***
Сарай горел лишь снаружи, все вещи внутри уцелели, будто бы постройку и всё её содержимое изо всех сил контролировала какая-то нечисть. Лишь воздух в помещении нагрелся, градуса на два-три, не больше. Такое ощущение, что люди не замечали пожара — никто из жителей не выходил из своих хат. Было очень тихо, будто время за пределами сарая остановилось. Для других, не для полицмейстера, следователя и писарей. В углу комнаты стояла огромная, очень мощная чёрная фигура со скрещёнными на груди руками. Всадник. Он стоял, как статуя, совершенно не двигаясь. Даже грудь не вздымалась, когда тот дышал. Дышал ли вообще? — У вас уже есть главный подозреваемый? — спросил Гуро, поворачиваясь к Бинху. — Как видите, это не Николай Васильевич. — следователь негромко усмехнулся. — Здравстуйте, господин Всадник! — он театрально поклонился, сняв со своей головы цилиндр, — Давно не виделись, я тут даже не только умереть успел, но и воскреснуть! Чудеса, правда? Всадник повернулся к Якову Петровичу с громким треском, будто тело его было из сухого дерева. — А сарай не сгорит? — спросил Бинх, склонив голову. Всадник не ответил. Яков Петрович отрицательно покачал головой. — Скажи, зачем ты убиваешь девушек? — Александр Христофорович сделал несмелый шаг вперёд, доставая револьвер. Всадник рассмеялся; его смех чем-то отдаленно напоминал сухой кашель. — Как я выжил? Тебя интересует, почему я сейчас стою перед тобой, а не удобряю прахом почву? — сдвинул брови на переносице Яков Петрович. — Знаешь, я оказался гораздо хитрее тебя. Я знаю о тебе многое… Однако, я не видел твоего лица. Я знаю, ты можешь обратиться в человека. — столичный следователь оперся обеими руками о трость и чуть наклонил корпус вперёд. — Просто покажи, что ты такое на самом деле…***
Она вылезла из своей запруды, взмахнув мокрыми волосами. С одежды стекает вода крупными каплями, руки-ноги бледнющие, как у самой смерти. Оксана беззвучно глотает воздух, хватаясь за грудную клетку: хоть и мертвая уж тридцать лет, да всё равно больно. Её давно не убить. Как убьёшь мертвеца? Уже и прогнила вся насквозь. Под грубую сорочку и заглянуть страшно — голые кости и кожа, где вздувшаяся, где гниющая. От смрада глаза щипет. А она скрывается в воде, пробуя смыть этот запах трупнины. Тщетно. Николай её и нагой видел, во сне своём, да только так поражён был, что ни запаха не чувствовал, ни глаза пошире открыть не мог. Ослеп от любви, называется. Скорее, от зрелища. Любовь — это что-то другое, совсем. — Мавка… — раздался за спиной голос, будто серый волк в лесу подкараулил бедного козлёнка. — Ты меня видишь? — искренне удивилась Оксана, делая робкий шаг назад. Кроме Гоголя, из людей, её эти тридцать лет никто и не замечал. Или не смотрел. Данишевский рассмеялся: — Дак тебя любой, если не увидит, то унюхает. — Зачем ты пришёл? — Хочу тебе помочь, но сначала мне помоги. Про Всадника знаешь? — Знаю. — А я ему служу. Сейчас у него время трудное. У тебя есть выбор: я воскрешу тебя, и ты будешь жить с Гоголем, он тебя полюбит, честно. Может, и обвенчаетесь, умрете в один день… — А второе? — несмело произнесла девушка, хватая графа за руку и шагая с ним куда-то в бездну. — Умрет Гоголь. — взгляд Алексея помрачнел, точно небо перед грозой. — Я думаю, ты очень умная, и выберешь первое. Оксана кивнула, и тут же сильным порывом ветра её бросило наземь. Мавка не могла пошевелиться, будто её удерживали цепи, какая-то из костей точно треснула. Секунда — удар мертвого сердца, ещё один… Она жива? Почти. — Я не люблю заключать договоры с нечистой силой низших сословий… — протянул граф. — Особенно, если они не приносят мне никакого толку… — он наклонился, цепко хватая Оксану за нижнюю челюсть двумя пальцами. — Однако, очень интересно. — проговорил почти неслышно, касаясь кончиками пальцев ладони мавки. — Ты спасла маленького мальчика, мои поздравления. Ты думала, проживёшь с ним вторую жизнь? Начнёшь все заново? О, как несправедливо! Ему всего двадцать, а тебе уже за сорок… Прости, мавка, прости, нечистая… — на его лице прояснилась даже не улыбка, а настоящий дьявольский оскал; виски теперь с проседью, заметной любому взгляду. Он на мгновение прижался губами к её лбу. — И снова покойник, Всадник будет очень рад. Данишевский достал маленький серебряный нож и с размаху, не жалея ни той мелкой нечисти, ни животного страха в её глазах, вонзил лезвие прямо в сердце. Дрожь. Холод. Резкий жар, самое пекло. Ну здравствуй, ад.***
