Лунная дорога

      На следующий вечер, как и договаривались, они встретились около парка напротив сияющей алыми переливами «Альгамбры» и, выловив свободный кэб, доехали до Рейвен-Роуд, на севере Уайтчепела. Джейкоб, привыкший добираться до нужного места по крышам, невольно оценил всю прелесть этой поездки. Кэб немного трясло, да и скорость оставляла желать лучшего, зато можно было сидеть напротив Максвелла, иногда соприкасаясь коленями, на уютном мягком сидении и смотреть, как за тонкими стёклами не спеша прокатываются улицы Лондона. Иногда взгляд помимо его воли перескакивал на тамплиера, притянутый неведомым магнитом, и с каждым разом в нём всё больше крепла уверенность, что чего-то не хватает. — Слушай, а куда делась твоя разбитая скула? — вопрос вылетел сам по себе, и ассасин едва заметно вздрогнул. И действительно, лицо Рота, бледное, искаженное страшным шрамом, оставалось прежним, никаких следов их драки не было. — Джейкоб, дорогой! — тамплиер картинно всплеснул руками. — Я же живу в чертовом театре! Уж лишняя баночка грима там найдётся, будь уверен. Да и не идти же мне на деловую встречу с разбитым лицом?       Джейкоб неопределенно улыбнулся и кивнул. Когда они остановились, Максвелл одернул лацканы пальто, словно собирался на свидание, и ухмыльнулся. — Через час весь второй этаж будет в твоём полном распоряжении, darling. Лишний шум нам ни к чему, так что будь с бедняжками поласковее, если они вдруг нарвутся, хорошо? — Максвелл Рот просит обойтись без шума? Должно быть, по этому случаю в Парламенте скончался крайне добродетельный министр, — оскалился в ответ Джейкоб. — Может и скончался. Кто может это знать? — пожал плечами Рот и мягко положил ладонь на колено ассасина. Кэб вдруг стал вдвое меньше, как будто съежился в пространстве, а духота приобрела, казалось, физический объём, в котором бегали крошечные молнии. Рука тамплиера медленно двинулась в сторону паха, рождая нездоровые мысли в молодой и буйной голове ассасина. И хоть пальцы Максвелла по-прежнему покрывала черная кожа, Джейкоб всё равно ощущал прикосновение, вспыхивающее ожогами на мгновенно вспотевшей коже. Он точно знал, что будь там не два слоя ткани, а стальная пластина, эффект бы остался прежним. — Джейкоб, ты слушаешь? — Да, — он вздрогнул, услышав своё имя, и нервно сглотнул, понимая что пропустил часть разговора. — Через час, — коротко напоминает Максвелл и, улыбнувшись, убирает руку, позволяя ассасину вдохнуть немного воздуха. — Удачи!       Рот растворился в ночном Лондоне, а Джейкоб некоторое время сидел в кэбе, словно парализованный. Максвелл ничего не забыл и забывать явно не планировал, просто напомнил ему о некоторых изменениях в их бизнес-плане. Пытаясь справиться с нахлынувшими на него эмоциями, ассасин крепко прижал сжатый кулак к лицу и укусил. Резкая боль немного притупила нарастающее возбуждение, но, к сожалению, не убирала факта его существования. Его молодое тело откликалось на прикосновения Максвелла слишком быстро, и это становилось проблемой. Мотнув головой, Джейкоб выбрался из кэба и, кинув кучеру монетку, зашёл за угол мрачного обшарпанного здания. Забравшись по водостоку на крышу, он уселся на разбитую черепицу и стал разглядывать окна напротив. Нужное ему выходило прямиком на мостовую, потому он без труда мог разглядеть пухлого и лысоватого англичанина, расхаживающего по кабинету. Курильня переехала сюда совсем недавно, заняв одно из тысячи неприметных зданий, потому кабинет ещё не успел захламиться результатами бесконечных бюрократических проволочек, коих хватало даже на плодородных полях черного рынка. Джейкоб безучастно следил за потеющим управителем, думая о длинной и жуткой полосе шрама на лице Максвелла, что разбегалась по его коже микроскопическими трещинками, будто то была треснувшая маска. У Рота был театральный грим, но шрам он под ним не прятал, а носил его гордо, словно ордена. Джейкоб не знал, откуда взялся этот шрам, но бессознательно любил его, как и самого Максвелла. Шрам был его частью, визитной карточкой, средством запугивания, и со своей задачей справлялся отменно, многих пугало его изуродованное наполовину лицо. Для Джейкоба он был своего рода защитным механизмом, как иглы у ежа или пестрый узор на крыльях редкой бабочки, выглядящий точь-в-точь, как злые желтые глаза.       