*ㄴ(ниён) и ㅇ(юнг) – буквы Хангыля (корейского алфавита). Первая звучит как обычная «Н», вторая как твердая «Н» или «НГ», что звучит похоже. Не все знают, но у Хосока и Чонгука разные фамилии. Фамилия Хосока пишется через НГ, а Чонгука Н, но первый слог имени Чонгука через НГ, как фамилия Хосока.
* * *
Юнги выплевывает очередную порцию дыма и швыряет бычок в урну. Долго думает, закурить ли новую, но всё-таки натягивает на лицо спущенную до этого на подбородок чёрную маску и прижимает металлическую оправу к носу, придавая форму. Он стоит уже минут двадцать, сжираемый ожиданием и волнением. Не то, что бы тот, кого он ждёт, опаздывает, просто он сам пришёл к этому чертовому кафе раньше назначенного времени. Он даже понятия не имеет, как узнает мужчину, надеется на чутье и догадливость. С момента ухода из квартиры младшего он старался тщательно прислушиваться к себе и понял, что многие вещи в нем не присущи обычному человеку. Просто он с детства привык к этому и даже задуматься не мог, что у других людей не так, как у него. Около кафе показался невысокий мужчина в возрасте, и Юнги мог бы поклясться, что именно так он будет выглядеть в сорок три. Те же глаза, узкие, будто с прищуром, те же тонкие губы и форма лица, которую Намджун в шутку называл пельменем. Мужчина подходит к дверям, вставая рядом с Юнги, почти касаясь плечом, берётся за ручку, прежде чем Юнги перехватывает ладонью его предплечье. Мужчина останавливается, поворачивает голову на Юнги и смотрит прямо в глаза, торчащие из под козырька белой кепки. В глазах мелькает осознание. Они заходят в кафе вдвоём, молча; Юнги идёт спереди, не оборачиваясь, занимает стол в углу, мужчина садится напротив. Подбежавшая официантка что-то весело пищит. Юнги даже не слышит, кидает ей про двойной кофе с корицей, сбрасывает с головы капюшон толстовки, переодевает кепку козырьком назад и стягивает маску. Поднимать глаза сложно, но нужно. Юнги поднимает. Мужчина смотрит на него в упор, складывая руки в замок и подпирая ими лицо. Юнги где-то внутри передёргивает, но он смотрит так же, будто с вызовом. Они смотрят в упор с минуту, не дергаясь, даже не замечая, как официантка приносит кофе и чёрный чай и удаляется. Мужчина опускает глаза первым, не выдерживая тяжёлого взгляда. Юнги внутри победно ухмыляется почему-то. — Так зачем ты хотел встретиться? — выдыхает мужчина, отпивая из стакана чай. — Ты серьёзно спрашиваешь? — усмехается уже открыто Юнги. — Я кучу времени потратил, чтобы тебя найти, а ты спрашиваешь, зачем? — Это был риторический вопрос, чтобы начать диалог. — Глупый вопрос, — Юнги отхлебывает из стакана и морщится: ужасный кофе, лучше бы в Старбакс пошел. — Я хотел спросить… Мужчина усмехается, сбивая Юнги с мысли. — Спросить, почему? — он выдыхает и откидывается на стул, будто готовясь к рассказу – Мне было всего двадцать. Юнджи умерла, и… я понял, что один буду не в состоянии тебя выходить. — И поэтому ушёл, даже не посмотрев, даже не дав мне имени, — Юнги смеётся, — Мне, к слову, дали твою фамилию. И имя матери на мужской лад. — Мин Юнги… — мужчина пробует впервые услышанное имя сына на вкус. — Красиво. — Но я, вообще-то, не об этом спросить хотел. — Юнги садится прямее и упирается руками в столешницу. — Оппа! — раздаётся сзади, и Юнги вздрагивает. К столу подлетает девушка лет семнадцати, сжимая в руках огромный цветастый блокнот и трясясь от возбуждения. — О боже, Мин Юнги! Поверить не могу! Можно мне автограф? — та смотрит почти умоляюще. Юнги усмехается. Даже на окраине города его узнают. Он быстро принимает чужой блокнот. — Как Шуга или как Агуст Ди подписать? — Как хочешь, оппа! — фанатка чуть ли не скачет на месте, — меня Чон Ёльбом зовут. — Чон через ниён или юнг*? — Юнг. Мин быстро черкает размашистую каракулю в альбоме, выводит мелкое «Чон Ёльбом от Мин Шуги» и возвращает фанатке. Та смотрит на лист бумаги как на пришествие Иисуса Христа и трясущимися руками пихает в сумочку, после чего достаёт телефон. Юнги про себя закатывает глаза, но все же разрешает сделать с ним селку. Девушка выкрикивает что-то вроде «Спасибо, не буду мешать» и уносится в сторону уборной, прикладывая трубку к уху. — Что это было? — глаза Мина старшего округляются. — Детдомовские дети добиваются куда большего, чем те, за кем родители бегают. В особенности если сбегают и живут самостоятельно с четырнадцати лет. Мужчина смотрит красноречиво, будто просит объяснить смысл этой фразы, продолжить. Юнги выдыхает. — Единственной причиной, по которой я не сбежал раньше, было фортепиано. Детей у нас с детства приучали к музыке, танцам, кому что ближе. Я был по уши влюблен в этот инструмент. В двенадцать лет начал увлекаться еще и рэпом. Сбегал на батлы подпольные. Победителям