— Твоё время скоро выйдет… Так покажи себя, не робей. — Гуро подходит почти вплотную, Гоголь с предупреждением хватает следователя за руку, но тот не реагирует. — Что с ним разговоры вести? — взъелся Александр Христофорович, яростно взмахивая револьвером. — С ним по-другому надо! Он направил дуло оружия прямо в голову Всадника. Яков Петрович наблюдал на сием действием со стороны, губы его сжимались. Глава полиции нажал на курок. Выстрел. А Всадник так и стоит, не трогаясь с места. — А вы, АлексанХристофорыч, думали, всё так просто? — Гуро усмехнулся. — Его именно так не убить. О, вы наверняка уже догадались! — он развернулся. — Сегодня вся земная нечисть теряет силу, а значит что? Скоро вы умрете, господин Всадник. Но для начала давайте перенесёмся в более привычную для вас обстановку, а? Что это за чертовщина? Это уже не сарай, а поместье Данишевских. Такое тёмное, мрачное. Ставни заперты. Голый обеденный стол, протянувшийся на несколько метров. Гоголь осматривается, будто котёнок, которого оторвали от мамы и забрали в новый дом. Гуро молча прошёлся по столовой, с каждым шагом громко касаясь тростью пола. Никому не хотелось говорить, и так было понятно. — Ну, теперь-то вам все ясно? — звонко спросил Гуро, присаживаясь на стул и поправляя полы темно-серого пальто. — Зачем вы убивали, господин Данишевский? Для какой цели? — вмешался Александр Христофорович, облокачиваясь на резную спинку стула. — Нет. — Гуро внезапно встал, будто бы отряхиваясь от крошек. — Это неправильный вопрос. Нужно спросить: Кто вы? Потому что ваш главный подозреваемый сейчас стоит на лестнице с ружьём наперевес, усиленно сливаясь с гобеленом. — Яков Петрович указал тростью. — У вас плохо получается, господин Данишевский. А ваша — жёнушка? Очень плохо себя чувствует. Всадник затрясся, от облачения его полетела во все стороны чёрная пыль, покрывая собой все, что только можно. Раздался неземной рёв, сменившийся скоро на душераздирающий крик. Изящная фигура в светлом платье грохнулась на пол, не удержавшись на ногах. — Лиза? — юноша был настолько ошарашен, что ничего больше не мог вымолвить. — Или госпожа Всадница? — отрезал Гуро, поджимая губы. — Сдайтесь, ради всего святого! — процедил сквозь зубы Александр Христофорович, который раньше ни в черта ни в Бога не верил. Тесак громко сглотнул, подходя ближе к начальнику и будто бы «прикрывая» его с тыла. — Простите, НиколайВасильевич, — тихонько проскулила Елизавета, хватаясь за правый бок, куда, кажется, по случайности ткнула резной спинкой стула. — Я все расскажу, пожалуйста… Николай помог ей подняться и усадил на стул, кивнул на Гуро. Следователь почти сразу подошёл, доставая из-за пазухи серебристый предмет. — Чт-то это? — поинтересовался Тесак, выглядывая из-за спины начальника, который держал револьвер наготове. — Гарантия, — резко ответил Яков Петрович, размыкая ручку сундука. — на то, что она сейчас не переубивает нас, потому что ей так захочется. — он наклонился, чуть улыбаясь. — А теперь говорите, время ограничено, обед через полчаса. «Это точно Яков Петрович», — подумал Гоголь, укутываясь в крылатку. Всадница закатила глаза, протягивая руки вперёд, чтобы догадливый полицмейстер оказал милость — связал их. Небрежно, чтобы кожа болела и чесалась. Чтобы Лизонька хоть чуть-чуть пострадала. — Все началось около