Трава над Понтаром. Из неопубликованного

— Милсдарыня! — Бьянка нехотя обернулась, встретившись глазами со спешившим из глубины казенного коридора, устланного темно-зеленым ковром, пожилым чиновником. Он, стараясь совладать с одышкой, поравнялся с ней и одарил Роше взглядом, который умолял об одном— ненадолго отойти в сторону. Роше недовольно хмыкнул и прошел чуть дальше по коридору, где, впрочем, остановился, скрестив на груди руки, всем своим видом предупреждая: в случае чего, не преминет вмешаться. — Милсдарыня, — повторил, отдышавшись, чиновник. — Могу я задать вам один вопрос? — Почему нет? — пожала плечами Бьянка. — Задавайте. — Краем уха, милсдарыня, заверяю вас — исключительно краем, я услышал, как назвали вашу фамилию. Я не ослышался — Беншель? — Верно, — кивнула Бьянка. — Бьянка Беншель. Внезапно собеседник показался ей смутно, но однозначно знакомым. Она принялась его пристально разглядывать — высокий лоб с глубокими бороздами, редкие, седоватые волосы, кустистые брови, прозрачные, блекло-серые глаза уставшего от жизни и службы человека. — Скажите, а не приходитесь ли вы родственницей достопочтенному доктору Уго Беншелю? — спросил он с нескрываемой надеждой. Бьянка покачала головой, сглотнув стылую горечь, поднявшуюся из глубоких закоулков одеревеневшей когда-то души. — Нет, — сдавленно ответила она, делая шаг назад, к стене, находя локтем ее успокоительную опору, — вернее... уже нет. — Я вас, признаться, не понял, милсдарыня, — растерянно посмотрел на нее чиновник. — Отец умер... много лет назад, — прикрыв начавшие предательски жечь глаза, ответила Бьянка, и тут же добавила, предваряя, как ей показалось, закономерно воспоследовавший бы вопрос: — И мать. И Августин. — Я подозревал, — расстроенным голосом произнес незнакомец, обхватывая себя трясущимися руками. — О нем давно ничего не было слышно, но я полагал, что он просто уехал из Вызимы... — Так и было, — тихо сказала Бьянка. — Уехал. Чтобы не вернуться в город уже никогда. Мы все уехали. — Но как? — воскликнул чиновник. Роше, заслышав его возглас, недовольно прочистил горло, и мужчина постарался взять себя в руки, заговорив уже куда тише: — Как? Ведь он был здоровее многих, и ваша матушка... — Как? — горько усмехнулась Бьянка. — А как, по-вашему, умирали люди между двумя войнами в деревнях? Скоя’таэлий нож, а после — их обгоревшие останки порой находили среди руин спаленной дотла деревни. Если брались искать, ясное дело. — Какая беда, какая трагедия! — ломая руки, быстро заговорил пожилой мужчина. — Простите, милсдарыня, я ведь даже не представился. Мое имя — Корнелиус Тында, я старший асессор. И я знавал вашего батюшку, знавал... Он лечил мою жену от воспаления легких, и я даже бывал в вашем доме... Это было давно. Но... сейчас я смотрю на вас и вспоминаю. Вам было лет десять. — Тринадцать, — поправила Бьянка, внезапно улыбнувшись. — Августин только родился. — Верно, — просиял асессор Тында. — Я помню крик ребенка, что доносился откуда-то из верхних комнат. А вы бегали по дому в таком наивном голубом платьице, с... — ... С глупыми косичками, торчавшими винтом, — продолжила Бьянка. — Верно, — старый чиновник смахнул слезу с покрасневших глаз. — Вы носились по гостиной, прыгали по лестнице — вверх и вниз по ступеням, а доктор Беншель, поглядывая на вас с доброй усмешкой, говорил... — «... Потише, Бьянка, потише. Будь благоразумнее. Ты можешь упасть и получить manus fractura», — кивнула Вэс. — Он мне всегда это говорил, когда я умудрялась излишне расшалиться. — Все так, — кивнул Тында. — А теперь вы... в этом потрепанном мундире. — Куда меньше мне идет, чем голубой батист, верно? — усмехнулась Бьянка. — Потом было много чего, асессор, лучше не спрашивайте, а кончилось все тем, что я попала на войну. — Но вы выжили, — заметил Тында. — И за этого уже стоит благодарить провидение. Война вас, вижу, даже пощадила, а она не всех такой милостью одаривает, далеко не всех. — Вы говорите о войне так, будто она живая, — покачала головой Бьянка. — Знаете, мне иногда это и впрямь кажется, — вздохнул старый асессор. — Она родилась когда-то по чьей-то злой воле, но убить ее нельзя — можно лишь заставить на некоторое время замолчать. А потом она вновь поднимает голову, приходит в дома, в города, в страны... — Как чудовище, — почему-то сказала Бьянка. — Верно, — подтвердил Тында. — Единственное бессмертное создание в этом мире. Потому что слишком многим выгодно, чтобы Она жила вечно. — Тында! — рявкнули из приоткрывшейся двери. — Ты где, старый бес? — Иду! — срывающимся голосом ответил асессор и пожал руку Бьянки своими сухими, сморщенными ладонями. — Мне, увы, придется вас покинуть. Берегите себя и память вашего папеньки. — До свидания, — растерянно сказала Бьянка удаляющейся шаркающей походкой фигуре в казенном мундире. — И... спасибо.