Как не писать идиотский сюжет и иные советы

      В прошлых частях я несколько раз затрагивал тему злых богов. Теперь, думаю, логично поговорить о том, как описать богов добрых. Скажу сразу, что достаточно сложно, и проще сказать, как не надо этого делать, чем делать.             Для начала отметим, что создавать всемогущих или практически всемогущих, то есть не имеющих видимых ограничений богов, которые претендовали бы на звание добрых, не стоит, и вообще — это невозможно. В мире, где существовал бы добрый всемогущий бог, все существа могли бы только жить вечно и радоваться, умирать только по своему желанию; боль и страдания здесь были бы практически невозможны. Так как если бы добрый бог оставил бы для них лазейку, своей мудростью и благодаря своей осведомлённости он бы этого не допустил. Как вы понимаете, в таком мире невозможен конфликт. Во всяком случае не такой, о котором было бы интересно читать.       Потому если в неком сеттинге есть могущественное существо, которое заявлено как благое, то нужно показать, что оно думает по поводу того, что большая часть планетарной биосферы — одни упыри, что оно думает по поводу болезней, естественного отбора и так далее; и уж будем надеяться, не оно их создало. А то большинство фэнтези миров похожи на наш, то есть в таких мирах практически вся биосфера, способная страдать, состоит из упырей, пожирающих друг друга. Если этот мир создали боги, то почему они создали именно такой мир и зачем? Боги, которые придумали нервную систему, передающую болевые ощущения, несут прямую ответственность за наши страдания — боги, создавшие бактерий, несут ответственность за многие болезни — зачем они это именно так сделали?       Религиозные апологеты любят затирать про свободу воли, но это — демагогия: как я уже говорил неоднократно, есть свобода воли и есть свобода действий. Ограничить свободу выбрать действия — мы не можем, это против морали, но вот ограничить свободу самих действий — это то, что морально иногда нас обязывает. В свою очередь, когда бог сотворяет существ, то он определяет их широту действий. Скажем, чтобы Х мог причинить Y боль, необходимо, чтобы у Х было средство, чтобы причинить Y боль, и чтобы Y мог боль физически испытать. Вопрос, почему добрый бог дал Х средство и сделал Y способным испытать боль? Добрый бог обязан, в силу того, что он добрый, не дать Х средство и не создавать Y способным испытывать боль. Бог, который даёт Х средство провоцировать боль, уподобляется родителю, который вкладывает нож в руки своего злого ребёнка, чтобы он мог ранить или убить своих братьев; бог, который создаёт тело Y способным испытать боль, уподобляется матери, которая могла выносить здорового сына, но выбрала вариант выносить больного. Мы бы не назвали такого родителя добрым, как не называли бы добрым бога, который сделал причинение вреда возможным чисто технически. Если вы видите, что ваш злой сын хочет ударить другого вашего сына, вы будете добрым отцом только тогда, когда остановите сами сына. При этом немедленно.       Потому любые боги, которые сперва допускают физическую возможность творить насилие, а потом, только потом, судят за это, осуждая на ад; добрыми не являются — как не является добрым родитель, позволяющий своему злому сыну избивать других своих детей. Реальные религии, чтобы выйти из такого положения, прибегают к следующей демагогии. Об этом ниже — сейчас мы отметим, что любой добрый бог обязан изначально сделать свой мир мягким и пушистым, чтобы никто никого не мог ранить, подобно тому, как мы убираем от детей все острые и опасные штуки.       