Вслед за цветением сакуры

27.03.17, понедельник, раннее утро

Не надо думать, что я спал этой ночью. Как только закрывал глаза, как только начиналось приятное погружение в сон, мерзкий шёпот вновь звучал в голове. Далее - попытки отделить шум и сам голос, в нелепой надежде на то, что кто-то хочет связаться со мной телепатически. Ну да, конечно. Это опять был мой собственный голос в голове и он вновь угрожал. Где-то к 2 часам ночи научился неплохо сопротивляться – комбинация из мешанины всякого разноголосого бреда и картинки «сломанный табурет» в голове, а так же старая добрая физическая боль работали безотказно. Я даже поэкспериментировал, выяснив, что микроскопический порез на тыльной стороне запястья или на предплечье способен свести на нет почти все видения Голоса. Кроме самых болезненных. Шесть фрагментов памяти. Развалины Алеппо, ставшие домом на добрые полтора месяца: такие привычные каменные и глиняные обломки под ногами. Затем вижу «коробочку» – мою бронемашину, объятую пламенем, которое подбирается к боекомплекту. Ещё один отблеск внутреннего зрения: Сердюк, Перепёлка, Чалдон и Шегай – они улыбаются, сидя верхом на «коробочке», я сфотографировал из три месяца назад. Мгновение – и вместо братьев по оружию я вижу обгорелые трупы бойцов из другого взвода. Теперь я вижу… нет. Нет! Ну почему именно она?! Девушка, чьё имя я не в силах больше произнести. У неё короткие и мягкие волосы, укрытые под изумрудно-зелёным тюрбаном. Из-под ткани видны только ушко, тонкая шея и половина вечно печального лица: девушка стоит ко мне спиной в пол-оборота. Это горькое, сжимающее душу воспоминание сменяется ещё более кошмарным: на меня смотрят два узких красных визора; я вижу маску боевого шлема, похожую на морду какой-то хищной птицы. Весь карнавал ужаса венчает взрыв… нет, два одинаковых взрыва – на железнодорожном переходе и в полях за городом. И яблоко, почему-то. В смысле, маленькое полусгнившее яблочко-ранетка, незаменимая часть любимого фокуса. Кроме того, ранетки мне просто нравятся, и в автопарке нашей части растёт целая аллея яблонь. В один из моментов пробуждения, в полчетвёртого ночи, я нащупал в темноте карман разгрузки, где лежат яблочки. Взял одно такое, иссохшее и подгнившее с одной стороны, в руку и посмотрел на него в отблеске уличного фонаря. Ладонь свело судорогой и я непроизвольно раздавил яблоко. На душе уже было погано, а стало вообще невыносимо. Я обхватил руками голову и сжал в тиски пальцев. Промелькнули вполне ожидаемые на таком фоне мысли о суициде. Однако подсознание впервые проявило себя с хорошей стороны: всеми силами Голос начал давить, требуя забыть об этом. Отлично, он дал ещё один призрачный шанс в борьбе. Именно призрачный, потому что кому как ни подсознанию понимать, когда я реально захочу совершить суицид? Вот, Голос согласен, и гаденько хихикает. Ууу, пидорас… А вообще ситуация дебильная. Сколько я читал про сумасшедших - они через одного слышат какие-то голоса. Но при этом в книжках все психи – малопонятные окружающим овощи, которые тихонько (или не очень) сидят, стоят или лежат на полу и корчат дебильные рожи. А я вполне осознаю собственную шизу и даже могу с ней поговорить. В позе «Чего изволите?», на четырёх костях, жопой к верху, но не суть. Почему так? Почему я до сих пор не овощ? Спать всё равно уже не хочется. Я измотан кошмарами и пробуждениями, но не настолько, чтобы просто вырубиться. Ближе к рассвету вышел было на улицу, но тут зарядил дождь. Немного постоял под ним: крупные капли падали на лицо, туман в мыслях исчезал вместе с ними. Но я довольно быстро промок и вернулся в машину, чтобы немного высохнуть. Я не очень люблю дожди: даже песчаная буря в Хомсе лучше, чем летний муссонный ливень в Приморье. Но конкретно этот ливень в тему. Дождь барабанил по капоту, не навевая никаких воспоминаний. Напротив, разбитый, рваный ритм неплохо чистил мысли от ненужной шелухи. Таким макаром я и просидел в машине до самого утра, пока дождь не прекратился. Небо всё ещё закрыто тучами, дождь точно повторится в течении дня. Я вышел из машины и встряхнул китель. Водоотталкивающая ткань не дала вымокнуть, но влага всё равно никуда не делась. Тусклое утро надо чем-то разбавить, и я не придумал ничего лучше, чем поесть. До завтрака успел ещё и неплохо размяться и лёгким бегом разведал местность вокруг мотеля. Сплошная «зелёнка», с обоих сторон окружившая трассу, плюс холмистая местность, с выходами в неглубокие долины, заросшие тем же лиственным лесом. Торопиться было некуда, и Казама, которая вышла из мотеля в полседьмого, потягиваясь и зевая, застала меня за уборкой машины. Крошки от галет и случайно пролитый чай никого не обрадуют. – Ты всё съел и ничего не оставил?! – даже не оборачиваясь я понял, что Коротышка сказала это с наигранным недовольством. В ответ вручил ей дымящееся ведёрко какой-то лапши. Казама довольно улыбнулась и сказала «Спасибо». Что сказать, настроение немного поднялось. Есть всё-таки в ней что-то… доброе, или не знаю как сказать… что-то милое. В характере, то есть милое: на внешние данные Казама вряд ли когда-нибудь жаловалась. Разумеется, дружелюбная атмосфера пропала, как только мы тронулись в путь. Вот как будто за эти два дня было иначе? Коротышка сначала намёками, потом иносказательно попыталась что-то сказать, пока непонимание не довело до гневного утробного вздоха, после чего она открытым текстом выкрикнула: – Ты воняешь, Рэйджи! – Ты могла сказать это сразу, не тратя время на красивые слова. – Как это? – ошеломлённо спросила Казама, позабыв о претензиях. – Ты же сам просил быть более вежливой! Вот так вот. Теперь понятно, но это ли я имел в виду, когда предложил быть более терпеливыми друг к другу? – Нет, просто… Дай угадаю, японцы как китайцы, ничего не говорят в лицо? Казама засмеялась, как будто я пошутил: – В смысле? А как мы, по-твоему, общаемся, спиной? – Ты