Облепиховое варенье

Пахло лесом. Этот дивный аромат успокаивал. Всё семейство Болотовых сидело на веранде. Ели жареное мясо с овощами, пили земляничный морс и разговаривали. — Вы, молодые люди, совсем другие. Когда я был юным, то думал, что подобные слова — стариковский бред. А теперь понимаю, насколько они правдивы, — плотнее укутавшись в синий клетчатый плед, заметил Олег. — Считаешь, мы более пошлые и развращённые? — как-то странно посмотрев на деда, спросил Тимофей. — Да нет, не в этом дело. В моей молодости тоже встречались и разврат, и пошлость. Вы всё куда-то торопитесь, всё суетитесь. Не умеете наслаждаться моментом. Живёте или прошлым, или будущим. — Разве это плохо? — спросил Борис, сдержанно улыбнувшись и подмигнув Мирону. Арина приникла виском к плечу мужа и расслабленно слушала разговор. — Да, плохо. В старости поймёте, что так и не пожили. Всё страдали то о прошлом, то о будущем. — Ты, получается, пожил при всех режимах… сперва царь, потом революция и приход к власти большевиков, война, теперь вот снова революция, — задумчиво проговорил Вадим и допил свой морс. — Мне есть, чем гордиться, — хохотнул Олег и обвёл присутствующих взглядом. — Трудна участь писателя, когда он обласкан властью. — Да, ты ведь у нас лауреат Сталинской премии, — обхватив ладонями стакан с морсом, вставил Мирон. — Верно, я получил её в тридцать пятом году. — И никогда большевики не подозревали тебя в контрреволюции? — Тимофей достал пачку сигарет и зажигалку. Злобно глянув на отца, закурил. — Нет, я прожил достаточно спокойную жизнь. Написал массу книг для детей. После меня останется нечто нетленное. — И мы тобой гордимся, отец, — мягко заметил Борис, улыбнувшись в усы. — Ты не надумал поехать в Москву? Тебя ведь приглашают на проведение юбилея. Камеры, интервью, все дела, — Мирон казался расстроенным, но старался говорить бодро. — Нет, я решил отказаться от такой чести. Но на авторский вечер поеду. Буду общаться с читателями и журналистами в мирной обстановке. А застолья… мне домашнего хватит, — замолчав, Олег посмотрел на дальний огонёк, мелькнувший между зарослей деревьев. — Когда-то в этот дом приезжали самые известные люди столицы и Ленинграда. Я тогда жил на Арбате, но здесь мне нравилось больше, чем в просторной квартире. — Кстати, в твоей квартире до сих пор живут квартиранты? — затянувшись, развязно спросил Тима. — Да. Это неплохое денежное подспорье для нас. — И книги твои до сих пор издаются хорошими тиражами, — кивнув, иронично добавил Тимофей. — Смени тон… — мгновенно ощетинился Борис. Арина вздрогнула и сжала его руку. На лице возникла печать боли. — Да, я не бедствую. А ты хотел, чтобы было иначе? — улыбнувшись, совершенно спокойно ответил Олег. Но дерзкий внук его уже не слушал. В его голове явно родился какой-то план. Он отвернулся и задумчиво уставился в пол. — Твоя мать, Боря, танцевала с Утёсовым. Прямо здесь, в этом доме, — продолжил дедушка. — Ты никогда не говорил об этом… — Сегодня вот вспомнил. Она была очень тонкой и интеллигентной женщиной, каждому казалось, что даже простой танец поможет им стать чуточку чище. — Ты говоришь, как писатель! — Я и есть писатель, Боренька… — Я очень благодарна вам, — тепло улыбнулась Арина Владимировна. — Когда я пришла в этот дом напуганной девчонкой, вы приняли меня, как старую знакомую. А ведь я жутко волновалась… Быть женой сына столь известного писателя — это не шутки… — Я был уверен, что вы будете счастливы. И не прогадал: вы до сих пор вместе и поддерживаете друг друга. — Что ж, пора спать. Завтра будет шумный праздник, — хлопнув в ладоши, Борис поднялся со своего места. — А где Пуховы? — вдруг спросил Мирон. Встав, он прихватил пару грязных тарелок и понёс в дом. — Уже уехали. Они привезли мне мои книги и умчались, — пригладив усы, Борис тоже взял часть посуды и пошёл следом за сыном. Когда стол опустел и все разбрелись