— HMKids(Warhammer 40000) — «Просперо» [1].
Я разработаю план бегства моего кузена из той лечебницы в Кэнтоне, и мы вместе отправимся в сокрытый восхитительной тенью Иннсмаут. Мы поплывем к тому загадочному рифу и окунемся вглубь черной бездны, навстречу циклопическим, украшенным множеством колонн Й’ха-нтлеи, и в этом логове Глубоководных обретем вечную жизнь, окружённые всевозможными чудесами и славой.— безымянный протагонист-рассказчик, «Тень над Иннсмаутом» Говарда Лавкрафта.
Среди самых разных персонажей, чьи мотивация и цели могут быть нам интересны, хотелось бы разобрать такой сабж как Искатель странного — это индивид, который не удовлетворён привычной жизнью, потому находит обычные человеческие отношения не имеющими никакой ценности, и в силу этого желает испытать экстраординарный опыт, противоположный духу упомянутых выше обычных человеческих отношений. Часто такой персонаж формирует сверхценное мировоззрение, где в качестве главного зла будет выступать обычный человеческий мир, а в качестве добра — сопричастность к некому предельно возвышенному и отрешённому от жизни идеалу. Наркотики, садизм, самоубийства, ярко выраженные деструктивные культы, агрессивные экстремистские учения, геноцид всей человеческой расы — всё что угодно, чтобы получить экстраординарный опыт. Главное, что ему нужно — восторг перед некой бесчеловечной ценностью. Чтобы всё было понятно, разберём некоторых персонажей. • Начнём с классики — «Каллигула» Альберта Камю — мотивация заглавного злодея заключается в том, чтобы получить экстраординарный опыт, противопоставленный подлому, жестокому и мелочному человеческому миру: Калигула. Геликон! Геликон. Да, Кай. Калигула. Ты думаешь, что я сумасшедший. Геликон. Ты же знаешь, я никогда не думаю. Для этого я слишком умен. Калигула. Да. И все же. Но я не сумасшедший, более того, я никогда не был так разумен, как сейчас. Просто я вдруг почувствовал потребность в невозможном. (Пауза.) Вещи, такие, как они есть, не устраивают меня. Геликон. Это довольно распространенная точка зрения. Калигула. Верно. Но я не знал этого раньше. Теперь знаю. (Так же просто.) Этот мир, такой, как он есть, невыносим. Следовательно, мне нужна луна, или счастье, или бессмертие, что угодно, пусть даже безумие — но не от мира сего. Как мы видим из этого отрывка, этот слаанешит очень осознанно и точно формулирует свою цель — её он пытается добиться творением зла ради зла в режиме «педаль в пол»: Калигула. Теперь слушай. Во-первых: все патриции, все граждане Империи, располагающие какими-либо средствами — не важно, большими или малыми, это все равно, — обязаны лишить своих детей наследства, завещав все государству. Управитель. Но, Цезарь… Калигула. Я еще не давал тебе слова. Исходя из наших нужд, мы будем этих людей казнить в порядке свободного списка. В нужном случае этот список можно будет изменять — как нам заблагорассудится. И мы унаследуем все эти средства. Цезония (высвобождаясь). Что это ты выдумал? Калигула (невозмутимо). Порядок казней на самом деле не имеет никакого значения. Или, скорей, эти казни имеют равное значение, из чего вытекает, что значения они не имеют. Кстати, все виновны в одинаковой степени. И к тому же заметьте, что ничуть не более безнравственно обворовывать граждан открыто, нежели исподтишка, увеличивая косвенный налог на продукты, без которых они не смогут обойтись. Править — значит воровать, все знают это. Но можно это делать разными способами. Лично я хочу воровать открыто. Я сравняю вас с чернью! (Управителю, сурово.) Ты будешь исполнять приказы без промедления. Граждане Рима подпишут завещания сегодня же вечером, а жители провинций — в течение месяца. Разошли гонцов. Это ему кайфа, правда, не приносит: Сцена четырнадцатая. Калигула отворачивается. Во взгляде его безумие. Он подходит к зеркалу. Калигула. Калигула! И ты, ты тоже виновен! Но кто осмелится осудить меня в этом мире, где нет судьи? где все виновны? (Голосом, полным