не поняла, я имел в виду другое: японцы всегда пытаются сказать что-то другими словами? Ты можешь говорить всё, что угодно. Прямо, как оно есть. – Это считается… – она помедлила, подбирая слова, но продолжила: – Это считается неприемлемым. Я и представить не могу, чтобы кто-нибудь говорил так. Кроме иностранцев, конечно же. – А что, много опыта общения с иностранцами? – Больше, чем хотелось бы, – сказала Казама и показала язык. Дитё, блин. – Между тем, ты постоянно обвиняешь меня в военных преступлениях и проявлении агрессии к окружающим, – показалось, что я нашёл изъян в её логике, но оказался не прав: – Но ты действительно проявляешь агрессию! По японским меркам, то есть. Неужели в России расхаживать по улицам с оружием в руках нормально?! – Нет конечно же! С оружием я переборщил, согласен. Но к людям в военной форме у нас относятся иначе, чем в Японии. Нас уважают обычные граждане и боятся негодяи. Я, может быть, немного преувеличиваю… Охренеть как преувеличиваю, на самом деле. –…всё намного сложнее, но ещё никто в страхе не убегал или не приставал с требованием объясниться. Носить военную форму в России – почётно. А зарплаты-то у нас какие почётные. Зачётные, прямо скажем, особенно командировочные в Сирии – всегда получка бы такой была! – Но почему? – Казама, видимо, реально не понимает. – Я не знаю, как объяснить, – я обогнал спортивного вида седан и вернулся на полосу. Машин сегодня явно больше, а может быть мы просто ближе к крупным городам? – Скорее всего потому, что я не понимаю, почему японцы боятся своих солдат. – Мы не боимся, мы… – девушка опять помедлила с ответом. – Может, ненавидите? – Нет, ну… только из-за войны, может быть. Понимаешь, японцев с детства учат пацифизму. Каждому ребёнку объясняют, что война – это плохо. – Русских тоже, – кивнул я. – Ты не можешь себе представить, сколько у нас книг про войну, из которых даже самому глупому должно быть понятно – война это зло. – Ты только что признался, что ты более чем глупый! – рассмеялась Казама. На себя посмотри, обезьяна с гранатой! Но Коротышка и не думает менять тему. *** – Раз ты знаешь, что «война это зло», почему же ты пошёл в армию? – А вот это точно не твоё дело, Казама, – Миша резко помрачнел и замолчал, по-видимому, не желая продолжать разговор. Вот грубиян, мы ещё не закончили! – Так и быть, но ты должен ещё кое-что знать о Японии: у нас не терпят тех, кому не хватает ума хотя бы умыться с утра! Ты уже весь чёрный от грязи и ужасно воняешь! – Можешь потерпеть, пока мы не доедем до Осаки?! – он недовольно посмотрелся в зеркало заднего вида. Результат Мише явно не понравился, он с отвращением провёл рукой по щекам и подбородку, которые сильно заросли щетиной. – Vot ved’ bomzh! Согласен, выгляжу я не как секс-символ, но об этом надо было думать двадцать километров назад, когда мы были в мотеле. Ты сама хоть в душ успела сходить, или домой так сильно хочешь, что не до этого? – Всё я успела, чего привязался?! Вот уж мастер нескромных вопросов! Как терпимо относиться к такому?! – Тогда придётся потерпеть до Осаки, где я сдам тебя с рук на руки отцу, а сам… BLYAD’! Машину резко занесло вправо. Рэйджи что-то гневно орёт и крутит руль из стороны в сторону, я тоже кричу, но от страха! Машины на встречной полосе приближаются с страшной скоростью… Каким-то чудом, наверное, за полметра до столкновения, Рэйджи вернулся на нашу полосу и медленно начал притормаживать, сбрасывая скорость. При этом он не переставал что-то злобно шептать по-русски, очевидно, матерясь. Только сейчас я заметила, что продолжаю кричать, но когда заткнулась, то услышала другой звук: как будто резиновый мячик зажевало в шестерёнках. – Ч-что это было? – запинаясь, спросила я Мишу, когда машина окончательно остановилась. Он тяжело дышит, прислонив лоб к рулю. – Колесо взорвалось, – ответил он через некоторое время. Миша приподнял голову и повернулся ко мне с нервной улыбкой: – Извини, если напугал. – Ты же спас нам жизнь, о чём ты вообще?! Я бы на твоём месте точно врезалась в ту машину, ахахаха! Меня распирает панический хохот. Страшно до онемения ног, а голова вообще не соображает - из-за этого я и захохотала, но Миша не разозлился и не удивился этому. Только неожиданно ободряюще потрепал по макушке и вышел из машины. В другой раз я бы разозлилась и дала пощёчину за такое, но сейчас… Это было даже приятно. Но это ощущение, как и страх, тоже прошло быстро. Ладно, надо посмотреть, что там с колесом. Как это оно «взорвалось»? Я вышла наружу и огляделась. Мы спустились с холма и теперь стояли на обочине, в низине. Небо – мрачное, тучи двигаются медленно, нехотя. Ветра почти нет. Влажная от утреннего дождя почва почернела, покрывшиеся первой листвой деревья едва слышно шумят. Обычный весенний пейзаж, но притягивает взгляд спокойствием. Что-то металлическое звякнуло с другой стороны машины, а затем я услышала расстроенный возглас Миши: – Souuuukaaaa! Очевидно, он так ругается. Воспоминания позавчерашнего дня, когда Миша очень часто повторял это слово, вызвали лёгкую дрожь в ногах. Я быстро поборола эту дрянь, но неприятный осадок всё равно остался. Обошла машину и увидела разозлённого Мишу, который сел на колени возле переднего колеса. Часть шины оказалась буквально вмята в металл колеса. Удивительно, как он вообще справился? – Где ты научился так хорошо водить машину? Миша встал с колен, потянулся, зевнул, потом расстроенно пнул колесо ногой и сплюнул на землю. Фу, блин, ну что за бескультурщина?! – В Сирии, на войне. А до того – дома, в России. Просто были время и приказ научиться, сам не особенно хотел. – И что теперь делать? Машина сможет ехать дальше? Рэйджи улыбнулся, как будто я пошутила, и покачал головой: – Да, но недалеко и закончится это плохо. Надо поменять колесо. Он снял с себя эту штуку, «бронежилет», и положил на заднее сидение. Затем Миша отошёл к багажнику, а я