Очень важно отметить, что добрый бог — это только такой бог, который является добрым по человеческим понятиям. То есть он стремится к тому, чтобы сделать так, дабы все жили вечно и радостно, любую боль и смерть он допускает только как неизбежное средство, призванное служить достижениям указанных целей. Если про такого бога говорят, что он «добрый, но он добрый в неком возвышенном смысле, который якобы лучше, чем наше привычное добро, потому в силу этой возвышенной доброты бог может убивать, грабить и насиловать» — то это мимо кассы и вообще демагогия — потому, что имеется в виду не добро, которое вызывает отклик в нашем сердце, а нечто совершенно иное. Например, именно так пытается выгородить своего идола Клайв Льюис: «Итак, страдание людей нельзя примирить с бытием Бога-Любви лишь до тех пор, пока мы понимаем любовь в обычном, пошлом смысле». Льюис, очевидно, бессознательно избавляет себя от понимания того факта, что «любовь в обычном, пошлом смысле» мыслится нами как нечто позитивное в силу нашей природы и нашего опыта, в то время, как любовь божественная, это вообще нечто непонятное, потому употреблять слово «любовь» по отношению к ней — уже типичная религиозная софистика [1].       Или как это формулирует апостол Павел: Изделие скажет ли сделавшему его: «зачем ты меня так сделал?» Не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почетного употребления, а другой для низкого. Этот древний еврейский сектант упускает из виду тот факт, что добрый бог только тогда является добрым, когда относится к людям как к людям, а не как к горшкам.       Этот аргумент к тому, что «добро бога» не есть добро людей, ещё хорошо высмеял Маркиз де Сад: «Вот я окидываю взором вселенную и что же вижу? Я вижу, что повсюду и безраздельно царят зло, хаос, преступление. Я опускаю глаза, и мой взгляд натыкается на самое интересное из земных творений: на человека, и я вижу, что он также пожираем пороками, противоречиями, мерзостями; так что из этого следует? А то, что все явления, которые мы ошибочно называем злом, на самом деле вовсе не зло, и что они заключают в себе высший замысел того самого существа, которое нас всех сотворило и которое перестанет быть хозяином творения, как только зло исчезнет с лица земли. И вот, убежденный, что дело обстоит именно так, я говорю себе: Бог-Создатель существует — какая-то сила должна же была создать все, что я вижу вокруг, но он создал все это только для того, чтобы торжествовало зло, ибо зло — его сущность, и все, что заставляет нас творить его, необходимо для замыслов Бога. Какое ему дело до того, что я страдаю от этого зла, если оно ему выгодно? Но ведь я, как создание высшего порядка, считаю себя любимцем Создателя. И если меня с самого рождения и до гроба преследуют несчастья, свидетельствующие о его ко мне безразличии, значит, я должен пересмотреть свое понимание зла. Тогда оказывается, что выпавшее на мою долю зло — это великое благо для того, кто меня сотворил, тогда, испытывая зло от окружающих, я могу платить им тем же, причем платить вдвойне; в таком случае оно оборачивается для меня таким же благом, как для моего родителя Бога, и доставляет мне радость. Тогда все сомнения исчезают сами собой, потому что я понял две ипостаси этого явления: зло как необходимость и зло как удовольствие; так отчего же не назвать его добром?»       Следующий момент, который хорошо понятен из отрывка выше, это тот факт, что добрым богом может быть лишь тот бог, который работает на благо остальных, а не на своё собственное. Потому всякие отговорки типа того, что «человек — не центр, Бог — центр» (как говорил Льюис), или в духе Павла, сравнивающего людей с горшками, они вообще не в тему доброго бога. Это хорошо видно у Толкина, у которого Эру заботит только создание вещей и организация действий, которые ему кажутся красивыми и великими. Именно поэтому Эру допускает создание мира, который будет населён страдающими существами, чтобы потом, используя это, по ходу своего плана, создать нечто более великое и прекрасное, с его точки зрения. То есть Эру — это аморальный эстет-эгоист, которого Немировский верно сравнил с тем королём, который засовывал кошек в раскалённые ящики и слушал их вопли, называя это своей музыкой. Так как заботится Эру не о страдании, а о красоте и величии — прямо Слаанеш, ей богу! Этому Эру надо в Ваху.       