Bubbles and tequila

- Я хочу нарисовать papà, - уверенно заявляет Холли, сжимая в одной руке альбом для рисования, в другой – жёлтый карандаш. - Ха? Да ладно тебе, Холли! – неожиданно возражает Джозеф, и Цезарь клянётся – в такие моменты ему кажется, что у него не двое детей, а трое. Просто один из них – великовозрастный. – Может, лучше нарисуешь папу, а его нарисую я? - Нет, - малышка отрицательно мотает головой и слегка дуется. – Я хочу нарисовать именно papà, - на это дуется уже Джостар, и да, точно – трое, ни больше, ни меньше. – Ты будешь рисовать меня. А papà будет уже рисовать тебя. Своеобразная логика, на самом деле. Но что ж – раз ребёнок сказал, что будет так, то лучше не спорить. - Думаешь, твоя учительница примет наши рисунки? – задаёт более резонный вопрос Цеппели, устраиваясь на полу в детской чуть поудобнее. – Задание ведь было «покажи свою семью и расскажи о ней» - может, тебе стоит сделать всё самой? Холли внимательно смотрит на него – словно он только что сказал ужасную глупость (и Цезарь невольно и правда ощущает себя дураком) – затем улыбается и вновь качает головой, так что светлые волосы мотаются туда-сюда. - Я спросила учительницу, можно ли попросить родителей помочь с рисунками. Она разрешила. Я затем спросила, будет ли хорошо, если каждый из нас нарисует по одному рисунку. Учительница удивилась, но сказала, что так тоже можно, - отвечает она. Хм, ну что ж, против этого уже тем более не поспоришь. - Ладно, sole mio*, как скажешь. Тогда мы с папой постараемся сделать всё как можно лучше, - соглашается Цезарь, затем берёт в правую руку один из лежащих перед ними кучей карандашей. - И всё-таки я не понимаю, почему я не могу нарисовать папу Ци вместо тебя, - господи, Джозеф, ты прекратишь спорить с ребёнком или нет? Ладно бы просто, но это же – твоя дочь, в конце концов. Цеппели уже готов высказать этот вопрос вслух, когда Холли тяжело вздыхает, затем, коротко помолчав, негромко отвечает: - Потому что если я буду рисовать папу, то не сумею сделать так, как надо. А папа Ци сможет, потому что он любит тебя так же сильно, как и я. А поскольку себя я рисовать не хочу, то буду рисовать его. Пауза. Так. Цезарю показалось, или только что был сделан солидный такой намек, что любимый отец в этой комнате – Джозеф? Судя по тому, насколько широко и нагло он ухмыляется после сказанного, - да, это было так. Вопиющая несправедливость. - Холли, похоже, papà не очень доволен, - с еле заметной ехидцей произносит Джозеф, и Цеппели закатывает глаза. - Вовсе нет, тебе кажется, - спокойно отвечает он, опуская глаза на лист бумаги в своей руке и начиная потихоньку выводить первые штрихи. Ну действительно – Цезарь не мог настолько явно показать своё огорчение. Тем более что глупо это – расстраиваться по таким пустякам. Да и не хотел он заставлять свою дочь чувствовать себя виноватой… Но Холли, тем не менее, не считает, что сказала что-то не так. Она глядит на Цеппели, потом переводит взгляд на Джостара, затем хмыкает и сама приступает к рисованию. - А Джоске говорил, что он любит папу Ци больше, - несколько отвлеченно произносит малышка, и что ж… Ладно, может, оно и не так страшно, что ей Джозеф нравится больше. Цезарь на момент поднимает взгляд от бумаги и встречается взглядом со своим супругом. Тот очень по-взрослому показывает ему язык, затем принимается за рисование. Цеппели со вздохом качает головой, после чего сам продолжает заниматься рисунком. Когда-то, наверное, он всё же свернул не туда в жизни. Но чего уж там – вернуться было невозможно, да и не скажи, чтобы всё было так уж плохо. Если так поразмыслить, то