осталась смотреть на колесо. Резина порвана безнадёжно, но металлическая часть вроде бы осталась целой. Я в этом всё равно не разбираюсь, поэтому остаётся положиться на Мишу. Даже если он временами ведёт себя как невежа. Может, я могу как-нибудь помочь? Миша встал у открытого багажника и удивлённо почесал щёку. В левой руке он держит какую-то железяку, на вид – вроде широкой вешалки с подставкой вместо крючка. Посредине лежит какая-то металлическая палочка с винтовой резьбой. – Что это? – Не знаю, честно говоря, – ответил он и покрутил штуковину в руках. – Но оно должно как-то приподнять машину, чтобы я мог поменять колесо. Кажется… Миша повернул штуковину набок и что-то покрутил. Плечи странной вешалки двинулись, и верхушка медленно стала подниматься. – Всё, я понял, как оно работает, – Миша немного порылся в багажнике и достал оттуда небольшой гаечный ключ. Со всем этим в руках он пошёл к колесу. – Казама, мне нужна помощь! Когда я подошла, Миша уже лежал на боку возле колеса и пытался куда-то пристроить эту штуковину. Блин, что же ты делаешь?! – Ты же весь в грязи сейчас будешь, разве не видишь, что земля мокрая? – А ты у нас магией владеешь или можешь машину силой мысли поднять? – Рэйджи лёжа протянул ко мне уже грязную ладонь и сделал приглашающий жест: – Вперёд, покажи чудо! Нет? Тогда иди сюда и помоги. Он встал и указал пальцем под машину: – Я приподниму её, а ты немного продвинь подъёмник под днище. Всё ясно? Давай, на счёт три… Прежде чем я успела возразить, он схватился за переднее крыло и начал отсчёт: – Один, два, три… СЕЙЧАС! Не то, чтобы я не видела такие фокусы, но Миша опять впечатлил: он действительно немного приподнял машину. Я присела на корточки и продвинула подъёмник, и когда Миша отпустил кузов, звякнул металл. – Отлично, теперь можешь отдыхать – дальше нужна только грубая мужская сила. Он вновь присел перед колесом и начал гаечным ключом что-то крутить на подъёмнике. Сначала незаметно, но вскоре явно – машина начала подниматься на бок. В связи с этим назрел вопрос: – Миша, а чего ты не умеешь? *** Нифига себе, я даже задумался. Нет, серьёзно, о чём это она? – Ты не могла бы уточнить вопрос? – Ты хорошо умеешь стрелять, – утвердительно сказала Казама, но сразу добавила: – Ну, ты ведь солдат, значит, умеешь стрелять? – Да, умею. – Ты умеешь чинить машины, но ведь ты не механик. Как так? Ну и что? Какая тут логика, интересно знать? Я услышал напряжение в вопросе Казамы, видимо, она считает ответ вполне очевидным. А я нет. – Попробую ответить: представим себе, что ты, – я указал ключом на девушку, – ремонтируешь компьютеры. – Представим, – согласилась Коротышка. – Разве ты не можешь починить телевизор? – Нет, конечно же! Ведь для этого нужен другой человек, который знает, как чинить телевизоры. – Но ведь телевизор и компьютер – похожие устройства! – И что? – полным недоумения голосом спросила она. – Это значит, что один человек, теоретически, может починить обе вещи! – Но зачем? Человек-компьютер, – хах, забавно сократила, – починит телевизор гораздо хуже и медленнее, чем человек-телевизор. – Согласен, но ведь починит же! Так и я – может быть, стрелять я умею гораздо лучше, чем колёса менять, но ведь я один могу со всем справиться. Значит – я молодец. Но, кажется, я начинаю понимать твою логику: несколько мастеров в разных областях лучше, чем один человек, который умеет много разного, но справится хуже? – Ты сказал это слишком сложно, но правильно. А у вас, в России, разве не так? – У нас в России… – я продолжил крутить винт домкрата, понемногу поднимая машину. Мысли слипаются, утренняя бодрость от зарядки и завтрака закончилась. Монотонная работа усыпляет ещё больше, но я держусь. День без сна – ещё не причина падать на землю и жаловаться. Таких причин в ВДВ вообще нет… – У нас в России всё очень сложно, – я наконец-то поднял машину на достаточную высоту, чтобы достать запаску. – С одной стороны, да - несколько специалистов лучше, но их почти никогда нет рядом. Поэтому, обычно приходится работать с тем, что есть под рукой, прямо здесь и прямо сейчас. – И тебе сейчас тяжело работать? – я залез под днище и едва услышал вопрос. – Да, ты ведь не моё отделение. …взорванное из-за неё… –…иша? МИША?! – меня кто-то тащит по земле, тут же очнулся. – Зачем ты меня вытащила? – я попытался улыбнуться испуганной Коротышке, но лицо как будто перестало слушаться. – Ты вдруг резко замолчал, и я услышала странный звук, как будто удар головой об землю! Она права, я действительно ударился – пощупал затылок пальцами и увидел склизкую грязь на ладони. Казама нахмурилась и спросила: – Это из-за боевого шока, да? Разве он не должен был закончиться? Если я уже почти в порядке, значит, и ты… – Это ничего не значит, – я рывком залез обратно под машину и продолжил выкручивать штифты, которые удерживают запаску. – Я уже говорил, что не хочу обсуждать это. Я не видел, как отреагировала Казама, но эти слова наверняка её задели. Когда это начнёт всерьёз беспокоить – обязательно сообщу. А пока удалось ослабить крепления, и запаска теперь держится только на одном крепеже сверху. Выбрался из-под машины, откинул половик за водительским сиденьем и открутил последний штифт. Под машиной раздался хлопок и теперь остаётся только надеяться, что запаска сильно не проржавела. Повезло - она оказалась вполне целой, пришлось только немного подкачать камеру насосом, который я тоже нашёл в багажнике. На этом везение кончилось – когда я откручивал уже третью крепёжную гайку у пострадавшего колеса, раздался гром и вскоре опять начался дождь. – Миша, постой, надо как-то укрыться от дождя! – Садись в машину, – я подошёл к открытой боковой двери и, немного покопавшись, извлёк из рюкзака плащ-палатку, накрылся с головой, закрыл все двери и продолжил крутить гайки. Полностью от дождя это не спасёт, но работать можно. Казама удивлённо уставилась на меня