А что если?

Как-то раз в лесу, поджидая добычу на дереве, я задремал и грохнулся вниз с пятиметровой высоты прямо на спину, да так, что, казалось, весь дух из меня вышел. Я несколько секунд ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни даже пошевелиться не мог. И вот теперь я испытываю то же самое: горло у меня перехватило, и я не в силах издать ни звука, а имя сестры все стучит и стучит молотом в голове. Кто-то хватает меня, видимо я падал, это был Гейл. Я издалека вижу, как моя милая сестричка, дрожащими ногами идет к подиуму, на которой Эффи радостно призывает её подняться. Но тут случается то чего никто не ожидал, ни я, ни люди Дистрикта 12, ни весь Панем - Есть доброволец! Я хочу учувствовать в Голодных Играх! – прозвучал милый голос девушки, спасительницы Прим. Это была никто иная как Катнисс Эвердин, дочка пекаря. И мое мгновенное счастье переросло в ужас и кошмар, это вторая девушка в дистрикте, вместе с моей сестрой, которую я не хотел видеть на этом треклятом подиуме стоящую с Эффи Тринкет. Моя спасительница, моя девушка с хлебом. -У нас доброволец! – прокричала в радости Эффи, - первый доброволец Дистрикта 12 за всю историю голодных игр. И это не случайно что у нас нету добровольцев, потому что у нас «доброволец» равно слову «самоубийца». -И как же зовут нашего трибута?! – спросила Эффи. -Катнисс Эвердин, - ответила шёпотом она. -Вот это дух Голодных Игр! Давайте аплодисментами поприветствуем Катнисс, - объявила Тринкет. К великой чести жителей Дистрикта-12, ни один из них не зааплодировал. Многие, наверно, знают ее по пекарне, или знают её отца, никто не смог бы не проникнуться к нему симпатией, добрый пекарь помогал всем, в тайне от своей жены ведьмы, как и Катнисс, которая всегда с улыбкой приветствовала всех в пекарне и иногда давала попробовать бедным детишкам из Шлака шоколадную глазурь с кончиков своих пальцев, втайне от своей ведьмы матери. Я стою ни жив, ни мертв, пока многотысячная толпа застывает в единственно доступном нам акте своеволия, молчании. Молчании, которое лучше всяких слов говорит: мы не согласны, мы не на вашей стороне, это несправедливо. Дальше происходит невероятное то, чего я и представить себе не мог. С той самой минуты, когда она встала на место Прим, что-то изменилось дистрикт забыл свои разногласия и объединился, шлак и Торговый Район, теперь нету разницы. И вот сначала один, потом другой, а потом почти все подносят к губам три средних пальца левой руки и протягивают ее в сторону трибутов. Этот древний жест существует только в нашем дистрикте и используется очень редко; иногда его можно увидеть на похоронах. Он означает признательность и восхищение, им прощаются с тем, кого любят. Так сделали и я с Гейлом, и плачущая в моих руках Прим. Не успел я отойти от шока как Эфии подошла к корзине с мужскими именами со словами «А теперь Мальчики!», открыла один из листочков и прочитала в слух: -«Пит Мелларк!» -Нет! Нет ! Пит! Ты не можешь меня бросить! - прокричала Прим, но я отдал её в руки Гейлу и смело зашагал к подиуму, игнорируя крики и плач своей маленькой сестры. - И так дамы и господа, на 74-ых голодных играх Дистрикт 12 будут представлять Пит Мелларк и Катнисс Эвердин! Трибуты пожалуйста пожмите друг другу руки! – объявила Тринкет и мы пожали друг другу руки. Взяв её руки в свои, я почувствовал какие они мягкие и теплы, и передо мною снова возникла та сцена под дождем, 5 лет тому назад. В тот день, когда судьба свела меня с Катнисс Евердин, я был в городе. Пытался продать что-нибудь из старых вещичек Прим на публичном рынке. Раньше я несколько раз бывал с отцом в Котле, но один ходить туда боялся, место очень уж суровое. Ледяной дождь лил непрерывным потоком. Отцова охотничья