что у него было за плечами когда-то? Ничего такого, на самом деле. Он был, фактически, сиротой с кучей братьев и сестёр. Имел достаточно много неприятных моментов в прошлом, в части которых был виноват сам. А с определённого момента среди людей у него появилась слава эдакого рокового соблазнителя, Прекрасного Принца, который, однако же, был для всех в чём-то недоступным. А что было теперь? Если очень коротко, то, в принципе, всё, о чём он когда-то мечтал. Уютный, тёплый дом и дружная, любящая семья. Да, также была и хорошая работа, и много замечательных знакомых, но это было второстепенно. И что бы там он иногда ни думал, в действительности сейчас Цезарь был одним из самых счастливых людей на свете. Во многом – благодаря как раз этому невозможному, зачастую ведущему себя как ребёнок человеку, что в этот момент сидит перед ним и с поразительно серьёзным лицом старается изобразить на бумаге их дочь. Цезарь на момент вновь отрывает взгляд от бумаги и смотрит на Джозефа. Всматривается в черты его лица, будто заново запоминая их, но больше просто любуясь ими. Ну, и конечно же думая о том, как бы получше перенести их на бумагу. Художником Цеппели не был – и иногда ему было досадно от этого. Например, когда хотелось порой показать издателям, как именно по его представлению должен выглядеть тот или иной персонаж его книг, но навыка для полноценного отображения образов ему не доставало. Нет, рисовать Цезарь умел, но поскольку был целиком и полностью самоучкой в этом деле, то конечно же не совсем корректно в каких-то вещах – ведь делал он это редко и почти никогда не смотрел никаких специальных уроков. Так, по наитию в основном. Некоторые детали – с натуры. Тем и ограничивалось его умение. Со словами в плане творческом Цеппели было всё же гораздо проще. Даже сам Джозеф прекрасно знал это – ведь одного из главных героев своей второй книги Цезарь списал именно с него. Да, изменил кое-что, но незначительно. Так что что и говорить – описать чей-то портрет он мог с достаточной лёгкостью, и на своего же мужа у него уже был готовый. А вот насчёт нарисовать… Впрочем, какая разница, в самом-то деле? Это ведь не для конкурса художников – это для Холли. А малышке сейчас только около шести лет, так что надо понимать, что и сама она не нарисует картину на уровне того же Да Винчи. Всё-таки правильно Джозеф говорил – порой Цезарь слишком уж серьёзно относился к некоторым вещам. И потом – как там сказала Холли? Он сможет нарисовать всё правильно, потому что любит Джостара так же сильно, как и она. Так что тут и думать нечего. С таким настроем Цеппели и продолжает рисовать. Уверенно выводит линию за линией, штрих за штрихом, и в принципе получается вполне неплохо, особенно при учёте, что у него есть живой пример перед глазами, с которым он всегда может свериться. Заканчивают они все через некоторое время, и Холли остаётся крайне довольной результатами общих трудов. Рисунки аккуратно складываются в одну папку и остаются на её столе дожидаться завтрашнего дня, когда она пойдёт в школу. Всё здорово, но у Цезаря в итоге назревает один вопрос, который не даёт ему покоя. - Серьёзно, ДжоДжо, всё это время ты умел так здорово рисовать и молчал об этом? – спрашивает он уже поздно вечером, когда они готовятся ко сну. Джозеф поворачивается к нему и смотрит с долей вопроса и непонимания. Как будто у него не получился самый лучший рисунок из всех троих. Вернее даже, из двоих, потому что труды Холли идут отдельно и такой оценке не поддаются. - Ну, - Джостар легкомысленно пожимает плечами, - просто не считал нужным об этом говорить? Тем более что