Что особенно смешно, Олаф Стэплдон вывел в своём одноимённом произведении аморального бога-эстета — Создателя Звёзд, который создал миры, как райские, так и адские, чтобы сперва любоваться ими всеми, а потом слиться со своим творением с целью стать существом ещё более великим. Льюис назвал эту сказочку «открытым поклонением дьяволу», странно, что он не сказал такого же про сеттинг Толкина — так как Эру Илуватар ничем не отличается от Создателя Звёзд.                   Значительную проблему представляет собой тот факт, что добрые боги часто не вмешиваются в те события, которые требуют их вмешательства. Например, они почему-то не излагают своей воли напрямую или требуют верить им на слово. Помню, я слушал мюзикл по сеттингу Dragonlance, там фанатики как бы доброго бога Паладайна решили учинить экстремизм — но Паладайн вдруг взял и обрушил огненную кару на город, где базировались фанатики. То есть так выказал не согласия с их методами. Вопрос, чем бог, который сразу уничтожает целые города, лучше каких-то фанатиков? Какого хуя он просто ясно не сказал борцам имени себя, что эта их деятельность ему не угодна? Вообще бог, осуждающий экстремизм методом экстремизма, это что-то с чем-то — додуматься до такой хуйни можно только случайно.       Из вопроса выше следует, что добрым богам было бы недурно объяснить, что они думают по поводу боли и страданий, которые они причиняют в рамках своего плана, и, что самое главное, доказать, что у них были причины поступать именно так, а не иначе. Это же касается банального здравого смысла — например, Валар Толкина — это боги добра, чью деятельность сложно комментировать цензурно. К вечеру приходило порой с запада огромное облако, видом напоминающее орла, с крылами, распростертыми на юг и на север; и медленно оно воздвигалось, затмевая закат, и тогда непроглядная ночь опускалась на Нумэнор. А иные орлы несли под крылами молнии, и гром эхом отдавался меж тучей и морем. Тогда страх охватывал людей. «Узрите Орлов Владык Запада! — восклицали они. — Орлы Манвэ летят на Нумэнор!» И падали люди ниц. И тогда немногие раскаивались — на время, но прочие ожесточались сердцем и потрясали кулаками, грозя небесам, и восклицали: «Владыки Запада злоумышляют против нас. Первыми нанесли они удар. Следующий удар — за нами!». Те слова произнес сам Король, но измыслил их Саурон. Теперь молнии били чаще, убивая людей на холмах, и на пажитях, и на улицах городов; и огонь молнии ударил в купол Храма и разбил его, и объяло его пламя. Но сам Храм не дрогнул, и Саурон стоял на его башенке, презрев удары молний, и остался невредим; и в тот час люди нарекли его богом и делали все, чего он ни пожелал. Потому, когда явилось последнее предзнаменование, пренебрегли им люди. То есть эти Валар, в лучших традициях Ветхого Завета, как полные идиоты, пуляют простых людей, но не могут убить Саурона, который является корнем зла — более того, именно эти дегенераты укрепляют культ Саурона-Мелькора своими тупыми санкциями.       Отмазки про то, что «вы слишком ограничены, чтобы понять наши благие мотивы» (как это подано в книге Иова) — нелепы хотя бы потому, что так кто угодно может сказать, и такие типы заслуженно вызывают отторжение — люди вообще не любят, когда их кто-то контролирует против их воли, но если старост и царей мы выбираем сами, признавая, что управление необходимо, то когда кто-то извне себя навязывает и не желает объяснять всё на пальцах, то и ослу ясно, что борец за чужое благо, как пить дать, скрывает свои планы, методы и намерения потому, что нам они не понравятся, когда мы о них узнаем. Именно потому, к слову, люди во все времена не любили всякие тайные общества, ибо раз тайные, значит им есть что скрывать, раз есть что скрывать, значит, это не понравится обществу, а раз не понравится, значит это что-то опасное и, в конце концов, злое.       