по комнатам, Вадим сошёл с веранды и глубоко вдохнул холодный воздух. Душу сковывала боль. Это началось ещё во время ужина, а теперь рана разрасталась. Он не мог сказать, что виной тому был разрыв с Сергеем, но этот момент имел не последнее значение. Ему вдруг вспомнились все жуткие истории, которые причиняли ему боль. Несправедливость, страдания невинных, безнаказанность мразей… Душу рвало на части. Вадим не мог справиться с собой, не мог успокоить раненую птицу внутри себя. Ему начинало казаться, что он сходит с ума, ведь никогда ещё душевные страдания не были столь невыносимыми. Задрав рукава свитера, Болотов провёл пальцами по бинтам, скрывающим запястье. Он никогда не был изнеженным мальцом, а теперь становился заложником адской боли, от которой не скрыться, которую на заглушить аспирином. Ему захотелось выть от безысходности. Обхватив руками ближайший тополь, Вадим прижался к нему грудью и зажмурился. На глазах проступили слёзы. Он вспомнил своего любимого пса Журса, вспомнил детство, молодых родителей. В чём смысл его нахождения здесь? В чём смысл его семьи? Когда родители умрут, братья даже не соберутся за одним столом, даже не позвонят друг другу узнать, как дела. Вадиму начинало казаться, что горе и отчаяние Вселенной упали на его плечи, сжали горло. Он жалел, что не смог умереть. Он знал, что Сергей больше не позвонит, не придёт и вряд ли вспомнит о нём. От любви любви не ищут, но… — Знаешь, о чём я подумал? Возникший рядом Тима заставил Вадима содрогнулся и отпрянуть от дерева. — Ты ревел? — изогнув бровь, продолжал Тимофей. — Нет. Что ты там подумал? — отвернувшись, резковато спросил мужчина. — Попрошу деда заселить меня в квартиру. — Ты думаешь, он согласится? — Почему бы нет. Он меня любит. — Он получает неплохие деньги за аренду. — А как же человеческие отношения? Неужто всё решают деньги? — цинично рассмеялся Тимофей и похлопал Вадима по плечу. — Хах. И не поспоришь. — Мироша всегда меня ненавидел, а ты-то что зубы скалишь? — Разве скалю? — Чувствую твоё отношение, братик. — Ты поступил подло. Ты знал, как им дорог этот дом… — Быльём поросло. Я уже всё понял. Да, это была моя оплошность. Исправленному верить! — Тогда отлично. — А теперь спать. Они молча направились к дому, объятому осенней чернотой позднего вечера. Красно-золотая листва хрустела под ногами. В ту ночь Вадим долго не мог уснуть. Голову занимали ужасающие мысли, полные сострадания ко всем, кому было плохо, о ком он невольно вспоминал, ворочаясь в кровати. В какой-то момент Болотову казалось, что сердце не выдержит, и разорвётся от боли, но он продолжал дышать. И сам не заметил как уснул. Его разбудил шум, доносящийся с улицы. Вадим медленно встал и подошёл к окну, потирая сонные глаза. Возле появившегося во дворе стола суетились мать и ещё какая-то женщина. Мирон притаскивал из дома посуду, сервируя стол. По дорожке шли люди с цветами и фотоаппаратами. Вадим скрылся в ванной и долго стоял под горячими струями. Почему-то после сна душа кровоточила не так сильно, как накануне. Думая только об этом, мужчина нашёл в сумке бинт и сменил перевязки. После этого облачился в джинсы, синюю вязаную кофту и кожанку. Мельком глянув в зеркало, невесело усмехнулся: на него смотрел грустный мужчина с бледным лицом, русыми волосами до середины шеи, печальным взглядом серых глаз, короткой бородой на привлекательном славянском лице. С виду брутал, в душе рубцы, как у поэта. Парадокс… Спустившись на первый этаж, он увидел деда в смокинге и галстуке-бабочке, сидящего на диване. Рядом расположилась журналистка. Задавая вопросы, она делала пометки в блокноте. На столе стояла ваза с несколькими букетами орхидей и георгин. Поздравив старика с юбилеем, Вадим обнял его и вышел на улицу. Людей было много, не менее десяти представителей СМИ и пятеро пожилых дам и господ (приятелей Олега). Вадим кивнул матери и