куртка промокла насквозь, и холод пробирал до костей. Последние три дня у нас во рту не было ничего, кроме кипяченой воды с несколькими листиками мяты, завалявшимися в буфете. Простояв до самого закрытия рынка, я так ничего и не продал и дрожал так сильно, что уронил связку с детскими вещами в лужу. Подбирать не стал, побоялся, что сам упаду следом и тогда уже точно не встану. Да и кому нужны эти тряпки? Домой нельзя. Невыносимо смотреть в потухшие глаза матери, видеть впалые щеки и потрескавшиеся губы сестры. В комнатке полно дыма: с тех пор как закончился уголь, топить приходилось сырыми ветками, которые я подбирал на краю леса. Как я мог вернуться туда с пустыми руками и без всякой надежды? Не помню как, ноги привели меня на грязную улочку, тянувшуюся позади разных лавок и магазинов для богачей. Но сами-то заведения на первом этаже, а на втором живут их хозяева. Так что оказалась я у них на задворках. Возле домов пустые грядки, время посадки еще не пришло. Пара коз в сарае. Мокрая собака на цепи, обреченно сгорбившаяся посреди грязной лужи. Любое воровство в Дистрикте-12 карают смертью, а в ящиках с мусором можно рыться безнаказанно. Вдруг что-нибудь отыщется? Кость из мясной лавки или гнилые овощи от зеленщика. То, чего не станет есть никто, кроме моей семьи. Как назло, мусор недавно вывезли. Когда я проходил мимо пекарни, от запаха свежего хлеба у меня закружилась голова. Где-то в глубине пылали печи, и через отрытую дверь лил золотой жар. Я стоял, не в силах двинуться с места, прикованная теплом и дивным ароматом, пока дождь не охватил мне ледяными пальцами всю спину и не пробудил меня от очарования. Я поднял крышку мусорного ящика перед пекарней, и он тоже оказался безукоризненно, безжалостно пуст. Вдруг я услышал крик и поднял глаза. Жена пекаря кричала, чтобы я шёл своей дорогой, а то она позовет миротворцев, и как ей надоело все это отродье из Шлака, постоянно роющееся в ее мусоре. У меня не было сил ответить на ее брань. Я осторожно опустил крышку, попятился назад и тут заметил светловолосую девушку, выглядывающего из-за материнской спины. Я её встречал в школе. Она мой ровесник, но как её зовут, я не знал. У городских детей своя компания. Потом женщина, все еще ворча, возвратилась в пекарню, а девочка, должно быть, наблюдала, как я зашёл за свинарник и прислонился к старой яблоне. Последняя надежда принести домой что-нибудь съестное пропала. Колени у меня подогнулись, и я безвольно соскользнул на землю. Вот и всё. Я слишком болен, слишком слаб и слишком устал «как же я устал». Пусть приедут миротворцы, пусть заберут нас в приют. А лучше пусть я сдохну прямо здесь под дождем. До меня донесся шум: опять ругалась жена пекаря, потом раздался удар. Я смутно заинтересовалась происходящим. Хлюпая по грязи, ко мне кто-то шел. Это она. Хочет прогнать меня палкой, успел подумать я. Но нет, это была девочка. В руках она держала две большие буханки хлеба с дочерна подгоревшей коркой, наверно, они упали в огонь. - Брось их свинье, неблагодарное существо! Какой дурак купит горелый хлеб?! — кричала ей вслед мать. Она стала отрывать от буханок подгоревшие куски и бросать в корыто. Тут в пекарне зазвенел колокольчик, и мать поспешила к покупателю. Девочка даже ни разу не взглянула на меня, зато я смотрел на неё не отрываясь. Потому что у неё был хлеб. А еще из-за алого пятна на скуле. Чем она её так ударила? Мои родители нас никогда не били. Я и представить себе такого не мог. Она воровато оглянулась и снова повернулась к свинарнику, и быстро бросила одну, потом другую буханку в мою сторону. Затем, как ни в чем не бывало, пошлепала назад к пекарне. Я глядел на буханки и не верил своим глазам. Они были совсем хорошие, кроме подгорелых