из окна. Поднял голову и состроил дурацкую рожицу. Девушка улыбнулась, повторила рожицу и отвернулась. Не очень люблю, когда кто-то наблюдает за моей работой. Я закончил со скучной фигнёй где-то через полчаса. Пока открутил колесо, пока прикрутил запаску и проверил давление, пока убрал инструменты – это заняло время. И немало сил: спать теперь хотелось не просто сильно, а почти неимоверно. Ливень только усиливал усталость, не давая нормально подышать – казалось, что дождь идёт отовсюду, даже снизу. Я попытался было закурить, но длины капюшона не хватило, и сигарета тут же потухла. Какой же блядски серый день! Вытряхнул плащ от воды, сложил обратно, отряхнулся от грязи сам и сел за руль. Коротышка со скучным лицом смотрела в окно, но как только я сел внутрь, она возмущенно зажала нос пальцами и закашлялась. Ох, чёрт, да знаю я, что воняю, что теперь поделаешь?! – Слушай внимательно, Рэйджи! – почти кипящая от злости Коротышка медленно и максимально чётко выговаривает слова: – Впереди, через тридцать километров, будет маленький город, Якагэ. Там, на окраине, есть sento. Либо мы останавливаемся у ближайшей речки и я вручную устрою тебе жёсткую помывку, либо мы едем в Якагэ, ты как следует моешься сам и стираешь вещи. Ты ужасно воняешь! – Если это самое «сэнто» – это баня, – я запустил мотор и повернул руль, – то держись крепче, мне нравится второй вариант. *** Миша предупредил не зря: тридцать километров до Якагэ мы проехали на большой скорости. Не летели, как синкансэн, конечно, но для такой дождливой погоды Миша вёл машину довольно рискованно. Хотя ладно, не стоит жаловаться на его стиль вождения. Мы всё так же катили по узким горным дорогам, но возле города началась равнина с обширными рисовыми полями, на которых через пару месяцев появятся первые саженцы. Действительно, Якагэ оказался небольшим городком, вроде Иидзуки. Наверное, это и насторожило нас с Мишей – мы оба сидели как на иголках. В один момент я почти забыла о том, что показываю дорогу. Пришлось простоять лишних пять минут в небольшой пробке. О нет, ещё пять минут вони… Навигатор обманул, и вместо сэнто мы подъехали… к рёкану, внутри которого уже находилась баня. Не самое роскошное заведение, обычная провинциальная гостиница. Уже на пороге здания, зажатого с обоих сторон современными строениями, я спросила у Миши: – Тебе нужно объяснить, как и что тут нужно делать? – Может ты ещё меня искупаешь, как обещала? – скабрёзно ответил он. – Я не в первый раз в бане, разберусь. Пф, дурак. Ладно, какая мне разница? Мы подошли к стойке, где миловидная женщина вежливо поздоровалась с нами и озвучила услуги, которые предоставляются в их заведении. Как обычно, я перевела всё сказанное Мише, на которого администратор, когда мы подошли, покосилась с недоумением, но без страха. Здесь можно помыться, постирать вещи, полежать в ванной, даже переночевать. Всё как положено, отлично! Мечта, вот сюда и надо было ехать на каникулы! Я купила у пожилой служительницы бани принадлежности – два полотенца, большое и маленькое, шампунь, пемзу и ещё пару мелочей. Всё это и так у меня есть, но принадлежности остались в чемодане на колёсиках. Миша не купил ничего – он достал из рюкзака небольшую сумочку песочного цвета, всё с той же зелёной звездой на боку. Затем он расстегнул молнию и спросил, всё ли можно с собой взять. Сумочка оказалась неплохим набором для гигиены, и администратор согласно кивнула, разрешив. На этом я помахала Мише рукой и отправилась в раздевалку. Общественная баня – это дело на несколько часов как минимум, а значит надо расслабиться и не думать ни о чем. Как раз эти несколько часов! Не получилось, разумеется. Как только я зашла на женскую половину и положила рюкзачок в шкаф, внимание привлёк нарастающий шум на мужской половине. Нас разделяет плотная, без щелей, деревянная стена, но голоса слышны ясно – кто-то громко ругается по-японски: – Как ты вообще смеешь приходить сюда с этим, гайдзин?! Ты совсем болван?! Не надо быть очень умной, чтобы понять – Рэйджи опять вляпался в неприятности. Держу пари, он опять размахивал оружием! Я выскочила в прихожую, что бы увидеть, как из мужской половины вылетел полуодетый дядечка. В полёте он издавал какие-то булькающие звуки и держался за горло. Администратор только испуганно взвизгнула. Шторка с надписью «Мужчины» вновь дёрнулась, и в приёмную вышел Миша. Голый по пояс, он выглядит очень плохо. В том смысле, что солдат явно собрался убить этого дядечку – взбешённый Рэйджи неторопливо приближался к нему. Я успела добежать и встать перед ним, заслоняя собой пострадавшего. Ох, да они тут оба пострадавшие: Рэйджи выглядит плохо не только из-за гневного оскала на лице. На груди, прямо посередине, сияет уже посиневшая гематома. Это когда я успела туда ударить? Не помню, но вряд ли синяк проявился бы сейчас, спустя секунды после удара. Кожа тела, в отличие от лица да рук до локтя, оказалась бледной. На правой появился свежий порез, кровь медленно стекает по ладони вниз. – Что встала? Бить будешь? – спросил он. Пока я разглядывала его, Рэйджи немного успокоился. – Это такой элемент японского этикета, бросаться на людей с ножом? Солдат поднял другую руку - он держит выкидной нож с окровавленным лезвием. Не обращая внимания на кровотечение, Рэйджи взялся за лезвие обеими руками и разломил нож пополам, после чего перебросил мне за плечо. Я обернулась - обломки упали перед дядечкой. Довольно неприятной, кстати, наружности: седеющие, спутанные патлы, пропитое лицо, запах перегара и неопрятная борода клочками. Очевидно – бездомный. Да ещё и сильно пьяный... Он очень напуган и теперь мелко дрожит, глядя на сломанный нож. Я услышала шорох сзади и обернулась – Рэйджи сходил в раздевалку, принёс вещи бездомного и сбросил ему на голову. – Скажи, чтобы проваливал! – потребовал солдат. – Ну уж нет, я ни за что не поверю, что этот человек полез