Многое можно обосновать происками божественного антагониста — либо некоторыми космическими законами, которые сковывают добрых богов. Вот об этом стоит в первую очередь подумать. Например, обратимся к зерванискому мифу, как он дошёл до нас из сочинений V в. н.э.; армянского философа-монаха Езника Кохбаци и сирийского автора Феодора Бар Конаи: В начале, когда не существовало ничего: ни неба, ни Земли, ни каких-либо тварей на небе или на земле, — во Вселенной уже был и царил вечный изначальный Зерван, бог судьбы и времени. Но никто не почитал его и не называл Творцом — ибо мир был пуст. Поэтому Зерван решил родить сына, бога-Творца, который создаст небо и Землю и всё, что есть на них. Зерван знал, что имя его сыну должно быть — Ахура Мазда. Век за веком бог времени совершал жертвоприношения, чтобы Судьба даровала ему сына, но Ахура Мазда не появлялся на свет. Минула тысяча лет, а всё оставалось как прежде. И Зерван стал сомневаться. — Есть ли какая-нибудь польза в этих жертвоприношениях, которые я совершаю? — подумал он. — Вот уже тысячу лет я совершаю их, и сколько же мне ждать ещё? И ждать ли вообще? Может быть, я стараюсь понапрасну? — размышлял Зерван, и от этого сомнения в чреве бога вместе с Ахура Маздой зародился Ангхро Майнью. Когда Зерван узнал, что у него будет два сына, а не один, он решил, что отдаст власть над миром тому из них, кто родится первым, и поклялся в этом нерушимой клятвой. Всеведущий Ахура Мазда предугадал мысли отца и несколько простодушно рассказал всё Ангхро Майнью. Ангхро Майнью слушал брата — и торжествовал. Ещё не наступил срок им обоим выйти из чрева Зервана. Первым должен был родиться Ахура Мазда — ему и предназначалось сделаться владыкой мира. Но Ангхро Майнью решил, что наперекор Судьбе владыкой будет — он. Он разорвал чрево, вышел наружу и явил своё отвратительное обличье своему отцу Зервану. — Я твой сын Ахура Мазда! — объявил он. Зерван отшатнулся в гневе. — Сгинь, нечистый! — закричал он. — Ты не мой сын Ахура Мазда! Ты — часть Тьмы, [ты] смердишь и любишь творить зло! Сгинь, я отвергаю тебя! Бог зарыдал. И тут родился Ахура Мазда, светлый и благоуханный. И Зерван понял, что это его сын. — Изыди! — крикнул он Ангхро Майнью. — Вот мой сын Ахура Мазда, благословенный, владыка мира, а тебя я не знаю! Ангхро Майнью приблизился к Зервану. — Берегись! — пригрозил он. — Ты ведь поклялся нерушимой клятвой, что отдашь власть над миром тому, кто родится первым. Зерван содрогнулся. Он всё вспомнил. Клятва была дана, и нарушить её нельзя. — Я сделаю тебя владыкой, — проговорил он. — Но царствовать ты будешь только девять тысяч лет. А потом ты сгинешь в небытие, и тогда навечно воцарится мой сын Ахура Мазда, который исправит всё зло, содеянное тобой. С тех пор мир находится во власти Ангхро Майнью, и Зло будет править миром, покуда не истечёт назначенный Зерваном срок — девять тысяч лет, по прошествии которых Дух Зла сгинет и воцарится Ахура Мазда. [2]       Возникает вопрос, почему Зерван не может назначить Ангра Манью владыкой мира на одну секунду? Почему на тысячи лет? Мифология обычно никогда не парится над пояснениями. В то время как в нашей жизни добро — это долгий и вдумчивый поиск оптимального решения, который включает в себя объяснение, как и почему вы поступили именно так, а не сяк.             Реальные религии часто вводят некие особенности сеттинга, в рамках которых те или иные действия богов оправдываются, даже если в нашем они выглядят изуверством. Наиболее известным примером тут служит зороастризм — в рамках его мифологии все негативные аспекты бытия вызваны скверной Ангра Манью. Некоторые действия сами по себе могут усиливать скверну. Я уже говорил, что к таким действиям относится анальный секс, захоронение тел в землю, испускание мочи на землю, болтовня во время еды, кремация, переноска трупа в одиночку и так далее. Некоторые существа, например, геи, негры и люди, в одиночку транспортировавшие трупы, сами по себе являются разносчиками скверны (и если первые двое уничтожаются, то последние приговариваются к пожизненной