Качели в пустоте

Последний раз наедине виделись, когда про Англичанина пошли новости. Денчик позвонил. - Дома? - Дома. - Свободен? - Один. - Я приеду? - Ждемс. Привез хлеб бородинский с колбаской, бутылку водки и кило картошки. Ты кинул вариться. Ваня сбросил Волки на стриме, Ден поморщился и сказал выключить. Сам застопил, не дожидаясь. Волки зареванный так и палил с монитора, пока монитор не потух. Просидели до рассвета за левой хуйней, прежде чем Денчик спросил: - Вот как-то так, короче, мы все и будем умирать? - Нет. - Нет? - Мы потише будем. Окси в инсту не просрется… - Ну, может, твитнет хотя бы. - Если ты умрешь раньше меня, я знаешь, что хочу? - Ну-ка? - Я хочу, короче, чтоб тебя Поперечный обоссывать бросился. Прям чтоб на свежую могилу, ведро ссанины, твиттов на пять, блядь – - Ну потрясающе. - …чтоб Димон, короче, ему ебальник снес прямо весь, нахуй. Ну тебе ж все равно уже будет, чо ты, а я ни разу не помню, чтоб он пиздил кого-то – вот кого реально просится, вот чтоб прям феерия зрелища… Ты посмотрел на него и заткнулся. - Когда я умру – ну, блядь, кроме шуток, - давайте хоть там как-то без ебаного цирка, реально? - Денчик – Его дрогнувший голос. - Я… щас, подожди… - Дэн. Стряхнул твою руку: мимо ходом так, как обычно. Ты, как обычно, схавал. - Короче, просто – пусть ну там-то все будет нормально. Не стыдно чтобы. Сука – я Англичанина вообще видел раза три. - И я четыре. - И как бы похуй вообще. Но человек как-то жил, строчки свои писал, делал что-то, чего-то хотел, любил там блядь кого-то, да? – хуй знает. И вот все. Совсем все. И я знаешь, что через год вспомню, когда там «рипы» всплывут, вот это все вот? - Как Волки к Рокетбанку доебался? - Ваню Волки Ти в тапочках, в Пулково, да. И Поперечного ахуевающего, который Даше Милк рассказывает, что вообще хуйня – ну подумаешь, у тебя друг умер, да кому не поебать, житейская хуйня же. Бесконечные пляски ебучие, срачи, дети тупорылые перед компами, и никого из нас не будет тут однажды. Это вот последнее – ну блядь, ну как хочешь, ну отзвук последний, который от нас останется. И тут тоже насрано будет, что ли? - Дэн, а ты знаешь же, что ты – ну, как бы, ты вообще не умрешь никогда? - Ты о чем вообще? - Ну просто будешь жить сто тысяч лет, когда мы нахуй пойдем, и все у тебя будет хорошо? Я как бы точно говорю, ты почему на меня смотришь так? После баттла вышел в ахуе, за час в кругу протрезвел, а ноги толком не держали, настрой – как будто жахнул веселящего газку, по шее жар, от кофты котиками пахнет, умыться, ябнуть, жрать, охота жрать, чужие голоса, хлопки по спине, свет слепит, на улице дождь стих, оступаешься мимо ступеньки, Андрюха подхватывает, сразу вокруг – три пары рук, шикарно вообще, пацаны, это все хорошо, а где бабосики за ивент, можно спросить? Микрофон VS-рэпа похож на дилдак «Bad Dragon», какая-то овца с дредами у выхода распизделась, мол, как же так, холопу победу отдали. Пять-ноль. Пять-ноль, сука. Да вы шутите, это наебалово, так не бывает, сейчас кошелек подрежут, пока отвлекли. Так не бывает. - Мы к тебе сейчас? - А? - Ну, Витя, ребята… - А. Ага. Андрюх, ты езжай. С ребятами. Куда-нибудь. - Не нравится что-то? - Вань! Лови Джигли, он сейчас в реку пизданется! Спирт, конечно, легче воды. Он всплывет потом. Но сушить его тоже так себе работка вот. Да все так, Андрюх. Ты и Гене так