в драку первым! – я ткнула пальцем ему в грудь, случайно задев синяк. – Что он сделал, как его спровоцировал?! Рэйджи не обиделся, нет. Он просто разозлился ещё больше, вплоть до страшных красных глаз. – Чем я мог спровоцировать этого урода?! Этим?! Он повернулся боком и указал пальцем на плечо. Да, ты угадал, именно эта вещь и спровоцировала нападение: на левом плече Рэйджи красуется огромная, до предплечья, черно-белая татуировка. Оскаленная морда тигра, на фоне леса, парашюта и ночного неба. Под звериной пастью – две надписи, одна повыше, другая ниже: первая – число «восемьдесят три» и несколько русских букв, вторая – какая-то фигурная, изящная вязь, в которой я, впрочем, узнала арабское письмо. Блин, вот ведь ситуация. Бездомный напал на Мишу, обозвав нехорошим словом, но и в баню с татуировкой нельзя. К тому же он устроил этот балаган, из-за чего нас сейчас отсюда выкинут… Я обернулась к стойке: администратор уже тянет руку к телефону. Так, Аска, пора вспомнить, кто ты такая! – Могу я как-нибудь… загладить вину моего компаньона? – я подошла к стойке и мягко придержала руку администратора. – Он иностранец, по-японски не разговаривает, многого не знает, поймите правильно… Попутно я положила на столешницу ещё 500 йен. Сверх того, что мы уже заплатили, получалась приличная сумма. Повезло - женщина поняла правильно, и, разорив наш бюджет ещё на полтысячи, разрешила Мише остаться. Он проследил за моими действиями, и солдатский гнев быстро сменился полным согласием, он исподтишка показал большой палец. И чем тут гордиться, блин?! Бездомный понял, что ловить тут нечего, и ушёл, злобно зыркая на всех присутствующих. Обломки ножа он тоже забрал, негодяй. Миша предложил также снять номер, «чтобы не сидеть в трусах в машине, пока вещи будут сохнуть». Я легко согласилась с хорошей идеей, и оплатила номер до шести часов вечера. Перед тем, как вернуться в раздевалку, я всё таки решила поговорить с Мишей о правилах поведения в сэнто. Он как раз заканчивал обрабатывать порез при помощи аптечки, которую дала администратор. Быстро он, однако, и довольно грамотно – перевязал бинтом только саму ранку, а не замотал всю руку. Много опыта? Порез идёт почти ровно по срезу загара – от локтя и выше Миша совсем бледнокожий. Фигура, кстати, ничего такая – совсем не перекачанный бодибилдер, пресловутых кубиков пресса нет, но почти нет и жира: сухие, жилистые руки и торс. Впечатление портят только излишняя худоба, следы позавчерашних побоев и несколько прыщиков на спине, а вообще-то да, неплохо… Так, о чём это я? – Слушай внимательно: сэнто – это место, где люди расслабляются, тут никто друг друга не бьёт и не орёт. Ты выглядишь очень плохо, так что постарайся и сам отдохнуть, и не мешать другим! – Спасибо, мамуля, но мне кажется, будет лучше, если ты не будешь давить на место, где больно, – он мягко отодвинул указательный палец от своей груди и пошёл в мужскую раздевалку, оставив в странно-приятном заторможенном состоянии, будто я погружаюсь в тёплую ванну. Кстати, о ванне: пора идти. ***

27.03.17, понедельник, день

Баня удивила. Несмотря на слово «общественный» в рассказах Казамы, посетителей оказалось совсем немного. Появилось ощущение, что в этот раз повезёт и я смогу отдохнуть. К тому же, после инцидента с бомжом, даже эта немногочисленная публика старается не обращать на меня внимания и обходит стороной. Расположение душевых кабинок (точнее, их подобия) и ванн необычное, хотя вполне понятное. Я не могу назвать себя великим знатоком хорошей бани, но разницу между русской, солдатской и турецкой я знаю. И не могу точно сказать, какая нравится больше всех. Русская – самая ядрёная, в хорошей бане можно дышать только наловчившись, при этом надо ещё успевать вытирать пот с тела, чтобы был смысл и польза. Солдатская – самая разнообразная: от минимума – штабной палатки, шланга от пожарной машины и поехавшего прапора с этим шлангом в руках, до максимума – с нормальной душевой и горячей (!) водой. Турецкая – самая мягкая, в такой так и тянет болтать на сотни совершенно левых тем, лениво оттопырив конечности в разные стороны и жуя бастурму. Вот сейчас и опробуем японский вариант этого замечательного места… Я разделся догола, взял с собой сумку-несессер, и подошёл к крану, который торчит почему-то на уровне пояса. Ага, судя по маленькой скамейке рядом, мыться в Японии принято сидя. В остальном – всё стандартно: вот шланг, тут горячая, холодная вода, вот сюда можно подвесить за крючок сумку… Решил помыться под холодной водой. До насморка уже недалеко, конечно, зато не так быстро разморит в самой бане. Отлично, я ещё и немного взбодрился. Мыться с забинтованным порезом на руке оказалось довольно фиговым удовольствием, но шоковая терапия холодной водой заставила забыть о нём. Смыв с себя пену и грязь (и немного обалдев от их количества), я вытерся насухо и пошёл к ваннам. На вид – вроде маленьких неглубоких бассейнов, похожие на детские «лягушатники» в аквапарке. А где, собственно, баня? Ну, то есть деревянные или каменные лавки, скамьи, всякая такая мебель? Раскалённых углей или камней тоже не видать. Вокруг только неглубокие ванны, да настенные циновки с красивыми картинками. Минимализм, есть такое умное слово. В этой довольно глупой ситуации, я решил понаблюдать за окружающими. Мужики, стар и млад, просто валяются в ванных, иногда обливая себя сверху из шаечек. При моём приближении народ умолк, и вскоре мужики поспешно свалили, причём каждый так и норовил мимоходом посмотреть мне на плечо. Работать манекеном не понравилось, и мужики это поняли – ушли ещё быстрее. Ну и что теперь тут делать, никто не присоветует? Ладно, лезем в ванну. Может в этом смысл?