Качели в пустоте

Обнялись через порог, шарил по его спине, не мог оторваться. Мозг толком не фиксирует движений в такие моменты: если телом приходится управлять, значит что-то пошло не так (вот поэтому ты так и не научился танцевать, Слава танцует, ты пытаешься двигать конечностями, чтобы не выпасть из ритма). Так растения пускают корни и стебли вьюнка оплетают ветви, сухая земля пьет воду, тепло перетекает от тела к телу. Славины мягкие волосы, гладил пальцами лохматую голову, детский поцелуй на твоей щеке, ладонь по твоей щетине, поймал его руку, прижался лбом, его обветренная кожа, его пушистые ресницы, когда целовал его глаза, он крепче обхватил тебя за шею, ты повернул голову – и не отсек момент, когда соприкоснулись ваши губы. Бумажный кораблик несет по ручью, пока вода не захлестнет на борт и он не превратится в мокрый ком. Не оторваться было друг от друга, целовались тепло и чисто, в детстве представлял, как бы откусывал белую пену облаков, ловил ее в открытый рот, не могли остановиться, но не торопились, неизмеримая радушная нежность, касались друг друга так бережно, сколько прошло, прежде чем заперли дверь? Славина глупая улыбка. Мурашки на голых руках. Растер ему предплечья. Хотелось ободрить, убедить – ты с ним в одной лодке, нервничать не о чем, держишь крепко. Он грел ладонью твой затылок, нравилось гладить едва-едва отросшие волосы. Ты разулыбался и хотел сказать, что он тебя чешет, как Коху. Он кончиками пальцев потрогал ямочку на твоей щеке и прижался губами снова: к одной, к другой. Мягко толкнул тебя к стенке. Когда он обнял тебя за пояс, потянул вверх, пришлось даже встать на носочки. Уперся ему в грудь ладонью, поправил: разница в росте, не надо так. Слава наклонился к тебе. Лбом в лоб уперся. Стояли. Потом ты уткнулся ему в плечо. Славкина домашняя футболка, разношенная, старая, купил в тринадцатом, насквозь пропиталась его запахом, но сонным, сладким, совсем не резким, заполнил ноздри, обволакивал лицо. На пробу, мельком, ты тронул его бедра. Глазами встретились. Утомленная, всезнающая доброта в его взгляде. Дымка над водой по утру, белая беседка в Снежинске и спрессованный сырой песок на пляже. Родная безбрежная тоска. Большим пальцем погладил ему запястье, нашел пульс. Он как будто смутился слегка. Куда неслось его сердце. Разделенная маленькая тайна, неловкость отложенной встречи. Видел его каким угодно, потным, оплывшим, раздутым от синьки, истлевшим на быстрых, больным, здоровым, счастливым, заебанным, но поразительно – как к нему вернулось в последний месяц все, что отпечаталось в памяти – когда ты только-только начинал смотреть на него, когда по одному собирал маленькие сокровища в толще ила. Он теперь не был таким же, как на Золотом Майке, совсем нет. Линии обрели четкость, выкристаллизовалась суть, отпала шелуха, но с новой чистотой и мощью сияла его молодость, волшебная, неправдоподобная, ты в себе не мог нащупать ничего похожего, поцеловал его вздернутый кончик носа, он рассмеялся мягко, отвернулся, как будто ты удачно подъебал его. Стрелки у него на висках. Его мягкие брови под твоими пальцами. И он проговорил, не поднимая глаз: - Если ты не пойдешь в кровать со мной, я в штаны обкончаюсь. - Ты в трусах стоишь. Славина безобидная улыбка, «что с меня взять», влажный блеск на острых резцах. Поцеловал его скулы и родинку у него на шее. Опустил руку ему под резинку трусов. Он был теплый, сопрел немного, сильно завелся, ты обвел головку, размазал смазку, он запрокинул голову и держался за твои плечи, толкался