я довольно давно не рисовал – последний раз это было, собственно, тогда, когда бабуля пыталась сделать из меня хоть какое-то подобие истинного джентльмена и потому настаивала на посещении художественного кружка. А это было немного-немало лет двадцать с лишним назад. Мне это довольно быстро наскучило, но я не хотел расстраивать её, потому продолжал ходить, пока не перевёлся в другую школу из-за проблем с поведением, хех. Просто уму непостижимо. Художественный кружок. Ладно, что ж, это многое объясняло. Но, с другой стороны… - И ты в самом деле больше ни разу не рисовал с тех пор? Не поверю, - хмыкает Цеппели. Потому что в конце концов – выглядел тот рисунок отлично, а за двадцать-то лет без какой-либо практики навык можно достаточно легко растерять. - Если дурацкие рисунки в тетрадях в школе считаются за своего рода практику, то тогда получится, что я не рисовал где-то с выпуска, - выдохнул Джозеф, после чего устроился в кровати рядом с ним. – Всё равно достаточно давно. Ну, так получается порядка тринадцати лет. Уже меньше, но да – Джостар в общем-то прав. Цезарь задумчиво хмыкает, затем закрывает книгу, которую он читал до этого, и откладывает на тумбочку рядом. - Тем не менее, получается у тебя удивительно хорошо, - признаёт он, глядя на Джозефа. Тот молчит секунды две, затем хитро улыбается. - И теперь ты и сам жалеешь, что я нарисовал не тебя? – ну да, конечно. Стоит его хоть раз похвалить за что-то, как всё – он начинает этим кичиться. Цеппели закатывает глаза, и Джостар придвигается к нему ближе и пристраивает голову на его плече. – Не волнуйся, Цезарино, я могу запросто это сделать потом. Когда захочешь – только попроси. - Я польщён и подумаю об этом, - с иронией в голосе отвечает Цезарь. - Только одно условие с моей стороны в таком случае, - что-то не нравится ему это. Но всё же Цеппели побуждает своего супруга пояснить, вопросительно поднимая бровь. – Я буду рисовать тебя так, как Джек рисовал Роуз на Титанике. Цезарю требуется полминуты, чтобы сообразить, что к чему, после чего он вытаскивает подушку из-под своей спины и шмякает ей Джозефа по голове. - Pervertito**, - с усмешкой произносит он. - Non sono***! – парирует ему Джостар, приглушённо хохоча и поднимая вверх указательный палец. – Я просто тоже тебя люблю. Цеппели качает головой, затем убирает подушку с его лица и, наклоняясь, коротко мягко целует его в губы. - Ладно, может быть. Когда Холли будет гостить у Джоске в следующий раз, - говорит он с улыбкой. - Значит, на мой день рождения? О, Ци-Ци, ты явно знаешь, как меня побаловать~, - протягивает Джозеф, поигрывая бровями. Совершенно невозможный, и Цезарь уже сбился со счёта, в какой раз он так думает. - Ещё бы ты этого заслуживал, stronzo, - фыркает Цеппели, снова пытаясь стукнуть своего супруга подушкой, но в этот раз тот перехватывает его руку и притягивает его ближе к себе. - Судя по тому, как часто ты мне поддаёшься, - очень даже заслуживаю. И мне правда этого хочется – я понял это только сегодня, - тон голоса Джостара так внезапно меняется с шутливого на мягкий и ласковый, что Цезарь утыкается лбом ему в плечо – лишь бы скрыть то, насколько сейчас наверняка было красным его лицо. - Sei impossibile, lo sai che****? – негромко бурчит он, на что Джозеф смеётся и лишь крепче прижимает его к себе. - Если бы я получал по центу за каждый раз, как ты мне это говоришь, то мы бы стали только богаче, - отвечает он. Да уж, это точно. Уже за сегодня это второй раз, пусть первый и не был озвучен. Но что поделать, если это – правда? Впрочем, это даже хорошо. «Никогда не меняйся, любовь моя. Никогда».