отчаяния, приближаясь к зеркалу.) Ты видишь, Геликон не пришел! У меня не будет луны. Но как горько понимать, что это мой долг: идти до конца, пока не убьют. Ибо я боюсь смерти. Звон оружия! Это невинность готовит себе триумф. Если б я был на их месте! Мне страшно! И как противно, после того как столько лет презирал других, находить ту же трусость в себе. Но это ничего не значит. Рано или поздно страху тоже приходит конец. И я обрету эту огромную пустоту, которая навсегда успокоит мне сердце. Отходит, снова возвращается к зеркалу. Кажется более спокойным. Опять начинает говорить — сосредоточенно, тихим голосом: Все кажется таким сложным… на самом деле все очень просто. Если бы у меня была луна, если бы одной любви было достаточно, все стало бы другим. Но что утолит эту жажду? Какое сердце, какой бог сравнится глубиной с озером? (Падая на колени, рыдая .) Ни в том ни в этом мире нет того, что мне нужно. Но я знаю, и ты это знаешь (рыдая, протягивает руки к зеркалу), мне хватило бы невозможного! Невозможное! я искал его у границ мирозданья, у крайних пределов своей души. Я протягивал руки! (Кричит.) Я протягиваю руки! Но нахожу только тебя! Ты передо мной! Всегда ты! Я тебя ненавижу! Я шел не тем путем. Я ничего не достиг. Это не та свобода! Геликон! Геликон! Ничего. Опять ничего. О, как мучительна ночь! Геликон не придет. Мы останемся виновны навеки. Эта ночь мучительна, как человеческое страдание. • Продолжаем классикой — у Фёдора Достоевского полно таких персонажей — безымянный протагонист рассказа «Парадоксалист», который считает самопожертвование высшей ценностью и призывает радоваться всему, что вынуждает людей жертвовать собой, включая войну; Алексей Кириллов из «Бесов», считающий, что высший выбор человека — самоубийство; всем известный Раскольников, который хочет ощущать себя «право имеющим». Я мог бы привести больше примеров, не хочу думать, мне отвратителен весь посыл этого автора, по понятным причинам. Сам Достоевской полагал идеал самоотречения высшей ценностью, противопоставляя его привычной человеческой жизни, так что в лице, совершенно мне отвратительного, протагониста «Парадоксалиста» Достоевской по сути довёл свои сверхценные позывы до логического конца (прямо как де Сад — свой извод «Просвещения» довёл до логического конца на страницах своей нетленки). Кстати, насчет войны и военных слухов. У меня есть один знакомый парадоксалист. Я его давно знаю. Это человек совершенно никому не известный и характер странный: он мечтатель. Об нем я непременно поговорю подробнее. Но теперь мне припомнилось, как однажды, впрочем уже несколько лет тому, он раз заспорил со мной о войне. Он защищал войну вообще и, может быть, единственно из игры в парадоксы. Замечу, что он «статский» и самый мирный и незлобивый человек, какой только может быть на свете и у нас в Петербурге. — Дикая мысль, — говорил он, между прочим, — что война есть бич для человечества. Напротив, самая полезная вещь. Один только вид войны ненавистен и действительно пагубен: это война междоусобная, братоубийственная. Она мертвит и разлагает государство, продолжается всегда слишком долго и озверяет народ на целые столетия. Но политическая, международная война приносит лишь одну пользу, во всех отношениях, а потому совершенно необходима. — Помилуйте, народ идет на народ, люди идут убивать друг друга, что тут необходимого? — Всё и в высшей степени. Но, во-первых, ложь, что люди идут убивать друг друга: никогда этого не бывает на первом плане, а, напротив, идут жертвовать собственною жизнью — вот что должно стоять на первом плане. Это же совсем другое. Нет выше идеи, как пожертвовать собственною жизнию, отстаивая своих братьев и свое отечество или даже просто отстаивая интересы своего отечества. Без великодушных идей человечество жить не может, и я даже подозреваю, что человечество именно потому и любит войну, чтоб участвовать в великодушной идее. Тут потребность.— и так далее.
