Крепкий узел бесконечности

Чонгук просидел на кресле всю ночь после того, как беспощадно порвал и сломал тот диван, на котором Чимином овладел неизвестный парень. Чон не мог найти себе место, шастая от стены до стены, но возвращался в кресло и смотрел на сломанный диван, сжимая скулы и вспоминая то, что сейчас хотелось забыть сильнее всего. Утром определённо нужно будет ехать за новым диваном. Но до утра надо как-то дожить, пережить эту ночь. А это ну очень трудно, особенно в тот момент, когда тебя предали и растоптали, вбив в грязь, подобную грязи в свинарнике, конюшне или коровнике. Парень чувствовал себя убито и униженно, словно он беспомощный котёнок, над которым издеваются маленькие мальчики, угрожая расправой и ударяя по не окрепшим рёбрам старой веткой дерева, доставляя неимоверную боль, не схожую ни с чем. — Чёртов придурок! Ненавижу! — он пнул стул так, что тот отлетел, ударился об стену и с грохотом упал на пол. Чимин поднял голову, смотря в потолок и ноя от боли в голове, которая сейчас была так неуместна. В голове не восстанавливались картины вчерашнего вечера, но Пак знал точно — он накосячил. Чувствуя что-то странное на себе, отчего всё липнет, Чимин скривил лицо, простонал и отправился в ванную, ноя оттого, что голова раскалывается пополам.

***

Резким движением открыв дверь в чужую ванную, Чонгук, наконец, застал там Чимина, и был крайне раздражён, что читалось по его лицу. — Иди сюда, шлюха. Кто это был, блять? Чон подошёл и грубо схватил Пака за волосы, с силой потянув вниз, из-за чего он застонал от боли. — Ну всё, сейчас ты точно не отделаешься. Свободной рукой он стянул с себя шорты, а второй за волосы потянул голову парня к члену, недвусмысленно намекая, что он должен будет сделать. Повиновавшись, Чимин покорно начал его посасывать, играя языком. Но вдруг Гук резко оттащил его за волосы от члена. — Вставай, — это слово в приказном тоне заставило Чимина повиноваться. Встав и загнувшись раком, он вопросительно посмотрел на младшего. Он же, ни секунды не медля, на сухую резко ввел член в его зад, причиняя блондину больше боль, чем удовольствие. — Ну как, сука, тебе нравится это? — взяв старшего руками за скулы, он притянул его к себе. Он то ускоряется, то останавливается, чтобы посмотреть на тело, которое принадлежит сейчас лишь ему, берёт Чимина за талию, чтобы войти еще глубже, а тот начинает вскрикивать ещё громче от удовольствия. Затем он медленно, словно это пытка, выходит, сажает Чимина на стиральную машинку и резко, жёстко начинает трахать его, смотря прямо в глаза. От наслаждения Чимин начинает извиваться, царапать спину младшего и кусать за плечи. Его это возбуждает, пусть это и не то, чего он хотел. Решив, что можно позволить и старшему инициативы, Гук останавливается, и блондин опускается на колени перед ним, смотря в глаза, затем медленно берёт в рот член и начинает делать парню приятно, то ускоряясь, то немного тормозя. Понимая, что скоро конец, Чонгук резким движением останавливает хёна и, садясь на небольшой стул, который Чимин, конечно же, забыл отнести обратно на кухню после того, как менял лампочку в светильнике в ванной, сажает парня сверху. Он начинает двигаться всё быстрее и быстрее… Еще немного, и их одновременно накрывает волна оргазма. Чонгук, резко встав, дождался, когда парень повернётся к нему лицом, и дал сильную пощёчину, давая волю своим эмоциям, которые так долго пытались выйти наружу, но Чон упорно сдерживал их, не желая показывать старшему свою слабину. — Я ненавижу тебя, слышишь? — прохрипел он, — Ненавижу! — он крикнул это изо всех сил, выражая всю свою боль и ненависть, будто от этого стало бы легче. — Знаешь, я думал, что ты слишком хороший и преданный мальчик, но это было лишь до того, как ты стал беспрерывно бухать, вечно зависая в этих грёбаных клубах, которые я нахуй бы закрыл, чтобы кому-нибудь ещё не было также чертовски хуёво, как мне сейчас. Смелость Чона моментально улетучилась и повисла тишина, накаляющая обстановку, пока Чонгук пытался проглотить вязкий ком в горле, мешающий сказать важное. — Я… Я любил тебя верно и искренно, не позволяя себе даже смотреть на других. Я смотрел влюблёнными глазами лишь на тебя. Думал и заботился о тебе. А ты просто взял и растоптал все мои чувства и сердце в один момент. Я ненавижу тебя всем тем, что у меня осталось от души и сердца, ясно? Ты самый мерзкий, кого я встречал в своей жизни, пусть по тебе этого и не скажешь. Чимин молча слушал всё, что говорил Чонгук, и прекрасно понимал его, смотря на его глаза, которые жмурятся от горячих слёз, быстро спускающихся по щекам и подбородку, застревая и пропадая. Невольно и из глаз блондина стали медленно вытекать слёзы, обжигающие тонкую кожу под глазами и нежную на щеках. — А самое страшное, что я тебе доверял. Доверял как никому другому. Доверял как себе, а ты просто взял и уничтожил всё! — Это всё? — всхлипнул Чимин, смотря прямо в заплаканные глаза, находящиеся перед ним, но в ответ получил лишь испепеляющий взгляд. Никаких кивков или слов. — Тогда послушай теперь ты меня, — это прозвучало так уверенно, что Чим сам удивился и вздрогнул, не понимая, что на него нашло, — Мне что-то подмешали в виски, а мне оставалось лишь терять контроль. Я смутно видел того парня, но перед моими глазами был ты, а в носу стоял твой аромат, поэтому я не мог сопротивляться ему. А он просто скотина, раз воспользовался мной в таком состоянии. И я тоже ненавижу себя за всё это. А сейчас. — Чимин громко сглотнул и опустил голову, — Уходи. Чонгук сжал скулы и вышел из ванной, а Чимин, услышав через несколько минут хлопок двери, устало вздохнул и снова встал под струи воды, «смывая с себя» Чонгука и слёзы, которые никак не останавливались. Спустя пятнадцать минут попыток успокоиться, Чимин всё же смог это сделать и он, спокойно выдохнув, вышел из ванной, обмотавшись полотенцем, и прошёл на кухню, где на столе увидел стакан с водой и таблетку. Не хватало либо записки, либо Чонгука.