сказал, когда он спросил: очень он тебе нужен на празднике жизни? А то стратегически правильно, конечно, сейчас Мирон Яновича поддержать. Все-таки у вас вся жизнь молодая впереди, а на БМ не берут просто так, если ты, конечно, не Томас Мраз. - Пацаны! Вить! Слава устал – А этого ты не говорил. Хитрый Замай. Кого ебало до этого дня, устал ты там или не устал. Год готовился выйти, чтобы проебать. Изо всех сил откладывал текст, два раза залетал на фен, два раза соскакивал, пробухал всю весну, распух в кабанчика, неделю назад у Замая спрашивал – чо, неужели весь тур по пизде пустил? Замай напомнил про Питер и Москву. Еще, сказал, были города. Какие? В Челябинске фоткался под агит-плакатом Хаквмады, выпустив трек Хакамада. Думал, примстилось. Нашел потом в инсте. Писал текст с декабря. В марте потер с харда. Не садился до июля. Думал: может вообще не ходить? Еще думал: а вдруг сольется Окси? Ну так же может быть? Он два раза дату переносил, Чейни заебался планироваться. Перенос с зимы. Перенос с июня. Чейни сказал, баттла не будет, а ты услышал: - Кому ты, блядь, нужен? Но что-то подсказывало, что Чейни, скорей всего, прав, а еще – что лучше бы ему быть правым, потому что не вывезешь. Ты кем себя возомнил вообще, ты куда выперся? Будет очень больно падать, Славик, слезай с окна нахуй, слезай сейчас же. Пять ноль. Правда, где кошелек? Чебупели, четыре бытлки пивка, водяра и лимонад «Золотой ключик». Мама до сих пор называет «шипучка». Не сказал маме дату, а то бы уже позвонила: спросить, как отдуплился. Так не переживала с диплома. Ты вынес Окси. Ты вынес Окси. В голове проясняется только на хате, рубит страшно, звонит Андрюха, рожай уже, мнется, как баба, еще раз переспрашиваешь: - А чо по бабкам-то? Все остальные версии вопроса – типа «и что теперь», «и как же так?», и «ну повторите, что я царь», а главное - «Чейни у вас там?», звучат позорней и ебаней. - Денис с утра просил набрать, как встанем. У них с обналом какой-то напряг. Сбрасываешь. Потом все-таки спрашиваешь, в воздух. - А сам типа не мог сказать, да? Твой скучный голос звучит, как у обиженной ляльки. Да и похую, в рот ебал. Ваня слышал разговор ваш. Ваня рядом вьется, как кот. Скоро жрать будем, Вань, погоди, заебал. - Так он подходил. Ваня трогает тебя за локоть. Его полная искренность, большие глаза. Хуй ты купишься. - Он подходил! Да серьезно тебе говорю – там просто народ забегал уже. И у такси меня спросил, там, нормально все, сели в машину? Миш! Миш! Скажи ему, в натуре? - Было, было. Он еще по-моему обиделся, что ты к нему не повернулся. - А? - Когда он тебя поздравлять пошел. Джигли вертит косой. - Так что будет тебе опять с утра холодный фронт от генерала, по ходу-то. Лизнешь бумажку? Язык сухой опять, блядь… ну чо вот за хуйня? - МС Джиглипуф, без сомнения, спрашивал об ином, но что есть, то есть. Какая-то сплошная безбрежная, я бы сказал, хуйня. Почему-то перед глазами стоит двадцать пятый твой день рождения. Разбудил звонок в дверь в одиннадцать утра. Майское солнце. Это во всех остальных городах просто погожие деньки, в Питере когда ясно – это гремит оркестр, истерика, нервный срыв под хохотушки, город орет на тебя, такое мощное чувство присутствия, такие пронзительные ожидания, весь мир перед тобой, наконец-то (как сегодня – должно быть). Ты пошел босяком открывать. Дэнчик, Анзор. Дима Берсерк