• Лавкрафт любил типаж трагического мечтателя, стремящегося сбежать от мира, так как ему самому отчасти было свойственно похожее чувство жизни. Рэндольф Картер — особенно такой, каким он показан в рассказе «Серебряный ключ». Безымянный протагонист-рассказчик из «Забвения» — прыгнул в метафизическую пустоту, лишь бы найти спасение от Демона Жизни: аллегорически покончил с собой с помощью передоза. Протагонист-рассказчик из «Гипноса» — скульптор-наркоман, в глубине души жаждущий править вселенной. Когда время давит, и уродливая мелочность существования ведет к безумию, словно крохотные капли, которым палачи позволили непрестанно обрушиваться на тела жертв, я полюбил озаренное убежище сна. В снах я нашел ту малую красоту, что тщетно искал в жизни, и там блуждал по старым паркам и зачарованным чащам. «…» Но как только ворота распахнулись шире, и волшебство снадобья и сна толкнуло меня сквозь них, я понял, что все зрелища и красоты остались в прошлом; ведь новая область: не суша, не море, — лишь белая пустота незаселенного и безграничного пространства. Так, я исчез, я — растаял в той исконной бесконечности кристалла забвения, из которого демон Жизни вызвал меня на один короткий и одинокий час.— «Забвение».
• Рюноске Юруи и Жиль де Рэ «Fate/Zero» — два серийных убийцы, первый ищет необычайную красоту в убийствах, второй одержим манией богоискательства и намерен заставить Бога снизойти до прямого общения с ним при помощи преступлений настолько ужасных, чтобы Всевышний более не мог их терпеть. • Изая Орихара из «Durarara!» и Рейнхард Гейдрих из «Dies Irae» — оба питают чувство любви ко всему человечеству по той причине, что совершение самоценного насилия по отношению к окружающим, позволяет им самореализоваться. Оба злодея выглядят как идейная инверсия по отношению к стереотипному Некрофилу по Фромму: Изая и Рейнхард любят жизнь и людей за то, что их можно ломать и убивать — именно поэтому оба маньяка в общении очень вежливы, спокойны и никогда не сердятся на других людей, обычно испытывая либо скуку, либо радость. Они рады даже тогда, когда герои их убивают или они сами намерены дать им сделать это. Оба также хотят добиться чего-то запредельного — Рейнхард хочет разрушить всё, до чего только может дотянуться, Изая хочет заставить Шизуо убить себя, чтобы попасть в Вальхаллу. • Папаша Лелуша — из-за жизни в императорском двору свихнулся на почве паранойи, начал считать мир людей царством лжи и потому вознамерился убить бога, который управляет этим миром, и обратить всех людей в очередной Солярис. По его мнению все обычные человеческие отношения — сплошная ложь, правда восторжествует тогда, когда все сольются в Солярис. • Отец Синдзи — у Гендо опять же полный набор: тут вам и агрессивное поведение в молодости, и участие в апокалиптическом культе, и мания поисков бога, и одержимость умершей женой, и пренебрежение к живым близким. Мораль у этого человека такая, что он был в числе тех, кто обрёк на уничтожение половину человечества, а другую — на обращение в кисель Соляриса. • Оливер Хадо из «Лиги выдающихся джентльменов» Алана Мура — мраккультист-телемит, списанный с Алистера Кроули. Хочет вызвать конец света, чтобы взамен создать новый мир, полный чудес, которые невозможны в мире этом, только исключительно по той причине, что ему не хватает острых ощущений. Что характерно, когда злодей-таки вырастил себе Лунное Дитя (местная злая пародия на Гарри Поттера) — магического мутанта, призванного опустошить планету, то сам Оливер глубоко разочаровался в том, что он делает с формулировкой «слишком банальный Антихрист, слишком банальный конец света» [2]. • У Алана Мура ещё есть комикс «Провиденс», где орден мраккультистов Stella sapiente желает обрушить Варп на мир, рассматривая финал «Тени над Иннсмаутом» как Книжку Откровения с Небесным Иерусалимом. • Саттер Кейн из фильма «В пасти безумия» — писатель ужастиков, желающий распространить особенно острое и необыкновенное чувство