***
— Ты с утра пораньше цветочный обнёс? — Блин, ты уже не спишь. Я сюрприз хотел сделать, — Виври вошёл внутрь квартиры, залитой солнечными лучами. Но главный лучик тут был один. Он щурился от яркости и, судя по всему, только проснулся. — Собственно, это тебе. — Огромные какие, — Тех-чи еле удержал рассыпающиеся в разные стороны подсолнухи. — Спасибо, — он улыбнулся, — очень красивые. — Нравятся? Может, другие в следующий раз купить? — Виври прошёл на кухню, где в вазу уже набиралась вода. — Ну… — Тех-чи привалился к чужому плечу и прикрыл глаза. — Тюльпаны можно. Я тюльпаны люблю очень. Только не надо так каждый день делать, а то разоримся. — Значит я его люблю, а он тюльпаны? Ясно, я понял, — Виври со спины обнял парня и тут же получил тычок под бок. — Уй… уже и пошутить нельзя. — Дошутишься, — Тех-чи достал наполненную вазу из раковины и поставил туда цветы. Понёс их в спальню, чтобы радовали глаз ранним утром. — Тюльпаны, значит… — протянул Виври, упираясь в стену. — Хорошо. Она любила подсолнухи, а он любил тюльпаны. И они были схожи лишь в одном — в чьей-то жизни они были самым лучшим цветком и самым ясным солнцем.Часть 36. Исповедь лжеца
30 апреля 2023 г. в 22:08
На ночь часовню в небольшом парке, что спрятался в центре Столицы среди домов, обычно запирали, чтобы никакие вандалы не попортили единственный алтарь — богини любви Риадессы. В этом районе было много таких небольших зелёных зон, поэтому каждую церквушку решили посвятить одному конкретному богу, вот и здесь так получилось.
Ключ был ржавый, да и в общем и целом за часовней никто особо не ухаживал, всё держалось лишь на девушках, прибегавших сюда в слезах после того, как партнёры или партнёрши их отвергали. Поплакав вдоволь на алтаре, они в знак благодарности за уделённое им время прибирались внутри и оставляли цветы. Розы, ромашки, лилии, пионы… перечислять можно было бесконечно. Но он-то знал, что она любила подсолнухи.
Наконец навесной замок упал, и поздней ночью, приближавшейся к утру, молодой человек тенью просочился внутрь, распахивая и тут же захлопывая за собой скрипучую дверь. Остальные цветы были сметены на пол, хотя, судя по букетам, тут кто-то был совсем недавно, может быть, даже сегодня днём. На алтарь легли три подсолнуха, а парень очень осторожно и медленно опустился перед ним на колени и поднял голову выше, глядя на витраж.
В ночи стёкла казались тёмными, но днём окрашивали помещение в оранжевые и жёлтые тона. Должно быть, кто-то совсем недавно вымыл тут всё, за это стоило сказать спасибо, пускай по поверьям чем несчастней любовь, тем сильнее надо просить у Риадессы благословение.
Юноша молчал, разглядывая стеклянные глаза и вообще всю композицию, выполненную крайне искусно. Казалось, что девушка на ней вот-вот моргнёт и, смеясь, как она умела, так заливисто и громко, перепрыгнет на соседний витраж на другой стене, где была изображена простая абстракция всё в тех же оранжевых тонах. Но нет, холодное стекло было неумолимо и не могло вернуть тех, кто давным-давно этот мир покинул, пускай и…
— Десса, — имя эхом отдалось по часовне и вернулось обратно к произнёсшему его. — Я здесь.
Девушка с витража не ответила, даже не кивнула, лишь продолжала слегка высокомерно смотреть на дрожащего парня, хотя его облик уже начал изменяться и превращаться в облако чёрного дыма, смутно очертаниями напоминающего человека.