ста лет назад. Точные цифры называть не хочу — больно много чести. — она рассмеялась. — Меня проклял колдун. Каждый день такое случается, знаете ли. Ничего особенного. — девушка прищурилась, окидывая взглядом графа, который все ещё глупо стоял на лестнице. — Алексей — мой брат. Я посчитала, что для публики мы должны быть мужем и женой. Не очень счастливыми вместе, а всё для вас, Николай Васильевич. Вы ведь такой гад, влюбилась в вас, как… — она опустила голову; замолкая, разглядывала вышитые на платье узоры. — Убивала каждые тридцать лет по двенадцать девушек: незамужних, юных, прекрасных, тех, кто ещё не видал всего ужаса жизни. — графиня подняла голову, и по её щеке скатилась мелкая слезинка. — А тринадцатым должны были стать вы, Гоголь… Почему? Вы родились мертвым, и я знала об этом. Алексей накинул на лицо повязку и принял свой настоящий облик, таким образом пробрался в ваш дом. Безносый, ведь помните? Воскресил вас, а затем наблюдал за вашим детством и отрочеством… Мне осталось совсем немного, поэтому я рассказываю всё это вам. Последнюю жертву убила не я, а Алексей. — она тихо выругалась. — Оксана. Кажется, знаете. Убейте его, и я буду гореть в Аду, как и должна, за все свои выходки… Убейте, избавьте меня от страданий, я прошу вас! Раздался выстрел. Гуро резко развернулся на звук: Александр Христофорович опустил револьвер. — Ну всё, больше нам бояться нечего… — раскинул руки тот. — Она даже не сопротивлялась. — Потому что она жить не х-хочет. — продолжил мысль начальника Тесак. — Но г-граф? — он прищурился и пробежался взглядом по лестнице. — Куда он делся, окаянный? Гуро нахлобучил на голову цилиндр, который все время крутил в одной руке и побежал на лестницу. Та скрипела прям под ногами. Удивительно, почему никто не слышал, как Данишевский скрылся. Наверное, он убежал прямо под грохот выстрела. Николай Васильевич побежал за ним, перепрыгивая через ступеньку. Бинх решил удостовериться в том, ⎌что смерть графини — не отвлекающий манёвр, поэтому остался внизу, держа оружие наготове. Тесаку приказал следовать «за господином дознавателем». Тесак не хотел оставлять своего начальника, но приказ в то время был важнее всего. — Сдавайтесь! — крикнул Яков Петрович, вслушиваясь в шаги и скрип пола и стараясь выломать дверь в одну из комнат. — Ничего не добьётесь! — прошипел граф, видимо, подпирая дверь всем, чем только можно. Тесак осторожно присел у двери, заглядывая в замочную скважину. — Видно? — шёпотом спросил Гуро, наклоняясь к ручке двери. — Ага. — кивнул юноша, приглаживая усы. — К окну идёт, теперь отворяет. Погодите, он же уйдёт сейчас! Яков Петрович скомандовал, и все трое навалились на дверь с разбега. Ещё раз. И ещё. И дверь поддалась. Отворилась с невыносимым скрипом. В комнате бардак. Стулья, стол, тяжёлый комод, пара тумб да несколько картин — всё было перевёрнуто и прислонено к двери. И как тут справился лишь один человек? И всего за пару минут? Яков Петрович подбежал к окну, перелез через полуметровую ограду между комнатой и балконом, посмотрел вниз. Отсюда он выглядел как коршун, что наблюдает за будущей добычей, пока она ещё мирно бегает в высокой траве. — Упустили! — гортанно крикнул тот, ударяя кулаком по заграждению и отдёргивая руку. Тесак и Гоголь взволнованно переглянулись и медленно подошли к окну, почему-то стараясь тихо ступать и не шуметь. Опустив взгляд на землю, юноши обомлели: Данишевский выпрыгнул из окна, видимо, в тот самый момент, когда следователь и писари начали выламывать комнатную дверь. Безжизненное тело графа было буквально наколото на резную ограду поместья. В четырёх местах. В поместье снова была мертвая тишина. Ещё более мертвая, чем его владельцы. Бинх лежал на холодном полу без сознания. Сельский писарь сел рядом с ним, укрывая начальника своим тёплым старым кафтаном и перебирая в руках мягкие светлые локоны Александра Христофоровича.