Вслед за цветением сакуры

28.03.17, вторник, утро

Прямо перед пробуждением, приснился довольно дурацкий сон. Я увидела слона, самого обыкновенного, много раз видела таких в зоопарке Тэннодзи, который почему-то сидел в рабочем кресле, за столом. На нём была обычная офисная одежда, только слоновьих размеров, как и кресло со столом. Там стоял телефон, тоже не маленький. Слон взял хоботом трубку и что-то оглушительно закричал, топая передними ногами по столу. На этом моменте показалось, что сон ушёл, и я медленно открыла глаза. Сквозь тонкую щель между дверной задвижкой и косяком пробивается неяркий утренний свет... Брр, холодно! Как гусеница подползла к котацу и засунула ноги под покрывало. Ах, хорошо-то как, обогреватель уже включен. Кем, кстати? Я открыла глаза шире и огляделась. У задвижки, лицом ко мне сидит Миша, одетый в высушенную униформу – камуфляжные штаны и довольно забавную полосатую рубашку без воротника. Миша, между тем, совсем не обратил на меня внимания, продолжая что-то ковырять отвёрткой в зелёной металлической штуковине, которая лежит на полу. Солдат сидит по-индийски* и параллельно что-то негромко напевает: –…A patom pazvanil krakadil, I sa slezami prosil: «Mily moi, kharoshiy, Prishli mne kaloshi, i mne, i zhene, i tatoshe!» Чуднóй всё-таки русский язык. Очень рифмованный, ритмичный, с кучей шипящих звуков. Ещё Миша постоянно выделяет какой-либо слог в словах, на слух – совсем случайно, без закономерностей, делая ударение на нём. Стало интересно, и я заслушалась, как солдат говорит на родном языке: – Akh, te, chto ty vyslal, na proshlay nedele, my davno uzhe s’yeli, i zhdom ne dazhdomsya, – Миша сделал преувеличенно трагичное выражение лица, – kogda zhe ty snova prishlosh' k nashemu uzhinu dyuzhinu novykh i sladkikh kalosh! Чёрт, русский язык какой-то запредельно сложный! Одни и те же слова Миша произносит совсем по-разному, меняя их местами в предложении или рифмуя с другими, похожими. Внезапно, он чуть повысил голос на последних словах: «Oh, nelohkaya eto rabota – iz balota tashchit’ begemota!», хлопнул ладонями по коленям и поднял взгляд. – Ну что, понравилось стихотворение? Я похлопала в ладоши и зевнула. Похоже, солдат специально не обращал внимание, придумав довольно интересный способ побудки. Я всё-таки не выдержала и улыбнулась. В ответ Миша тоже улыбнулся, с видимым усилием, но всё же – за ночь солдату точно стало лучше. Выглядит он тоже неплохо, гораздо лучше вчерашнего. Заросшее колючей бородой лицо преобразилось – щетина исчезла, уступив место тщательно выбритой коже вполне человеческого цвета. Только серые мешки под глазами остались на месте, да сами глаза выглядят очень усталыми, с пожелтевшими белками. – Как давно проснулся? – Я и не спал, – ответил Миша, не обращая внимания на удивление: – Сходил за вещами, только вот твои не нашёл, извини. – Разумеется не нашёл, они ведь лежат на женской половине прачечной, тебе туда дороги нет. – Да? Какая жалость, давно за девушками не подсматривал, – солдат потянулся, и я услышала, как захрустели суставы. – Лет десять – точно. – Вот и не надо вспоминать, как это делается – в Японии это большое преступление, – я наставительно погрозила пальцем. Мише это явно не понравилось, хотя я точно не собиралась даже голос повышать. Он нахмурился, опустил голову и продолжил ковыряться отвёрткой в устройстве. Периодически в нём проскакивают искорки, и вообще эта штука выглядит не очень здорово – на снятой крышке видна пробоина, а в самом устройстве проводки и металлические части лежат в полном беспорядке. Но Миша продолжает пытаться, наверное, как-нибудь это исправить. – Что это? – Тактический компьютер и радиостанция, два в одном, – лаконично ответил Миша, не отрываясь от процесса. – Почти рабочий экземпляр. Почти… Не буду мешать, тем более, что явно наступило утро и пора ехать дальше. Я встала, потянулась, надела тапочки, завязала халат и вышла в прачечную. Если вещи Миши, которых действительно много, высохли, то мои – тем более: из шкафчика приятно пахнет кондиционером, отлично! Я зашла в раздевалку, переоделась и пошла обратно в номер. Открыла дверь - Миша застёгивает куртку. Рядом стоит рюкзак, с широко раскрытой горловиной. Только теперь заметила, что на крышку рюкзака прилеплена наклейка с картинкой – самолётик, чья-то нога, торчащая из люка и плачущий человечек с парашютиком. Очевидно, что человечка пинком выкинули из самолёта, забавно. – Ты когда-то прыгал с парашютом? – спросила я. Миша отвлёкся от набивания карманов жилетки всякой всячиной и удивлённо повернул голову. – Я и сейчас прыгаю. Это, можно сказать, моя профессия – летать на самолётах, прыгать из них с парашютом, а потом сражаться на земле – воздушно-десантные войска. Как говорят в России – «С неба – в бой». – А, так ты это имел в виду, когда сказал «дают приказ – и мы летим выполнять»? Круто! А сколько раз ты прыгал? – Ровно сто десять раз, – Миша улыбнулся, он выглядит польщенным: – Да обычное дело, ничего особенного в этом нет. – Не перехвали себя, – скептически заметила я, сложила пижаму в рюкзачок и начала помогать с сбором вещей, которые беспорядочно лежали на полу. Хотя нет, какое там «не перехвали себя», сто десять прыжков с парашютом – это вообще-то обалдеть как круто! Так, обратно к вещам… Пачка сигарет, зажигалка, какие-то изогнутые плоские коробочки с пулями, ещё пачка сигарет, три пачки из запаянной вощёной бумаги с чем-то тихо звенящим внутри, опять пачка сигарет, четыре гранаты, оранжевая (немного испачканная в крови) пластиковая коробочка и, блин, опять сигареты! Откуда он их берёт? Вроде бы всё, остались только маленькие яблочки и небольшая флешка, обмотанная той самой синей «изолентой», которую Миша рекламирует как лучшее ремонтное средство. Судя по внешнему виду, флешку он тоже "починил" изолентой – от корпуса не осталось ни одной целой части, бесцветный пластик едва проглядывает сквозь слои синей ленты. Сбоку прозвучал судорожный вздох. Я обернулась: Миша застыл в полуприседе с протянутой рукой. На лице компаньона в утреннем свете заблестели капельки пота, Миша дышит прерывисто, зубы солдата стучат как от холода, а глаза бегают из стороны в сторону. Я сорвала с плеч куртку и накрыла яблоки и флешку. Мишу немедленно отпустило – он присел на колено и глубоко вздохнул. Потом вытер лицо рукавом. – Это… это прошлое? – осторожно спросила я. – Флешка – да, яблоки – нет, но их я тоже… не могу… – отрывисто ответил он и обернулся: – Казама, пожалуйста, могу я попросить об помощи? Я чуть не расцвела: – Да, конечно! Обожаю помогать людям. Особенно, если об этом просят. Я взяла жилетку из рук Миши, и пока солдат вышел на балкон покурить, быстро сложила яблоки в пустой пакетик от чипсов и положила в рюкзак – потом при случае выкину. А вот что делать с флешкой – так и не решила. Вряд ли Миша будет рад, если носитель тоже выкинуть. – Флешку можешь положить в карман жилета, – негромко сказал он, раскуривая сигарету. – Вот этот, верхний слева, да. Кхм… – Миша задумчиво почесал затылок. – Прости, Казама. – Что?! – я резко подняла взгляд, но на лице моего компаньона нет и притворного раскаяния: – Я несправедливо тогда накричал, из-за каски, помнишь? Думал, что потерял и флешку. Обычно ношу в каске, в подкладке для очков. Но вот… оказалось, что в жилетке. Там очень много важных вещей. – Но ведь это прошлое, и оно… ну… – я пыталась быстро сообразить, что говорить дальше, но Миша перебил: – Оно делает больно, да, – он сделал глубокую затяжку, разом превратив четверть сигареты в пепел. – Но это - только моё дело. – В каком смысле? Миша резко помрачнел. – Собралась? Всё готово? Поехали, нужно скорее заменить колесо и заправить бак. Позавтракаем потом, – он смял в ладони не докуренную сигарету и стремительно пошёл к выходу. – Надоело уже это путешествие, надо быстрее двигаться. Я не сильно удивилась такому изменению в поведении. После всего, что он вчера рассказал? Псих, что с него взять? #В нашем понимании – Миша сидит по-турецки. *** Я проверил запаску перед отъездом – чуточку сдулась за ночь. Ладно, это ведь не полноценное колесо, надо