— Я обещал, что приду сюда, когда снова найду тебя. Но, мне кажется, я пришёл сказать кое-что другое. Я объясню. Чуть позже. Я начну с самого начала. С твоего конца.
Молодой человек тяжело вздохнул, и часть дыма попала на цветы. Все те, что лежали на полу, даже совсем свежие, тут же почернели и в миг иссушились, превратившись в пепел в оболочке: стоило только дотронуться до них, и они рассыпятся в пыль. А подсолнухи остались лежать нетронутыми, как будто их защищала какая-то великая сила, неподвластная тому, кто по всем приданиям не мог любить, а мог лишь притворяться и лгать. Не любить.
— Когда ты умерла, а ты умерла, я тебе могу в этом поклясться, пускай кроме тебя мне и не чем, потому что за душой у меня вряд ли найдётся что-то стоящее… но не будем обо мне, продолжим. Когда ты умерла, Мириалена, моя дорогая тётушка, предсказала мне, что я найду тебя снова, но не сказала, когда. И я искал тебя. Так долго. Пару раз даже нашёл, но…
Он осёкся. Стоит ли ей знать? Что за глупые вопросы, конечно, стоит. Она имеет право знать, как он не смог, не удержал, не доказал. Как он снова потерял.
В той деревне остались одни старики и дети, которым некуда было идти. Мириалена сказала посмотреть там, но он уже ни на что не надеялся и, чтобы не выделяться, притворившись бездомным мальчишкой, бродил по немногочисленным улочкам и заглядывал в окна. Один раз его погнали прочь веником, полагая, что мальчик хочет что-то своровать. Ничего, божья кара будет страшна, но чуть позже. Сейчас надо продолжать искать.
За тысячи лет он уже исходил столько улиц, истоптал столько ботинок, а мода всё менялась и обувь становилась всё менее качественной, за что следовало бы проклясть весь человеческий род, но сейчас среди этих несчастных людей была она, даже и не подозревавшая о том, что когда-то была богиней, поэтому с проклятьем следовало повременить хотя бы до тех пор, пока не удастся забрать её с собой на Божьи Острова и подарить часть своего бессмертия. Вернёмся к количеству исхоженных дорог. Он столько раз смотрел в чужие окна, уже не надеясь там ничего увидеть, а скорее просто по привычке, что почти сразу уходил, лишь мельком окинув комнату, но в этот раз это чуть не стоило ему всего, чего он жаждал столько лет.
Какие-то дети чуть не сбили его с ног. Наверное, всё-таки следовало притвориться кем-то постарше или хотя бы покрепче и повыше, но думать об этом было поздно, тогда уже в следующий раз. Каждый раз при таких мыслях он тут же одёргивал себя и как мантру твердил: следующего раза не будет, ты найдёшь её здесь, даже не сомневайся. И в этот раз это оказалось правдой, пускай и недолгой. Правда с его уст вообще слетала редко, скорее в качестве исключения из правил.
Очередное окно. Он таких видел миллионы, и скорее всего эта цифра близилась к реальному числу. Деревянные ставни, мутные стёкла: деревня как она есть. А внутри комнаты что-то ярко горит оранжевым светом, судя по всему свеча. Вечерело, поэтому в этом не было ничего необычного. Печь, кровать за ней, у которой кто-то сидит. В любом случае, это не она.
Неизвестный тут же поднялся с места и поспешил к выходу из избушки. Рядом с дверью стояла встревоженная женщина и вглядывалась в закатное солнце, щурясь. Тоже не она. Следовало подождать, пока женщина уйдёт, чтобы ему никто уже не мешал, а то это так раздражает. Как будто сотни назойливых комаров, люди отвлекали его от пути, который следовало пройти достойно. Ведь только так можно было его хоть когда-то закончить.
Мужчина вышел из дома и тяжело вздохнул.
— Ну? — девушка положила руку неизвестному на плечо.