изоляции). Средствами защиты от скверны служат инцест и омовение мочой коровы. Данный сеттинг, конечно, логичен, но с точки зрения нашего мира выглядит как полный бред, так как действия, вызывающие скверну и уменьшающие тут совершенно произвольны. На самом деле бредовые заповеди всех религий связаны именно с тем, что, по представлению верующих, в мире действует ритуальная скверна. Скажем, именно поэтому в христианстве запрещено писать на Восток и становиться священниками тем, кто потерял (неважно при каких обстоятельствах) анальную девственность. О таких заповедях современные верующие едва ли знают, но они есть и обусловлены именно понятиями о ритуальной скверне. Также от христианского священника требуется снять сан при совершении хотя бы одной мастурбации. Интересно, сколько священников об этом знают, не говоря уже о том, чтобы действовать сообразно этим правилам?       Иногда, я встречал и такое в зороастрийских текстах, что у персонажей даже возникают моральные дилеммы: Заратуштра спросил Ахура Мазду: — Что имеет большую ценность — телесный мир или Атар, Огонь Ахура Мазды? — Огонь, — ответил Ахура. — Атар, тысячеубивающий дэвов бесплотных, священная огненная стихия. Она ценнее телесного мира, ибо, если бы не было Огня, не мог бы существовать и мир. Я сотворил Огонь из собственного разума, а его сияние — из Бесконечного Света Анагранам Раучама. И бог поведал Заратуштре, как перед сотворением мира он совещался с Амеша Спента и язатами. На том совещании присутствовал и Огонь. Плача и рыдая, Огонь просил не создавать его в телесном мире — не давать ему материального воплощения Спеништа: ведь если будет создано пламя, люди станут неподобающим образом с ним обращаться, осквернять его и сжигать в нём мусор. Выслушав все жалобы, Ахура Мазда спросил Бессмертных Святых: — Если я внемлю Огню и не создам его в телесном мире, я не смогу сотворить мир. Что же лучше — сотворить мир или оберечь Огонь? Бессмертные Святые решили, что мир должен быть сотворен и, значит, нужно создать материальное воплощение Огня — пламя Спеништа. Огонь воспротивился было этому решению, и тогда ему было объявлено устами Творца, что всякий, кем [Огонь] будет недоволен, попадёт в ад. И Ахура Мазда спросил Заратуштру: — Чья, по-твоему, душа — наиблагостнейшая? Кто принёс в этот мир несказанное благо? — Керсаспа, — ответил Заратуштра. — Так смотри же! — сказал Ахура Мазда и вызвал душу Керсаспы. Керсаспа явился из преисподней и стал просить Заратуштру о заступничестве. Но Ахура сурово сказал: — Стань поодаль, о душа Керсаспы! ибо ты мерзостен в моих глазах: ты оскорбил моего сына — Огонь Ахура Мазды! — Прости меня, о Ахура Мазда, и даруй мне будущее существование, и даруй мне пребывание в Гаронмане! [рай у них такой, прим. Массадов]— взмолился Керсаспа. — Ведь я убил змея Сэрвару, коней пожиравшего, людей пожиравшего. Зубы его были величиной с мою руку, каждое ухо его было величиной в четырнадцать одеял, каждый глаз величиной с колесо, а его рога как сучья высотой. Целый день я бежал по его туловищу от хвоста к голове, только к вечеру добежал и убил чудовище. Если бы я не совершил этого подвига, Сэрвара уничтожил бы все твои творения, и невозможным стало бы очищение мира и будущее существование: у тебя никогда не нашлось бы средства против Ангхро Майнью. — Стань поодаль, о душа Керсаспы! — гневно повторил бог. — Ибо ты мерзостен в моих глазах: ты оскорбил моего сына — Огонь Ахура Мазды! — Прости меня, о Ахура Мазда, и даруй мне будущее существование, и даруй мне пребывание в Гаронмане! — опять взмолился Керсаспа. — Ведь я убил змея Гандарву! Если бы я не убил Гандарву, Ангхро Майнью восторжествовал бы над твоими творениями! — Стань поодаль, о душа Керсаспы! —повторил Ахура Мазда и на этот раз. — Ты мерзостен в моих глазах: ты оскорбил моего сына — Огонь Ахура Мазды! — О Ахура Мазда, допусти меня в [рай] Парадиз и в Гаронману! — закричал Керсаспа в отчаянии. — Ведь я убил чудовищных великанов, которые были