найти какую-нибудь СТО. Казама подошла следом, чуть задержавшись у стойки администратора, чтобы оплатить постой в гостинице. Судя по кислой мине – по деньгам вышло недёшево. Мы сели в машину и поехали дальше. Свернули на север, так как дальше по маршруту начинается какая-то полоса из довольно крупных, по словам Казамы, городов. Попадаться не хочется ни полиции, ни армии, поэтому маршрут всё равно придётся удлинить. Равнина закончилась вместе с городом, поэтому дальше мы ехали по неглубокому горному ущелью. В машине тихо, едва слышен только звук мотора. Оба молчим, и я не могу с полной уверенностью сказать – это хорошо или плохо? Вновь клонит в сон, потому что и эта ночь тоже прошла так себе. Секундные провалы в сон прерывались кошмарными сценами, наполненными трупами сотоварищей. Забавно, но я научился вспоминать о бойне в Иидзуке с минимальным отвлечением от процесса вождения. Физическая боль помогает всё так же эффективно, и вчера ночью я "открыл" уколы иголками в предплечье. Всё-таки порезы ножом – крайнее средство, и первые полночи «помогала» та царапина, которую оставил вчерашний бомж. Хватило ума вовремя продезинфицироваться, поэтому царапина доставляла неудобства только сама по себе. Но почему же с каждой ночью становится хуже? Должна быть какая-то зависимость, какая-то причина этой разницы. Я могу почти без проблем просто думать о событии, но ночь за ночью подсознание насылает всё более жуткие видения. Прошлой ночью снились мои обгорелые бойцы, тянущие чёрные руки… …что там, Миха?! – я вижу перед собой кошмарную обугленную рожу. Вижу уцелевшие в огне зубы и череп сквозь сожженную взрывом кожу. Пустые глазницы с копошащимися внутри личинками. Чёрный от копоти лоб, растопыренные уши и светлые короткие волосы. – Какой приказ? – Сердюк?! Нет, блядь, нет! – я протягиваю к черепу окровавленные руки, но… – Дорогу слонам султана! Непроизвольно обернулся. На единственной костяной ноге вперёд несётся высокий и чёрный от копоти скелет. Он держит в руках «Печенег»*, я вижу голые обгоревшие мышцы и сухожилия. Скелет скачет навстречу и с каждым прыжком с костей осыпаются комья пепла. – Нет, нет, Слон, этого не может быть! – Э, сержант, какая цыпа, веди себя как джигит! – рядом, сжимая в руках автомат, сидит на одном колене ещё один живой труп.       Прокопчённые кишки вываливаются из разорванного взрывом живота. На ногах трупа ещё угадываются остатки штанов. Верхняя часть головы оторвана, слова выходят из глотки, вместе с челюстью, с которой свисает длинная спутанная борода… Стоп, что? Борода?! "Вот ты и попался, пидор", - подумал я очень громко.       Это не Хатаев. Он бы сразу получил пиздюлей за такой внешний вид. Это не Сердюк. Это не Слон. Заканчивай со своими видениями, всё равно не сдамся! …ладно, раскусил… Отпустило. Похоже, что я погорячился с «без проблем просто думать о событии». Ещё повезло, что едем по абсолютно прямому отрезку дороги, и машина не вылетела куда-нибудь с трассы. Осторожно перевёл взгляд на Казаму... Она в упор смотрит в лицо. – Что? – Значит, всё-таки не услышал вопрос, – кивнула девушка и повторила: – Каково это – прыгать с парашютом? – Обычно, – омут видения отпускает медленно, после слуха постепенно вернулись и другие чувства – запах, вкус, а потом зрение сфокусировалось. – Что значит «обычно»?! – Коротышка возмущённо ткнула кулаком в плечо. Довольно больно – значит, осязание тоже вернулось. – Прыжки с парашютом для тебя что, как поход в магазин? – Почти, в магазин всё-таки хожу чаще. Что рассказать? Как ноги ставить, когда приземляешься, или считалке научить? – А что такое «считалка»? Ладно, дорога спокойная, крупных городов по дороге не предвидится, можно немного расслабиться. Глядишь, может и совсем полегчает, пока буду молоть языком – не усну, это точно. – Когда мы, десантники, прыгаем из самолёта, мы ведь не сразу дёргаем за кольцо парашюта. Иначе… – Иначе будет плохо, да? – Казама хихикнула. – Да, очень плохо, – кивнул я и продолжил: – Поэтому надо считать секунды перед раскрытием парашюта. Вот так: «пятьсот один… пятьсот два… пятьсот три… КОЛЬЦО… – я показал рукой, как будто дёргаю кольцо, – пятьсот четыре… пятьсот пять… КУПОЛ». Вот и вся считалка. – А почему именно «пятьсот один»? Разве не быстрее считать без этих "пятисот", например, «один-два-три»? – На русском языке эти числа, произнесённые в любом темпе, будут занимать ровно одну секунду. Вот так: «пятьсот один». – Значит, в свободном полёте можно падать только три секунды? – обескураженно уточнила Казама. – С той высоты, с которой обычно прыгаем – да, это ведь всего 600 или 800 метров. Ну, максимум – один километр. А с большей высоты я никогда и не прыгал. – Почему, боишься? Я посмотрел Казаме в лицо. Да нет, вроде бы не подшучивает и не издевается. – А зачем? Точнее, кто разрешит? В армии все делается по приказу, распорядку и желанию командира военной части. Например, в четыре года назад был всего один прыжок. Зато год назад я напрыгался на всю жизнь вперёд, поэтому да, теперь могу говорить – прыгать с парашютом - обычно. – И что, совсем не страшно? – Ну, если я рассказываю и не трясусь в припадке, значит – нет, не страшно. Сама-то прыгала когда-нибудь? – Нет, конечно нет, – Казама вздохнула. – Почему, боишься? – я повторил интонацию, но Коротышка сразу поняла подначку: – Вот ещё! – она вновь ткнула кулаком в плечо. Больно, блин! – Лишних денег на такое нет, скайдавинг – дорогое развлечение. Ты, наверное, забесплатно прыгаешь? – Совсем нет, – я покачал головой. – Я прыгаю с парашютом и не плачу ни рубля – верно. Но я каждый день просыпаюсь готовым к тому, что следующий прыжок будет прямо на поле боя. Наоборот, это мне хорошо платят за то, чтобы без сомнений прыгал даже в извергающийся вулкан. – А ты прыгал? – скептически хмыкнула Казама. – Нет, это была метафора. – Это была что? Я уничижительно покосился на Коротышку: – Слова в переносном значении, чему тебя в школе учат? – В японских школах учат на японском языке, откуда мне знать, как это будет по-английски? О, кстати, – Казама показала карту на телефоне, – через десять километров будет заправка и ремонтная станция. Надеюсь, что магазин там тоже есть. – Что, кушать хочется? Мне тоже, – придавил педаль газа, а Коротышка улыбнулась и одобрительно показала большой палец. Мозг нарисовал картинку дымящейся чашки кофе и чего-то съедобного. #ПКП «Печенег» – единый пехотный пулемёт российского производства, глубокая модернизация знаменитого советского пулемёта ПКМ. ***

28.03.17, вторник, день

Нам крупно повезло. Ремонтная станция находилась в одном здании с настоящей пиццерией, которая располагалась на втором этаже. Но сначала заехали на заправку – Миша сказал, что бак совсем пустой. Заправка прошла спокойно, солдат оказался настолько любезен, что сам оплатил топливо, причём не стал совать в деньги в руки кассиру, а вполне грамотно положил их в лоток для монет. Молодец, я вновь показала большой палец, но Миша не обратил внимания. Мы подошли к шиномонтажной мастерской. Пока я переводила менеджеру пожелание клиента, Миша подъехал на машине и достал из багажника колесо. Менеджер выписал нам чек и сказал, что работа над заменой камеры и шины займёт час. Стоил этот совсем не косметический ремонт пять тысяч йен. Теперь я окончательно поняла, почему папа так и не купил машину. Грустно, блин, деньги тают на глазах! Но когда мы вышли из мастерской, я встала перед Мишей и нетерпеливо указала пальцем на пиццерию. – Кто в молодости не воздержан, тот готовит себе голодную старость! – тоном школьного учителя сказал он, но тут же улыбнулся и махнул рукой: – Пошли скорее, я сейчас слюной захлебнусь. Оставив в стороне малоприятные подробности, мы чуть ли не наперегонки побежали на второй этаж. Точнее, бежала я, а солдат просто очень широкими шагами поднялся по лестнице. Миша добрался первым и открыл дверь, прозвенел маленький колокольчик. Но внутрь мой компаньон не зашёл – он придержал дверь и сделал приглашающий кивок. – Спасибо, – удивлённая такой галантности сказала я, чуть остановившись на пороге, чтобы кивнуть в ответ. Но Миша