— Помирает она, что «ну»? Оно и неудивительно, сколько ей лет, за сотню? А она Най, и столько прожить — уже великое благословение.
Стоявший у окна тихо фыркнул. Никаких благословений боги на людей уже давно не слали. С тех пор, как они перестали их слушаться и решили заковать жизнь в свои рамки бесполезных статусов, заставляющих этих же людей биться в агонии своих же решений. Они сами всё испортили. Никаких благословений.
Он ещё раз глянул внутрь комнаты скорее от скуки, чем с какой-то целью. На одеяле на кровати поверх лежала иссохшая рука, которая уже была не способна удержать даже перо, что уж говорить про жизнь.
Не так он себе это представлял. Он думал, что встретит её в толпе на рынке, в поездке в одном вагоне, пускай тогда поездов или даже карет не было и в помине, но никак не так. Меньше всего на свете, а в его случае скорее во тьме, он хотел это говорить, но врать хотя бы самому себе было бесполезно. Это была она.
— И сколько ей осталось? — женщина прислонилась к стене и всхлипнула. — Хотя бы правнуки доехать успеют?
— Ну, если они приедут через полчаса, то пару минут провести вместе смогут, — горько усмехнулся мужчина, и его спутница разрыдалась у него на плече.
Он просочился чёрным дымом через щель в окне и подлетел к кровати, сжимая костлявую руку. Не так, всё должно было быть не так. Она должна была быть молодой или хотя бы, чтоб её, не при смерти, чтобы он успел. Успел забрать её с собой. Но полчаса ему не хватит. Хотя бы сутки, но заходящее оранжевое солнце забирало с собой чужую жизнь. Неумолимо. Хотя свойственно ли богам молить?
— Дес… — ему соврали. Какие там полчаса, от силы тридцать секунд. И вот это уже пустая оболочка, а она снова ушла. Убежала, как будто издеваясь. Как будто звеня: «неужели ты думал, что всё будет так просто?». А он не думал. Он искал.
И минутная надежда разрушила ту стену, которую он строил столетиями. Сердце снова обнажилось и зарыдало, как плакало до этого только один раз. Также перед кроватью на смертном одре. Разница была лишь в том, что сейчас не было времени на траур. Надо было продолжать мчаться по всем странам и городам, лесам и, может, даже небесам, чтобы она снова была рядом. Хотя бы настолько долго, чтобы он успел произнести её имя.
Молодой человек моргнул, и на секунду ему показалось, что девушка на витраже плачет, но нет, это был лишь отблеск иллюзорной луны. Осень начиналась со дня на день, поэтому стоять на коленях было холодновато, но такие небольшие неудобства его уже давно не напрягали. Зачастую он не спал неделями, перемещаясь между горами, пустынями и озёрами, хотя вопреки расхожему мнению, что богам не нужны ни сон, ни еда, сон был его единственным спасением от пожирающей боли в груди.
— Тогда я подумал, что ты просто насмехаешься надо мной, но потом я понял, что это была вовсе не наша вина. Не твоя и не моя. Мы просто неудачно пересеклись, хотя каждая встреча с тобой для меня как очищение. До сих пор. Это был первый раз, когда я встретил тебя после твоей смерти. Но не последний, разумеется. Я продолжу?
Стеклянные глаза пусто смотрели на него, а девушка молчала. Ну что ж, раз пришёл — говори, да и «молчание — знак согласия», хотя это вовсе не так.
Мириалена сказала поискать здесь. Привиделось ли ей что или она тыкала пальцем случайные номера янтарей — он никогда не спрашивал и просто шёл по координатам. Это была столица Мексики и называлась она тоже «Столица», только на испанском языке. В таком большом городе, пускай он тогда был в разы меньше, чем сейчас, искать кого-то было бесполезно, к тому же он уже не спал несколько недель, поэтому глаза смыкались. Так не сложно кого-то и проморгать, в прямом смысле этого выражения.