поехал за хавкой. Пивко на балконе. Андрюха еще был не в Питере, накатал телегу в вк, ты закрывался потом в сортире, чтобы толком ее прочитать. Букер занял денег у матери и купил тебе мобильник (ты разбил свой). Федька, ну ебанько, ну не надо было. Юля с Димой гоняли с кухни. Тактические планы по отъему жареных колбасок. Ванька приехал, как отоспался, к четырем, привез тебе мыльные пузырики. Коха охотилась. Крупный пузырь опускался медленно, прямо перед ней, радуга игра на бочке. И она смотрела, замерев. А потом обиделась и ушла под кровать, когда он лопнул. Полезли на крышу, когда стемнело. Долго мудорствовали, как вскрывать замок. Потом Букер оперся на дверь решетчатую и она открылась в другую сторону. Ты испугался крысы на чердаке. Чейни держал тебя двумя руками за куртку, когда ты полез на конек, а потом поскользнулся и хлопнулся животом на скат. Ловил его. Очень весело было, только потом у тебя дрожали руки. - Дохуя взрослые стали все. Теперь все, теперь какое весело, теперь успешные люди серьезные. Удумал тоже мне, Михаил. Чтобы видите ли не хуйня была. Прошлой зимой завывала метель, барыга уехал к мамке в Электро-Угли, сломала лодыжку по гололедице. Трое суток скучного просветления. Подобрал с обратной стороны «базара» лапник, пока хач торговался за елку, и понес к Денису три ветки. Через перчатку кололо пальцы. - У меня иголки в рукавичку налезли. Он молча дал тебе зайти. Ты наследил в коридоре. - А я воды налил. - Угу. - Дай тряпку подтереть? Махнул рукой и пошел дальше монтировать, комп гудел. Ты стянул свою футболку. Денис вышел к тебе на мокрое чавканье. - Слав!.. - Я не хотел грязюку разводить. Я елочку принес… - Ты опять в хуи что ли? - Нет. Но очень хочется. Повел плечами. Морозило маленько, даже при том, что у Дэнчика дома, в общем-то, всегда духовка, болеет много. Оглядел тебя сверху донизу. - И носки теперь мокрые, да? Ты пошевелил пальцами. Короткая заминка. И потом так хотелось думать, что его остановившийся взгляд матовый – на уровне твоей груди – это так было все-таки потому, что твое голое мягкое пузико, несолидное совсем с трех месяцев на винте, его на мысли наводило какие-то. Бессонница, крепкий чай, доебистое ворчание, его печальные глаза. Чейни. - Носки вешай на батарею, я срачельник уберу. Дал свою рубашку, она тебе жала, хотя ему была велика. - Поставь елочку? - А? А, вижу, да. На компьютерном столе - тарелка с присохшей подливкой. Грязная кружка. Сигаретная пачка. Метель надрывалась за окнами. Кофейно-розовое небо: снег подсвечен фонарями снизу, как прожекторами по тревоге. - Дэнчик – - Ау? И хотелось сказать то же, что сейчас. Боялся того, что сейчас – наступило. Но не придумал, как поймать в слова, и спросил: - Димон скоро вернется? - А. - Я просто если у него немножко есть в заначке – Сел за комп и повернулся к тебе спиной. Проект открыл. Кровь отлила из-под кончиков ногтей, так сильно сжал левой рукой столешницу. - А ты меня тоже возьмешь и перестанешь любить когда-нибудь, да? - Ты изо всех сил стараешься. Мышка щелкала. Куски Ваниного панча из колонок по кругу. «Солнце мертвых» на подоконнике, с загнутым уголком. - Хорошая, да? Денис разбил мышку. - Оюшки. Его тяжелое дыхание. Измученное лицо. Растерялся, сам себя удивил, видимо. Дэнчик, ну что такое. Ну ты не мышку давай уж. Ты сразу голову разбей мне. - Слав, я не знаю, чо