навстречу, глотал стоны зачем-то, зажмурился крепко, потом с усилием оторвал от тебя руки, суматошно, лихорадочно полез к тебе в штаны. Сбился, не нащупав стояк. - Ты не хочешь? - Очень хочу. Поверил, но растерялся сильнее. Морщинка между бровей, жировик на переносице. Славка. Чудо в перьях. - Я сдох. Не думай – потом… Скрипели половицы, когда вел его в комнату. Он был босой, ты в кроссовках. Разгладили простыню, он расправил угол, сидя на краешке кровати, по-прежнему не глядя на тебя. Брачная ночь, торжественный вес судьбоносных перемен. Поднял руки послушно, когда ты стягивал с него футболку. Ты сидел на корточках у его ног, целовал его колени, он нагнулся и обхватил твою голову. Его легкие тонкие руки. Теплые лодыжки, мягкие редкие волоски. Острый, едкий запах возбуждения бил в нос, но не убивал порыв. Ты обнял его за пояс. Его живот, чуть влажный от пота, трогательная круглая линия, едва заметная складка, от пупка до паха, похожая на шов, лизнул ее, Слава вздрогнул, поерзал, хотел тебя мучительно, от этой мысли тяжесть собрались внизу живота. Созвездие Славкиных родинок: на локте, на груди, на горле. На его мягкой щеке. Скобочка в уголке рта. На каждой точке пути губами оставил свой отпечаток. Лег к нему, подхватил под коленки рукой, чтоб поднять на кровать его ноги. Он комкал край твоей футболки, но не снимал без разрешения. Ты снял сам, разделись догола. Благословение. Длилось и длилось – соединение ваших тел, скольжение кожи по коже. Безмятежность. Потерянный приют. Он дрожал, ты старался ровней и уверенней двигать рукой, не спешить, не терять ритм, снова начался дождь, стучали капли по карнизу, светил фонарь, текла вода, струились тени – по стене, по вам двоим, по Славкиной постели. Он бережно, не требовательно ласкал тебя. Прохладные ловкие пальцы. Переплелись ваши ноги, у Славы рвались грудные, истерзанные стоны. Рассыпались волосы по подушке. Короткий момент смятения, уязвимости, обиженная складка его рта. Его сперма на твоей ладони. У него на животе. Он откинулся назад. Его длинное гибкое тело, не оторвать глаз. Нахмурился опять, тревожно, открыл глаза. Поднял свою футболку с пола, держал тебя за руку и вытер по отдельности каждый палец, убрал все тщательно. Снова сплелись. Остывали понемногу, лень было подбирать одеяло. Ты срубился и пришел в себя от того, что он трогал твою спину. Невесомо касался твоих шрамов. Было щекотно. Потом поцеловал тебя в затылок, горячо, плотно, зацеловывал твои плечи, жалел тебя, страстно, сердечно, как женщина, нужно было как-то его успокоить – но он не говорил ничего, и не на что было ответить. - Дэнчик. Его влажный, раненый голос. Не нашел, как продолжить, прижался щекой тебе между лопаток. Его рваное дыхание. Благоговейно, самозабвенно целовал твою спину. Ты повернулся к нему, лишь бы он остановился вовремя. Шрамы на твоих ногах были совсем другие, он знал отлично, откуда они взялись и чего вам обоим стоили, невыносимо было его мучить. Притянул к себе. Время бесконечно тянется в три часа ночи. Тянулись вместе с ним ваши бессчетные, беспрерывные поцелуи в темноте. Утешали друг друга безмолвно, лежа на одной подушке с давно нестираной наволочкой, и смотрели друг на друга всласть, когда заныли губы и целоваться надоело. Он обрадовался, что наконец-то у тебя встал. Ты остановил его – он очень торопился сделать так, чтобы ты тоже кончил. - Возьмешь меня? Слава напрягся почему-то. Тюбик контекса, суматошный поиск гондонов под кроватью. Он нервничал, с первого раза не смог открыть резинку. Забрал у него, грел его