только проворчал: – Проходи, не задерживайся. Нет, это явно не галантность. Судя по другим европейцам, которых я встречала раньше, для Миши пропускать девушек вперёд – видимо, привычное дело, потому что так же он поступил и в ночлежке, и вчера в рёкане. Довольно вежливая привычка, вот только как у русских с эмоциональностью? По Мише судить невозможно – он ведь сумасшедший. Временами – точно, прямо сейчас – нет. Мы сели за столик почти у самого входа. Вместо стульев – большие двухместные кресла с высокой спинкой. Мягкие, кстати. Интерьер отделан в красно-бело-зелёных тонах, под цвета итальянского флага. Миша с некоторым интересом огляделся вокруг, но удивлённым не выглядит. – В России пиццерии такие же? – Они по всему миру одинаковые, – фыркнул Миша, – даже в Сирии. Разве что там кроме пиццы продают местные булочки и другую выпечку. – Вкусные? – я машинально облизнулась. – Булочки, в смысле? – Очень вкусные, особенно пита с мясом и овощами, – кивнул он, тоже облизнувшись. – Пита – это такой тонкий хлеб. Кстати, в Японии есть официанты или тут надо самому к стойке подходить? – Официанты. Вот, смотри – идёт. Через пару секунд к нам подошла красивая девушка в весьма нарядной униформе – ярко-красный жилет поверх белой блузки и зелёная мини-юбка. Хотя нет – микро-юбка, потому что даже я такие короткие не ношу - при всей любви к свободе движений. Девушка, на несколько лет старше меня, рассекала по залу на роликах, так что к нам скорее подъехала, а не "подошла". – Рады видеть вас в нашей пиццерии! – звонко провозгласила официантка, просияв "будничной" улыбкой. Я взяла в руки небольшую кожаную папку и немного полистала, в поисках чего-нибудь большого, сытного и недорогого. Миша сначала терпеливо дожидался, а затем бросил взгляд на официантку, чем почему-то вогнал бедную девушку в краску. Солдат криво улыбнулся, причем настолько жутко, что и меня бросило в дрожь. Вот засранец, да Рэйджи явно наслаждается эффектом! – Одну большую окономияки, со стружкой из нори сверху и мясной основой. И две чашки кофе, пожалуйста! Какой ты будешь кофе? – спросила я Мишу. – Эспрессо. – Мне тогда капучино, моему компаньону – глясе, – тоже улыбнулась девушке и подмигнула. – Да, разумеется! – официантка поняла правильно, быстро записала заказ в блокнотик и сразу же укатила к стойке. Миша проводил девушку тем же криповым взглядом, а затем обернулся и уставился куда-то вперёд. – Давно девушек не видел? – пощёлкала пальцами перед носом своего компаньона. - Зачем пугаешь людей? – Где-то неделю – точно не видел, – кивнул он и отодвинул мою ладонь. - Никого я не пугаю, просто выглядит официантка потешно. – А с кем ты третий день в машине едешь?! Я сильно на парня похожа? – Нет, ты девушка, – абсолютно серьёзно ответил Миша, повернув взгляд. – Я имел в виду взрослых девушек, а ты – ребёнок. – Ладно, чёрт с тобой… - ответила по-японски, покачав головой. Миша поднял бровь, видимо догадавшись, что его послали, но возмущаться не стал, а откинулся на диване и начал внимательно перелистывать странички. Вряд ли солдат что-либо поймёт, но картинки там есть. Я тоже откинулась на спинку и осмотрелась вокруг. Посетителей много, большинство – дядечки-дальнобойщики или обычные служащие, заскочившие по пути перекусить. Люди выглядят напряжёнными больше обычного. То есть понятно, что обычный сотрудник какой-нибудь фирмы посреди рабочего дня никогда не выглядит расслабленным, в том числе - во время обеденного перерыва. Но окружающие напряжены так, как будто рядом стоит весь совет директоров одновременно. Причину я и так понимаю – чем дальше едем, тем ближе к нам Тюбу и Канто. В Осаке эта нервозность видна с первого взгляда – и я видела это на примере папы. Кстати! – Алло, папа, это я! – всё равно пицца дело не быстрое, так что могу пока поговорить: – Как дела? – Хорошо, спасибо, родная. К нам сегодня новая ученица пришла, так что день должен быть удачным, – очень приятно услышать папин голос, особенно такой радостный. – Да, здорово! Особенно после ухода Окаямы и Сэнгоку, теперь-то дела должны пойти лучше! – Я тоже так считаю. Как поездка, где вы сейчас? Как скоро планируете приехать? – голос у папы взволнованный, так что я постаралась ответить ёмко и чётко: – Всё в порядке, мы сейчас в Сисо, префектура Хёго. Не ищи на карте, это очень маленький городок. Мы заехали на ремонтную станцию, поменять шину, у нас вчера колесо лопнуло. – Вы не пострадали?! – Нет, Миша – хороший водитель, он сам смог поставить запаску, представляешь? – Я надеюсь, ты не доставляешь проблем? Я посмотрела на Мишу: он всё ещё смотрит меню, попутно ковыряясь в носу. Фу, омерзительно! – А почему ты не спрашиваешь, не доставляет ли он проблем?! С Мишей очень тяжело, папа. Он… – Странный, да? – голос папы звучит сочувственно. – Это не то слово, пап. Он сумасшедший, и это не преувеличение – он по-настоящему сошёл с ума! Я не знаю, чего ждать в следующую секунду. Но… – я опять перевела взгляд на Мишу. Он заскучал и начал собирать из рекламного буклета какое-то оригами. Солдат работает руками очень ловко, удивительно быстро для таких больших пальцев. Спустя секунду Миша с улыбкой положил передо мной птичку, затем опять уткнулся в меню. Это было неожиданно, я немного смутилась, но птичку не отодвинула. – Что «но»? – папа вернул мысли назад. – Но с ним интересно. Очень интересно - Миша так много знает! Да и всего после трёх дней, я выучила английских слов больше, чем за последние три года. Вдобавок, он удивительно многое умеет чинить, от двигателя до какой-то электроники. Короче говоря: нет, ни я, ни он друг другу проблем не доставляем, – заметила неискренность в собственных словах и чуть поправила: – Стараемся, по крайней мере. – Хорошо, родная, ты молодец, – сказал папа с одобрением в голосе. – Так, когда вы планируете приехать? – Миша сразу сказал, что он не любит планировать. Я не очень поняла, что это значит, но мы должно быть очень близко. Я скучаю, пап, – вздохнула я. – Очень хочу домой. – Мне без тебя тоже тяжело, родная. В голову пришла вполне разумная мысль: «Каково же Мише сейчас?». Солдату ведь не к кому возвращаться, если верить его словам: родителей нет, всех друзей потерял. Я украдкой вновь взглянула на компаньона – всё такой же уверенный вид, только испорченный явными признаками недосыпа. Миша хорошо держит барьер, наверное, вчерашняя откровенность была вызвана только шоком от идиотского вопроса. – Обещаю, мы скоро приедем, пап, может и сегодня! – Миша помахал ладонью перед лицом и показал в сторону пальцем: к нам катит официантка на роликах. – Всё, пап, нам заказ принесли, я была очень рада услышать твой голос! – Пока, дорогая, буду ждать вас, – сказал папа и отключился. Миша уже потирал руки в предвкушении, когда девушка осторожно поставила на стол деревянную тарелку с окономияки. На официантку он не обратил никакого внимания, что чуть-чуть подняло настроение. – Это такая японская пицца, да? – спросил Миша, когда официантка отошла. – Да, называется окономияки, в переводе – «то, что нравится». Очень популярная еда у нас, в Осаке. – Понятно… – воодушевлённо протянул Миша. Не отрывая взгляда от блюда, он протянул руку к кофе, взял бокал и чуть-чуть отпил. Есть, шалость вполне удалась! – Chewo? – Эспрессо – вредно для сердца, глясе будет в самый раз, – нахально улыбнулась и взяла ножик для пиццы. – Пусть мне будет вкусно! Миша не разозлился, а только кисло посмотрел на чашку с капучино и ответил: – I tebe priyatnawa apetita, – последнее слово я знала, из какой-то дурацкой рекламы со слоганом «Bon appetite!», так что перевод не потребовался. Повар в этой пиццерии не подвёл ожиданий, и окономияки получилась высшего класса. Ровно прожаренные овощи и говядина, скреплённые расплавленным сыром, а сверху – три разных соуса. Мише тоже понравилось – а как ещё объяснить скорость, с которой он ел? Пришлось поторопиться, и теперь завтрак напоминал традиционный японский, в большой компании – соревнование на скорость «Кто больше всех съест?». За мной – богатый опыт, но Миша не уступает ни на секунду – он ловко орудует палочками и быстро жует. Однако