столь огромны телами, что, когда они шли, людям казалось, будто они головами достигают небес. И я одолел Ветер, которому дэвы внушили ложь, говоря, что я, Керсаспа, не чту его! Ветер набросился на меня, поверив клевете, но я одолел его. Если бы я не совершил хотя бы одного из своих великих подвигов, невозможно стало бы конечное очищение мира и будущее существование! Прости мой грех, великий Ахура, и допусти меня в Парадиз и в Гаронману! А если нельзя допустить меня в Парадиз, тогда верни мне силу и победоносность, которыми я владел при жизни, и я сокрушу Ангхро Майнью и дэвов, я сокрушу преисподнюю Тьму! — Не дам я тебе этого, о душа Керсаспы, — сказал Ахура Мазда. — Ведь люди совершают грехи, и до тех пор, покуда люди грешить не перестанут, невозможно тебя возвратить к жизни — ни тебя, ни любого другого, когда-либо жившего на земле. Воскрешение мёртвых станет возможным только когда на земле останутся одни безгрешные. Тем временем язаты духовного мира и язаты мира телесного, слушая стенания Керсаспы, не выдержали и разрыдались. Заплакал горькими слезами и Заратуштра: ему было жалко мужественного героя, пребывающего в аду. — О Ахура Мазда праведный, — сказал пророк, — будь снисходителен к душе Керсаспы. Ведь конечное очищение мира от Зла свершится благодаря ему. Прости его, Ахура! Когда Заратуштра умолк, Огонь вскочил на ноги и заявил, что Керсаспа греховен и прощения ему нет. — Я не пущу его в Парадиз! — воскликнул Огонь. Тогда поднялась Геуш Урван, Душа Быка. — Я не пущу его в преисподний ад, — сказала она. — Он столько много добра сделал для меня в жизни! — Прости его, — подхватил Заратуштра, обращаясь к Огню. — Обещаю тебе, что, когда я вернусь в мир, я всем людям накажу свято тебя чтить, — только прости Керсаспу! Затем Заратуштра спросил Ахура Мазду: — Кто будет первым, воскресшим из мёртвых в конце времён? — Керсаспа, — ответил великий бог. — Если Керсаспа столь грешен, почему же он будет первым воскресшим? — спросил Заратуштра. — О Заратуштра праведный, — сказал Ахура Мазда. — Потому Керсаспа будет первым, кто воскреснет из мёртвых, что если бы не его подвиги, о которых он здесь упоминал, не было бы ни тебя, ни благих творений — дэвы бы всё уже уничтожили. И Ахура Мазда объявил, что Керсаспа — ибо этот герой принёс великой урон воинству Злого Духа — будет прощён и вознесён в Гаронману. [3]       В целом можно создать сеттинг, где анальный секс и писание на Восток будут величайшими грехами — потому что сеттинг тут так работает, что боги хаоса прижимают сто невинных душ каждый раз, когда кто-то ебëтся в анал или писает в некошерную сторону света. Но, так как автор, ставит целью сделать богов добра симпатичными для жителей нашего мира, то так делать не надо.       Вообще если говорить о том, каковы бывают боги добра, тот тут обычно бывает только два варианта:       • Безличная абстрактная добродетель — это сущность, которая, возможно, даже не является личностью в нашем понимании. Это объект, который так расположен в пространстве и во времени, что всякий акт добра, всякая добрая мысль и т.д., является его частным локальным проявлением в мире. Данная сущность может иметь личность, но часто производит ощущение чего-то безличного. Скажем, где-то похож на него Святой Свет из WoW. Нечто похожее можно было наблюдать в неоплатонизме, где в такой роли выступало Единое. Современный аналог — личная религия МакКевина (только там подчёркивается, что в этом мире боги добра фундаментально слабее богов зла). Строго говоря, при полном отсутствии личности, эта штука доброй быть не может, так как добрым можем быть только индивид.       • Добрый индивид — это уже бог с ярко выраженной личностью, в которой преобладают позитивные качества. Такой бог может делать что-то злое, но только, если он находится в экстремальной ситуации, в отчаянии или он не знает, как поступить правильно.       С добрыми богами не стоит путать богов некого позитивного аспекта, типа жизни, созидания, порядка, любви и т.