Как не писать идиотский сюжет и иные советы

Что мы видим? А то, что Бэккер, при всей своей любви к постмодернистской демагогии про «зло — вопрос точки зрения», «я задаю серьезные вопросы» и «читатель должен интерпретировать происходящее изо всех сил» (ровно ту же самую обожает и его коллега Мартин) яростно возмущается, когда его произведения интерпретируют не так, как, по его мнению, правильно (а как же, спрашивается, «смерть автора»?). То же самое мы видим и у Мартина, протестующего против фанфикшена по вселенной «Песни Льда и Пламени», в частности, на том основании, что читатели, о ужас, могут взглянуть на его мир и героев не так, как надо ему, лишив Мартина удовольствия от демиургической власти над его творением. Чернушники, ругающие Толкина за «навязывание своих оценок» читателям, недовольны… тем, что у них не получилось навязать «правильное» прочтение всем читателям. Не устраивающее их прочтение объявляется неправильным.

— Balduin [1].

      Я уже говорил о том, как заложить басню, теперь вопрос — как донести её до читателя. Надо сказать, одно из замечательных свойств художественных произведений заключается в том, что прочитать произведение можно совершенно альтернативным путём, нежели тем, что задумал автор или же так, как его принято интерпретировать. Приведу примеры.       Школьный учебник литературы обычно преподносит «Тараса Бульбу» как пример произведения о похождениях патриота. Я же вижу в истории Гоголя откровенное описание жизни архаического героя со всей присущей ей мерзостью, жестокостью и лицемерием в духе «казаки были готовы до последней капли крови стоять за веру православную, но не хотели слышать ни слова про пост и воздержание».       Клайв Льюис задумал «Последнюю битву» из «Хроник Нарнии», как изложение христианской доктрины об эсхатологии. Для человека, критически настроенного против теоцентризма, в частности для меня и Balduin, «Последняя битва» выглядит как сеанс идеологического саморазоблачения [2]. Например, когда Льюис описывает приход к власти Обезьяна, говорящего от имени Аслана и выдающего за него осла в шкуре льва, для Льюиса — это описание прихода к власти антихриста; для нас — забавная (само)пародия на институт организованной религии как таковой — ведь, в отличие от антихриста, Обезьян не показывает никаких чудес, его власть исходит не от дьявола, она основана на простодушии верующих, которых этот демагог убедил в том, что он — говорит от имени их же бога, то есть занимает ту роль, которую у нас занимают раввины, имамы, батюшки, святые отцы и прочие. Из чего выходит мораль, которую сам Льюис не планировал — что религиозными массами запросто может управлять совершенно ни во что не верящий лицемерный хрен, сам себя провозгласивший пророком. Ну и смысл верить таким пророкам — и не это ли мы наблюдаем повсеместно?       Хидэаки Анно, когда снимал «Евангелион», то излагал свою рефлексию и депрессию — сюжет был наполнен сложностями человеческих взаимоотношений, рассуждениями на тему любви и понимания, а также бесконечной саморефлексией героев. Что увидел в «Евангелионе» Георгий, будучи фанатом Александра Немировского? Мерзкие сверхценники, ебанувшиеся европейские гуманисты-каббалисты, устроили конец света во имя превращения всех людей в Солярис; мораль — сверхценничество — это плохо! Не то чтобы обе версии взаимоисключающие, так тоже можно прочитать «Еву» (тем более, тут хорошо показано, что есть человек с точки зрения рац-реля-ма) — но едва ли Анно думал об идейном конфликте сверхценников и рациональных релятивистов.       Но, как ясно на примере с Льюисом, иногда альтернативное прочтение может очень издевательски, для автора, противоречить его плану. Скажем, прости господи, таково прочтение концовки говноремейка «Евы» от Kuudere Lover: Синдзи просто убегает. Собственно, это идеально ложится на идею о том, что финал — аллегория эскапизма. Вот был у нас хороший мальчик Синдзи. И были у него все шансы закрутить роман с симпатичной одноклассницей, а то и одноклассником. Но для этого нужно было подойти к настоящей девушке и пригласить ее на настоящее свидание. Ой, а вдруг откажет. Ой, а мне неловко. А еще у мальчика была замечательная вайфу. Ну и что, что нарисованная, зато она сразу любит, с ней не надо бояться что откажет. Вот стукнул мальчику тридцатник, а он все так и умиляется на нарисованную вайфу. А симпатичным одноклассницам надоело ждать когда у мальчика вырастут яйца и они зажили своей жизнью. Но, наверно, сценарист такой мрачный финал не подразумевал? [3]       Автор может относиться по-разному к тому, как его прочитают читатели в смысловом плане. Иногда это достаточно интересно, так как позволяет взглянуть на то, что тебе кажется абсолютно точным, с иной точки зрения. Я считаю, что надо активно интересоватся, как читатели тебя воспринимают под своим углом.       Конечно самый банальный способ донести мысль — это просто её проповедовать и подчёркивать. Я использую и такой вариант, когда говорю устами персонажа. Проблема в том, что моё собственное отношение неизбежно меняется. Читая то, что я писал ранее, я далеко не всегда могу с собой согласиться ныне, иногда я однозначно противник того, о чём говорил ранее. Соответственно и отношение персонажей, которые выражают моё отношение к происходящему — меняется. Скажем, у меня была такая коллизия. Протагонист захотел озвучить человечеству истину, которая свела бы с ума многих, разожгла бы истерию и привела бы к крови и хаосу (что и получилось, и герою пришлось класть кучу народа, чтобы не дать этому стать Третьей Мировой). Когда персонаж, желая выговориться на весь мир, изрекает губительное слово, я его поддерживаю. Я до сих пор помню, что когда я описывал эту коллизию, я понимал, что человечество будет страдать от действий героя. Но так как я мизантроп — я ненавижу человечество. На эмоциональном уровне я хотел, чтобы коллективное человечество страдало, так как с моей точки зрения — оно того совершенно заслужило. Но когда подумал, я решил, что герой был неправ. И я перестал быть на его стороне. Так как герой не один — он связан со своей стаей/командой. Он несёт перед ней ответственность. И это был важный урок, как для персонажа, так и для меня самого. Так как главный мой творческий способ придумывать сюжет — это всего лишь развивать ситуацию логически, я понимал, что поступок героя приведёт к жертвам, с которыми он сам столкнётся лично. Потому я столкнул персонажа с девушкой, чей жених погиб из-за хаоса, вызванного желанием героя с одной стороны выговориться, с другой — воздать коллективному человечеству. Герой был вынужден признать свою ошибку и сожалеть. Он нарушил два главных рационально-релятивистских принципа — подставил свою стаю и увеличил боль и хаос без необходимости (правду, которая приводит к такому ужасу, не стоит озвучивать).       Так что, как мы видим, в том и ценность вымышленных событий — они не только помогают нам уходить от мерзкой реальности, но и позволяют делать выводы о том, как в ней поступать.       При желании можно снабдить текст всевозможными предисловиями, послесловиями, эссе и так далее, чтобы объяснить некоторые моменты, в том числе, что вы думаете — это если вам есть, что сказать. Скажем, я снабдил свои крупные фанфики отдельными частями на тему, для чего, как и зачем я их написал [4].