу это стало проблемой. Тогда Дафси отправил девушку по магазинам и сказал не возвращаться без разнообразного гардероба, хотя у самого было три рубашки, две пары брюк и одна футболка. Фарали честно купила себе что-то, но носить не собиралась. Слишком уж она привыкла к своим вещам. — Ты пить будешь? Или тебе чаю с молоком? — Инри прошла внутрь квартиры, уронив по пути что-то с кучи коробок, стоящих посреди коридора. Вообще, все огромные комнаты квартиры были чем-то завалены. Коробки, одежда, книжки, просто непонятные вещички. Фарали пыталась как можно аккуратней пройти, кажется, в гостиную, но всё равно за ней упал припёртый к стене зонтик. — Не парься, если что-то свалилось. Тут давно пора разобраться. В гостиной тоже были завалы, но чётко обозначена дорожка до дивана и кофейного столика. Фарали, как любитель, может и не безупречной, но чистоты, очень опасливо глянула вглубь комнаты, где, кажется, не ступала нога человека вовсе, и осторожно приземлилась на краешек дивана, споткнувшись обо что-то бесформенное, но твёрдое на полу. Инри с размаху плюхнулась рядом, принеся с кухни два стакана чая. — Скажи мне, ты давно вообще Дафси знаешь? Мне просто даже интересно, как вы познакомились и сошлись. — Если он не рассказал, я не уверена, что я имею на это право, — Фарали взяла в руки кружку и отпила горячего напитка. — Это не самая приятная для него история, для меня тоже. А знаю я его с начала лета. — И вы всё лето вместе жили? Он какой-то друг семьи или что? — Будем называть это так, да. Друг семьи. Летом мы вместе работали, а осенью он уехал учиться. — Ну да ладно, не для того, чтобы мужика обсуждать, я тебя пригласила. Мне про тебя узнать интересно, — Инри привстала с дивана и потянулась к одной из коробок возле него. Достала оттуда кусочек сахара и закинула в кружку. Видимо, содержимое коробок было абсолютно понятно, но только одному человеку во вселенной. — Ты так вкратце о себе накидала, когда мы все вместе сидели, но очень уж абстрактно. Я знаю, что жизнь в большом городе очень отличается от жизни в маленьком, вот и хочу узнать, что там и как. — Эмм… ты когда-нибудь работала тридцать два часа подряд? Носилась трое суток за вещами, которые в Столице можно достать за пять минут? Знала каждого человека на своей улице поимённо? Вот это жизнь в маленьком городе. Вы здесь очень быстро ходите, считаете время, словно деньги, и говорите совсем не то, что думаете. Хотя, мне кажется, последний пункт не про тебя. — Хах, ну да, — Инри усмехнулась, хотя ей было совершенно не смешно. — Я этому не научена, меня всю жизнь мужики окружали, правдорубы, которые только перед королевским двором ластятся, а я и этого не умею. Мамашки у меня не было, а отец откупился от меня образованием и денежными суммами. — Ты работаешь? — Фарали наконец откинулась на диване, когда первое стеснение прошло. — Нет, и не работала никогда. А ты? Хотя, ты вроде да. — Неееет, — Фарали закатила глаза и покачала головой, — я не работаю. Я пашу как не знамо кто. Это не работа, это живодёрство. В маленьком городе по-другому не выжить. Ну, либо ты аристократ, который решил оставить хлопоты и уединиться в глуши. У нас и такие есть. Одна из таких мне няньку заменила, когда отец не мог следить. — О-о-о, у тебя тоже только отец? Выпьем за это, — Инри засмеялась и стукнула кружкой об кружку. — У меня вообще нет никого. Отец не родной мне, да и… так себе родитель. Боги, зачем я отдала ему младшую? Он же за ней не уследит, если вообще хоть следить будет, у неё же угли под задницей, она на одном месте никогда не сидит, — Фарали скривилась и тяжело вздохнула. — Мой тоже за мной никогда не следил. Он на меня внимание обращал, только когда я на мать становилась похожа. Я бы, может, в детстве и рада была бы на неё похожей быть, чтобы папочка хоть глянул на доченьку, но я её не знала никогда, откуда мне понимать было, как она вела себя? Вот и выросла я папино разочарование, общественное порицание. А ты попробуй в прекрасном большом городе, где деньги не только время, но и твое поведение, не наткнуться на людей, которым ты по жизни не угодишь. А уж если это ещё и твой родной отец, то даже пытаться бесполезно. Он понял, что из меня уже ничего не получится, и когда… — Инри помедлила и сглотнула, — когда я экзамены завалила на статус, он и пальцем не пошевелил, чтобы мне помочь. Только ещё больше меня унизил, дав газетам интервью, какая у него дочка бестолковая. Вот спасибо. На несколько секунд повисла тишина. Потом Инри посмотрела на Фарали, дав ей понять, что ждёт её историю. — Ну… мой как будто слишком поздно понял, что дети это не его, и при первой же возможности от нас дистанцировался максимально. Я почти всему, что умею, от него научилась, а когда он уехал, как будто другим человеком стал. И, даже не задумываясь, получил статус, зная, что дочерям он не передаётся, и уехал почти в тот же вечер, как будто от тяжеленной ноши освободился, и не пишет, не приезжает. Я, когда этим летом вырвалась из нашего города и приехала специально