д., ибо как я говорил в разборе фэнтези дуализмов, добрыми эти аспекты сами по себе не являются       Ну и немного личного опыта.       Вариант первый я содрал у МакКевина — веру в абстрактных богов света и любви исповедует протагонистка УА: ОСТ: После проповеди, Акаме получила возможность поговорить с проповедником с глазу на глаз. — Скажите, боги добра и света могут простить и принять к себе убийцу? — Если у убийцы есть хоть немного добра, они могут принять его. Таков непреложный закон природы. Боги добра не могут пойти против своей природы. Они — как исток, а доброе в твоём сердце — как продолжение их источника. Акаме подумала: — Если боги добра существуют, то почему в мире так много зла? — Потому что… — священник показался очень серьёзным в этот момент. — Потому что они слабее богов зла и тьмы в этом мире. Скорее всего они появились позже. — Если боги зла сильнее, почему они ещё не уничтожили богов добра? — Если столкнуть два потока нос к носу, сильный поток пересилит, но не сможет убрать исток противника — то есть добро и любовь всё равно будут, даже если зло, как это очевидно, сильнее. Во всяком случае я не могу объяснить иначе, — развёл руками священник, — почему боги не карают злодеев немедленно? Почему происходят зимы, ураганы и землетрясения? — Кто же будет молиться таким слабым богам? — Акаме сузила веки. — Те, кто ценит добро за то, что оно добро. Такие люди всегда будут, пусть в меньшинстве.       Второй вариант я деконструировал на примере протагониста РСБЕ — постоянно заваливая ГГ-бога моральными дилеммами в духе «а морально ли мешать культистам ктулхиной жены добровольно скармливать себя своей богине, при условии, что они делают это в силу свободной воли?» Короче, трудно быть добрым богом: — Для жителей ближайших обитаемых миров «Могущественная Мать» — Идх-йаа, она же Куум-яа — довольно почитаемая богиня, — вдался в такие подробности Рэндольф Картер. — Во время церемоний поклонения Идх-йаа нередка массовая гибель культистов: Идх-йаа, умиротворённая литаниями, начинает извиваться, и вокруг неё в коре планеты образуются трещины, в которые и падают поклонники — приземляются на змееподобное тело своей богини и та поглощает их со всем дерьмом в потрохах и самой душой. В это время супруга Великого Ктулху испускает из себя тончайшие псевдоподии, чтобы поймать дополнительные жертвы. Но быть съеденным своей богиней — величайшая награда для служителей Идх-йаа, и, как я слышал, зачастую те, кто переживают очередную церемонию, долгое время испытывают глубокое чувство вины и позора. — Теоцентристы-сверхценники одинаково безумны во всех мирах, — прокомментировал Хиро. — Наверное, — заговорила Хикари, — надо прекратить такие ритуалы… — Но-но, — усмехнулся Шут, — ты что, против свободы вероисповедания? Разве это не право каждого, выбрать жизненный путь? — Это правда, — то ли серьёзно, то ли с иронией сказал Каору, — какое моральное право мы имеем вмешиваться в дела тех, кто добровольно отдаёт себя на съедения богине? Если мы признаём право на жизнь, мы вынуждены признать право отказаться от жизни, в соответствии со свободной волей. — Каору, дорогой, — задумался ещё один интеллектуал — Синдзи, — ты же понимаешь, что любой индивид не свободен от общества, в котором он вырос? Адепты этой ктулхиной бляди все выросли в обществе, где скормить себя хентайному осьминогу — смысл и цель жизни. В любом обществе есть свои диссиденты, но большинство — это те, кому привили общие представления о прекрасном, некоторые из которых откровенно направлены против комфорта этих людей. Будь то геноцид инородцев или ценности гуманизма, пацифизм или культ детоубийств, — активно жестикулировал Синдзи. — Иными словами, очевидно, для большинства свободы воли — нет, а точнее, нельзя ею воспользоваться для большинства, если кругом пропаганда культа личности Иисуса, Хирохито или Ктулху. Вот скажем — далеко ходить не надо — у нас на Земле есть такая мерзкая религия, как индуизм, она