пальцы, мол, спешить некуда, не о чем волноваться, все славно, все правильно. Славка уронил голову, «я глуп и смешон». Ты целовал его в макушку и гладил по щеке. От самого знакомства мерились хуями понемногу, но в буквальном плане – что есть, то есть, Слава был как-то побольше, ты вроде был в курсе, но когда с ним вместе размазывал контекс по резинке, задевая его ладонь, пересохло во рту. Так остро, так веско чувствовал его внутри себя. Славка переживал, боялся сделать больно. Делал – с первого движения. Ты тянул его ближе. Медленное, непрерывное погружение. Входил он с трудом. У тебя дыхание сбилось, короткая, яркая судорога прокатилась по твоему телу, сжал его внутри себя, он неловко двинулся, ты вскрикнул, сжал его плечи, чтобы он не останавливался, но Слава тут же сдал назад, выскользнул из тебя. Он виновато смотрел, когда ты сказал ему: - Так не пойдет. Он растерялся. Ты засуетил. - Давай-ка – подожди-ка. Забрал подушку к себе под бедра, хотел подложить футболку, чтоб не пачкать наволочку – - Забей. Лег на живот. Нашел его руку. Славка помедлил, но все-таки лег к тебе, устроились как-то. Он тяжелый был. Ты повернул голову, он лбом потерся о твой. - Все хорошо, мне хорошо. Я скажу, если что. - Давай, может, наоборот? Поцеловал его. Успокаивал, отвлекал. Он толкнулся коротко между твоих ягодиц. Тоже хорошо. Скользил вверх-вниз раз за разом. Смазанная крупная головка у твоей дырки. Твои пальцы в его волосах. Каждый его теплый выдох – на твоей щеке. - Нормально, поехали. Во второй заход, кажется, было еще труднее, ты стал чувствительнее, но ощущение было сильное, предельное, комкал подушку, другу руку закинул ему на шею, пригнул к себе – - Не останавливайся – В несколько плавных движений он вошел до конца, прижался бедрами к твоим, ты приподнялся слегка, он нажал сильнее. - Слава… Он как-то робко, с большими паузами начал двигаться в тебе. Слабость в коленках. Уперся в спинку кровати. Славино смущенное: - Подожди. Когда подался навстречу. Тяжело было держать себя в руках, ему больше, чем тебе, Слава боялся потерять берега, боялся тебя поранить. - Давай, давай, ты молодец, все здорово. Любые слова похвалы – в любом деле, в любой день, - труха и пепел, и здесь особенно, они унижают вас обоих и коверкают бытие, но как иначе выразить – - Я хочу тебя очень, слушай меня, пожалуйста. Славка. Славочка. Смотри на меня. Непрошеное воспоминание, шестнадцать лет твои, и тебя обнимали, как невесту: рука под ноги – рука на спину. Диван разложенный, душная ночь в августе. «Смотри на меня». А потом тебе сказали, что ты красивый. Труха и пепел. Из года в год, из уст в уста. - И как мне?.. - Иди сюда. Лег рядом, свернулись, повторяя контуры друг друга, безотчетное, необязательное, непрерывное движение. Качка в поезде, ночной прибой, невесомая ткань смутного сна. Его руки поперек твоего живота. Влажные, ленивые поцелуи, гром за окошком. Поднес его кисть к лицу и одну за другой перецеловал костяшки. Он заглянул тебе в лицо, столкнулись носами. Его бесценная улыбка, ты выпил ее досуха, любил его до смерти. Потом Славу унесло, толчки стали быстрые, размашистые, хлопки кожи о кожу, ты снова был под ним, он тебя заполнял до отказа, чувствовал его всего, его челка щекотала шею, маленькие, твердые соски – по твоей спине, его яйца прижимались к твоей промежности, его лобковые волосы, не получалось подстроиться, но только сильнее брало, что бы ты ни делал, как бы ни двигался, он проникал в тебя и прижимал к матрасу, возвращал назад, наполнял своей волей, ты убрал его руку