В освещенном керосиновыми лампами кабинете появился худощавый мужчина средних лет в потёртом смокинге и торопливо начал что-то рассказывать, возбужденно размахивая руками. Управляющий слушал его с таким лицом, будто ему по затылку прилетела чугунная сковорода. Джейкоб удовлетворенно хмыкнул, с любопытством разглядывая реакцию, которую вызывало имя Максвелла Рота у обычных людей. Оба джентльмена спешно заметались по кабинету, образовывая суетливую панику, и ассасин пожалел, что не взял с собой пару бутербродов, ведь так немое шоу было бы смотреть куда веселее. Посмеиваясь, он дожидался, пока управляющий покинет кабинет вместе с посыльным. Убедившись, что второй этаж пуст, Джейкоб бесшумно перебрался на другую сторону улицы, осторожно выбил щеколду на хлипком окне и оказался посреди того самого кабинета. Ящик стола запертым не выглядел, потому он без труда нашёл интересующие его бумаги, благо Максвелл предупредил его, что искать. Работа была сделана, оставалось лишь подождать тамплиера на улице, пока тот изображал роль придирчивого покупателя.       Он прождал на улице около часа, разглядывая сгущающиеся над Лондоном тучи, но Рот так и не появился. Растущее беспокойство не давало ему продыху, и ассасин решился на отчаянный шаг, спускаясь по тёмной лестнице в сладкий опиумный кумар. Курильня под названием «Розовый Лотос » располагалась в подвальном помещении, отчего в нос тут же ударил противный запах сырости и плесени вперемешку со спертым сладковатым ароматом наркотика. Весь подвал был разбит на секции, разделённые между собой плотными шторами отвратительного розового цвета, а пол устилали мягкие облезлые ковры. Приглушенное освещение едва пробивалось сквозь клубы дыма, и Джейкоб невольно чихнул пару раз, инстинктивно пытаясь избавиться от навязчивого аромата. Одна из штор колыхнулась, и из-за неё показалось бледное, искаженное жутким макияжем лицо женщины: — Вам помочь, мистер? — Да! — кивнул Джейкоб, виновато улыбаясь и отмахиваясь от назойливого дыма. — Я пришёл оповестить мистера Рота, что его экипаж уже прибыл. Вы случайно не знаете, где он? — Прямо и налево, в зоне для особых гостей, — улыбнулась ему женщина и исчезла в розоватом тумане.       Зона для особых гостей оказалась не такой отвратительной, как весь остальной притон, так как располагалась она в отдельном помещении рядом с бойлерной. Колорита это ей не добавляло, зато там было гораздо суше, а пол устилали пыльные узорчатые подушки. Открывшаяся картина возмутила Джейкоба до глубины души, так как Максвелл вальяжно развалился прямо на полу и, рассеянно смотря в потолок, выпускал изо рта ровные колечки дыма. Пальто покоилось на деревянной вешалке, сам же Рот остался в жилете и белой рубашке, с закатанными по локоть рукавами. Кожаные перчатки так же не покинули его рук, резко контрастируя с белой кожей на запястьях. Теперь в этой привычке проглядывался куда больший смысл, так как ассасин не испытывал ни малейшего желания касаться чего-либо в притоне голыми руками. — Мистер Рот, карета подана, — сухо произнёс Джейкоб. — О, Джейкоб! — Максвелл радушно раскинул руки в стороны, а в его глазах зажегся темный огонь, совершенно не понравившийся ассасину. — Мой дорогой! — Максвелл, мы договорились встретиться у входа через пятнадцать минут. Что ты тут делаешь, позволь спросить? — Пробую товар, конечно, — тамплиер вскинул брови. — Я же должен убедиться в его качестве. Хочешь? — Нет уж, благодарю. Я предпочитаю алкоголь, — съязвил Джейкоб, сдерживая раздражение. — Я имел в виду не опиум, — покачал головой тамплиер.       