***
Когда он очнулся, он даже успел удивиться тому, что еще жив. Последнее, что он помнил - голос незнакомца, а затем наступила темнота. Сколько времени прошло? И он... лежит на чем-то мягком? Резко попытавшись вскочить, он едва слышно застонал от боли. Громче нельзя, накажут. Поняв, что ему не встать, он предпринял еще одну попытку покинуть мягкое, и что уж таить, такое удобное ложе. Скатился на пол вместе с одеялом, безбожно в нем запутался и замер, пытаясь унять истерично бьющееся сердце. Ему казалось, что теперь уж точно его услышали. А значит придет. И снова будет больно. Он так боялся, что не услышал, когда к нему все же подошли. А когда заметил - испуганно сжался, как-то обреченно закрывая глаза. Но чужие руки только предельно аккуратно подняли его с пола, закутывая в одеяло плотней, и вновь вернули на кровать. Когда ощущение чужой хватки исчезло, он распахнул глаза, не понимая, что происходит. - Спи, тебе нужно отдыхать, - попросил-приказал незнакомец, которого почему-то не получалось разглядеть. Да и прочая обстановка почему-то расплывалась. Оставалось только подчиниться. Закрыв глаза, он глубоко вдохнул, стараясь не думать о том, какую цену придется заплатить за отдых в кровати. Снова опустилась тьма.***
Когда он открыл глаза во второй раз, за окном - он смог его разглядеть со своего места - уже был день. Солнце светило через чистые, пускающие солнечные зайчики по комнате стекла. Он пошевелился, пытаясь выбраться из одеяла, в которое умудрился завернуться основательно, и тут же замер, понимая, что уже такой привычной боли почти нет, только слабые отголоски. Высвободив одну руку из-под одеяла, он посмотрел на бледную, покрытую мелкими ссадинами руку. Нет, тут ничего не изменилось. Тогда как?.. - Хотел заработать денег, а в итоге потратился на одноразовый заживляющий артефакт, - раздался голос со стороны. Резко сев, он обернулся на звук, стараясь, если будет необходимость, хотя бы попытаться увернуться от удара. Но незнакомец не спешил подойти. Сидел в глубоком кресте, без злости глядя в сторону окна. Съежившись под одеялом, он все же решился осторожно, из-под опущенных век разглядеть незнакомца. Высокий, спортивный, с длинными иссиня-черными волосами. Челка при неловком движении головы почти закрывала глаза. На вид ему можно было дать где-то двадцать три года - где-то посередине между двадцатью и двадцатью пятью. Острые черты лица, тонкие губы. И плавные, грациозные движения опытного хищника. - Как зовут тебя? Он промолчал, только сильней сжимаясь. Почему-то не хотелось говорить, что в последние годы иначе, как тварью и щенком его и не звали. Нет, были еще варианты, но они были совсем неприличные. - Меня зовут Гелия, - голос темноволосого смягчился. - Как тебя называла мама? В этот раз пришлось ответить. Благо, что многочисленные побои так и не вытеснили из памяти нежного маминого голоса, хоть и почти заместили собой ласковые касания рук. - Джим. Мама называла меня Джим. Эти слова дались с трудом, каждое слово царапало сорванное криком горло. А еще безумно хотелось пить, но просить нельзя. Накажут. - Сколько тебе лет? Ты знаешь это? - продолжал задавать вопросы темноволосый, поднимаясь на ноги и отходя куда-то в сторону. Вскоре он подошел к кровати и Джим сжался в комочек, мелко дрожа. Но в сильной руке был стакан с водой. Такой чистой и манящей. Он решился не сразу, но протянутая рука оставалась на месте пока он осторожно высвобождал свою ладонь из-под одеяла, неуверенно беря посуду в руки. Вода была прекрасной, он жадно выпил все, и с какой-то тоской слизнул последнюю каплю. Стакан тут же забрали, а в руках Гелии появился графин, полный такой же воды. Джим облизнулся, а затем, жадно наблюдая за тем, как жидкость переливается в стакан, все же ответил. - Этой весной исполнилось одиннадцать. Гелия кивнул, протягивая посудину. Эту порцию Джим пил медленней, наслаждаясь каждой каплей. Но перестать настороженно наблюдать за незнакомцем не мог - хоть тот и обрел имя, но понятнее от этого не стал. А Гелия тем временем присел рядом на корточки, глядя куда-то в сторону окна. Когда Джим допил, он забрал стакан и серьезно посмотрел ему в глаза. - А теперь послушай. Я тебя не обижу. И такие люди, вроде твоего отчима, тоже. Пару дней поживешь у меня, потом я отведу тебя к старой Марте. Для всех ты будешь ее племянником, понял? Джим не понял, почему отчим больше не тронет его, да и вообще слабо соображал, что происходит, но на всякий случай кивнул. - Хорошо. А теперь вставай, одевайся - одежда лежит на стуле рядом с кроватью. Когда будешь готов - приходи на кухню. Амулет неплохой, подлечил основное, но вот откармливать тебя надо. После этих слов Гелия поднялся грациозным движением и, поставив стакан на стол рядом с графином, вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. Джим медлил, не решался поверить, что это не сон. Хотелось плакать. Но нельзя. Неуверенно выбравшись из-под одеяла, он слез с кровати и подошел к большому зеркалу, просто прислоненному к стене. Там отражался худой, лохматый мальчишка, из-за телосложения выглядевший лет на восемь. С темными, непослушными волосами и некогда ясными зелеными глазами. Теперь же радужка словно потускнела, наполняясь серым. На обнаженном теле, казалось, не было живого места. Синяки на ребрах, мелкие ссадины на лице, руках, коленях. Но ребра больше не болели, так же как и рука, еще вчера, казалось, сломанная. Сказка. Это все больше походило на сказку. Хотя нет. Гелия на сказочника походил слабо. Глаза слишком... серьезные. Да, именно так. И на доброго волшебника тоже не тянул. Хотя... Джин не знал, что Гелия говорил про артефакт, но про себя уже почти решил называть его волшебником.***
День прошел незаметно, хоть Джин и хватался за каждую минуту, все еще не понимая что происходит. Но все происходящее ему почему-то нравилось. В груди разгоралось какое-то тепло. И уже поздним вечером, ложась в кровать и наблюдая за тем, как Гелия поправляет одеяло, он несмело улыбнулся. А затем по щекам потекли слезы. Джим удивился, ведь ему не было больно, обидно или страшно. Тогда почему он плачет? Ответ пришел сам собой. От счастья, оказывается, тоже можно плакать.