Сборник по квесту

Мари — совсем обычная девушка. Ничего ей улицы не говорят. Нет, она к городу не глухая — не даром же все её друзья из их странного дома — все наделены способностью город слышать и понимать. Но только все — по-разному. Вот Кит — ощущает печаль города. Он словно специально приманивает всяких скорбных и самоубивающихся. Сколько он их с крыш снял — ни в сказке сказать, ни пером описать. Фортуна — слышит землю и дождь. Уж так вышло, что умеет поговорить с домами и с асфальтом, шепнуть им что-то — и назавтра идет дождь. Или прекращается — по желанию. Но только там, где она — на другие части города это не работает почему-то. Мари проходит еще немного — здания-невелички, этажа в три. Время, которое живет в них, Мари не трогает. Вот Менестрель — та бы почуяла тут приметы его. Она видит прошлое зданий. Кто жил там, и как жил. Она может прийти к Лобному месту — и укажет, что вот тут — опричники стояли, а здесь — сам Грозный. И веришь ведь. Для Менестрель это всё — происходило буквально минуты, а не века назад. Такой уж её дар. А Мари — она времени не видит. Проходит Мари мимо МакДональдса, хмыкает себе под нос — ну да, есть-то хочется после пар. Но ничего, поэкономит. Глядит на троллейбусные провода, чтобы не потерять ориентир, как до метро дойти. Нет, она не впервой идет с пар, но город любит с ней пошутить — вроде бы и идет-то Мари всё время прямо, но город приманивает её каким-нибудь магазином, или человеком, или просто не мудря — запах небывало вкусный принесёт — и всё, пиши пропало: Мари с пути сворачивает, как зачарованная и в себя приходит уже на продуваемой всеми ветрами станции где-нибудь в Химках. И вроде бы, сколько раз Рю — специалист по влипанию в волшебство — её предупреждал: гляди в оба! — а она не-ет, идет — ворон считает. Ну не ворон, ладно, какие вороны тут, ну голубей. Вот и теперь — как на зло, сумка выбрала этот самый момент, чтобы аккуратно зашитая дырка на боку разошлась. И всякие ее рисовальные принадлежности, талисманы, заботливо сунутые друзьями, колода MtG и бутерброд в пакетике шлёпнулись на тротуар через прореху. Пока опускалась на колени и подбирала всё выпавшее, матерясь и чуть не плача от злости, кто-то к ней уже подошел. Только подняла голову — стоит какой-то парень, одет в кирпично-красное, почти розовое, нечто, типа пальто, с желтыми узорами. Стоит, улыбается, колоду ей подает собранную. — Спасибо. — бормочет Мари. — Не за что. Не так уж часто тут кто-то останавливается. — говорит незнакомец. Мари на него смотрит — ничего, симпатичный — ей всегда такие по душе были, сплав воина и оленёночка, да и светлые волосы ей больше других по душе. Вот только глаза… Старые-старые. Она ни у кого таких не видела раньше, хотя с чудесами и знакома близко. Сам ничего, а от взгляда прям жуть берет. — Ты… кто такой? — ну, ничего умней от растерянности и испуга спросить не догадалась. — Не бойся. — блондин улыбается и улыбка — хорошая, добрая, в противовес взгляду. — Я просто прошлое города. Может, помнишь, что тут раньше было? — Со мной — ничего. Ну, ничего особенного, то есть. Я этой дорогой домой езжу. — Глупенькая! — смееться. — Я про город. — Да много чего. — Мари пожимает плечами. — Сретенка была известна всякими трактирами и кабаками и имела не так уж, чтоб блестящую репутацию. И вообще — я не историк, я на кафедре журналистики учусь. — Ну, а если немного подумать? Ты ведь почти в конце улицы уже. — Вот привязался, а? Ну, Сухарева башня там была. По легендам, там на верхних этажах было какое-то тайное общество… Ну не Яков Брюс же ты? Я с чудесами, конечно, близко общаюсь, но приведений пока мне видеть не случалось. — Нет. — блондин смееться. — Я не он, что ты! Он давно уже упокоился с миром. Не поняла? Я — башня. — А чего мужчина? Башня-то женского рода. И вообще, розовая была, если я правильно помню. — Ну так меня назвали в честь мужчины. — возражает «башня», пока они неторопливо идут к метро. — Который Петра I защищал. Да и учились во мне все-таки юноши. — А чего ты появился? Сегодня день памяти или что? — Сегодня — день, когда меня снесли. — Сухарева башня вздыхает. — Мне всегда грустно в этот день. Хочется почувствовать, что я — все-таки не пустое место. Что кто-то помнит про меня. Вот я и подошел к тебе. Не так уж много людей слышат город. — Я могу тебе как-то помочь? — Мари делается его так жаль, она вообще — добрая. — Да как тут поможешь? Нет, я слышал от других зданий, что кое-какие из них реконструируют… Но я не думаю, что это относится и ко мне в будущем. Ничего. Важно, чтобы о нас не забывали. Когда о нас рассказывают, пишут, рисуют, снимают фильмы и все прочее — мы живем. Жаль, с людьми не часто поговорить удается. — Я хожу этой дорогой из института пять дней в неделю. Хочешь, я теперь буду каждый день останавливаться и говорить с тобой? — Хочу! — Сухарева башня улыбается, потом нагибается, чтобы обнять Мари и целует в щеку. — Спасибо. …Мари как обычно внезапно приходит в себя. Она стоит у входа в метро, а рядом никого нет. Показалось?.. Ну, как бы то ни было, а она выполнит своё обещание.