страха — снюхался с местными Губительными Силами, чтобы обрушить Варп на Землю. • Danganronpa — маньячка Джунко Эношима, которая одержима отчаянием, она обожает как сама испытывать его, так и ввергать в него других. Волей сценариста она создала себе злодейскую организацию своих подобий, «промыв им мозги», чтобы они сеяли хаос и разрушения, чуть ли не вызвав конец света. Как это можно сделать в мире без магии — не спрашивайте. • Во вселенной Warhammer все Губительные Силы воплощают ту или иную античеловеческую ценность и изменяют духовный мир адептов для того, чтобы наиболее соответствовать этой ценности, тем самым давая тому, кто ищет возвышенный и восторженный бесчеловечный идеал то, что он может найти. На поиске необыкновенных ощущений как таковых среди них специализируется Слаанеш. • Йохан Либер из «Монстра» — результат экспериментов нацистов по выведению сверхчеловека по Ницше: такое по определению не могло закончиться ни чем хорошим. Йохан является серийным убийцей, который желает испытывать чувство глубочайшего отречения от всего остального мира, чувство, что всё закончилось, намереваясь совершить «идеальное самоубийство» — уничтожая всех людей, кто знал его и потом — добившись этого ощущения — убив себя. Впервые Йохан испытывает это чувство, когда чуть не умирает, лёжа маленьким ребёном и созерцая природный пейзаж. У него полностью отсутствует позыв самосохранения — финальное его злодейство такое: Йохан находит врача, который когда-то спас ему жизнь и который по убеждениям является сверхценным пацифистом, Йохан даёт ему в руки пистолет, сам наставляет другой пистолет на голову только что пойманного ребёнка и ставит условие — убей меня или я убью мальчика. Так как упомянутый выше врач страдает от толстовства головного мозга, то даже идея убить полное чудовище, вызывает у него глубочайшие мучения. Сам Йохан делает это всё, чтобы получать тот необычайный опыт созерцания «края света» — короче, Слаанеш довольно [3]. Опасность Искателя странности варьируется — от полной безобидности (разве что он может покончить с собой) до активного распространения хаоса и насилия, если он видит в этом то, что ему нужно. Как не трудно заметить, из него можно сделать интересного персонажа — любопытно смотреть на то, что будет делать человек, которого не устраивает мир вокруг, и он намерен отдаваться самому неординарному опыту. Из такого персонажа может выйти хороший злодей — ибо на вопрос, почему он причиняет боль и разрушение, можно спокойно ответить — он ищет неземной опыт, обычная жизнь ему дурна, потому не дорога, за это он готов рискнуть собой ради новых ощущений и потому отрекается от любой ответственности перед обществом. Проведу примеры из своих фанфиков, чтобы показать, как лично я описал таких персонажей, в первую очередь — делая акцент на психологии и их системе ценностей. В РСБЕ таким поначалу является Синдзи — он находит отношения со своими родственниками и одноклассниками пустыми, потому регулярно слушает музыку, буквально затыкая ею восприятие окружающего мира, предаётся глубоким фантазиям, учится управлять своими снами, чтобы сбегать каждую ночь в край чудес, принимает наркотики и сбегает из дома, эгоистично плюя на то, что родственники будут за него волноваться. Во время одной из ночных прогулок Синдзи грабят гопники, тогда, на фоне всего, что накипело, Синдзи пытается совершить самоубийство — прыгает в воду с моста, но как только начинает тонуть, сразу жалеет о собственном, на горячую голову принятом решении. Его, конечно, вытаскивают — спасибо гопникам, которые самоотверженно бросаются его спасать (одно дело — человека ограбить, другое дело — безучастно стоять, когда кто-то тонет). После этого Синдзи уже не намерен кончать с собой. По ходу сюжета он понимает, что возвышенные мечты ему не нужны, он хочет другого — близких связей, хочет, чтобы другие люди ценили его душу, понимали его проблемы, окружали его лаской и заботой, хотели от чистого сердца