Он присел на лавочку, в этот раз обернувшись юношей с местной внешностью, чтобы опять же не выделяться, от себя оставил только тёмные волосы и жёлтые глаза. Не отдыхать он сюда пришёл, а смотреть. На закате здесь сновало огромное количество народу, и это было намного проще, чем заглядывать в окна пятого этажа. Люди в последнее столетие почему-то полюбили строить высокие дома. Раньше было максимум два этажа, а сейчас в некоторых местах доходило и до семи, терпеть это было просто невозможно.
Веки уже окончательно сомкнулись, когда совсем рядом послышался смех. Негромкий, скорее истерический, но такой знакомый. Он подскочил на месте и открыл глаза, озираясь. Небольшая компания парней и девушек лет двадцати пяти облепила соседнюю лавочку. Она стояла у самого края, ей одной не хватило места и кто-то сейчас пошутил о том, что она может сесть к нему на колени, но за это взимается определённая не совсем приличная плата, вот она и усмехнулась, отнекиваясь. Она была такая щуплая, дохлая, высокая, как цветок, который рос в шкафу без света. В очках отражалось жёлтое солнце, а через плечо была перекинута оранжевая сумочка. Девушка явно была не из бедной семьи, но среди своих, судя по всему, не котировалась. Это была она.
Если бы он не был готов упасть в обморок от недосыпа, он бы схватил её в эту же секунду, даже не спрашивая имени, потому что сам за это время вполне бы успел произнести «Риадесса», а не как в прошлый раз. Даже вспоминать больно.
— Отлично, тогда завтра здесь же во столько же, — парень, предлагавший непристойности, говоривший, как и все здесь, на испанском, встал с лавочки и, слишком сильно для шутки толкнув стоявшую девушку в угловатое плечо, направился по аллее к выходу. Этот юноша ещё не понимал, на что только что себя обрёк. На вечную ярость богов.
Все стали расходиться, она тоже. Он хотел пойти следом, за последние четыреста лет он ничего так сильно не хотел, как этого, но дьявольское человеческое тело, которое приходилось использовать для перемещения вне Божьих Островов, сдалось. Оно и так сделало намного больше, чем могло любое другое.
Он проснулся почти через сутки всё на той же лавочке, невероятным усилием воли продирая глаза и озираясь. Вчерашняя компашка опять собралась здесь, как и обещали, но её среди них не было. Может, опаздывает? Надо только дождаться, да и к тому же он запомнил, как она выглядит и знает, где искать. Он точно её найдёт и в этот раз заберёт у людей обратно. Домой.
— Это ты виноват, — одна девушка, сидевшая в компании, ни с того ни с сего разрыдалась. — Ты сколько над ней издевался, а она улыбалась всё, шутила, а теперь её нет! Больше нет из-за тебя!
Вчерашний задира попытался что-то пролепетать, но язык не слушался. Все парни и девушки начали спорить, горячо обсуждать, и из их слов стало понятно. Она не придёт. Больше никогда. Он опять не успел даже произнести её имя. Если бы только он переборол себя в тот вечер, если бы смог, если бы догнал, заговорил… Опять всё заново. Ещё сотни лет.
Богиня с витража горько усмехнулась, хотя скорее всего это просто слегка скрипнула дверь. Дело близилось к рассвету, но пока было темно. Можно было ещё посидеть и рассказать дальше. Молодой человек не отводил взгляда от цветного окна и всё смотрел в эти стеклянные глаза, думая, как так всё сложилось.
— Даже предположить не мог, — в горле пересохло, но воды рядом не было. Он прокашлялся и продолжил, пытаясь не сбить настрой, — что богиня любви способна на самоубийство. Я снова не успел, снова опоздал, и вот тут уже была только моя вина. Не переживай, с тех пор я высыпаюсь. Почти.
Он скомкано улыбнулся и поправил букет на алтаре. Риадесса была бы недовольна, узнай, что он снова гробит своё здоровье, так ещё и курит. Так и умереть недолго.