закурил. Среди суетливых людей выделялся только один человек… Владислав. Увидев его неподалёку от дома, Болотов приблизился. — У вас столько народу сегодня. Подумал, что у писателя юбилей и принёс подарок. Он любит коньяк? — улыбнувшись, Шорх приподнял бутылку с золотисто-синей этикеткой. — Любит. Проходите, будете гостем на праздничном обеде. — А это удобно? — Конечно. Они двинулись в сторону дома. Вадим ещё раз затянулся и отбросил сигарету. Решив не нырять в предпраздничную суетность, мужчины опустились на лавочку. — Чем вы занимаетесь по жизни, Вадим? — спросил Шорх, поставив бутылку между ног. — Я архитектор. А вы? — Всего лишь инженер. — Вы живёте здесь в одиночестве или с семьёй? — луч солнца попал на лицо и Вадим зажмурился, взглянув на точёный мужественный профиль Влада. — Я одинок, как волк, — обольстительно улыбнулся Шорх, демонстрируя большие белые зубы. — Вижу, вы этим довольны, — добродушно заметил Вадим. — А что мне ещё остаётся, коль любовь пока не обрёл? — ответил Шорх с интонацией, будто прочитал стих. — Да, ничего… Может, перейдём на «ты»? — Без проблем. — Печально здесь. Не грустно, нет. Именно печально, — Болотов обвёл взглядом тронутые позолотой деревья, осколок голубого пруда, видневшийся впереди, засмотрелся на кудрявые, быстро бегущие по небу облака. — Боже, уже совсем осень… Владислав как-то странно смотрел на мужественный профиль Вадима, внимая каждому слову, произнесённому Болотовым с потаённой болью. — А ведь ещё недавно было лето, — хрипло прошептал Вадим и его голос оборвался. Он ощутил, как слёзы вновь подступают к горлу, но не мог же он разрыдаться в присутствии нового знакомого. Выдавив мёртвую улыбку, Вадим встал и подвёл Влада к родственникам, всё ещё хлопочущим у стола. Представил его семье. — Ой, я так рада с вами познакомиться! — с чувством произнесла Арина, с искренней радостью глядя на Шорха. — Скоро будем обедать! — Чудно! А могу ли я поздравить юбиляра? — поинтересовался Владислав. Арина Владимировна быстро закивала, поправила на плечах алый шёлковый платок, и повела гостя в дом. Вадим опустился на стул и тупо уставился в пустую тарелку из голубого фарфора. Он смог взять себя в руки лишь через десять минут. Вскоре из дома стали выходить журналисты, поздравившие Олега. Через час все собрались за столом: Болотовы, пятеро приятелей юбиляра, Владислав и дочь подруги Арины Владимировны Галя. Говорили тосты, шутили, смеялись. Мирон принёс из дома гитару, стали петь песни. Когда салаты были съедены, Галина и Болотова принесли второе: мясо в горшочках с сыром, картошкой, болгарским перцем и грибами. — Вы прекрасно готовите, — заметил Шорх. — Ой, спасибо, — смущённо улыбнулась Арина, — попробуйте маринованные помидорчики, они очень сочные. — Да, сейчас… Вадим заметил, что Шорх ест очень аккуратно и даже сексуально. Это отвлекало его от грустных мыслей. — Желаю каждому из вас дожить до девяноста лет! — ухмыльнулся Олег и поставил бокал на стол. Поправил галстук-бабочку и провёл ладонью по седым волосам. — Да не дай бог, дед! — хмыкнул Тима, залпом допивая вино. — А что? Вы у меня все большие молодцы. Не страшно будет помирать. — Все, да не все, — буркнул Мирон, прокалывая картофелину вилкой. — На меня намекаешь, да? — расхохотался Тимофей. — Какой догадливый. — А где Алла и Римма? — помолчав, с нотками сарказма спросил Тима: он знал слабое место брата. — Улетели в Америку, — резко повернувшись в сторону собеседника, с вызовом ответил мужчина. — Смотришь, как шакал. Ах, как я мог задеть святое. Святую Аллу! — иронично протянул Тима. — Заткнись… — прошипел Мирон, сжимая руки в кулаки. — Тимофей, перестань, — тихо произнесла Арина, мгновенно мрачнея. — А мне надоело наблюдать за этим цирком лицемерия. Смешно смотреть, как вы пытаетесь строить из себя добропорядочных людей, мысленно проклинающих меня, такого плохого! — опасно блеснув глазами, отчеканил