***
Трезвый Леопольд Леопольдович, каким он бывал не очень часто, прослушав местного главу полиции, заключил: — Постельный режим и никакой лишней активности. — он поправил очки, сдвигая их на переносицу, — Целую неделю. — взглянул на Тесака, что уже сидел на иголках. — И работу тоже придётся отложить, правда, ненадолго. Дней на десять. — Как — десять? — возмутился Александр Христофорович, высовываясь из-под одеяла. — Как я же без работы? Я здесь со скуки и за день помру. — Н-не помрёте, — уверил его Тесак, нащупывая под одеялом бинховскую лодыжку и тихонько поглаживая. — Я ж за вами смотреть буду, режим будете соблюдать. — Вот этого я и боюсь… — буркнул начальник полиции, зарываясь в одеяло от посторонних глаз. Леопольд Леопольдович встал со стула и, достав из-за пазухи наполненную до краев флягу, вышел из хаты, тихо попрощавшись. Скрипнула дверь. Неловкая пауза. — Ну что, АлексанХристофорыч? По режиму? — зачем-то спросил Тесак, присаживаясь на край незаправленной кровати и кротко глядя на начальника. — Чем мне твой режим сдался? — проворчало откуда-то из одеяла. — Я сам знаю, что мне лучше делать! — растрепанная шевелюра полицмейстера показалась со стороны подушки. — Мне уж пятый десяток идёт, а всё как маленький — по режиму! — Так вы ж не старый. — уверил его писарь, изучая написанный Бомгартом рецепт. — Вам же только сорок два года… — Сорок один, Тесак, сорок один… — вновь глухо донеслось. — И вообще, лучше бы чаю подал, а не языком молол. Тесак что-то произнес, похожее на «сейчас» и, оставляя свою шляпу на прикроватной тумбочке, двинулся в кухню. В личном самоваре полицмейстера уже давно стоял чай, около часа, примерно. Тесак где-то отрыл гранёный стакан, понюхал его и, убедившись, что он не из-под водки или чего ещё похуже, налил туда горячий напиток. Порылся на столе в поисках чего-то съестного. Поставил на поднос, привезённый начальником из Петербурга, стакан с чаем, положил пару баранок и кусок малинового пирога, аккуратно поднял со стола поднос и направился обратно, в спальню начальника. — АлексанХристофорыч, — тихо начал Тесак, поглядывая на занятую темно-коричневым гречневиком тумбу. — Чай готов, ещё перекусить принёс, а то вы бледный, как поганка. Бинх смекнул, что все-таки следует убрать шляпу с тумбы, а то ведь писарь ещё не удержит поднос, навернётся, весь чай на него выльет, вот и потянулся за шляпой, покрутил в руках, на голову нахлобучил, как ребёнок, ей-богу. — И как ты в ней ходишь? — шляпа отбрасывается на стул. — Она тёплая и удобная… — пробурчал в усы Тесак, поправляя одеяло и подкладывая под спину Александра Христофоровича объемную подушку. — А теперь перекусите, полегче станет. — сельский писарь поставил на колени начальника поднос. — И ты. — Ч-что? — робко спросил Тесак, поворачивая голову к начальнику. — Баранку взял, откусил, доел. — твёрдо сказал Александр Христофорович и, глядя на озадаченное лицо подчинённого, звонко рассмеялся. Тесак несмело потянулся за баранкой. — Приятного аппетита. — буркнул начальник, отпивая горячий чай. — Приятного аппетита. — повторил подчиненный, откусывая от баранки небольшой кусочек и тщательно прожёвывая. — А как ты меня вывел-то? — спросил Бинх, отряхивая руки от крошек. — Вывел? — переспросил сельский писарь. — Ну, из поместья этих… Данишевских. — Не вывел, а вынес. — Тесак заерзал на кровати, усаживаясь поудобнее. — Вы ж без чувств лежали, прям