Джейкоб недоуменно моргнул и тряхнул головой, они словно разговаривали на разных языках, напрочь перестав понимать друг друга. Отбрасывая странные мысли, он шагнул к Максвеллу, протягивая руку: — Пойдёмте, мистер Рот. Вам не помешало бы проветриться. — Ты так считаешь, darling? — с сомнением произносит Максвелл и, хватаясь за протянутую ладонь, делает вид, что поднимается.       Но в последний момент резко тянет Джейкоба на себя, отчего тот теряет равновесие и падает. Колени мягко увязают в узорчатых подушках, а он оказывается прямиком на ухмыляющемся тамплиере. Удивление на лице ассасина сменяется смущением, а почти угасшее ранее возбуждение вновь накидывает удавку ему на горло. Это происходит так быстро и естественно, что все тщательно обдуманные ранее теории рассыпаются в прах, разбиваясь о чугунную твёрдость простых и закономерных истин. Сомнения истончаются и превращаются в призрачные клочки дыма, растворяющиеся под жадным взглядом Максвелла. Тот не просто смотрит, он буквально пожирает его глазами, забираясь под кожу горячими извивающимися змеями, пробирая до костей. — Очень смешно, мистер Рот, — Джейкоб качает головой и кривит губы, но сердце колотится как бешенное, а тело, главный предатель, реагирует на близость Максвелла слишком агрессивно, слишком явно, чтобы это проигнорировать. — Разве я смеюсь, мой дорогой? — тамплиер ухмыляется, и его ладони крепко обхватывают его под бедра, так близко к паху, что ассасин невольно вздрагивает всем телом и сгибается, словно от удара. Кожа на перчатках игриво скрипит, когда Рот дотягивается до внутренней части бедра, а с губ Джейкоба срывается умоляющий стон. — Джейкоб, мой прекрасный Джейкоб… — нараспев тянет Максвелл и расслабленно смеётся, облизывая губы. — Не хочешь мне рассказать, что это такое упирается мне в живот? — Всё тебе расскажи! — сдавленно огрызается Джейкоб, пытаясь унять дрожь, которая зарождается везде, где он соприкасается с тамплиером. Опиумный дым забирается в легкие, и голова постепенно начинает кружиться, как на карусели, медленно набирающей ход. — Не хочешь? А я тебе скажу, что это такое! — Максвелл с рыком перекатывается, опрокидывая ассасина на спину.       Джейкоб оказывается прижатым к полу в крайне двусмысленной позе, с широко разведёнными ногами, задыхающийся от близости и давящей ниже живота похоти. Максвелл жестко проходится ладонью по его паху, вырывая бессильный стон, полный мольбы и возбуждения, и горячо шепчет ему прямо в приоткрытые губы: — Это, darling, называется возбуждение. В простонародье — стояк. У тебя на меня встало, мой дорогой, причем так, что ты еле держишься. Будешь отрицать?       Джейкоб был готов провалиться от стыда под землю, прямо в ад. Останавливало его только то, что Максвелл ждал его там с распростёртыми объятиями. Рот вжимал его в пол, давя всем своим весом, но в действительности обездвиживала дерзкая близость и звенящее в ушах желание. Он мог бы его оттолкнуть, если бы действительно этого хотел, но бороться с собой было куда сложнее, чем с преступными синдикатами Лондона. — Зачем ты это говоришь? Я тебя не понимаю, Рот. Тебе опиум в голову ударил? Тут повсюду этот чертов дым, я тоже им надышался, — беспомощно бормочет Джейкоб первое, что пришло ему в голову. Он правда не понимает, но видит, как темнеет лицо тамплиера, словно эти слова причиняли ему боль. — Разумеется, — жесткий голос Максвелла внезапно нежный и ласковый, отчего стало не по себе. — Просто наркотический трип. А в экипаже ты чем надышался, darling? Или ты думаешь, что я не замечаю твоих голодных взглядов?       