мест. Неужели это мне? Должно быть. Буханки валялись у самых моих ног. Испугавшись, что кто-то мог видеть, как все произошло, я поскорее сунул их под рубашку, запахнул сверху охотничью куртку и быстро пошёл прочь. Горячий хлеб обжигал кожу, а я только сильнее прижимал его к себе, в нем была жизнь. И теперь я отчетливо понимал, что убить ее я никогда не смогу. После окончания Жатвы нас проводили в Здание Правосудия, в комнаты ожидания. Первым ко мне зашли моя мать Клара и сестра Прим. Прим сразу на меня кинулась слезами. - Поклянись, что выиграешь и вернешься! – со слезами попросила она. - Клянусь, я обязательно попробую выиграть, - солгал я. Следующим была мама. Я обнял ее и сказал твердо что она не должна замыкаться в себе, что у Прим только она и осталась, и что меня уже не будешь что бы их поддерживать. Она пообещала что больше не будет замыкаться в себе. -Тогда не плачь, будь сильной, знай что я тебя люблю, - ответил я. После того как плачущую Прим оторвали силой от меня Миротворцы, ко мне зашел Гейл. - Прости что так случилось, - сказал он, - я знаю что ты думаешь, но ты должен вернуться, даже если ты убьешь её. -Ты не виноват, мы все были в одинаковом положении, - ответил я, - но знай что я точно ее не убью , я сделаю все что бы она вернулась, я ей обязан ВСЕМ. - Хорошо тогда обещай, что поборешься до конца, я знаю, что ты можешь победить, даже не смотря на твое глупое решение! – добавил Гейл, - ты можешь охотиться, ставить капканы, знаешь, что есть из лесных ягод, просто поборись и убей как можно много противников. - Но ведь это люди Гейл ! – возмутился я. - А какая разница, - грустно ответил мой лучший друг. И он был по сути прав, разницы по сути никакой. -Не дай им погибнуть Гейл, - прокричал я когда его начали оттаскивать из комнаты. -Обещаю Пит, не смей сдаваться! - прокричал он в ответ до того, как передо мною захлопнулись двери. Следующий гость меня ввел в ступор, это был её отец Джон Евердин, пекарь Дистрика, он тихо сел в углу а потом с улыбкой сказал. - Не волнуйся, я не дам им голодать. После этого он достал из кармана кулек и отдав мне в руки вышел. Когда я открыл оную, это были печенья, я не поверил своим глазам. После того как он ушел нас, вместе с Катнисс, машиной, повели к станции поездов, откуда, на специальном поезде, нас поведут на убой. В отличии от меня Катнисс не сдерживала слез, и я не мог её винить. Я не мог спустит с неё глаза, её голубые как лазурь глаза были налиты слезами, а белая, нежная кожа под глазами опухла и как же горько мне было что, наверное, лучшего человека в нашем Дистрикте, да и во всем Панеме увозят на Игры, где она не должна была быть. Ведь когда после смерти отца от нас все отвернулись, только она, незнакомая мне девушка, отдала мне хлеб, причем за это была сильно избыта её матерью, и я понимал, что она это сделала осознавая, что за это её ждет наказание. А ведь тогда от нас отвернулись даже наши соседи из Шалака, а все из-за моей матери и её легендарной любовной истории с моим отцом, простым шахтером. Она была из городской части Дистрикта, из Торгового Района, она была дочкой аптекаря, которая вопреки всем предрассудкам сбежала с шахтером в Шлак. Она стала предательницей для своих родителей и торговцев, но была чужой и в шлаке. Но пока отец был жив никто из нас не предавал этому значение, но после его смерти, все начали винить её в катастрофе, которая произошла в шахтах. Все думали, что она нарушила негласный закон о том, что торговцам и жителям шлака нельзя жениться и смешиваться, они думали, что она этим принесла неудачу в Шлак и в шахты. Поэтому все отдалились от нас еще больше, даже те немногие дальние родственники по линии отца. И тогда, когда мне казалось что весь мир был против