… Ё-моё, какого ж чёрта тут кипяток?! Я отдёрнул ногу, чуть не обварив пальцы. Мама дорогая, и как японцы в такой сидят? А, вода в шаечках холодная, так и остужаемся? Сходил к краникам, вновь облился холодной водой и быстро залез в ванну. Первые минуты было почти невыносимо. Зато я понял объективную пользу – только пот со лба успевал утирать, пропарило знатно. До такой меры знатно, что я совсем забыл про шаечку с холодной водой… *** Блаженство. Я не знаю, есть ли в других языках такое понятие, но принять горячую ванну – ни с чем не сравнимое удовольствие. Да, я из не самой богатой семьи -- очень даже из бедной, но и самый нищий на свете японец должен иметь возможность ходить в баню! Это нечто естественное, как цветение сакуры. О, кстати, и оно скоро будет – в Осаке как раз на днях должно начаться, а на Кюсю сакура цветёт прямо сейчас. Вот бы не пропустить... Конечно, надо сделать огромную скидку на моего компаньона по этому, блин, «путешествию». Ха, незаметно для себя я научилась произносить эти слова, «мой компаньон», без запинки! Пока что в мыслях, но уже прогресс. Так вот, исключительно странная личность - мой компаньон. Сказать, что я его не понимаю – это ничего не сказать. Солдат, который что-то там говорит о помощи людям, но размахивающий оружием направо и налево? Психопат, который согласен с таким определением? Мастер на все руки, который не справится с заправкой самообслуживания? Человек-противоречие, на самом деле. Никогда не видела русских вживую, и вот – пожалуйста. А если они все такие ненормальные? Чего тогда удивляться, вот и причина странностей Миши. Или нет. Я подгребла ноги и облилась сверху прохладной водичкой из деревянного тазика. Уф, отлично. Несмотря на рабочий день, в купальне хватает посетителей. Всего пять женщин, не считая меня, да тройка совсем малышек, пришедших с мамами. Они плескаются водой во все стороны, норовя одолеть друг друга. Пару раз пришлось уворачиваться, под охи и вздохи мам, извиняющихся за поведение дочерей. – Ой, да что вы, всё нормально, – махнула рукой я, – это весе…ай! А вот получить горячей водичкой в нос тоже весело, даже полезно, но не очень приятно. Я закашлялась, потом чихнула, отчего полотенце на голове развязалось и упало в воду. Чёрт! Я махнула рукой разволновавшимся мамочкам и засмеялась. Ладно, зато напряжение последних дней почти прошло. Я полностью свободна от переживаний за будущее. На ближайший час – точно. Тема для разговоров у женщин оказалась всего одна – война. Стало немного грустно, но в основном женщины просто радовались, что их префектуру эта война не затронула. Я помалкивала, делиться собственной историей совсем не хочется. Женщины обсуждали последние новости из Канто и Тюбу. Сражения продолжаются, беженцы всё так же покидают затронутые войной города и бесконечными автомобильными и пешими колоннами отправляются в путешествие в неизвестность. Путешествие, да… Не могу сказать, что именно я сейчас думаю об этом. Очень хочется домой, но ведь это я настояла на посещении сэнто. К тому же каждый день в дороге объективно лучше предыдущего. Воспоминания об пережитом ужасе теперь заставляют только лишь немного нервничать, никакой физической реакции тело не испытывает. Может, это из-за ванны, и меня уже разморило? Да нет же, ещё один тазик сверху – оп! Женщины и девочки постепенно покинули ванны и отправились в душ, а я решила ещё немного поваляться, пока совсем не прогреюсь. По ощущениям, сейчас уже где-то полдень, значит – я имею полное моральное право лежать здесь ещё как минимум час. Потом надо будет отдать в стирку вещи, подождать, пока их высушат. Быть может, даже пообедаем, но ночевать здесь я бы точно не стала – не зря ведь вспомнила про желание поскорее вернуться домой. О, чуть не забыла, надо обязательно зарядить телефон. Лучше я всё время буду на связи, чем вновь увижу пятнадцать пропущенных звонков от папы. Спустя полчаса я всё же решила выйти. Тело приятно покалывало, пока шла к душевой. Как же приятно ещё раз принять душ! Балдёж… – Господин, у вас всё хорошо?! – кто-то закричал сзади. Я как раз намылила голову, поэтому ничего не увидела. Смыв пену и оглянувшись, я заметила служительницу, у которой покупала принадлежности. Она быстрым шагом подошла к перегородке между мужской и женской половиной. Там, на помосте, сидит ещё одна служительница, которая следит, чтобы никто не подсматривал за купающимися девушками. Но вместо этого служительница сама пытается перелезть через эту перегородку. Ой-ёй, да тут же метра три высотой, что же ты делаешь?! – Микухо, что же ты делаешь?! – служительница-продавец грозно прикрикнула на коллегу. – Там человеку плохо, мужчина сознание в ванне потерял, молчит и не отвечает! – она перестала лезть и обернулась к нам. – Уже всё хорошо, – кто-то едва слышно выкрикнул с мужской половины. – Посетитель в порядке, просто перегрелся. Мы отнесём его в номер! А, это часто случается. Тут главное – знать пределы, а то не заметишь, как получишь тепловой удар, а с ним – больная голова, слабость в ногах и тошнота, как результат – никакого отдыха, одни проблемы. Наверняка какой-нибудь старичок забылся в приятном тепле. Старичок, ха… Знаю я одного «старичка». Служительница-продавец извинилась за беспокойство, поклонилась и вернулась обратно в раздевалку. Я домылась, насухо вытерлась полотенцем и пошла туда же. Возле шкафчика ждёт классическая бутылочка молока. Махом выпила половину и вытерла губы тыльной стороной ладони. Вкуснотища! Мир вокруг становится настоящим раем, когда такие традиции соблюдаются неукоснительно! Переодевшись в сменное бельё, пижаму, банный халат и тапочки, я собрала вещи в корзинку у шкафчика, вышла со всем скарбом из дворика раздевалки и направилась к стойке. Администратор вежливо улыбнулась и спросила: – Вы идёте в номер? – Да, конечно. Спасибо за ваше гостеприимство, и ещё раз прошу простить нас за беспокойство, – я поклонилась с как можно большим почтением. – Мой компаньон не проходил мимо? – Мм… нет… – администратор чуть-чуть смутилась, но тут же оправилась и ответила: – То есть не проходил, да, но