есть у Берсерка, чо нет – - Денисочка – - Чо даст он тебе, чо не даст – мне похуй. Не. Все взрослые. Делай, что хочешь. Только заткнись уже, блядь, и жди его молча. - Дэнчик – - И можно – ну вот ради бога – чтобы я больше не слышал хуйни всей вот этой, про я все, я завтра, я завяжу. Вот блядь от сердца – - К солнцу. - …просьба к тебе такая. Да пошел ты. Немножко неловко было ждать Диму, конечно, но ты дождался, естественно, он тебе на кухне отказал решительно, чтоб через стенку было слышно, а потом в подъезде дал полграмма, но почему-то не зажгло, наоборот, и, сидя над чашкой холодного чая в обоссанном кабаке с музякой из девяностых, смотрел, как мигают синие фонарики, проснулся утром в снегу без куртки, когда в спину толкал лопатой дворник. А уже в апреле к тебе приперся в гости Федечка Букер и нашел тебя в кресле, заблеванного, с кровавыми соплями, но его ты совсем не запомнил, помнил только, как Дэн лез тебе пальцами в рот и как грязной рукой лупил по щекам, а потом очень вежливо, как будто упрашивая, говорил по телефону – вроде бы, даже с мамой Букера, и еще звонил кому-то, и за руку тебя взять не разрешили в скорой, поэтому его рука лежала поперек твоих лодыжек, он сжимал их, когда подтряхивало машину, и через неделю, когда к тебе пустили, принес тебе шаву с Васьки, но тебя мутило и чуть не вывернуло. И ты держался: до первого кроссовера, а потом еще неделю, ничего уже ему не обещая. И ничего удивительного, в общем, что он не верил в тебя, он как раз даже на это право имел полное, в конце концов, он не говорил на стримах, что ты гарантированно проебешь, продавая билеты на твои концерты, не орал, что ты уебок пьяный и если не выйдешь на сцену, отвечать рублем будешь, начинать пора, он не звонил тебе за месяц до жида и не спрашивал убитым покорным голосом: - Слава. Скажи, что хотя бы начал писать. (Бог с ним, с Андрюхой, ладно, помиритесь, как отдышишься) А когда Ден говорил: «Попробуй», не звучало, как подъебка, не звучало свысока, и он сегодня порадовался за тебя, наверняка, и даже, наверное, помахал тебе мысленно, удачи тебе, Славочка, дальше в свободном плаванье, попутный ветер тебе в паруса (одной причиной больше умереть спокойно, когда все дела устроены и строчки вычеркнуты с листа – не надо, не думать сюда). А теперь он, скорее всего, не празднует там, куда уехали твои товарищи трудовые, и, значит, наверное, можно простить ему, что его нет здесь, где собрались твои друзья. - Ребят, я типа ну не очень такая – радушная хозяюшка – но я спатеньки… вы перед уходом помоете посудку же? Долго тупил под душем, резь в сухих глазах, тяжелая голова. Во сне приснился день до открытия Феста-14 и гроза над морем. Поземка летела над берегом и покалывало голые ноги. Кипели волны. И когда первая молния сверкнула, ты обернулся назад, спросить, видел ли он. Ветер распахнул на тебе рубаху и песок потом долго хрустел на зубах. Вы промокли насквозь. Ты лежал на кровати. Дождь поливал за окном. Лужа под тобой – с мокрой кожи, с одежды, с волос, - все росла и росла, и вот ты лежал на воде, совершенно голый, и плескалась волна, но никуда не делся номер. Гена нагнулся к тебе (почему Гена?..), а когда ты коснулся его лица, отслоился кусок гнилого мяса, как обычно у тебя во сне, и остался на твоей ладони, но звонок разбудил тебя раньше, чем сон превратился в привычный кошмар.