меня, эта прекрасная ,бравая девушка, которая не знала меня вообще, кроме того что я был из шлака, отдала мне эти 2 буханки хлеба показав что в мире есть еще добро. После того как нас высадили из машины, мы вошли в салон поезда и оба встали вкопанные от обилия еды перед нами и от пестрящей боготизны оформления салона. Когда поезд зашевелился я и Катисс просто присели друг против друга, не проронив ни слова, тишина была мертвой и невыносимой. Но это продолжалось не долго, и нарушил оную Хеймич, который вошел в салон и начал тщательно искать для себя выпивку. -Вы видели куда подевался лед?! – внезапно спросил он нас. -Нет, - хором ответили мы. Не выдержав его наплевательского отношения Катнисс начала разговор первой. -Какая у нас стратегия?! Что мы должны сделать в арене чтобы выжить! -Уоу, попридержи коней Принцесса, я еще не проснулся! – ответил он. -Ты наш ментор, ты должен давать нам советы и находить спонсоров! – продолжила она. - Вот вам совет, оставайтесь в живых, - ответил он, что просто вызвало дикий гнев у меня, но что еще удивило что оно вызвало еще больший гнев у Катнисс, которая схватила его бутылку и выбросила в сторону. Сперва ошарашенный её поведением Абернати недолго посмотрел в сторону бутылки, которая лежала на полу, а потом толкнул её ногой в сторону. На этом и у меня кончилось терпение, и я, не задумываясь, выхватил нож и ударил меду его пальцами. Хеймич был явно удивлен и когда Катнисс встала обратно присесть он заговорил. -Неужели в этом году у меня парочка бойцов? А ну ка встаньте оба! Мы встали без сопротивления. - Выглядите съедобно, а если стилисты еще поработают то можно вас чем черт не шутит и капитолийцам выгодно впихнуть, - сказал он как будто сам себе, - так вот, мальчики и девочки, вы не мешаете мне бухать а я обещаю быть трезвым что бы помочь вам на арене. Согласны ?! - Да, - вдвоем ответили бы. -Хорошо, -ответил он. -Как нужно добыть воду в арене, - начал я как он меня остановил. -Полегче мальчик, не все сразу! «Когда поезд остановиться вас отдадут в руки стилистам, и помните, что бы они с вами не сделали не нойте и не сопротивляйтесь», - сказал наш ментор. -Но! - начали мы. - Никаких «Но», не сопротивляйтесь! – сказал Абертнати. Наконец поезд сбавляет ход, и вагон заливается светом. Как по команде, мы с Катнисс несемся к окну скорее увидеть то, что до сих пор видели лишь по телевизору, всевластный Капитолий, главный город Панема. Телекамеры ничуть не преувеличивали его великолепия. Скорее наоборот. Разве способно что-то передать такое величие и роскошь? Здания, уходящие в небо и сверкающие всеми цветами радуги. Блестящие машины, раскатывающие по широким мощеным улицам. Необычно одетые люди с удивительными прическами и раскрашенными лицами, люди, которым никогда не случалось пропускать обеда. Цвета кажутся ненастоящими, не бывает такого чистого розового, такого яркого зеленого, такого светлого желтого, что глазам больно смотреть. Они словно выпущены на фабрике, как те маленькие кругляши леденцов в кондитерском магазинчике в Дистрикте-12, о которых мы даже мечтать не осмеливались, настолько они дорогие. Люди узнают поезд, перевозящий трибутов, и возбужденно тычут в нашу сторону. Я отступаю от окна, меня тошнит от того, как они воодушевляются, предвкушая зрелище нашей смерти. Катисс, однако, остается на месте и даже машет рукой и улыбается зевакам до тех пор, пока поезд не заезжает на станцию и не скрывает нас от их глаз. Катнисс видит, каким взглядом я на неё таращусь, и пожимает плечами. — Кто знает? — говорит она. — Среди них могут быть спонсоры. В этот момент Хеймич перебивает ее. -Ты лучше попридержи свой ножичек при себе и последуй ее примеру. «Она знает, что делает», - сказал он напоследок