Сборник по квесту

— Оху… Однако, — произношу я, войдя в кабинет Смотрителя. Спросите, что меня так удивляет? Меня прямо до немоты изумляет сидящий в любимом своем кресле с мягкой обивкой Даайе. Он сидит абсолютно голый. Вообще без всего. Хотя обычно даже кисти рук прячет в рукава мантии. А еще по всему кабинету витает тяжелый коньячный дух. Я подхожу и заглядываю ему через плечо — увлекшись чтением, Даайе напрочь выпадает из мира, его можно брать на руки и уносить в другой мир — при условии, что книгу не отбираешь. На столе стоит большая такая пивная кружка, примерно до половины полная хорошим таким выдержанным коньяком. Я пытаюсь вспомнить: какая безумная мысль меня толкнула подарить ему напиток с моей родины, зная, что он плоховосприимчив к алкоголю?.. — Привет, Скиталец! — ого, меня заметили наконец-то. Что, даже не поругаешь за то, что пришел, не спросясь и оторвал от любимого дела?.. — Как я тебе рад! Даайе, неловко качаясь, встает, а затем решительно виснет у меня на шее — я аж крякаю от натуги, все-таки не дева с гибким станом, а вполне атлетичный такой парень хорошо так за двадцать один. — Взаимно. Отцепись, — я расцепляю объятия, но Даайе шатается, приходиться его приобнять, подавив недостойную мысль, что я запросто трогаю его, совсем голого, а при нормальном положении вещей самое большее, на что можно рассчитывать в плане тактильного контакта — помассировать плечи. Одетые, не обольщайтесь. Не то, чтобы я спешил, само собой: у нас уже случались беседы на тему близости, а однажды Даайе показал наглядно, что не стоит пытаться действовать напролом. Но мне чертовски хочется трогать, ласкать, целовать любимого человека. Он безусловно прекрасен. И я чертовски его желаю. Как никого, хотя без хвастовства скажу, партнеров обоего пола имел изрядное количество и попробовал почти все, на что люди в сексе способны. — Не-а, не хочу! — по лицу его блуждает лучистая и влюбленная пьяная улыбка. Словно коньяк убрал какой-то внутренний блок. Ты б мне в нормальном порядке вещей так улыбался, а? Я б тебя на руках носил. Хоть на твою чертову Башню, двести ступеней вверх — двести вниз. Повторять дважды в день. — Ап! Даайе вдруг снова виснет на мне, ухватив за шею, обнимая ногами за талию. М-да, я-то думал, он у нас девственная лилия. Но, право, не надо так делать. Мне только неловко и я хочу прекратить эту сцену: позволю себе лишнего — себя после не буду уважать, да и он не будет. Пользоваться его опьянением — сродни преступлению. Я никогда не пользовался опьянением партнера или партнерши, чтобы заниматься с ними сексом, это отвратительно и недостойно. Поэтому я перехватываю этого горе-акробата на руки и доношу до дивана, на котором обычно сам дремлю или читаю, когда Даайе работает в кабинете. Там я свою бесценную ношу и сгружаю. А потом иду в святая святых, где прежде, само собой, не бывал — в его спальню. Это Даайе может намагичить хоть сколько подушек и одеял, я так не умею, я бывший Проводник, а в родном мире — странник по снам, Искатель, ничто из этого тут не работает. Потому я вхожу в мягкий золотистый сумрак его спальни — ничего так комната, уютная — и стаскиваю подушку и оба одеяла, себе и ему — не на голом же полу мне спать? А диван маловат даже и одному для полноценного сна. Но Смотритель мой тихо-мирно лежать не желает. Стоит мне попытаться подсунуть ему под голову подушку, как меня с удивительной быстротой и ловкостью ловят в объятия и тянут на себя. — Мать-твою-Даайе-хули-ты-творишь! — я падаю вот аккурат так, чтобы с маху носом в спинку дивана. — Успокойся и усни наконец. Не знаю, с какой радости тебе взбрело выжрать коньячку кружечку, но я тебя за такие выходки выпорю однажды, верь мне. — Ой, выпорол один такой! — хохочет Даайе, даже не думая позволить мне встать, зато весьма своенравно начинает ерошить мне волосы. — Так с подпаленным задом дальше своего вопля бежал! Я не беспомощный, не путай меня со странником твоим! Так. Я же говорил: табу. — Даайе, красный. Через край, — свирепо произношу я. — Извини… — морок рассеивается. Мы по-дурацки лежим на диване в кабинете. — Слишком вошел в роль, да? Прости, я ведь не пью, потому увлекся, потерял границы. Я же говорил, Рэу: такие игры не для меня. У меня плохо с… м-м, послушанием. Не умею я всерьез такое делать. У нас такое как-то не принято. Вот и не получается у меня, как надо. А вот ты вел себя безупречно. Ты на меня обижен, да? — Неприятно было, — я отворачиваюсь, пока Даайе приводит себя в порядок. Да уж, он первоклассный маг: в какой-то момент я забыл, что все происходящее — старательно выстроенная им иллюзия для той игры, на которую мы договорились. — Прости, правда, я не хотел, — он наконец закончил и теперь наклоняется, чтобы посмотреть мне в глаза. — Ничего… — я знаю, что Даайе все еще сильно ревнует из-за моих чувств к Вьёрду, сколько бы я не говорил, что это в прошлом. Я сам виноват — он вытаскивал меня из тьмы отчаяния, исцелял разбитое сердце, ему ли, сильному эмпату и магу-душеведу, не понимать, насколько я был странником одержим. — Я люблю тебя. Если хочешь, попробуем снова? — Нет, хватит на сегодня. Кончено. Я не злюсь, правда, — поспешно добавляю я, видя, как на лбу уже прорезается морщинка. — Пойдем, перекусим чем-нибудь, поговорим. Сегодня я смогу побыть только до заката. Даайе неуверенно улыбается: все еще переживает из-за промашки, а может, из-за деталей нашей игры. Ничего, все обговорим. Потому что с ним только я понял, что молчание — совсем не золото, когда речь об отношениях. Ничего, все обсудим, договоримся. А еще, усаживаясь на свой стул в кухне и дожидаясь, пока Даайе заварит свой фирменный чай с листьями черной смородины, я отстраненно думаю: как-нибудь и правда надо устроить, чтобы голым походил по дому. А то иллюзия, конечно, хорошо… Но надо мою лилию раскрепощать. — Что? — руки Даайе вздрагивают, он чуть не роняет чайник, — Судя по лисьей твоей улыбке, ты что-то замыслил. Ну-ка, колись! Но мы, лисы, такие себе, молчаливые — и я только усмехаюсь в чашку. О, милый, ты еще с моей фантазией и близко не знаком. Но я вас непременно познакомлю.