победила всё равно я – последний кусочек отправился ко мне в рот прямо в тот момент, как Миша начал тянуть палочки. Запила последний кусочек большим глотком кофе и, довольная всем на свете, прислонилась спиной к дивану. Миша тоже выглядит сытым, но глясе пьёт с довольно мрачной рожей. – Ты не любишь мороженное? – с фальшивым сочувствием спросила я. – Люблю, но… если ты не хочешь, чтобы я уснул посреди дороги, то лучше закажи хотя бы американо. Такой кофе совсем не бодрит, – Миша явно не шутит. Я помахала рукой официантке, сделала дополнительный заказ и попросила счёт. Не знаю, а как у русских принято расплачиваться за общий счёт? Спросила у Миши – он неожиданно сильно смутился и ответил не сразу: – Обычно мужчины платят за девушек, но так как все деньги… сама понимаешь, – развёл солдат руками. Зазвенел колокольчик, и я невольно отвлеклась, переведя взгляд Мише за спину. В зал зашли трое мужчин в военной форме, но не японской. И не русской – знаки на наплечниках сразу объяснили принадлежность военных: Корпорация «G». Светлые волосы у двоих и угольно-черная кожа у третьего тоже многое сказали – это не японские солдаты, а наёмники. Ладно, чёрт с ними, пусть идут к стойке, ни у кого больше они не вызывают раздражения. Я повернула голову обратно и с удивлением обнаружила Мишу прячущимся за раскрытым меню. Он почти надел на голову кожаную папку, до того старательно пытаясь уместиться за неширокой менюшкой. – Ты чего? – я понизила голос. И правильно – Миша чуть приспустил папку и приложил палец к губам. – Если меня увидят – будет очень плохо, – он говорит шёпотом, но довольно громко: – Тихо и осторожно выходим, а потом быстро бежим к машине. – А как же счёт? Мы ведь не оплатили заказ! На лице Миши вновь показался нарастающий гнев, но он не успел ничего сказать. Я услышала женский крик: у стойки трое наёмников окружили официантку. Точнее, двое – негр и кучерявый блондин глумятся над бедной девушкой. Она как раз несла заказанный Мишей кофе. Третий наёмник, коротко стриженный невысокий крепыш с отвратительно холодным взглядом, с презрением наблюдает за происходящим. Но ничего не делает. Как и все в этом зале, никто не решился заступиться за официантку, все эти дальнобойщики и офисные служащие! Ну всё! – Казама, а ну сядь! – запястье левой руки кто-то сильно сжал. Это Миша – одной рукой солдат всё ещё прикрывает лицо папкой, а второй не даёт мне вырваться. – Они нас запомнят и вышлют погоню! И конец будет дороге, нас убьют или того хуже! Сядь и помолчи, ради… Но я не стала слушать дальше. Рывком высвободилась и немедля рванула вперёд. Один, два, три хлёстких удара, и наёмники с воем упали на землю. Официантка в слезах убежала из зала. – Ну, кто ещё хочет получить?! – крикнула я, но тут же услышала громкий сухой щелчок слева. Оборачиваюсь и вижу ствол пистолета. Но это не оружие Миши, пистолет в руке держит третий наёмник. Мужик с интересом, но также и с ненавистью смотрит на меня, а я в отчаянии понимаю, что не успею ничего сделать – мешает стол с посетителями. Люди в зале ошарашены происходящим, все в ужасе замерли. Напряжение, витавшее в воздухе, поднялось до максимума. Страх из-за войны… Чёрт, вот эта война и пришла сюда! Наёмники, пристававшие к официантке, уже встают и потирают ушибы. В их взглядах тоже плещется ненависть. Проклятье! Проклятье! – Кхм! – кто-то громко кашлянул сзади. Я инстинктивно обернулась, запоздало подумав об опасной резкости таких движений. На середину зала вышел ещё один военный. Лицо закрыто вязанной зелёной маской с прорезями для глаз, носа и рта, и одет он в точную копию Мишиной одежды. Это что ещё за маскарад?! Но клоун ведёт себя уверенно: он достал из кармана на груди гранату, резким движением вырвал какое-то колечко, потом поднял обе руки вверх. – ALLA-HU... AKBAR! – проорал он и бросил гранату. *** Время вновь превратилось в кисель, движения тоже замедлились. Голова работает с бешеной скоростью, адреналин даёт мозгу время на выбор правильного решения. Пока граната-«пустышка», с вывернутым запалом, летит под ноги наёмникам, я успел выхватить «Макаров» и два раза пальнуть в их командира. Приходится делать все очень быстро, не целясь, надеясь на инстинкты и мышечную память. Как только затвор пистолета второй раз вернулся на место, я побежал вперёд. Столы по пути пришлось огибать - потерял секунду. Время резко вернулось к обычной скорости: командир выронил пистолет и схватился за руку, в которую попали обе пули; остальные наёмники в ужасе замерли, глядя на упавшую гранату. Тоже мне вояки. Пока они ловят ворон, я остановился, уверенно прицелился и выстрелил: по одной пуле в голову, наёмники упали замертво. И только теперь посетители пиццерии решили опомниться. Люди с воплями начали выбегать на улицу, причём не только через дверь, возле которой немедленно собралась толпа, но и через окна. Давно известно, что делать в такой суете, поэтому немедленно сел на ближайший свободный диван и перезарядил пистолет. Последний магазин. Когда волна людей схлынула встал и повёл стволом по залу. Столики и диваны раскиданы по сторонам, везде разруха, как будто сюда попал крупнокалиберный снаряд. Коротышка, эта… эта дура сраная, едва стоит на ногах и выглядит весьма помятой. Девушка с ненавистью смотрит мне в глаза. – Ах ты блядь! – прозвучало сбоку, я обернулся: командир наёмников, сбитый с ног, тянул целую руку с лежащему рядом то ли «Глоку», то ли какому-то «клону». Прозвучали эти слова на русском, абсолютно безо всякого акцента. Я отвлёк наёмника от нехороших мыслей, выстрелив в ногу. Он вновь заорал, и попытался зажать здоровой рукой дырку в бедре. Я осторожно подошёл и пнул в сторону пистолет, потом присел на одно колено и взял лоб наемника на прицел. Лицо вполне славянское – широкие скулы, голубые глаза и большой широкий нос. Довольно молодой – россыпь прыщей на щеках и лбу. Лицо покрыто капельками пота и искажено в муке, первые две пули точно должны были сломать руку. – Ты сказал «Ах ты блядь», да? Боль и ненависть на лице наёмника смешались с диким испугом: – Ты… ты… ты не можешь… – Могу, – я врезал кулаком по прыщавой роже. – Звание, имя, фамилия?! – Мастер-сержант Кузнецов Алексей, третья территориальная бригада Тюгоку, – на автомате выкрикнул он. – Где служил в России?! Род войск, военный округ, часть?! – Сорок пятый отдельный инженерно-маскировочный полк, Западный военный округ… –…вэ-чэ одиннадцать триста шестьдесят один, – закончил я за него.       Наёмник резко пришёл в себя и обрадованно заорал: – Да-да, точно, бля! Земляк, ты что, оттуда?! – Уже нет, и ты тоже. Псам войны – собачья смерть, – ответил я и выстрелил. Пуля ударила в лоб, глаза закатились и наёмник упал навзничь, распластавшись на кафельном полу. …полностью с тобой согласен… Это хорошо. Я встал, убрал «Макаров» в кобуру и огляделся вокруг. Кроме меня и Казамы в зале никого не осталось. Подошёл к месту, где стояла девушка-официант, поднял с пола и раскрыл залитую кофе папку для чеков. Иероглифы, иероглифы и опять японские иероглифы, но цифры внизу вполне арабские. – Теперь ты можешь оплатить счёт, – протянул Казаме папку. Она молча схватила, посмотрела на чек, положила в папку пару бумажек и несколько монет, кинула папку на стол и пошла на выход. Движения резкие, отстранённые от реальности: Коротышка пару раз споткнулась об ножки поваленных столов, точно ушиблась, наткнувшись на диван, но не упала, а всё-таки вышла из зала, прихватив по пути рюкзачок. Я еще раз оглянулся вокруг и обратил внимание на пистолет командира наёмников. Угадал, это «Глок». Красивая пластиковая игрушка и очень серьёзное оружие в грамотных руках, но мне бесполезен – у «Макарова» совсем другой патрон. У остальных наёмников тоже «Глоки», здесь больше нечего делать. А, нет, есть – взял с соседнего стола чудом уцелевшую чашку и выпил кофе залпом. Горячая жижа немного обожгла гортань, но сразу взбодрила. Пора валить отсюда. Как только мы вышли, скопившиеся на улице люди бросились врассыпную. У двери на лестницу стоит «Хамви» в камуфляжной раскраске и с большой буквой «G» на боку. Трофей, конечно, но слишком