он сейчас в номере. Все хорошо, прошу вас. Она повела меня по лестнице, на второй этаж. Ладно, особо дурой я никогда не считалась, так что подозрения, закравшиеся в голову ещё в бане, только укрепились. Возле третьей двери администратор вновь чуть поклонилась и сдвинула дверь, давая проход. Довольно милая комнатка, вполне в традиционном стиле – пол на шесть татами и четыре стенки: одна наверняка выходит на небольшой балкон, одна – дверь, где стою я, и ещё две стенки с шкафами внутри. Ну и котацу с покрывалом посередине комнаты, а на потолке – светильник. Ничего лишнего, это ведь рёкан, всё правильно и гармонично. Кроме одной детали. Рэйджи положили ближе к двери на балкон, его голова покоится на небольшой подставке. Сам солдат лежит ничуть не ровно: одна рука, мерно покачиваясь в такт негромкому храпу, лежит на груди, вторая – на лбу, закрывая глаза; ноги лежат враскорячку, одна на другой. Банный халат служительницы надели криво, отчего выглядит Рэйджи ещё неряшливее. Рядом гораздо более ровными стопочками лежат его вещи. Куча вещей, надо сказать. И смердят они так, будто я вернулась в прошлое на пару часов назад. Интересно – спящего Мишу вообще не беспокоят запахи? И что делать теперь со всем этим добром? Одно очевидно – в шесть часов вечера никуда мы не поедем. *** Я выспался. Нет, правда! Пробуждение с головной болью и вязким привкусом во рту нельзя назвать удовольствием, но я сразу же заметил и плюсы: Голос молчит! Молчит в тряпочку, держит язык за зубами, не подаёт виду, закрыл рот, и ещё пара десятков устойчивых выражений, по большей части матерных. Ну, да чем богаты. Открыл глаза. Потолок белый, без украшений, рисунков, только цветастый светильник в форме шара. Переворачиваюсь на бок: низенький столик, с покрывалом по бокам. Из мебели почти ничего нет, разве что шкаф-ниша в стене. О, ещё тут есть Казама. Она, конечно, не мебель, но сидит тихо, глядя в телефон. Сидит, кстати, рядом со столиком, укрыв ноги покрывалом. Что-то хрустнуло в шее, когда я попытался тихо сесть, и Казама удивлённо обернулась. – Который сейчас час? – спросил я, потянувшись. Уф, хорошо поспал, аж мышцы задеревенели. Или это от холода? Здесь довольно прохладно, кстати. – Без двадцати семь, – ответила Казама, вновь глянув в телефон. – Ты всё это время спал. Заболел чем-нибудь? – Кроме сумасшествия и насморка? Нет, сейчас всё гораздо лучше, спасибо. Я протёр глаза и зевнул. Головная боль не проходит, днём спать непривычно. Так, а что вообще случилось? – Ты перегрелся, сидя в ванной, – девушка скабрёзно усмехнулась. – Я предлагала объяснить, как тут и что – но ты отказался. Сам виноват. – Согласен, – не стал спорить я. Это чуть удивило и немного обрадовало Коротышку, она явно ожидала иной реакции: – Голова болит, да? За твоей спиной дверь на балкон, подыши воздухом, должно пройти. Надо же, какая Коротышка под вечер заботливая. Ладушки, так и быть, последую совету… Так, а где одежда? И во что, кстати, я одет сейчас? Огляделся: толстый махровый банный халат, под ним только трусы. А кто это меня одел? Неужто Казама? Девушка одета, кстати, в точно такой же халат, поверх чёрной футболки и смешных пижамных штанов с медведями. Да нет, наверняка это сотрудники премилого заведения постарались. Надо бы чаевые оставить, да все деньги у Коротышки. Ладно, Бог со всем этим, где же всё-таки вещи? – Казама, а куда добрые люди из бани отнесли снаряжение? – Сюда, – девушка указала на пол, составленный из циновок, явно имея в виду наш номер. – Не беспокойся, я отнесла их в стирку, сейчас они, наверное, сушатся. – Что же теперь делать?! – я преувеличенным удивлением обхватил голову руками. – Точно: жениться на тебе, Казама, за всё хорошее, что ты сделала! Но вместо ожидаемого смешка или недовольства, Коротышка лишь густо покраснела и застыла, широко раскрыв глаза и рот. Тьфу, ё-моё, попал… – Это была шутка, – я поднял вверх руки: знакомый жест, который должен успокоить Казаму. – Просто шутка. Я искренне благодарен за заботу, но это только шутка. Она и не злится, скорее просто обиделась: Коротышка поджала губы и отвернулась. - Да ты вообще понимаешь, что несёшь?! – Нет, – честно сказал я. - Но теперь, кажется, понял – в Японии так не шутят? – Конечно! Да просто такое сказать… – Казама повернулась обратно. – Сказать такие слова – это надо быть либо очень смелым, либо – как ты, идиотом! – Я просто не знаю Японию, ваших традиций, – развёл я руками. – Так спроси, прежде чем сказать очередную глупость! – А что, так можно было? – Конечно! – она несколько раз подряд кивнула. – Я не хочу ещё раз услышать подобную чушь, или испытывать стыд за твоё поведение! Ты хотя бы что-нибудь читал про Японию, прежде чем ехать? – Времени особого не было, – я всё-таки увидел свои вещи, оказывается, они лежали в изголовье. Не все, сам ВКПО* явно отправился в стирку, а у изголовья кучкой лежало только содержимое карманов. Я не глядя взял оттуда сигареты и зажигалку. – Знаешь, как это обычно бывает в армии? Посреди обычного дня нас собирают, дают приказ, и вот уже ты летишь тёмной ночью в страну, о которой ничего не знаешь. Вот так. Я встал и отодвинул створчатую дверь. Ещё довольно светло, настолько, что прекрасно видно внутренний дворик, куда выходит балкон. – Хочешь интересный факт? – сварливо сказала Казама, явно недовольная дымом, задуваемым внутрь номера. – Ну, давай, – я оперся на перила спиной и сделал внимательное выражение лица. – Если бы ты не курил, три бездомных котика могли бы поесть! – Тогда для тебя тоже есть факт – если бы я не курил, то мог бы поесть лишний раз. И второй факт, бонусный: пока курю – я добрый, так что лучше скажи – ты бы покормила одного бездомного котика, только очень большого? – Насколько большого? – Коротышка улыбнулась, доставая из под столика уже немного надоевшую лапшу. – Один метр и восемьдесят три сантиметра – рост, восемьдесят килограмм – вес, – я