на полу. Думаю: случилось чего? Господин Гуро пульс послушал, ваше дыхание, сказал, чтобы я вас унёс отсюда. — щеки юноши почему-то раскраснелись. — Ну, на руки поднял и понёс до самого порога. — А там? — чуть погодя, спросил Александр Христофорович. — А там уже господин Гоголь Леопольда Леопольдыча позвал. Вы долго очнуться не могли: всё лежали, лежали так, будто мертвый. И опять у него глаза на мокром месте. В прочем, как и всегда. — Сань, посмотри на меня. — попросил Бинх, отодвигая поднос. Тесак несмело поднял голову. — Сань, я здесь, я в порядке. — мягко произнес Александр Христофорович, вытирая слезинку с щеки писарчука. — Просто я боялся… — Чего ты боялся? Что я умру что ли? — усмехнулся начальник полиции, ставя поднос на тумбу. — Напрасно боишься. Иди сюда. Тесак, словно маленький котёнок, несмело лёг рядом, подгибая колени — кровать у начальника маленькая, на одного человека да на рост низкий. Александр Христофорович обхватил ладони Тесака руками. Холодные, дрожат чуть-чуть. От смущения? От страха? А сами руки какие? Исцарапаны, исколоты шипами, какими-то колючками. — Что это? — шёпотом спросил Александр Христофорович, касаясь кончиками пальцев царапин на предплечьях юноши. — М-малину собирал… — проскулил тот, млея от нежных прикосновений начальника. «Пирог не попробовал, расстроится, маленький…», — подумал глава местного управления полиции, обнимая юношу за плечи и кротко целуя в щеку. «Маленький», — в мыслях усмехнулся Александр Христофорович, рассуждая над тем, что ляпнул. Пусть и про себя. — А-АлексанХристофорыч… — несмело начал Тесак, перебирая своими тонкими пальцами роскошную шевелюру начальника. — Может, вам грелку принести? Ещё чаю? Баранок? Ватрушек? — Чай не Яков Петрович, без добавки обойдусь. — почему-то нахмурился Бинх. — Кто пирог-то готовил? — Честно сказать? — буркнул Тесак в усы, рассматривая кусок пирога, за которым потянулся начальник. — Я готовил. Юноша опустил голову, уставившись на помятую постель. Александр Христофорович легонько похлопал писаря по плечу, и когда Тесак повернулся, Бинх тихо сказал: — Кушай. Саня впервые за несколько дней улыбнулся, откусил прямо с начинкой и тщательно прожевал. — Вкусно? Юноша кивнул. — СанХристофорыч, а можно я вас заплету? У вас просто волосы такие, настоящая грива, так и манят. — Ладно, валяй. — Александр Христофорович подал деревянный гребень, и Тесак, устроившись сзади, аккуратно причесал волосы, разделил их на три части и крепко держа пряди пальцами, начал заплетать волосы в объемную косу. Стук в дверь: Гоголь и Гуро пришли проведать Александра Христофоровича, как и обещали Тесаку. — Открыто! — звонко крикнул Бинх, стряхивая с постели крошки. — Тесак, ой, Тесак, прости меня. — хотел хлопнуть подчинённого по спине, однако рука ударила гораздо ниже. — Тесак, вали отсюда, перестань заботиться обо мне, я слишком взрослый! — наигранно сказал Бинх, разваливаясь на кровати. — Как вы, АлексанХристофорыч? — начал с порога Яков Петрович, подправляя воротник. — Ах, вижу, уже лучше. — он повернулся к Николаю, шёпотом произнес. — Нам здесь делать нечего, попозже зайдём.***
— Почему попозже зайдём? — наивно спросил Гоголь, когда они с Яковом Петровичем уже возвращались на постоялый двор. — У него волосы заплетены, с распущенными неудобно. — отрезал Яков Петрович, прищуриваясь. — Что — неудобно? — непонимающе молвил Николай, отворяя дверь. — Узнаешь.