приметная машина. Внутри не ничего полезного: рация на приборной панели посажена в ноль, а станции подзарядки не нашлось. Их автоматы - вообще обуза. Я подошёл к ремонтному боксу – «Мазда» стоит на выезде, готовая к дороге. Проверил колесо – в полном порядке. Сел за руль и вывел машину из бокса. Казама подошла к машине и села на заднее сидение. Она вновь с ненавистью посмотрела в зеркало заднего вида, но ничего не сказала. Вот и отлично, сиди молча в тряпочку. Я поднял балаклаву на лоб, сверился с навигатором на телефоне и мы поехали дальше. До точки назначения совсем недалеко, всего сто километров, но южнее небольшого городка, где мы так "удачно" заехали пожевать пиццу, начинается какая-то сплошная городская застройка, вплоть до самой Осаки. Один из вариантов – дождавшись ночи, проскочить прямо и нагло через все эти «Химэдзи», «Какогава», «Акаси» и «Кобе». Удивительно, но после нервной встряски вернулась бодрость и ясность мыслей. Неужели кофе так повлиял? Вновь появилось ощущение направления, так что из города мы выехали совсем без подсказок Казамы. …на кой хер тебе нужна эта дура? Есть я. Это я вернул всё… Да что ты! Ты решил всё-таки вернуться под контроль? …я никогда не был под твоим контролем, идиот. Я же твоё подсознание. Просто делай, что нужно, и всё будет в шоколаде… И что же тебе нужно? …а, не понял? Ладно, я покажу… Видение промелькнуло со скоростью молнии, но картинку я уловил: лицо командира наёмников, которого застрелил последним. Лицо именно мёртвого наёмника, с небольшой дырочкой во лбу, окружённой не сгоревшим порохом, прилипшим по краям. Ты хочешь, чтобы я убивал? …правильно. Разве ты забыл эту сладкую ярость убийства? То чувство превосходства, которое обуревает с каждым трупом у твоих ног? Просто делай то, что делаешь лучше всего, и тогда будешь спать спокойно, вновь будешь жить нормальной жизнью, снова будешь полноценным человеком, а не полуовощем… Так. Завали ебало, урод, я знаю к чему ты клонишь. «Убивай – и будешь жить»? «Убивай больше – и будешь жить ещё лучше»? …а начни, лучше всего, с этой идиотки! Это она – причина всех твоих бед, это она… Я уже сказал: завали ебало, вафельница, это ты причина всех бед! Сознание вновь начало покрываться туманом, как сегодня утром, эта сука опять пытается нагрузить бесконечными видениями трупов, ошмётков органов и прочей чернухой. Я не сдамся, пидорас! …ты - уже раб, я знаю всё, что ты знаешь; вижу всё, что ты видишь, и даже больше! Но сейчас я отстану – кажется, у нас появились более насущные проблемы… Сзади нас зазвучала полицейская сирена. Да ёб твою! Я посмотрел в зеркало: кроме встревоженного лица Казамы увидел две полицейские машины. Слава Богу, обычные, вроде ДПС-ных, а не ожидаемые джипы военной полиции. – Казама, есть вопрос насчёт японских полицейских! – Какой? – голос одновременно взбешённый, но также испуганный: ей явно не нравится гул полицейских сирен. – Они с огнестрельным оружием ходят или только с резиновыми дубинками? – впереди спуск, отлично, будет хороший разгон! Ну почему же я не взял хотя бы седан?! – Всегда ходят с пистолетами, что ты собрался делать?! – Попытаться не убить их… Явно матерные вопли Коротышки потонули в скрипе тормозов. Я вывернул руль до упора вправо и, пока «Мазда» почти боком скользила вниз по дороге, высунул в окно пистолет. Сделал два выстрела в воздух, чтобы отвадить ментов, однако их машины только ускорились. Что-то резко сдавило шею, а рука, державшая пистолет, изогнулась под ненормальным углом. Невыносимая боль заставила разжать пальцы, и «Макаров» полетел под колёса нагоняющих нас «бобиков». – ОСТАНОВИ МАШИНУ! – громкий вопль оглушил напрочь. Коротышка, сука тупая, одной рукой прижала меня за шею к креслу, а второй продолжает выворачивать локтевой сустав. Блядь, да что же ты творишь?! – Отцепись, сука! В ответ Коротышка заорала ещё громче и сжала шею так, что не вырваться. Да твою мать, откуда такая сила?! Единственной свободной рукой пытаюсь хоть как-то выровнять машину. Да что ж ты творишь, тупорылая ты срань?! Мы же сейчас разобьёмся! Я кое-как вывернул челюсть и вцепился зубами в предплечье. Никогда не думал, что бабы умеют так громко орать. Но Казама побила все известные рекорды – я опять оглох секунд на десять, но смог вернуть машину на левую полосу прямо перед носом у остановившегося самосвала, а потом вдавил педаль в пол. Машин на шоссе немного, и мне помогает вой полицейских сирен – водители на полосе послушно прижимаются к обочине. Казама продолжает что-то орать, она несколько раз пнула ногой в спинку водительского кресла. Я вытер освободившейся рукой рот от чего-то мокрого и поднял ладонь к глазам. Кровь. Обернулся в салон: Коротышка зажимает ладонью окровавленное предплечье. Из глаз текут слёзы, девушка в отчаянии причитает на японском и заметно дрожит. Точно также, как в Иидзуке, когда она потянула за ремень автомата и сказала «Помогите»… …что же я наделал. *** Рука болит ужасно. Страшно отнять ладонь, чтобы посмотреть на укус, потому что кровь опять может пойти в любой момент. Какое же чудовище, как же больно, противно и… И страшно. Подташнивает, как будто четыре раза подряд прокатилась на чёртовом колесе. Руки бесконтрольно трясутся, и я наверняка растревожила рану. Но никак не могу сосредоточиться – лихорадит. Рэйджи мотает машину из стороны в сторону, но я почти ничего не вижу. Меня носит по салону, а глаза застилает пелена слёз от боли. После тех слов, как мог он так поступить?! Как можно убивать людей, так спокойно и без эмоций лишать жизни? Зачем так провоцировать толпу? Есть ли у Рэйджи хоть капля уважения к человеческой жизни? Это была последняя мысль, перед тем, как потерять сознание. Всё же сделаю исключение, и в этот раз я не буду стыдиться. Банды подростков? Ха, да я готова каждый день "чистить" улицы Осаки! Пьяные бездомные, пристающие к прохожим? Каждый получит по башке! Вновь пробраться в главный офис «Мишима Дзайбацу» и набить морду Джину?! Это мечта всей жизни! Но как перестать дрожать от воспоминаний последних нескольких дней? Без сознания лучше не стало. Я вновь поочерёдно увидела все самые кровавые, самые ужасные события сто раз проклятых каникул: поезд с одноклассниками и сэнсеем, уезжающий под взрывы и свист пуль вокруг; разбегающиеся в стороны люди в Иидзуке и полузакопанные трупы в кратере за городом; лежащий на ринге в луже своей и чужой крови Рэйджи, и сбитые костяшки кулаков; пистолет, упирающийся в живот и бешеное лицо Рэйджи; опять лицо Рэйджи, готового убить глупого бездомного, и самая последняя картинка – падающие замертво наёмники из «G» в пиццерии. Ну за что это мне? Почему я это вижу? И почему так много Рэйджи в видениях? Может потому, что он главный герой этого романа? Неужели сюжет всей истории со стрельбой, драками, путешествием на ворованной машине, ссорами и перемириями, поеданием лапши, сухих пайков и пиццы крутится вокруг солдата? Чушь, я - не менее главный герой. А что это вообще в голову лезет, что за дурацкие мысли?… Земля по вечерам в марте холодная. В смысле почва, особенно в лесу. И даже деревья, покрывшиеся густой зеленью, не очень-то греют. Откуда знаю, что наступил вечер? Да вот как раз из-за холода и чувствую, а ещё слышу пока ещё тихое пение ночных птиц. Открываю глаза и первым делом смотрю на руку. Предплечье крепко перебинтовано, сверху – аккуратный бантик, рука вовсе не болит. Я поднимаю глаза и упираюсь взглядом в лицо Миши. Именно так, злиться и обзываться «Рэйджи» даже в мыслях не хочется. Сил нет никаких, вновь апатия убивает всё желание дать своему компаньону как минимум пощечину. А всё-таки лицо Миши слишком близко, я могу опять, как в порту Китакюсю, рассмотреть каждую морщинку. В глаза смотреть не хочу. Я и так знаю, что там – точно такая же апатия. Кажется, что за четыре неполных дня знакомства я научилась понимать, о чём думает Миша. Наверняка он тоже научился читать мысли. Всё-таки посмотрела солдату в глаза – и увидела в них поддержку. Это неожиданно, невероятно, хотя… Мы же все понимаем, что будет дальше, верно? Миша будто ждал зрительного контакта: – Рука больше не болит, верно? – Да, спасибо, – вспомнила о порезе на руке солдата. – Этому тоже в Сирии научился? – Да, есть некоторый опыт, – кивнул Миша. – Извини, что прокусил руку. Не переживай, – он чуть улыбнулся, – до свадьбы вылечится. – Что? До какой свадьбы?       