докурил сигарету и хотел было выкинуть, но под уничтожающим взглядом Коротышки я только скомкал окурок в ладони и убрал в карман халата. – Что-нибудь кроме лапши есть? – Только чипсы и орехи, – она вновь извлекла из под покрывала пакеты с ерундой. – А, вот, ещё сосиски есть. Случайно купила, сама не знаю зачем. – Так что ты сразу не сказала? Это же меняет дело! Я подсел рядом и начал быстро потрошить упаковки, готовя бичпакет повышенной калорийности. Казама отнесла ведёрки к маленькому бойлеру с горячей водой и через пару минут мы уже наворачивали на палочки эту гадость. Я ошибся, сосиски не очень поправили дело, так как оказались соевыми. Коротышка тоже ужинала без особой радости, поэтому чипсы сразу же пошли в ход, а за ними и орехи. Ели мы очень быстро, я по привычке, Казама – не знаю почему, но на чипсы девушка смотрела жадно, поэтому я сразу отдал две трети, получив в ответ благосклонный кивок и две трети орехов. Пива бы к ним.       Ага, а ещё сметаны и девицу лёгкого поведения, пар сбросить. Обойдешься, Ивлев, тебе пива дай, так твои мысли Коротышка читать начнёт, и точно даст. На орехи. – Итак, какие у тебя есть вопросы о Японии? – Казама пытливо посмотрела в глаза, как будто это я собирался что-нибудь рассказать. На сытый желудок говорить стало легко и приятно. Да, Коротышке не хватает словарного запаса, но на вопросы она отвечает бойко, с примерами. Мы разговорились, и я узнал немало нового. Например, что в японские общественные бани с татуировкой нельзя – человека сразу считают бандитом. Говорили о ситуации в стране, о людях. Я выучил парочку выражений на японском, очень развеселив Казаму. Затем тоже поделился новостями, но только теми, которые можно было бы озвучить, которые и так показывали по телевизору – политический кризис в России, например. Потом объяснил некоторые свои поступки, например, бросание бычков на землю. Чтобы не сильно расстраивать её низким культурным уровнем, я отвлёк Казаму парой фокусов, основанных на ловкости рук. Фокусы очень понравились, вплоть до искренней улыбки и приятного смеха. Ребёнок есть ребёнок, даже если ей семнадцать лет. Вычислил я это из рассказов про школьную экскурсию. Говорили мы очень долго, я мельком взглянул на экран её телефона – двадцать минут десятого. – Спасибо, кстати, за помощь с бездомным, я тоже думал, что меня выгонят. – Я рада, что ты это понимаешь, – она зевнула. – Нас бы выкинули обоих. Скажи, Миша, в России популярны татуировки? – Не очень, по большей части тату в России тоже делают преступники. Это целая система – почётные татуировки, позорные, долго рассказывать. Но на плече у меня не тюремная татуировка, она с другим значением. – Каким? – Коротышка подозрительно внимательно зыркнула в мою сторону, будто вся усталость и сонливость от разговора разом прошли. – А вдруг ты американский шпион? – попытался я соскочить с темы. – Я тебе расскажу, а потом в тюрьму посадят, за раскрытие государственной тайны! – Ну ты и дурак, – Казама нахмурилась и чуть отвернулась. – Я же просто пытаюсь понять тебя, чтобы знать, чего не надо говорить. – Нет, пожалуйста, не продолжай… – сказал я шёпотом, пытаясь остановить нарастающую боль в висках, но поздно: – Ты сам сказал, что это боевой шок, а я просто теряюсь и не хочу сказать что-то опасное. …вот ведь приставучая дура… – Да, – кивнул я. – Повезло тебе с вопросом, Казама. Я встал и прошёлся по комнате. Сердце колотится как будто в висках, вновь хочется орать и выть от боли, но я всё-таки смог удержаться. Коротышка немного испуганно следит за моими метаниями, явно готовая вырубить в любую секунду. Пф, дурочка. Я присел обратно и попытался объяснить, одновременно пытаясь удержать себя в руках: – Татуировка – это символ. Символ принадлежности к армии, к отряду. И друзьям. Мои подчинённые, то есть солдаты, которыми я командовал, сделали такие же тату, когда мы вернулись из Сирии. Это просто память о прошлом. – Прошлом? Ты про Сирию или… – Нет. Не только. Про Сирию, и про то, что произошло позавчера. Всё это – прошлое. Позавчера я сделал несколько важных ошибок. Не выполнил приказ и, в результате, похоронил свой отряд и командира. Но я не смог бы их всех спасти. Нас всегда готовили к тому, что будут потери, что мы не бессмертны. Но я тоже командир. Или был командиром. И не сумел спасти подчинённых. Своих друзей, – я посмотрел на Казаму. – Тех, за чьи жизни я отвечал. Теперь ты понимаешь, что не надо спрашивать, я прав? – Да, теперь ясно, – Коротышка сидит как замороженная. – Что ты теперь будешь делать? – Как мы и планировали – везу тебя до Осаки к отцу, потом иду в консульство. Потерпи, недолго осталось. Вещи будут сушиться до утра? Казама кивнула, встала и подошла к стенному шкафу. Она достала оттуда два скатанных матраса-спальника, один постелила ближе к двери, другой протянула мне: – Это futon, на нём спят, – она подняла глаза. Спасибо тебе, Коротышка, что я не увидел в них сочувствия. Только серьёзность и, наверное, поддержку. Немного отпустило, дышать стало объективно легче. Хотел было потрепать девушку по макушке, как тогда, в машине, но решил всё же этого не делать. Взял «футон» и разложил возле выхода на балкон. – Спокойной ночи, Миша, – Казама уже завернулась под одеяло и отвернулась к стенке. – Тебе тоже, Казама, – ответил я. Глаза опять слипаются, но проклятый шум, знак приближения Голоса, стал громче. Ещё одна бессонная ночь? – Как ты думаешь, – беззвучно шевеля губами, спросил я. – Если я остался в живых, значит, я ещё что-то могу сделать? …хороший вопрос, Ивлев. Я не знаю… #ВКПО – Всесезонный Комплект Полевого Обмундирования, стандартный комплект вещевого снаряжения в Вооруженных силах России. Подразделяется на уровни и варианты, в соответствии с временем года и конкретной температурой. Миша одет в летний комплект: куртка-китель, штаны, тельняшка с длинным рукавом, летние берцы старого образца, берет.