Движения Рота стали нежными, перетекающими, он едва касается его, но Джейкоб чувствует всё необычайно остро. Его трясёт, всё тело изнывает от неудовлетворённости, а мимолетные прикосновения превратились в пытку. Максвелл выдыхает ему в шею, опаляя кожу притягательным зноем. Джейкобу невыносимо хочется поцелуев, но тамплиер откровенно издевается, не давая ему и шанса. — Конечно, это опиум виноват. Особенно он виновен в том, что ты прямо сейчас разводишь передо мной ноги. Правда, Джейкоб? — рычит он ему в губы, и голос снова становится жестким, бьёт, словно пощечина. — Только вот в тебе нет ни капли наркотика, мой дорогой. Твой опиум — это я.       Максвелл резко отстраняется, оказываясь на ногах. Отряхнувшись, он подхватывает пальто и, закинув его на плечо, скрывается за занавеской, оставляя Джейкоба лежать с широко распахнутыми глазами и судорожно хватать ртом воздух.       Осознание скользнуло холодными пальцами по низу живота, и ассасин перестал дышать, разглядывая облупленный потолок. С коротким рычанием он прижал руки к пылающему лицу, пытаясь хоть на короткий миг избавиться от мыслей, сбежать от того факта, что снова кончил в присутствии Максвелла. Кончил без единого прикосновения. Надежду на то, что Рот этого мог не заметить в пылу гнева, он задушил на корню. Тамплиер ясно дал понять, что близорукостью не страдает, а значит, он уже дважды наблюдал весьма пошлую картину, вгоняющую Джейкоба в колючие дебри стыда. Но в одном Максвелл был, несомненно, прав, Джейкоба тянуло к нему со страшной силой. Некая магнетическая сила рвала его на части, но заставляла двигаться навстречу Роту. И лучшим доказательством этого был сам Джейкоб Фрай, дрожащий и стонущий в руках тамплиера, жаждущий его до оранжевых кругов перед глазами.       На улице холодно, но Максвелл быстро шёл в темноту в одной рубашке, как будто не замечая промозглой измороси, по-прежнему держа пальто в руках, но полностью забыв о его существовании. Громкое и частое дыхание заглушило утробно зарычавший над его головой небосвод. Мысли хаотично метались в гудящей голове, напоминая рой неугомонных пчёл. Небо сморщилось, черные облака угрожающе клубились над несущимся сквозь пустоту локомотивом, грозясь разразиться проливным дождём. Затишье закончилось, и поднимающийся ветер знаменовал начало бури. Первые капли холодного осеннего дождя, редкие и тяжёлые, как пролитые слёзы, одиноко разбивались о водостоки, понемногу разгоняя барабанный ритм, сначала неясный и ленивый, быстро перерастающий в оглушительный грохот грозового ливня. Сотни крошечных игл летели с небес, заливая Лондонские мостовые, разбивались об израненные камни, вплавляясь в микроскопические щели. Шумный сплошной поток воды лился прямиком из поднебесной, заливая глаза и забираясь под одежду сотнями холодных змей. Раздался оглушительный грохот, будто небо раскололось надвое, и Максвелл вздрогнул, осознав, что стоит посреди смутно знакомой улицы уже несколько минут, безучастно разглядывая льющуюся по ботинкам воду. Гнев, вспыхнувший в одно мгновение, потух так же быстро, как и появился, смытый осенней грозой. Рот слышал рокот неба, гул нарастающего ветра, но от всего этого его словно отделяла стеклянная стена из дождя. Внутри него образовалась пустота, которую нечем было заполнить. Обнаружив в своих руках пальто, он на автомате накинул его на плечи. Ощущение растерянности росло с каждой секундой, а мозг лихорадочно искал объяснение вспышке ярости, что так не вовремя затуманила рассудок. Пару часов назад они не спеша ехали по улицам Лондона, и все шло крайне удачно, а теперь он стоит под проливным дождём в полном одиночестве, утопая в тоске и растерянности. Максвелл сделал пару неуверенных шагов, просто чтобы не стоять на месте, движение немного помогало, позволяя не впасть в полное оцепенение.       