Что этот дебил несёт?… – До твоей – точно. Это такое русское выражение: «Do svad’by zazhiv’ot». Это значит – очень скоро, рана небольшая, – Миша встал с корточек и отошёл немного в сторону. – Где мы? – я оглянулась по сторонам: лес, а по бокам – холмы, покрытые тем же самым лесом. Я сижу, прислонившись к дереву у грунтовой дороги. Хотя нет, никакой дороги нет, это просто не заросшая деревьями поляна. Мы тоже на холме: захрустевшая под ногами Миши веточка покатилась вниз. Всё вокруг дышит вечерней прохладой и свежестью, кроме нас двоих тут нет ничего, связанного с цивилизацией. Край девственной и чистой природы, один из немногих в Японии. – На северо-восток от Сисо, в небольшом каньоне. Решил свернуть сюда, когда оторвался от полиции, – Миша понемногу разминался, будто просидел напротив всё это время. – Погоня была очень долгой, я несколько часов пытался обдурить ваших копов. Моё почтение, очень настойчивые ребята. – Тогда, в машине, я кое-что сказала, но ты не услышал, или не захотел услышать. – «ОСТАНОВИ МАШИНУ!»? – он криво улыбнулся... нет, скорее хищно ощерился. Оскал взбодрил, апатия вновь стала уступать место ярости. – Это-то я услышал! – Нет, я про другое: в Японии не принято убегать от полиции! – Да ты что? – картинно удивился Миша. – А в Японии принято лезть в чужие дела? Особенно, если прямо говорят - "не делай"?! – Защита окружающих, – вскочила на ноги, заставив Мишу отшатнуться, – это обязанность каждого достойного человека! Сколько раз ты рассказывал о собственных благородных поступках в Сирии, о том, кого и как спасал, и что же я вижу?! Ты сидел на месте, как трусливый червяк, да ещё и хотел убежать! О, я вижу, что задела Мишу. На фоне стремительно темнеющего неба я вижу, как побледнело лицо моего компаньона. – Не тебе судить, смелый я или трус, – сказал солдат ледяным тоном. – Ты и понятия не имеешь, что бы было, не вмешайся я в безобразную сцену в пиццерии. И всё - по твоей вине! – И что же было бы?! Скажи! – я распалялась всё больше, слабость ушла - вместо неё вновь появилось жгучее желание надрать солдату задницу. – А вспомни-ка собственные мысли в тот момент, когда наёмник собирался вышибить тебе мозги! Что, «Проклятие!» или «Чёрт!», угадал?! Готовый ответ застрял в горле. – Теперь ясно, почему я застрелил наёмников?! – Миша продолжает напирать, не давая опомниться в словесной борьбе. – Нет, не ясно! Неужели нельзя было просто их избить, как это всегда делаю я?! Зачем всегда решать проблемы убийством?! Миша расхохотался, как безумец, схватившись за голову. Но ведь он и есть безумец… – Как это всегда делаешь ты?! Ну давай, раскрой секрет! – солдат рывком приблизился и схватил за воротник. Рефлексы, распалённые новой ссорой, сработали до того как я сообразила, что именно делаю: мгновение, и рука солдата оказалась вывернутой вверх, а я прижимаю тело коленом к земле. Миша всеми силами пытается вырваться из захвата, кричит от боли и ярости, дёргает свободными ногами и рукой, но я держу крепко, по всем правилам. Внезапно Миша перестал сопротивляться и вновь зашёлся в безумном смехе. Он повернул голову на бок: – Именно так. Как раз про эти фокусы идёт речь. Как ветеран войны, да и просто здоровый, взрослый мужчина, оказался повален на землю мелкой девчонкой, вроде тебя?! Каким образом ты раскидываешь банду из пяти подростков за пять же секунд?! – Точно также, как ты стреляешь из оружия, водишь машину или чинишь что-либо – я мастер рукопашного боя. О, кстати, – не отказала себе в удовольствии ещё немного вывернуть Рэйджи сустав, хотя он полностью прекратил сопротивление, – наконец-то поняла: ты многое умеешь, вот только в одной важной вещи бесполезен – ты не умеешь драться голыми руками! Никогда не скрывала и не буду сейчас: выворачивать руки таким самонадеянным бугаям, держать их на земле безо всякой возможности вырваться – мне это безумно нравится! – Абсолютно согласен, не умею. Потому что пока есть хотя бы ремень от брюк – я могу не драться голыми руками. Но сейчас, – он постучал свободной рукой по земле, привлекая внимание, – сейчас у меня есть целая граната. Называется «эр-гэ-дэ-пять», и стоит отпустить предохранитель – нам обоим конец. В руке он действительно сжимает гранату, а на крайней фаланге указательного пальца Миша крутит колечко. Точно такое же, как в пиццерии. – Не взорвётся, ты блефуешь, как раньше. – Неужели? – он ловко извернулся и кинул гранату вперёд, очень далеко вниз по склону холма, заставив ещё сильнее заломить руку. – Лучше пригнись, – прорычал Миша. Не обратила внимания на совет - а зря, потому что взрыв был самым настоящим: оглохнув на несколько секунд, я увидела как птицы стаями взлетели с деревьев в небо. Пока ловила ртом воздух, захват ослаб и Рэйджи вырвался. Но он не ударил, а только несильно оттолкнул меня и сел чуть впереди, у склона. Мой компаньон немного подвигал рукой и устало положил голову на колени. Поборола вполне естественное желание бежать отсюда как можно дальше, вместо этого встала и обошла Мишу сбоку. Медленно и осторожно. Эта дебильная выходка с гранатой опять сбила весь яростный порыв. Опять стало страшно, и на этот раз – точно не стыдно. Колени трясутся бесконтрольно, и я едва держусь на ногах. Но падать вниз по склону тоже страшно, поэтому я стараюсь держаться. Во всех смыслах. Но Миша больше не дергается в стороны, не размахивает оружием. Он тоже задрожал, от своей внутренней боли, которую ещё ни разу не смог высвободить наружу во что-то более полезное, чем ссоры со мной. Прямо сейчас солдат точно не представляет угрозы, но даже полная уверенность в этом не даёт расслабиться. Я простояла так неимоверно долго, хотя на самом деле прошло всего минут пять. После всех событий (и его собственного отношения), Мишу не особо жалко... но только теперь я увидела в своем компаньоне человека, которому нужна помощь. А ведь я посвятила жизнь помощи другим людям. Даже если человек либо уже безумен, либо на грани. Чёрт, особенно, если человек на грани! Я стою на распутье перед самым тяжёлым и непонятным выбором в жизни. – Казама, выслушай, пожалуйста, – сказал Миша, повернув голову. На лице солдата - все возможные признаки истощения, кожа посерела и покрылась капельками пота. – Пойми правильно. Я слышу голоса в голове. Всего один голос – мой. Который требует убить тебя. *** Коротышка отпрянула и встала в боевую стойку, очевидно, готовая драться как в последний раз. Стойка решительная, твёрдая, и не стоит обвинять Коротышку в излишней нервозности. Я сам дал полное моральное право так действовать, открыто и прямо предупредив. …дерьма ты кусок, Ивлев, что ж ты творишь?!… – Но я не буду пытаться убить тебя, – поднял пустые ладони вверх. Уже сбился со счёта, сколько раз я так делал за прошедшие четыре для? – Не могу, нечем. Пистолета у меня больше нет, а до штурмовой винтовки ещё надо добежать. Оружие лежит в машине, припаркованной в десяти метрах позади за тобой. Я достал из рукава стропорез, а из-за спины – штык-нож от автомата. И разом воткнул их в землю перед собой. – Мне кажется, что клинки тоже не помогут победить. Верно? Казама нервно покосилась на ножи, но с места не сдвинулась. Впрочем, и из стойки тоже не вышла. – Что ты там говорил про ремень? – слышу испуганный голос. …вот и не сиди как истукан, метни нож сучке в глотку, мы оба знаем, что ты это отлично умеешь… Я чуть отодвинулся назад, расстегнул и снял узкий брезентовый ремешок. С не показным скепсисом протянул ремешок Коротышке: – Единственная задача такого ремня – держать штаны на поясе. Это раньше я носил широкий кожаный ремень с большой пряжкой, вот им можно больно ударить. Как видишь, я безоружен, – картинно выронил ремень на землю, рядом с ножами. Если бы ты себе представляла, Казама, чего стоит эта картинность. Как сильно и мощно гад давит. Я встал, но прежде, чем сделал первый шаг, Казама выкрикнула: – Нет, осталось оружие! – Какое? – Ты сам! Ох и дура. Она внатуре ничего не поняла? – Когда я пришёл в армию и спросил «А здесь научат карате или боксу?», командир дал затрещину и сказал: «Чтобы вступить в рукопашный бой, солдат должен потерять на поле боя автомат, пистолет, нож, лопатку и каску. А потом найти такого же идиота»! Я умею драться, Казама. Но не умею драться. Понимай это как хочешь, не могу перевести лучше, – я развёл руками. – До Осаки осталось ровно двести километров. Это максимум три часа в пути. Я посчитал это, пока ты была в отключке. Сейчас… пол-десятого. – Почему я так долго… – опустошенно спросила девушка. – Ты ведь устала от путешествия, да? – слышу в собственном голосе случайное сопереживание, поддержку. Ну и пусть: – Я тоже очень устал. Я не сплю вторую ночь подряд, очень тяжело говорить. Мучает внутренний голос, но я держусь. Ужасно стыдно оттого, что меня поколотила какая-то девчонка, но я держусь. Очень страшно, я боюсь будущего потому что я… я… …потому что ты сука, нет, олигофрен ты, Ивлев, перед кем ты исповедуешься?!