быть с ним. Как вы понимаете, найти таких людей возможно, но далеко не каждый человек может стать таким. Собственно, в этом отношении РСБЕ мною написан как роман-воспитание — Синдзи должен научиться жить в мире, определяя свои желания и устремления и конструируя отношения с другими людьми так, как ему надо. Стоит заметить, что Синдзи продолжает желать очень глубоких ощущений в отношениях с другими людьми, потому практикует очень изощрённые (но строго добровольные и безопасные) формы секса как форму духовной близости — это я про садо-мазо и обмен рвотой. Каору в ту же степь — он представляет собой Синдзи на спидах; правда они замечательная пара? Но это умеренные персонажи, которые прошли социализацию. В качестве прямо-таки эталонного сабжа я вывел Эдмунда Певенси — в сюжетной арке, которую я сейчас пишу, я выступил против Клайва Льюиса и накатал антифанфик на «Хроники Нарнии» с посылом: «Сьюзен — шлюха, и это — хорошо; её родственники — мраккультисты, и это — плохо»: В отличие от Сьюзен, Питер, Эдмунд и Люси мыслями своими тяготились к Той Стороне — они регулярно ездили на собрания к старому профессору Кëрку, который устраивал вечерние посиделки и разговоры о Нарнии, зачастую, когда родственники возвращались, то целыми днями пребывали в грёзах на яву, рассказывали о том, как они видят под кустами маленьких эльфов и фей, пребывают в общении с потусторонними голосами, видят красочные сны и слышат, как шепчут деревья. Они совершенно не думали о мирской жизни. Поначалу это выглядело безобидно. — Здесь нет красоты, Сьюзен, — Эдмунд, как самый интеллектуальный из троицы эскапистов, читал очень тонкую философскую литературу, добывал или делал сам экзотические наркотики, чтобы все трое могли снова витать в облаках и переживать очень яркие фантазии. — Ваши жизни простых обывателей — унылая, серая скука. Кругом в ней жалкая пошлость. Она не достойна того, чтобы мы жили в мире без красоты. Эдмунд Певенси теперь всегда носил солнечнозащитные очки, поясняя на людях, что это — чтобы скрыть заболевание глаз. Его глаза действительно стали выглядеть странно — красные вены проступали так, что Сьюзен было страшно смотреть на брата без этих очков. Но что она могла делать? Брат постоянно варил новые и новые зелья, закапывал их себе в глаза, чтобы снова видеть волшебную страну. Позднее Сьюзен нашла целую лабораторию по производству наркотиков, вызывающих сильные галлюцинации, а также многочисленные записи — Эдмунд исписал тысячи страниц мелким почерком, где рассуждал о Платоне, о старших размерностях, о теориях Эйнштейна, о скрытых возможностях человеческого мозга и об органах восприятия за пределами привычных пяти чувств. Сама Сьюзен была слишком земным человеком, чтобы хоть что-то в этом разобрать. — Сью, детский мозг способен излучать особую силу, потому она легко может преодолеть границы между измерениями. Мозг взрослых — уже не тот. Сью, я хочу вызвать регресс мозга, чтобы мы снова могли вернуться в Нарнию. Эдмунд долго и судорожно объяснял, ссылаясь то на Платона, то на древних каббалистов, что материальный мир — реальность, доступная пяти органам чувств, всего лишь убогая тюрьма сознания, что им нужно вновь открыть Врата волшебного царства. — Сью, — однажды признался он ей с особенным нервным напряжением, — если бы я хотел, я бы уже сейчас мог открыть Врата. Для этого мне нужен один ресурс — человеческие жизни. Смерть человека, когда его душа отрывается от нашего измерения, открывается канал… Эдмунд очень пугающе сейчас промолчал. — Если бы я мог пойти на это… Если Эдмунд тратил жизнь на ритуалы, алхимию и тщетные попытки открыть портал на другую планету, то Люси и Питер куда чаще проводили время на природе, они тратили жизнь на детские игры, гуляли долгие часы по лесу, уезжали на экскурсии, ходили по музеям, чтобы созерцать артефакты древности, посещали древние курганы и крепости. Родители по крайней мере надеялись, что Люси и Питер станут историками или экологами, а