— За следующий раз ты меня сама не простишь, мне ли не знать. Это было сродни предательству, пускай я и сделал это случайно. Но я не хочу оправдываться. Я это сделал и никогда себя не прощу.
Мириалена ушла, но все как один говорили, что скоро вернётся. Напоследок она оставила племяннику последнюю наводку — начавшаяся в прошлом году осенью мировая война. На поле боя ему равных не было, но он не воевал за кого-то конкретного. Просто избавлялся от тех, кто даже в теории мог здесь нанести ей вред. А это были все солдаты.
В тот день лил дождь, две армии опять схлестнулись на поле боя, состоящем из грязи и воды. Он был в форме то одних, то других, нападая со спины или в лицо, когда окружающие не ожидали, что на них поднимет оружие, как казалось, их союзник.
Люди падали и больше не вставали. Сколько раз он такое видел — уже не удивить. Очередной враг, а может и друг, повержен, пора приступать к следующему. Снова и снова. Кровь отпечаталась на руках, запах смерти в голове. Такой приторно сладкий, что каждый раз подкатывало.
Он всегда уходил с поля брани последним. Потому что если останется хоть кто-то, кто может навредить — надо было эту проблему решать. Он бы всех людей стёр с лица земли, если бы ему позволили другие боги и если бы среди людей до сих пор не ходила она. Он не хотел думать о третьем пункте, но, наверное, стоило признаться, что за столько лет путешествия сил в нём осталось намного меньше, чем было раньше. Он просто не смог бы всех изничтожить, хотя когда-то ему для этого достаточно было щёлкнуть пальцами. Он не был богом разрушения или чего-то около того, но его матушка, богиня войны, всё-таки сыну что-то от себя передала. Однако сейчас даже его сестра, которая родилась Риа, а не богиней, могла больше, чем он. Казалось бы, высшие сущности и так рождаются редко, зачем силу свою тратить на ничто? Ну что ж, зато теперь все люди научились врать. Некоторые очень плохо, но тут уж как кому повезло.
Его проткнули насквозь мечом, думая, что выиграли, но лезвие прошло сквозь чёрный дым. Бога не так просто убить. Несчастный солдат тут же упал замертво, меч проскочил сквозь чужое распавшееся на несколько секунд тело и остался лежать в земле, пока он отправился дальше — добивать оставшихся.
Грязь была такая скользкая, дождь застилал глаза, и он уже рубил без разбору. У него тут не было своих — все чужие. И все представляли угрозу. Ему уже казалось, что он сходил с ума, хотя провёл на войне всего пару месяцев, да и не был так легко раним, как люди, но такое месиво никого не оставит равнодушным. Даже бога.
Сзади кто-то занёс оружие, чтобы воткнуть ему в спину, но он рефлекторно обернулся и вонзил в самое сердце. Дождь мешал разглядеть, кто только что упал перед ним, но так ли это было важно? Оказалось, что да.
Она захрипела и выронила копьё, повязанное оранжевой ленточкой. Такая мелкая и юркая, но всё равно не смогла увернуться. Нет. Опять.
Он упал на колени рядом с ней и тут же в панике выдернул меч из чужой груди. Зря. Кровь хлынула на поле, смешиваясь с грязью. Она, а это была именно она последний раз попыталась пробормотать проклятие на английском, который в этом мире знали только знатные семьи, и закрыла карие глаза.
Опять бездыханное тело оказалось в его руках. И лишь первый раз по его собственной вине. Ливень смывал все слёзы, но их было так много, что вскоре в этом янтаре бои пришлось прекратить. Командующие посчитали, что почву размыло и прорвало какой-то подземный солёный источник. Буквально через сутки там, где умирали люди, образовалось озеро, в которое, по рассказам местных, потом прыгнул юноша, пытаясь утопиться. Но его вытащили, а он всё кричал: «Я хочу умереть. Умереть, как она». Несчастный сумасшедший.