Тимофей. — О чём ты говоришь? — нервно перебирая синие бусы на груди, Арина растерянно смотрела на младшего сына. — Ну хорошо, ты сама спросила. Вы все ненавидите меня, так? Считаете меня подлецом? Но посмотрим на других персонажей пьесы. Мирон — слюнтяй и нытик, до сих пор защищающий потаскуху, которая его предала. Мирон вскочил с места и хотел было броситься на брата, но его схватил отец и оттащил в сторону. — Цирк! — фыркнул Тимофей, наблюдая за Мироном, дёргающимся в объятиях Бориса. — Он позволил шлюхе забрать любимую дочь. Он тряпка. Это не оскорбление. Это факт. И каждый из вас так думает, только боится сказать. Далее идёт отец. Борис — человек гордый. Он готов пожертвовать всем ради этого дома, даже благополучием своей семьи. Когда мне было пятнадцать, я попал в лапы уличных хулиганов. Меня очень сильно избили. Я попросил позвонить домой. Вы все были в Алуште, дома был только отец. Но он даже не пришёл меня навестить. Я провалялся в больнице в полном одиночестве. — Ты никогда нам не рассказывал… — шокировано прошептала Арина. — Да. Но ведь сегодня вечер откровений. Дальше идёшь ты, мама. Втайне от семьи и грозного супруга ты общалась со мной всё это время. Я звонил и мы болтали. А папаша и не знал… — Что? — Борис выпустил Мирона и медленно подошёл к столу. — Арина, он ведь лжёт? — Нет, он не лжёт, — шепнула женщина и закрыла лицо руками. — Вадим. Себе на уме, странный тип. А ещё и самоубийца. Его запястья исполосованы. Этот человек не примчится, даже если будет террористический акт. Вот так ему дорого это достопочтенное семейство. Но все эти люди считают плохим только меня. Чудеса! На какое-то время повисла тяжёлая тишина. Арина тихо плакала в ладони, Борис в ужасе смотрел на неё, не в силах поверить в услышанное. Мирон кусал кулаки, пылая от боли и гнева. Вадим горько ухмыльнулся и поймал на себе пристальный взгляд Шорха. — Ты жесток, Тимофей. Зачем ты так? — первым нарушила тишину Галина. — Потому что я изгнанник. Мне хочется показать истинные лица этих людей, — сделав глоток вина, размеренно отозвался Тима. — А что ты скажешь обо мне? — задумчиво спросил юбиляр. — Ты — единственный человек, не скрывающий что-либо от этой семейки. Ты не пытаешься казаться лучше. Арина убрала руки от лица, быстро вытерла нос салфеткой и посмотрела на Вадима: — Сынок, зачем ты резал руки? Как же так? — Это была блажь. Не волнуйся, пожалуйста, — с трудом улыбнувшись, Вадим погладил мать по плечу. — Ты мразь и чудовище, — прохрипел Мирон, с ненавистью взирая на Тимофея, — не желаю тебя знать. — Ах, какая потеря! — Как ты могла, Арина? — шепнул Борис и пошёл прочь, пошатываясь. — Я принесу корвалол, — обратилась Галина к Болотовой и поспешила в дом. — Жаль, что все разбежались. Я хотел сообщить о своём решении, — отодвигая горшочек с мясом, проговорил Олег. — О каком решении? — тяжело дыша, спросил Мирон. — Я хочу продать квартиру на Арбате и разделить доход на три доли для тебя, Вадима и Тимы. — Что?! — ужаснулся Мирон. — Я получаю хорошую пенсию и гонорары за книги. С голоду не помру. Я почти не покидаю этих мест, зачем мне лишние деньги? Вам они нужнее. — Он внёс раздор в нашу семью, облил нас грязью, и ты собрался дать ему деньги? — голос Мирона дрожал от возмущения. — Да что же это такое… — прошептала Болотова, поднимаясь из-за стола и уходя в темноту позднего вечера. Становилось прохладно. Где-то вдалеке пели песни под гитару. Пахло осенью. Влад наклонился к Вадиму: — Может, пойдём ко мне? Пока обстановка не разрядится. — Хорошая идея, — кивнул Болотов. Тимофей лукаво улыбался, услышав о решении деда. Тот попросил вернувшуюся Галину принести с кухни персиковый торт и чай. Шокированные гости-старики косились на юбиляра. Арина бесцельно бродила за домом, обняв себя за плечи. Мирон сидел на ступеньке крыльца и тупо смотрел в одну точку. Вадим и Влад направлялись к дому Шорха.