***
— Что-нибудь нарыли, НиколайВасильч? — спросил у юноши проходящий мимо Тесак. — Нет, — писарь громко сглотнул, сжимая губы. — ничего. — Помощь нужна? — окинул Гоголя взглядом. — Н-нет… Сельский писарь прищурился. — Залезайте под одеяло, погрейтесь; у вас одежда вся мокрая, как будто её только что полоскали. — посоветовал Тесак, застёгивая жилет и оборачиваясь напоследок. — И, кстати, вы правы… — Что? — Н-ничего… — пробубнил тот, поправляя усы. — Доброй вам ночи и всего хорошего. Николай все-таки решил обратить внимание на свою одежду. Очень странным было то, что та не намокла в воде, однако, была сырой, очень сырой, когда тот вышел на воздух. В чем он прав? Хороший вопрос. Прав в том, что каждый человек имеет право выбора? С кем ему жить, общаться? Или… Может, что Яков Петрович жив?***
В дверь постучали четыре раза: трижды тихо и единожды громко. По назначенному. — Заходи! — раздался звонкий и, даже, в какой-то степени весёлый голос. Тесак приоткрыл дверь и протиснулся к хату. Пахло очень приятно, не так как в участке — Александр Христофорович готовил перекус: порезал хлеб крупными ломтями, зажаренную птицу — мелкими кусочками, достал банку солёных огурцов, три-четыре некрупных помидора, протер их салфеткой. — Ну, как дела, Сань? — спросил тот, вытирая нож. — Х-хорошо, — ответил писарь, — А у вас? Александр Христофорович не ответил, лишь подошёл ближе и снял гречневик с юноши, стряхнул видимую пыль и поставил головной убор на стул. — Сань, к столу, к столу… — мягко сказал тот, сохраняя интонацию будто бы «хлеб-соль, хлеб-соль». Начальник полиции собрал бутерброд для своего писарчука, положив тому больше мяса, нежели себе. — Кушай-кушай… — едва слышно произнес, наклоняя графин и наливая «по половинке». — За что? — тихо спросил Тесак, принимая рюмку. — За твоё продвижение по службе — теперь ты главный писарь нашего отделения. — отрезал тот, поднося рюмку ближе и чокаясь с юношей. — А что, был ещё какой-то? Бинх не ответил, только опрокинул в себя содержимое стопки. Прошло некоторое время, и Тесак, разрумянившись, задал самый важный в своей жизни вопрос: — Вы меня любите? — Конечно, что за вопрос? — Докажите. Александр Христофорович приблизился к писарю, дыхнул ему в усы, поцеловал в щеку, приобнял одной рукою. Тесак в ответ крепко-крепко прижался к своему начальнику, чуть ли не плача от избытка чувств. — Доказал? — спросил Александр Христофорович, приглаживая волосы своего писарчука. Тесак промурлыкал что-то неразборчивое, сильнее вжимаясь в тело мужчины. Раздался негромкий, но настойчивый стук в дверь. Начальник полиции оттолкнул писаря от себя и медленно подошёл к двери, застёгивая жилет. Тесак плюхнулся за стол, выпивая рюмашку. В хату ворвался напуганный, бледный как смерть, запыхавшийся Гоголь. Чуть отдышавшись, он выпалил: — АлексанХристофорыч, Всадник уже здесь!