Ветер снаружи зашумел. Девушка с витража будто вздохнула ему в такт. Молодой человек вздрогнул от холода и опустил взгляд. Ему было очень стыдно сейчас смотреть в эти глаза, хотя они его ни в чём не винили. Лишь сочувствовали и ждали продолжения истории. Не пожаловаться же он сюда пришёл.
— Я убил тебя, и себя заодно прихватил. От меня, мне казалось, уже мало что осталось. Я был готов продолжить скитаться, но уже не слишком понимал, а зачем? Я начал разрушаться, забывать, и мне от этого больно. Что в тот момент я позволил себе до такого дойти. Я опять приготовился ждать сотни лет, но потом…
Парень поправил снова повернувшийся к нему подсолнух. Нет, они должны были смотреть на витраж, на своё истинное солнце. А он лишь тьма, во тьме цветы не растут. И чувства угасают.
— Потом я встретил его.
Мириалена не вернётся, и как теперь искать, оставалось сплошной загадкой. Просто слоняться в бесконечных надеждах, стоит ли оно того? Савен, этот Риа, который в последнее время много общается с его матерью в связи с ухудшением военной обстановки, сказал, что видел кого-то похожего здесь. Что ж, «Если правда так — должен буду», вот и весь разговор. Савен много времени проводит среди людей, так что не было смысла ему не верить, но он и не обещал, что уверен, чтобы точно обошлось без обмана. Обманывать бога лжи было чревато.
Прошло совсем немного лет, даже меньше двадцати, с последней «встречи», поэтому так быстро найти означало бы великую удачу, но вероятность уменьшалась с каждой секундой. Однако не проверить значило самолично отрубить себе руки и вырвать сердце.
Пустые коридоры какого-то поместья рядом с королевским замком. Куда пропали все люди, было неизвестно. Шум послышался откуда-то слева. Столовая? Так это учебное заведение, теперь понятно. Значит, следовало принять облик уставшего студента. На самом деле есть хотелось, а если тут ещё и не придётся мошенничать с деньгами, которых у него не было, теряя драгоценное время, то это просто прекрасно.
Он только хотел взять что-то и, скорее всего, не чувствуя вкуса, прожевать и насытиться, но грудь обожгло кипятком, а рубашка окрасилась в жёлто-коричневый. Кто тут такой умный, кто выплёскивает на других кофе? Или это какая-то новая студенческая забава?
— Простите! Простите ради бога! Я случайно, простите, пожалуйста! — какой звонкий голос, аж в ушах запищало. Можно было заходиться и потише, в конце концов это всего лишь рубашка, но ему нет до неё дела, надо искать дальше… Подождите.
— …Ничего страшного, — давно у азиатов рыжие волосы? Это что за генетические шутки? Ах, нет, они покрашенные, всё ясно. Ладно, неважно. Дальше… Ну нет, постойте.
— Нет, правда, простите! Я… я не хотел.
— Всё нормально, — это ложь. Испуганные карие глаза, такие знакомые. Быть того не может, это что… он?
Он отошёл, по-видимому, к своим друзьям, а внутри всё переворачивалось и сходило с ума. Это было похоже на очередное издевательство. Сейчас он наконец мог забрать, успел бы схватить и утащить, но не так он представлял. Уж точно не такого пола. И произнести прежнее имя не поворачивался язык. Счастье или трагедия? Это стало ясно, когда он вместе с ещё двумя студентами вошёл на какой-то местный экзамен ближе к вечеру. По слухам, там можно было и скончаться. А все предыдущие их встречи этим и заканчивались. Вот сейчас они снова потеряют друг друга, вот-вот.