тогда платили некоторые деньги. Так к четырнадцати годам я обзавелся телефоном с отвратительно медленным, но хоть каким-то интернетом и небольшой суммой денег. Я мог бы сбежать и раньше, но хотел закончить обучение в музыкальной школе. Сразу после ее окончания собрался и слинял. На отложенные деньги добрался грузовым поездом до Сеула, этот поезд как специально шёл в ту ночь через страну и проходил около Тегу. Как приехал тут же пошёл на ближайший батл. Снял на выигранные деньги комнату в коммуналке. Так и жил. Батлился, зарабатывал, половину нажитого тратил на еду и комнату, половину откладывал. Потом купил комнатку. Начал таскать в неё аппаратуру, чинить. Начал писать музыку. К шестнадцати годам я был уже не только популярным батлером, который никогда не проигрывал, но и местным андеграундным рэпером, который исполнял собственную лирику. Денег становилось по паре вон, но больше. Нашёл среди таких же реперов себе лучшего друга. Купил студию больше. Продюссировал треки, сам исполнял. И вот сейчас я… а, ты сам все видел. — Вот как… — мужчина отхлёбывает из чашки. В его глазах мелькает что-то сродни пониманию, а потом даже… вина? Жалость? — Не надо так смотреть, меня не нужно жалеть. — С чего ты взял, что я… — Я очень проницателен. Не по-человечески проницателен. Недавно понял, что это от мамы, — Юнги усмехается, когда видит, как в чужих глазах мелькает осознание, тот понял, на что Юнги намекает. — Собственно, это то, о чем я и хотел спросить. — Я не понимаю, о чем ты. — Нет, — Юнги наклоняется над столом ближе к собеседнику и смотрит как-то страшно. — Ты прекрасно понимаешь все, — а потом резко выпрямляется и садится ровно. Сила убеждения в нем, думается Юнги, тоже от матери. Лисы умеют заставить верить им, даже если лгут, умеют убедить во всем и вынудить говорить правду. Лисы чувствуют, когда им лгут. Юнги всегда отличался этими качествами и только после длинных монологов в своей голове понял, что это не человеческая его сторона. — Откуда… ты знаешь? — мужчина машет рукой официантке и просит повторить заказ. — Недавно моему другу «посчастливилось» притащить к себе домой лису с подбитой лапой. Как позже выяснилось, это была не просто лиса. Старший понимающие кивает головой. — Она тебе сказала. — Он. Ну да неважно. Я хочу услышать это от тебя. Мужчина смотрит в окно, будто раздумывая, благодарит официантку за новый чай и в очередной раз тяжело вздыхает, упираясь глазами в узор на столе. — На неё напали собаки. Собаки вообще хорошо чувствуют оборотней, как оказалось. Я помог ей. А она пошла за мной. Я любил её, так любил, как, наверное, никто не любит. Даже с родителями познакомил, только о том, кто она, умолчал. А потом она забеременела. Я растерялся, но был очень рад. Перед самыми родами начал сомневаться, думал, а мой ли ребёнок? Сейчас уже понимаю, что лисы привязаны к хозяевам, однолюбы, и Юнджи бы не смогла забеременеть от другого. Смотрю на тебя, и вижу себя тогдашнего, только вот глаза куда хитрее, её. А потом мне позвонили и сказали, что её больше нет. Роды были тяжелыми, и она не выдержала. Я был так подавлен, что даже не смог приехать и посмотреть на тебя. Боялся, что ты будешь лишний раз напоминать мне о ней, хотя ты в этом, в общем-то, не виноват. Я не пытаюсь сейчас добиться твоего расположения, не заслужил, но я бы действительно сделал все по-другому, если бы мог вернуться назад, поэтому, надеюсь, ты меня поймешь и не будешь ненавидеть. — А кто сказал, что я тебя ненавижу? — Юнги усмехается. — Я уже давно смотрю на все это по-другому. Я не тот ребёнок, который будет истерично трястись и кричать «Почему, папа?». Мне, мать его, двадцать три, и у меня есть семья, в которой, к слову, недавно появился ещё один лис. Эта семья заботит меня куда больше, чем то, чего уже не изменить. Я лишь хотел услышать от тебя подтверждение, мол «Да, Юнги, ты такой странный с рождения, проницательный, и пиздеть умеешь а-ки политик, потому что ты наполовину кицунэ». — В таком случае, ты услышал ответ на свой вопрос. Юнги встаёт с места, всовывает в меню купюру чуть больше того, сколько должен заплатить, и направляется к выходу, попутно разворачивая кепку, накидывая капюшон и доставая сигареты. — Юнги… — слышит он сзади, и чёрт, как же от этого непривычно, разворачивается; отец стоит у стола, вертя в руках меню и смотрит на него. — Просто… если тебе что-нибудь понадобится… у тебя есть мой номер. Юнги коротко кивает и быстро скрывается за дверью. Сигаретный дым приятно успокаивает расшалившиеся нервы, и Юнги опускается на бордюр в парке, находящимся напротив того кафе. Зажимает сигарету зубами и быстро достаёт телефон. Кому: Мелкий золотой пиздюк«Тэхён был прав. Во всем. Я наполовину кицунэ.»