Недосказанности и цветы
16 марта 2019 г. в 01:30
Я не знаю, что это. Что это вообще такое. Что это за жуткая, давящая, жгучая боль в груди, в легких, режет, душит, подступает к сердцу. Что такое со мной.
Не могу находиться с ним рядом: тут же начинается жуткий кашель. Я сгибаюсь в приступе, бегу до отхожего места — в груди давит, в животе болезненный ком, будто сейчас вырвет. Нагибаюсь над белым другом — и выплевываю из себя, выташниваю пару мелких бело-розовых от крови цветов. С-ума-рехнуться.
Я кашляю цветами. Я уже сошел с ума, Мать Луна?..
Я ухожу в лес — деревья древние, деревья мудрые, деревья молчат. Они не выдадут Скитальцу мою постыдную слабость. Я только узнаю, что это со мной такое — и сразу
найду ответ в книгах, найду лекарство.
Я просиживаю время до входа к Фонарю за книгами — и не нахожу ничего похожего, разве что чахотку. Но она а) не развивается столь стремительно и б) больной не кашляет цветами. Что за цветы-то, кстати? Может, в них дело?..
Я ставлю над собой эксперимент: приглашаю Скитальца в его очередной визит выпить со мной чаю. Когда он пожимает мне руку, меня скручивает лютым приступом. Прижимаю ко рту платок — в нем остается пара цветочков и пятно крови. Хорошо, что Скиталец стремительно отворачивается и прижимает ладонь ко рту — я успеваю спрятать платок с уликой в карман мантии.
Это оказывается маленький нераскрывшийся бутон из соцветия — белый тысячелистник. Полезная лекарственная трава. От чего она помогает?.. Я читаю книги по траволечению, выискивая все, хоть немного относящееся к тысячелистнику. Так… Так… Ничего похожего на то, что со мной.
Значит, дело не в нем. Я штудирую медицинские фолианты — теперь я ищу там слово «кашель». Но не нахожу ничего стоящего. Ни одна немагическая болезнь не подходит полностью по симптомам.
Скиталец застает меня врасплох: я давно требовал от него приготовить те самые «pirogi», которыми он хвалился — и вот, он приносит мне корзиночку собственноручно испеченных. Золотистые, вкусно пахнут хорошо выпеченным тестом.
— Слева — с сигом, это такая рыба, а справа — с капустой, — поясняет он, — Всю ночь пёк.
Он ставит на стол свой подарок. Правда, видимо, пёк: вон какие черные тени под глазами. И побледнел что-то. Надо бы составить ему снотворное зелье, для доброго сна. Что ж это Искатели не позаботились о своем Главе?..
Я ухожу приготовить свой фирменный чай с черносмородиновым листом. И на кухне Рок ко мне смилостивляется: когда я лезу за банкой с листьями смородины, мне на голову выпадает зеленая тетрадь — конспект по магическим заболеваниям иномирья, который я вел во времена ученичества. Надо же, куда я его сунул, неудивительно, что забыл — сам давно уже не болел магически, а лечить, понятно, мне было некого: мне курс давали «на всякий случай», если б я всерьез заболел, меня, конечно, доставили бы в город на лечение, правила Смотрителей это допускают. Но у меня отменное здоровье, за десять лет я не болел ничем. То есть не болел раньше.
Тетрадь издевательски раскрывается на рисунке: человеческие легкие, из которых пророс вьюнок. Я наклоняюсь и читаю. Буквы пляшут, как пьяные: «…кашель цветами», «при безответных чувствах…», «без лекарств — смерть в течении месяца». Я едва сдерживаю стон. Цветочная чахотка! О, нет! Нет-нет-нет!
Я не смерти боюсь — я боюсь себя. Я не должен был даже подпускать-то постороннего к Башне. Таковы правила. А я не только впустил, я… Я влюбился в этого иномирца. Я глупо и безответно люблю Скитальца. Этого странного и мрачного человека с глубокими ранами в сердце, с его хаотичными мыслями, я и заговорил-то с ним в приступе отчаяния, от одиночества, а потом сидел у постели, прогоняя кошмары, повел показать лес, пустил в Башню… Пустил в свой дом и в свое сердце…
Но я не скажу ему, что со мной. Ни за что. Он — гость мира, странник, куда ему весь век жить с человеком, привязанным к Башне?.. Наш дар сильнее нас. У нас нет будущего. Нет, ничего я не скажу. Я не смею стать ему оковами. Ради любви к нему — я должен молчать. Он нуждается в свободе — и ради любви я его отпускаю.
Я выхожу с чайником и чашками — Скиталец бросается забрать. Наши руки соприкасаются. И мгновенно нас обоих накрывает приступом кашля.
Прокашлявшись, я оторопело смотрю, как он прижимает ладонь ко рту. На ней что-то желтое. Гной?! Сломал зуб?!
— Что это? Сейчас же покажи! — я хватаю его за руку, силясь перебороть новый приступ кашля. Скитальца трясет, он тоже сипло, надрывно кашляет. Цветочная чахотка заразна?..
Разжав стиснутые пальцы, я вижу желтый цветочный лепесток и пятнышко крови. Выходит, и с ним…? Выходит, он тоже.?
— Как давно? — я отпускаю его руку.
— Это? Не знаю… С того дня, как я впервые тебя увидел, были приступы… Я скрывал их, пока мог. Поэтому не приходил. Ты же маг… Я не хотел, чтобы ты понял… Что я… Ты же и в цветах тоже понимаешь?.. Это бессмертник.
— А у меня — тысячелистник, — Мать Луна, я смеюсь, как помешанный. Крепко-крепко обнимаю его, почти впечатываясь лицом в плечо. Я так счастлив. — Значит, ты тоже все это время?.. И думал, что безответно?..
Я смеюсь, на грани истерики. Дурак, дурак, дурак!
— Люблю тебя. Очень, — говорит он, успокаивающе гладя меня по голове. И я вдруг понимаю. Что навсегда-навсегда запомню его руки.
— Это взаимно.
И тогда Скиталец впервые меня целует. Я неумело, неловко отвечаю — я целовался мало, лет в четырнадцать, но, кажется, он доволен. Что же еще и пожелать лучшего?..
И боль в груди сейчас же стихает.