Он вышел оттуда один и тут же отключился, но не умер. Остальных двоих уже просто вытаскивали. И в тот миг, когда он вернулся и ещё не закрыл глаза. Сколько в них горело огня. Ни в одних глазах такого не бывало, а сколько глаз пришлось пересмотреть за тысячи лет. Это он. И да будет так.
Рассвело. Солнце вот-вот должно было начать отбрасывать свои лучи сквозь стёкла и осветить всю часовню оранжевым. Девушка с витража, такая рыжая, что в глазах рябило, улыбнулась. Она была счастлива. А вот молодой человек всё прибывал в сомнениях. Он не понимал, что всё намного проще, чем он думал.
— Я нашёл его. Не тебя, а его. Десса, я не понимаю, что мне делать. Я так долго искал в нём тебя, но не нашёл и грамма, хотя я точно уверен, что когда-то, сотню жизней назад, это была ты. Всё как будто выветрилось, всё совсем другое. И при всём при этом я до одури его люблю. Одновременно с этим мне кажется, что я тебя предаю. Я не понимаю, тебя я в нём ищу и поэтому люблю или всё это происходит просто так. Я уже почти год себя этим извожу, и это оказалось намного сложнее, чем искать тебя тысячи лет. Какую бы сторону я не выбрал, я чувствую себя сволочью. Он удивительный, просто великолепный, у меня каждый раз сердце сжимается, когда я просыпаюсь и понимаю, что он всё ещё рядом со мной. «Венец, откуда не взгляни». Ты бы, наверное, так сказала. Но…
Что-то упало рядом с алтарём и подняло в воздух пыль. Парень дёрнулся, дым рассеялся. Тоненькая книжечка, которую, видимо, в качестве подношения оставил кто-то, лежала на пепле, который раньше был цветами. На первой раскрытой странице значилось: «Легенды. Боги. Риадесса и Вивриан».
Юноша столько раз читал эту историю хотя бы потому, что она стояла у них дома и мозолила глаза почти каждый вечер, когда он ложился спать. Но тут она выглядела слегка иначе. Старое издание?
"…В один день Риадесса заболела. Она слабела на глазах, и нигде Вивриан не мог найти лекарство. Он обратился к богине удачи Мириалене. Она славилась тем, что могла видеть будущее. И тогда Мириалена сказала: «Смерть — её лекарство. Но ты встретишь свою судьбу вновь…». А у них дома было написано «ты встретишь её вновь».
Солнце озарило витраж. Оранжевый свет ударил молодому человеку в глаза. Он оторвал взгляд от книги и снова глянул на стеклянный шедевр. Послышался смех. Такой громкий и отчётливый, что было бы сумасшествием считать его иллюзией. Стёкла звенели и дрожали. Ночь ушла, подсолнухи повернулись к заплаканному лицу парня, всё стоявшего на коленях и как будто молча молившегося перед самой богиней.
— Вивриан, — зазвучало со всех сторон. Как много чувств было потрачено, чтобы снова услышать этот голос. Тот самый, как в первый раз. Но сейчас он не вызывал того придыхания. Всё-таки время берёт своё. — Ты нашёл не меня.
Витраж в конце концов перестал притворяться неподвижным. Риадесса распустила свои рыжие волосы, и всё кругом стало блестеть и искриться. Казалось, в этом свете всё и закончится. В этом оранжевом калейдоскопе.
— Но я же так долго, — еле выдохнул юноша, не зная, что хочет сказать. Он боялся оглохнуть от звона стёкол, поэтому проверял, слышит ли он хоть сам себя. А по итогу он слышал всё кроме этого.
— Ты нашёл свою судьбу.
Окна лопнули, засыпав всё кругом осколками. Света стало в разы меньше, солнце еле пробивалось через ветви деревьев. Часом позже смотритель парка, который, не найдя своих ключей, всё равно пойдёт посмотреть на часовенку, будет рвать и метать от такой наглости. Разбили великолепные витражи, замок взломали, цветы вынесли, что за святотатство?!