… –…потому что всё чаще слышу Голос! – не выдержав, схватился я за голову. – Но всё ещё держусь. И готов немедленно сесть в машину и добраться до проклятой Осаки! Грудь распирает изнутри чем-то очень тяжёлым, я весь взмок, сердце стучит в бешеном ритме. Положение ещё хуже, чем было в Абу-Кемале, когда каждый лишний или неверный шаг гарантировал взрыв на самодельной мине. Я задыхаюсь, потею и дрожу одновременно, но держусь. Из последних сил, но ничего другого не остаётся. – Я тоже готова! – выкрикнула Казама. Девушка медленно подошла и протянула руку, как для рукопожатия. Лицо напряжённое, губы сжаты в тонкую линию, глаза полны страха и ярости, но руку держит уверенно. Я протянул руку в ответ и сжал девичью ладонь. Нет, это мою ладонь сжали – настолько крепко Коротышка стиснула пальцы. – Я очень хочу домой, – сказала она громко и отчётливо. – Если для этого нужно сесть немедленно в машину и поехать – я готова! И очень хочу помочь тебе! Отпустило. Отпустило резко, жёстко, как будто все камни, сидевшие на душе, не сняли, а раскидали могучим ураганом. «И я очень хочу помочь тебе!»? Разве это такие уж волшебные слова? – Спасибо, Коротышка, – я притянул к себе девушку и крепко прижал к груди. – Так гораздо легче. Я запоздало понимаю, что сейчас будет очень больно, но…       Удара не последовало. Казама не брыкается – наоборот, немного обмякла. Я осторожно разжал руки, взял за плечи и чуть отодвинул девушку от себя. – Просила же не называть меня так, – девушка смущённо краснеет и смотрит в бок, сложив руки на груди. – Не буду, прости, – я постарался улыбнуться как можно более дружелюбно. –…хорошо, – Казама всё же повернула взгляд и несмело улыбнулась в ответ. – Нам пора ехать. Я действительно очень хочу домой. – Tenno kai-kai sora ni shite miru zo! - очень громкий и совершенно нечеловеческий голос прозвучал откуда-то сверху.       Это было настолько не к месту, настолько разорвало в клочья весь момент, что я не сразу нашёл источник малопонятных звуков. Я поднял голову… и обалдел. К нашей небольшой полянке приближается человек-вертолёт. Судя по фигуре – точно человек, но судя по урагану над головой – точно вертолёт. Казама тоже обалдело смотрит на это чудо природы. Уходящий луч солнца скрылся за холмом, в последний раз блеснув на лезвии кривого меча, который должен вот-вот опуститься мне на голову. Это и вывело из ступора: толкнул Казаму в сторону и упал на землю. Но не удержался и покатился вниз. Падал недолго – зацепившись рукой за какой-то корень, я затормозил и перекатом вскочил на ноги. Коротышка, хлопнувшись задницей на землю сбоку, завороженно таращится на эту скотину. Темнота укрывает внешность незнакомца от взгляда, я увидел только силуэт – высокая мужская фигура с мечом в руках. Слышу звук – шкрябанье металла, как будто двигаются сочленения доспеха. Фигура подняла меч над головой и взмахнула им в нашу сторону. – Wakai yūjin, aiteiru anata jishin o mamori, anata no meiyo o junbi! Я осторожно сдвинулся вбок, поближе к Казаме и встряхнул девушку за плечи: – Очнись! Поднимайся, быстро! Что он сказал? – Я не знаю, – Коротышка удивлённо смотрит на меня. – То есть как это ты не знаешь?! Он ведь говорит на японском! – Да, но всё равно не понимаю! – разозлилась Казама, поднялась на ноги и неуверенно приняла боевую стойку. – Это какой-то очень старый японский язык, не очень понятно, что конкретно он сказал, но... смысл я, кажется, поняла! – Да ну? – в груди поселился холодок. – И что же он хочет? – Драться! *** Лезвие катаны опять загорелось зелёным светом и противник опять прыгнул на нас сверху. Я не могу оторвать взгляда от оружия, кажется, что мышцы задеревенели, а ноги приросли к земле. Это существо может и не быть человеком… Напавший на нас воин атаковал стремительно, будто перетекая из одного места в другое, как призрак. Но меч меня не коснулся – вновь услышала металлический лязг, который перешёл в настоящий грохот. Зелёная полоса меча упала под ноги, выведя, наконец, из дурацкого состояния. Впереди, выше послышались звуки борьбы и крики Миши. Он рычит, как дикий тигр, и размахивает руками из стороны в сторону. Я подбежала и увидела солдата сидящим груди Призрака – Миша молотит кулаками по лицевой маске. Или пытается – Призрак искусно отводит удары и уворачивается, как будто кулаки Миши проходят насквозь? Но как только решила помочь Мише, Призрак ловко вывернулся и ударом обеих ног подбросил Мишу над собой. Очень высоко подбросил, да так, что солдат с удивлённым воплем приземлился обратно на дорогу. Промахнулась с ударом, Призрак акробатическим кульбитом спрыгнул ниже. Он поднял меч и пару раз взмахнул им. На уровне глаз зажглись два зелёных огонька. – Ты продаёшь этот бой? – спросил он нечеловеческим голосом. Постой, это же какое-то старое выражение, фразеологизм, со смыслом… ...ЧТО?! – Да как ты смеешь?! – настала моя очередь прыгать вниз. Ублюдок обозвал меня трусихой, сказал, что я лишь наблюдаю эту схватку! Приземлилась прямо перед Призраком и ударила ладонью примерно в район печени – тем самым приёмом «Внутренняя сила», которым в первый раз повалила Мишу на землю. Хорошая новость, напавший на нас вполне материален! Призрак с тем же металлическим грохотом полетел ещё ниже. – Даже не думай вставать! – я помахала рукой, развернулась и пошла наверх. – Казама, сзади! – крикнул Миша. Прозвенел сочный металлический лязг и сверху расцвели вспышки. На фоне ночного неба они похожи на мини-фейерверки. Почти мгновенно я услышала звук: выстрелы! Но ни разозлиться, ни испугаться не успела, потому что Миша заорал ещё громче, чем выстрелы: – Казама, быстро наверх! Враг прямо за тобой, беги! Куда, прямо на твои пули?! Несколько коротких жёлтых линий пролетели в полуметре над головой, чёрт! – Дура, свали с линии огня! Беги, сука, беги! Чёрт-чёрт-чёрт! Я со всех ног побежала наверх, пригибаясь под выстрелами. Расстояние показалось бесконечным, но на самом деле я забралась обратно на дорогу всего за три секунды. Удержалась и не побежала дальше, забыв обо всём на свете. Я не трусиха и не продаю бой! Я никогда не убегаю и не убегу сейчас! Миша продолжил стрелять вниз по склону, лёжа у самого края. Винтовка выпускает пули с небольшими отрывками, я чётко вижу это по вспышкам, но грохот выстрелов сливается в один оглушительный звук. И это я стою в полутора метрах, каким же образом Миша выдерживает грохот совсем близко от лица?! Очередная вспышка, и я вижу на голове солдата массивные наушники. Завидно, блин… Новая вспышка, и я вижу как Миша переворачивается на спину. Лицо искажено гримасой азарта, он стреляет в небо. Поднимаю взгляд и вижу стремительный силуэт, с невероятной быстротой машущий мечом над головой – будто это вращение и позволяет Призраку лететь. Тонкий звон металла – и Призрак падает на землю в нескольких метрах справа. Миша что-то неистово, но воодушевлённо заорал и поднялся на ноги. Он продолжил стрелять на ходу, а я едва успела отбежать в сторону. Но вдруг Миша остановился и начал озираться по сторонам. Обернулась