Джейкоб не сказал ничего обидного, и Рот об этом знал, но всё равно почувствовал боль. Глубоко внутри оказалось слабое, уязвимое место, о котором не знал и сам Максвелл. Прокручивая в голове их диалог, он пытался отыскать собственную ахиллесову пяту, проговаривая каждое слово, сказанное Джейкобом. Наматывая круги по небольшой площади, Максвелл шагал сквозь дождь, иногда дергаясь от особенно громких раскатов грома. После пятнадцати минут бесцельного блуждания он пришёл к выводу, что слова значения не имели. Но боль была, реальная, обжигающая, точно от острого ножа, скользнувшего по коже. Рот помедлил и посмотрел на небо, лицо тут же залила вода, и пришлось закрыть глаза. Боль — плата за связь с другим человеком, за теплое окрыляющее чувство. Максвеллу казалось, что темное небо над его головой — черная рокочущая бездна, ревущая буря, заглушающая безмолвный крик. Чувство потерянности усилилось, обретая вполне осязаемую форму одиночества.       Одиночество.       Именно это он почувствовал на одно короткое мгновение, когда Джейкоб сказал, что не понимает его. На один крошечный и ничтожный миг он в это поверил и испугался. Боль и страх смешались, разогрелись и вырвались из груди волной ярости, обжигая самого Максвелла и всех, кто имел неосторожность находиться рядом. Его страшила мысль, что происходящее между ним и Джейкобом видит только он один. Пугало, что это светлое чувство, разрывающее грудь, всего лишь иллюзия, созданная утомленным сознанием, желанная греза, реальная только для него. Его бушующий и хаотичный мир дал трещину, грозя рассыпаться осколками в любой момент. Угнетало чувство обиды, детской, но пронзительно болезненной. Рот поступился собственной свободой ради этой связи, и её непринятие злило его. Максвелл снова задрал голову наверх, позволяя воде литься за шиворот, и прислушался к собственным чувствам. Да, обида была, столь сильная, как и щемящая горькая боль, но стоило представить лицо Джейкоба, возбужденное и растерянное, как его переполнило другое, намного более острое чувство, огромное и необъятное, имя которому было только одно. Чувство любви переполняло его даже сейчас, и оно не было ни иллюзией, ни всполохом эмоций, ни минутным помешательством, оно жило в нём и разрасталось, стараясь затмить собой целый мир. Холодные капли скатывались по щекам, унося с собой беспокойство и жгучую обиду. Локомотив нёсся сквозь бурю. Возможно, он переживал не лучшие времена, но всё ещё был цел и невредим, не замедлил хода, и пусть вагоны раскачивались из стороны в сторону, грозясь сорваться в бездну, колеса упрямо неслись по гладким рельсам.       Максвелл Рот глубоко вздохнул и признался себе в самом неутешительном выводе за весь день. Джейкоб Фрай стал его неотъемлемой частью. Они сблизились слишком быстро, не успели затормозить и незаметно оставили друг в друге часть себя. Максвелл сглотнул, понимая, что не сможет причинить Джейкобу вреда, не навредив при этом самому себе, даже мысль об этом заставляла сердце цепенеть. Он мог бы сделать множество ужасных вещей, заставить ассасина заплатить за тот невероятно долгий и болезненный миг одиночества, но в действительности выбор был уже сделан, и любовное колесо Сансары дало оборот. Время, когда Максвелл мог закончить эту историю, прошло, теперь они ехали в одном вагоне поезда, не делающего остановок. Оборвать историю значило бы пропустить пару любопытных актов, признать тщетность собственных усилий и в конечном итоге медленно рассыпаться в пыль, потеряв нечто драгоценное, что наполняло его жизнью. Такого Максвелл допустить не мог.       Джейкоб поймёт.       Со временем, возможно, далеко не сразу, но поймёт. Тамплиер глубоко вдохнул запах озона и мокрой земли. До этого им удавалось понимать друг друга, значит, и в этот раз будет так же. Они должны пережить эту бурю. Гром снова расколол небо, но Максвелл не вздрогнул, спокойно проследив за ослепительной вспышкой молнии. Джейкоб поймёт его, просто нужно создать подходящие декорации и хорошо сыграть роль, показать всё наглядно, донести не только мысли, но и чувства. Ветер ревел, словно раненый медведь, но Максвелл Рот этого даже не заметил. Теперь он знал, что делать, это было ясно как день, так же как и тот факт, что утром он сляжет с горячкой.