во второй раз, чтобы раньше времени не кончить, стал совсем громким, он благодарно, смазано целовал твою голову, твою шею, последние, хаотичные фрикции, стонала кровать под вами, натерла колени дешевая простыня, пока он вбивался в тебя, ты хватал ртом воздух, он остановился, чтобы подтянуть сползший гондон, вышел из тебя, вылизывал ямочки на пояснице, совсем потерял себя, кусался всерьез, не было сил спорить, утром были следы его зубов на заднице, на ляжках, горячие мокрые поцелуи, шершавый язык у тебя в промежности, потом опять вогнал сходу, горячо, скользко, резко, снова стало больнее, он уже не останавливался, стиснул тебя, и ты почувствовал, как вместе с оргазмом внутри него произошла вспышка мгновенного, необъяснимого отчаянья, полный спад, он застонал тонко и влажно, как будто вот-вот должен был заплакать, рухнул на тебя, не покидая твоего тела, и ты слышал, как размыкаются его губы, слышал невнятное загнанное мычание, но он по-прежнему не находил, что сказать тебе. Его пальцы переплелись с твоими, мешали закончить, он опустил ладонь ниже, пока ты додрачивал, поглаживал твои яйца, сжимал в такт твоим движениям, крепче обнял тебя напоследок другой рукой. Ты повернулся, обнял его в ответ, закрыл руками его голову, он прижался к твоей груди, теплые слезы, лились и лились, как дождь за окном, не успевали остыть, ты его слегка покачивал, так мама успокаивала в детстве, укрыл вас все-таки, он спросил, шумно втянув воздух: - Хочешь раз на раз? В смысле местами поменяться? Бестолковый, родной Славка – - Ну самое время сейчас, да. Но он никак не засыпал, ты тоже, врастали друг в друга, комната плыла перед глазами, очертания смазались, тяжелый теплый сумрак – туман из тропиков – проглатывал вас, неумолимо, и он коснулся губами уголка твоего рта, его гладкая кожа утекала из-под твоих ладоней, не умолкали в тишине, он хотел тебя по-прежнему, ты целовал его бедра, бесконечная линия от колена до паха под твоим языком, обсасывал и целовал его головку, взял у него в рот, долго не мог примериться, чтобы взять в горло, но ему нравилось, как ведешь по нему ртом, нравилось, как заботишься о нем и как стараешься сделать приятно, нравилось, что ласков с ним, друг с другом были так тщательны, так милосердны. Лунный свет, тихое признание в обрывках его стонов. Он подтянул колени к груди, когда ты брал его, но потом положил ноги тебе на плечи. Фанатичное, необозримое, сокрушительное чувство в его лице, сияние земли обетованной, истовая вера, с которой никто никогда не смотрел на тебя, она туманила сознание, почти пугала, но ты не отстранился и не отвел взгляд. Безоблачные небеса, роса на латах и голубая лента в косе у Жанны Д`Арк, твой сентиментальный культурный багаж и пыльный чердак, не просохшие слезы на его тяжелых ресницах, свежая бездонная синева, кто-то должен был держать его, сберечь его, разделить с ним безоблачные небеса и полет до дна, но ни с кем бы не было этого, ни с кем, кроме тебя, сжимал тебя до боли, поцарапал шею короткими ногтями, стиснул зубы, чтобы не кричать, Слава, Славочка, все перепутал, не придется падать, Славка, так тяжело было ждать, тебе тоже, конечно, тоже, тебя тоже трясет, тебя тоже снесет вот-вот, Славочка, чудесный, хороший, Слава, сейчас все пройдет. Проснулся в счастливом тепле – и воровато, как будто делая вид, что ничего ровным счетом не происходит, Слава чмокнул твой подбородок и горбинку у тебя на носу, лежали рядом, в охранительном кольце праздных мягких рук, и ясно было с первой секунды, что на этом придется закончить.