обратно – Призрак исчез! – Ааа! – Миша толкает сзади, но я тут же получаю удар кулаком по голове. Вскользь, не опасно, но всё равно чертовски больно! Миша вновь вскрикнул, упал на землю и что-то утробно прорычал на русском. Ох, удар ногой по голени, больно-то как! Я падаю на одно колено и прикрываю руками голову. – Казама! – Миша приподнялся, держась за винтовку. – Вот сейчас мы проверим, агх… – он получил удар ногой по затылку, но каким-то чудом выдержал и продолжил: –…какой ты мастер боевых искусств. На счёт три – спина к спине! Готова?! – Да! – я отбила удар кулаком. – Три! – крикнул Миша и рывком поднялся на ноги. Я никогда не дралась вместе с напарником. Их и не было никогда, разнимать уличные драки спокойно можно и в одиночку. Но эта схватка, с Мишей в роли напарника, просто… невероятна. Мы подпираем друг другу спины, давая точку опоры для защиты или контратаки. Я отвожу удары в сторону или пытаюсь ударить в ответ, а Миша продолжает стрелять и отбиваться задней частью винтовки. Призрак, убрав меч в ножны, невидимкой кружит вокруг, но я теперь точно могу предсказать направление ударов. Вскоре у нас стало отлично получаться – я не только «вижу» движения Миши спиной, но как будто сама двигаю руками и ногами своего компаньона. Мы перемещаемся из стороны в сторону, но всё время держимся спина к спине. Время тянется очень медленно, адреналин, накопленный за все ссоры и скандалы, наконец-то нашёл выход! – Казама, перезаряжаюсь, прикрой! Миша упал на одно колено и отцепил изогнутую плоскую штуковину у винтовки. Чёрт, не вовремя! Я оборачиваюсь, чтобы дать время, но… – Твоей игрушке конец! – катана молниеносно рубит винтовку Миши пополам, едва не задев солдата. Чёрт! Целю Призраку ступнёй в висок, но он бьёт рукояткой меча в живот и я падаю на спину в метре от них. Миша в ступоре пялится на разрубленную винтовку. Призрак схватил солдата за воротник, опрокинул на землю и придавил ногой. Обломки винтовки жалобно звякнули, упав на землю. – Кто пришёл к лесу с проклятием – умрёт от проклятия! – проревел Призрак и проткнул грудь Миши мечом. Нет! Не имея времени подняться, я на коленях рванула вперёд, к хрипящему от боли компаньону. Он кашляет и держится рукой за грудь. Призрак, отступил чуть назад и преградил дорогу. Я едва успела остановиться, чтобы не напороться горлом на лезвие меча. Призрак приподнял моё лицо, придерживая обухом подбородок. – Красота, за которую стоило умереть, – сказал он, глядя в глаза жуткими зелеными точками. Дрожа от ненависти, медленно поднялась на ноги и попыталась отойти, но Призрак шёл за мной, удерживая меч в той же позиции. – Ублюдок, я разорву тебя голыми руками! – качнулась вперёд, но Призрак сразу развернул меч лезвием вверх. Кромка лезвия отдаёт холодом, меня передёрнуло изнутри. Теперь Призрак идет вперёд, заставляя отходить всё ближе к краю дороги. Особых мыслей в голове не осталось, взгляду мешает чёрная ненависть, покрывшая собой всё.       Всё, пережитое за четыре многократно проклятых дня: горе, злость, страх, смущение, удивление, радость – ещё немного, и эмоции разорвут изнутри и уничтожат всё вокруг! – Surpriz, souka! – в шее Призрака, по бокам, появились две рукоятки. Миша обхватил Призрака руками за пояс и рывком отбросил назад. Что-то обожгло, я рухнула на землю и ухватилась рукой за челюсть. По руке потекла кровь, но ничего не отвалилось, жива! Царапина, только глубокая царапина! Миша вдруг с воплем упал на спину рядом. На лице - признаки шока, он медленно приподнялся на локте и вытер кровь с лица. Призрак медленно приближается к нам. Рядом, негромко звякнув, падают оба Мишиных клинка. Есть ещё силы встать… Но только у Миши, он непреклонно поднялся на ноги и опять бросился на Призрака, схватившись за рукоятку меча левой рукой, а правой нанося удары по лицевой маске. Голова Призрака болтается в стороны от ударов, но сам он только жутко хохочет продолжая двигаться вперёд и заставляя Мишу бессильно скользить назад и отчаянно орать от злобы. Я очнулась, вскочила и попыталась вернуться в бой, но сделать подсечку не смогла – иначе бы уронила непонятно каких образом ещё живого Мишу вместе с Призраком. Промедления воину хватило, чтобы покончить с нами: он вдруг вырвал меч из захвата Миши, врезал рукоятью по затылку и пинком отбросил солдата от себя. Призрак остановил взмахом клинка, пришлось отскочить назад.       Но вместо отскока я споткнулась об тело Миши и повалилась на землю, вызвав у своего компаньона взрыв матерщины на русском. – Речь северных длинноносых варваров! – удивлённо сказал Призрак. Он остановился в двух шагах от нас и медленно провёл лезвием по воздуху. – Было подозрение… – Chto ty tam vyaknul, urod?! – Миша сплюнул кровь и с вызовом показал средний палец. – Davay, ne rastyagivay udavol'stviye! Призрак расхохотался дебильным голосом, вновь направил клинок в сторону Миши и ответил: – Удовольствием было сражаться с таким отчаянным человеком, редко встретишь столь чистую и ничем не испорченную ненависть, – Призрак перевёл клинок в мою сторону и вновь проскрипел: – Поручаю тебе беречь эту душу! Зелёный свет лезвия исчез, Призрак подпрыгнул, над головой опять закружился ураган и он быстро скрылся из виду в совсем тёмном небе. Это всё, конец? Больше нечего было сказать? Я смотрю Мише в лицо: солдат тоже завис в удивлённом ступоре. Прошла как минимум минута, прежде чем мы всё осознали и не сговариваясь растянулись на земле, почти касаясь друг друга затылками. Это действительно конец. – Я всегда думал, что Япония – необычная страна, – Миша дрожащими руками поднёс сигарету к губам, чиркнул зажигалкой и выпустил дым изо рта. На запах уже наплевать, да вообще всё вокруг безразлично. Тем более плевать я хотела на этот монолог, но всё равно не могу заткнуть себе уши. Силы покинули вместе с вернувшимся в норму адреналином. – Но даже сраный самурай не очень удивил. А вот как мы с тобой ещё живы – вот это хороший вопрос. – Я видела собственными глазами, как тебя проткнули мечом, – едва могу придавать голосу хоть какие-нибудь эмоции, я выжата досуха. – Как ты смог двигаться после такого? – На мне ведь бронежилет, – ответил он, постучав по груди кулаком. – Он не раз спасал от пуль, а от какой-то железяки – тем более защитит. Голос солдата звучит удивительно бодрым на фоне происшедшего. На мгновение появилось подозрение, что схватка его… обрадовала? – Хорошая вещь, бронежилет, – негромко сказала я. – Рада, что ты не ранен. – А ты?… Ох, mat’ tvoyu! – Миша потушил и отбросил окурок в сторону. Он вскочил на ноги, потом довольно осторожно, без рывков, поднял на руки и куда-то побежал. Нет сил даже обругать своего компаньона за мусор, что же могу сказать про это? Ничего, потому что совсем не хочется сопротивляться. У Миши крепкие руки, но он несёт куда-то совсем мягко, нежно. Из-за чего всё больше и больше хочется спать. – Казама, не спи! – встревоженным голосом сказал Миша. – Я не давал такой команды! – Мне команды не нужны, отва… – Рот закрой! – резкие и грубые слова сильно контрастируют с действиями солдата: Миша осторожно усадил на заднее сидение машины и немного откинул спинку. – Не шевели даже губами, или заклею их изолентой. Подними голову выше! – Это царапина, он едва задел, всё в порядке. – Да?! А почему ты так стремительно бледнеешь? Я посмотрела на своего компаньона краем глаза. Миша действительно взволнован, на лице виден неподдельный страх за мою жизнь. – Я просто очень устала, замёрзла и хочу домой. Это правда просто царапина. Миша не слушает, осторожно приподняв мою голову за подбородок. Секунда, и я слышу вздох облегчения, солдат кладёт ладонь на голову и ласково гладит по волосам. Это ощущение теплоты… – Обещаю, мы доедем, – не сразу понимаю, что Миша уже клеит к щеке широкий пластырь, настолько глубоко я погрузилась в себя и почти уснула в заботливых руках. Миша достал из рюкзака непромокаемый плащ и укрыл меня по шею. – Держись, последний бой – он самый трудный. – А что потом? – спросила я. – Только дом, где ждут, – ответил Миша и закрыл дверь. Сознание потухло сразу и я заснула. Стало тепло и очень спокойно.