к нему, он меня, как будто сначала даже не узнал, а потом сказал «А, это ты». Нормально вообще? — Фарали сжала зубы и поджала губы, чтобы не заплакать. — Он для меня всегда был, ну, не знаю, каким-то примером для подражания, а потом я получила сестру младшую на плечи и семейный бизнес, который должна тянуть одна. А он главный королевский кондитер. Ты думаешь, он хоть монетку хоть раз детям выслал? Нет, куда там, я с восемнадцати лет как проклятая за работой, ещё и младшую капризную тянула. Только вот отдала папаше, чтобы вспомнил хоть, что дети у него есть, а жалею теперь. За мелочь переживаю, — перед Фарали появилась упаковка бумажных салфеток, которые Инри достала из недр завалов. Девушка взяла одну и вытерла проступившие слёзы. — Наверное, разочаровываться в отцах, это наш с тобой общий бич. Ты сначала думаешь «что со мной не так? Что я не так делаю?». Потом винишь во всем окружающих, которые мешают тебе быть какой нужно, а потом понимаешь, что он просто мудак, и это не изменить, это факт. А с сестрой твоей ничего не будет. Если она при дворе теперь живёт, у них там нянек для детей слуг и прочих на каждого по десять, они уж точно её выходят. — Спасибо, — Фарали высморкалась. — Ничем маленький город от большого не отличается, только масштабом проблем. — За тобой, говоришь, тоже нянька следила? Тогда знаешь, что всё будет хорошо, — Инри неожиданно положила руку на плечо Фарали. — Ты не плачь только. Я сразу теряюсь, когда люди плачут. А когда я сама, так убить себя хочется. — Да не нянька это толком… — Фарали рассмеялась сквозь слёзы. — Няньки выпечку у тебя по утрам не крадут и зонтиком тебя не бьют. И дом твой после пожара за свой счёт не восстанавливают. — Это… как вы её там назвали, госпожа Агата? — Инри убрала руку и тяжело вздохнула. — Ну да. Ворчливая, вредная, но очень хорошая женщина. — У меня маму так звали, — Инри закрыла глаза и сама потянулась к салфеткам. — Она умерла сразу при родах вроде бы. Ну да не важно. — Когда ж наша-то уже помрёт, сколько лет грозится… извини, я зря это сказала, — Фарали вдохнула сквозь зубы, немного испуганно глянув на девушку. — Это не смешно. Но Инри засмеялась, хотя очень пыталась это скрыть. Тогда расхохотались обе, от смеха полились слёзы. — Это не смешно, но это стоящая шутка. Уж точно лучше того, что Дафси шутит. — Дафси ужасно шутит, боги, — Фарали цокнула и закатила глаза. — Мне каждый раз плохо. — Вот-вот, мне тоже. Мужской юмор это не всегда моё, хотя… мне всю жизнь говорят, — Инри скорчила лицо, выражающее ненависть и отвращение одновременно. — Что я как мужик себя веду. Ну ё моё, а как мне себя вести, когда вокруг меня одни мужики? И среди этих мужиков можно хоть какое-то уважение заслужить, только если вести себя как они. А то так и останешься для них дополнением к образу на бал или «интересным вложением». Мне так один раз сказали — я втащила. Не жалею. Очень сложно найти парня, который тебя на равных будет воспринимать. Даже тот же Дафси не всегда так делает, — Инри замолчала и медленно улыбнулась. — Обсудим, какой Дафси идиот, когда дело касается женщин? — Пожалуйста, да. Просто да, — Фарали взяла Инри за руку и крепко сжала. — Я думала, это со мной что-то не так. — Ты смеёшься? Да он же элементарных намёков не понимает. Я перед ним буквально разделась в его спальне, а он спросил меня «Ты спать собираешься?». Я чуть не умерла со стыда. Говорит он, а стыдно мне. — Может он всё-таки гей? — Фарали задумалась. — Да нет, на меня у него вроде встал, но… — Чего?! — булочница вытаращила глаза. — Вы… это… что ли… — Мне не понравилось, — сразу начала оправдываться Инри. — Один раз всего, скорее на эмоциях, чем по делу. Не советую, если что. Не отвратительно, но можно найти и получше. — Охренеть он тут в разгул пошёл, засранец, — Фарали разозлилась, покраснела и скрестила руки на груди. Потом глянула Инри в глаза. — То есть ты… ну… ладно, наверное, это я просто никогда ни с кем даже за ручку не держалась, — девушка покраснела ещё сильнее и закрыла часть лица рукой. — Серьёзно? Ну ты не волнуйся, будет ещё, это не самое важное в жизни. Да и вообще, я сколько раз пыталась с парнями что-то устроить, так они разбегались через месяц другой, поближе меня узнав. Да и я сама от них уставала. — Ну дак ты симпатичная очень, а я… без слёз не взглянешь, — Фарали кисло улыбнулась и допила чай в кружке. — Я если кому и понравлюсь, так слепому, а если кого и поцелую, так… — булочница не успела договорить. Инри наклонилась и легко поцеловала Фарали в губы. Та дёрнулась, но с дивана ей деться было некуда. — Ну, я вроде бы не слепая. Да и вообще, ты слишком серьёзно к этому относишься. Тот же самый несчастный первый поцелуй — это простое движение губ. Если тебе так хотелось придать этому глубокой сакральности, я тебя от этого избавила, можешь не благодарить. Пойду ещё чаю налью. Или покрепче чего? — П-покрепче, — еле выдохнула Фарали, пристально наблюдая за каждым действием Инри. — О, за этим даже идти никуда не надо. Звучит как тост.