приговаривает часть людей, неприкасаемых, к положению дерьма в кастовом обществе — просто по рождению; ты думаешь, в обществе, где мама, папа, все вокруг — индуисты, кто-то сознательно, взвешенно, в трезвом уме и твёрдой памяти выбирал для себя индуизм? Предварительно, разумеется, прочитав все 100500 текстов этой религии, чтобы знать, чему она учит, попутно изучив 100500 текстов всех остальных религий, включая верования раннего палеолита? Он читал критику доктрин индуизма с точки зрения какой-нибудь светской этики? Чтобы сравнивать и выбрать мировоззрение. Нет, это не значит, что я отрицаю свободу воли, я не столь радикален, но жизнь несправедлива — одна из её явных несправедливостей в том, что мы автоматически получаем взгляды родителей и окружения, неважно, какие это взгляды. Только по ходу жизни появляется возможность что-то изменить, и не факт, что мы сможем увидеть этот шанс и будем считать, что оно нам надо. — Синдзи, я согласен, что свобода воли — это отнюдь не дар божий, свобода воли — это то, что ты взращиваешь в себе сам, — уверенно сказал Каору. — Когда ты мыслишь, ставишь под сомнения, сравниваешь, тогда и только тогда у тебя появляется свобода воли. Дурак тот, кто считает, что свобода воли — изначальный дар от рождения. Нет: мы сами творцы своей свободы. Потому что не может быть свободы у того, кто не может сравнивать. Потому я — агностик. — Да… — И сейчас, Синдзи, друзья, мы можем сравнивать и выбирать, по крайней мере теоретически. Так вот, Синдзи, ты считаешь, что мы должны силой помешать им приносить самих себя в жертву? — с живым любопытством спросил Каору. — Этим инопланетным культистам. — Хм… — Синдзи подумал, но решил узнать, что действительно думает его муж. — А что ты сам считаешь по этому поводу, Каору? Только серьёзно. Я верю, мы все хотим сделать добро, но сперва нужно определиться с тем, что это такое. — Ну, у меня нет желания встревать в чужие дела, потому что всё может быть сложно… но если будет возможно прекратить такое — я это остановлю. В идеале я должен убедиться, что культисты хорошо подумали перед тем, как скормить себя. Да, я признаю право этих культов приносить самих себя в жертву, так как если я прошу уважать свою свободу воли, я обязан уважать её у других. — Каору сделал паузу, подумав о стороннем примере. — Вот допустим, Синдзи, я помню — мы обсуждали такой пример: на Землю нападут разумные сгустки слизи, они считают, что существование людей в виде отдельных индивидов, способных испытывать боль, это столь же недозволенное зло, как для нас — убийство ребёнка. Особенно их шокирует то, что на нашей планете одни биологические виды едят другие и лишь так могут выжить, для них жизнь, основанная на вампиризме, несусветный кошмар. Ровно такое же моральное возмущение испытывают сгустки разумной слизи, как мы, когда узнаём об изнасиловании ребёнка, вот когда эти формы жизни видят то, как живут люди и животные. Потому эти слизни решают ассимилировать земную биосферу. Разумеется, они делают это не ради нас, а ради своих нравственных чувств. Ведь почти никто из людей не хочет быть ассимилирован в блаженную слизь. Однако, могу ли я считать волю людей более достойной реализации, чем волю слизней? Я не человек, я могу смотреть со стороны… Таким образом, я думаю, — Каору говорил искреннее, — я вынужден признать правомерность людей и слизней одновременно. А то, что наши представления о прекрасном противоположны, — Каору развёл руками, — на то наш мир хаотичен: всё в нём конфликтует и сталкивается — и без злого умысла, даже с хорошим умыслом и просто так — звёзды с планетами, стихии со стихиями, зверь со зверем — как ты сам сказал, Синдзи, наш мир свалил в кучу Всемогущий Идиот, катая по полу дерьмо, которое он из себя выкакал, — Синдзи кивал, когда Каору повторял его слова о Боге Вселенной, — потому стоит смириться с этим. Мы никогда не будем в гармонии и потому всегда обречены быть, по крайней мере, немного несчастными и неуверенными.