***
Яким достирал белье и успел развесить на бельевой веревке возле входа в дом. — Не стыдно-то своими портками светить? — поинтересовался юноша, указывая на висящие белые одежды — То ваши ведь, барин. — засмеялся Яким, пряча корзину под лавку в прихожей. Николай, раскрасневшись от стыда, прошмыгнул в дом и уселся на кровать. Раздался негромкий, но уверенный стук. «Войдите!» — не отрывался от мыслей юноша. В комнату бодрым шагом зашёл Александр Христофорович. — Николай Васильч, вам не кажется, что к Тесаку, к моему возмущению, нагло пристает эта Дарья? — Причём тут я? — непонимающе прищурился юноша, наливая из графина в стакан воды. — Присядьте. — вежливо указал на стул. — Спасибо. — язвительно ответил Бинх, присаживаясь. — Он отвлекается от своей работы, пусть даже и в нерабочее время! — Вы хотя бы слышите, какой бред несёте? — писарь усмехнулся. — У Тесака, разве, не может быть личной жизни? Разве он не такой же человек, как и мы с вами? Бинх на этот раз промолчал, казалось, он призадумался. — Что посоветуете делать? — А причём тут я? — повторился Николай. Его интонация постепенно приобретала раздражённый тон. — Так вы же крутите Шуры-Муры с замужней женщиной! — громко ответил полицейский. — То бы я не к вам пошёл? Писарь устало закатил глаза: Христофорович был просто невозможен; редко кого слушал и крайне неохотно шёл на уступки. — Во-первых, моя личная жизнь — не публичная вещь, и никто кроме меня не должен ей интересоваться, а во-вторых, Александр Христофорыч, у вашего друга, Тесака, если его можно таким назвать, тоже должно быть право выбора. И вообще, лучше бы вы занимались расследованием дела о пропаже дивчин. — Николай Васильевич! — процедил Бинх, вставая со стула и резко разворачиваясь на каблуках, к выходу.***
Писарь вновь сел за свой стол, отложил заполненные бумаги и взял перо. «У меня просят совета, и причём не кто-то, а сам глава полиции — Бинх Александр Христофорович. По собственному мнению, я считаю, у каждого человека должна быть личная и закрытая от посторонних глаз жизнь. Я, к сожалению, ещё не могу сделать выбор, точнее тот, что будет правильным. Я знаю, что в меня влюблены Оксана и Лиза, но делать выбор в пользу последней я не смею, так как она замужем за Данишевским Алексеем. Лиза — прекрасная девушка, и я надеюсь, что она любима мужем, и ей повезло в жизни, хотя по всеобщему поведению сего не понять. Оксана же, напротив, совершенно свободна, но есть одно «но»: она мертва. Умерла, по рассказам Тесака, лет двадцать-тридцать назад, была дочерью простого мельника. Очень настойчива и хитра. Любит приходить ко мне во всяческих странных ситуациях, и пару раз приводила меня в такое неудобное положение, что, стыдно признаться, заставала меня самого за мытьем в бане. Но, к их сожалению, моё сердце занято. Мне казалось, я был любим лишь один раз. Этим замечательным человеком был Яков Петрович. За несколько недель, что мы были знакомы, он всегда поддерживал меня в трудной ситуации — как в прямом, так и в переносном смысле: не давал упасть во время припадков, не позволял серьезно удариться головой. Постоянно старался накормить меня, но я был не голоден. Шутил на отвлечённые темы и вёл интересные разговоры. Защищал от сурового мнения Александра Христофоровича. Я знаю, что однажды был не прав: позволил двум враждующим силам, Якову Петровичу и Лизе Данишевской, встретиться. Хотел познакомить их, но оба были чуть ли не в гневе. Я чувствовал, читал по грустным глазам Якова Петровича, что ему дико обидно за мои «перебежки» на другую сторону, к другим людям. Я ничего не могу поделать с его смертью, и придётся мне быть одиноким до собственной. Я посвящу всю свою жизнь книгам, писательству. Мне безумно жаль, и если бы я был в праве, то изменил бы прошлое. Я дикой страстью любил его, но другой неожиданный порыв погубил меня. Я потерял всё, что только имел. Я отдал бы всё, чтобы вернуть его назад…» Гоголь, дрожа от закипающих под ресницами слез, отложил перо и громко выдохнул. На душе было невозможно тяжело, безумно хотелось кричать от душевной боли. За спиной внезапно раздалось тяжёлое дыхание.