Эдмунд — будет биологом, химиком и врачом. Родители настолько любили своих сыновей и младшую дочь, что убедили себя, что их поведение абсолютно нормально. И только Сьюзен видела, что один её брат просто сошёл с ума, старший — утратил связь с реальностью и впал в детство. Питер наиболее гневно реагировал на слова Сьюзен о том, что с ними что-то не так: — Хорошо, живите, как хотите — я больше не буду вмешиваться в вашу жизнь! Сьюзен не нравилось, что близкие спускают деньги на свои бесплодные увлечения. Но Эдмунд стал действительно хорошим химиком и мог зарабатывать изготовлением наркотиков для лондонской богемы. Родители об этом знали и даже договорились с влиятельной шишкой, чтобы сыну не мешали заниматься полезным делом. Похоже, Эдмунд убедил не только себя, что, позволяя людям пребывать в своих галлюцинациях, он творит благое дело. — Материальный мир — пещера Платона, страна теней, Сью, я позволяю видеть людям Настоящую реальность! Надо ли говорить, что Сьюзен осталось только разорвать всё общение со своими близкими людьми? Особенно события приняли пугающий ход, когда Эдмунд, находясь под воздействием неких веществ, появился перед ней, держа в руках старинный нож. — Сью! Я теперь знаю, как на самом деле устроена реальность! Нарния и Мир Теней — далеко не единственные миры! Когда наши души покидают тела, они могут попасть в самые разные концы мироздания! Ад, рай, чистилище, королевства эльфов, джиннов, эфирные царства фей, космические дали, Тартар, Элизия, престолы богов и Титанов, буддийские мандалы, сефироты… Сью, послушай, я хочу убедиться, что ты будешь с нами! Пока он это говорил, Сьюзен в ужасе таращилась на ритуальный ацтекский кинжал, который Эдмунд сжимал в руке. — Сью, я смог увидеть Мир Идей! Я теперь вижу Идеи! — Эдмунд проследил взгляд Сьюзен, падающий на угрожающий предмет из арсенала ацтекских жрецов. Эдмунд, как обычно, носивший солнечнозащитные очки, стоял перед ней и был явно не в самом здравом уме. — Я теперь знаю, как он работает. Брат несколько взял себя в руки. — Я знаю, что после смерти душа может переродиться в райском мире, а может — в адском. Сколько полей Будд? Это может быть царство кошмаров или царство красоты… Сьюзен, я знаю ритуал, который мог бы позволить… — Мне попасть в рай? — Да!.. Сьюзен!.. — И?.. Эд, ты не… — Мне нужно, чтобы ты разрешила мне… вырезать твоё сердце и расплескать твою кровь на четыре стороны света!.. Сьюзен, перепугавшись, что-то кинула в брата, этот удар сбил его очки. — Сью… зен! Сьюзен ещё громче закричала, когда увидела глаза брата — из каждого его глаза на неё смотрели по четыре зрачка! Это были абсолютно ужасные, нечеловеческие глаза! Свет играл неординарными тонами, отражаясь от этой многоцветной сетчатки. Эдмунд уже говорил ей, что он как-то улучшил собственное зрение с помощью науки и магии, чтобы «созерцать Великого Бога Пана», но Сьюзен не придала этому большого значения, решив, что это пустые фантазии. Но, похоже, Эдмунд действительно оказался настолько гениальным алхимиком, что смог добиться физической трансформации собственных глазных яблок! Эдмунд испугался — очевидно, у брата внутри боролись два начала: рациональное и эмоциональное. Рациональное говорило: — С точки зрения тех аксиом, из которых мы исходим, высшим благом для твоей сестры будет только одно — убийство против воли, чтобы она уже точно могла бы попасть в рай и не попасть куда-нибудь ещё. Эмоциональное кричало: — Убить сестру! Да как так можно-то?! Очевидно, Эдмунд не мог заглушить в сознании второе начало, потому просто бросил древний кинжал, на который он потратил большие деньги, и сбежал с навернувшимися на глаза кровавыми слезами (буквально — нечеловеческие глаза, созданные для того, чтобы напрямую созерцать Мир Идей, плакали чем-то красным, очень похожим на кровь). Сьюзен поговорила потом с Питером об этом — он убедил сестру ничего не говорить родителям, чтобы не портить им психику. Очевидно, Питер в первую очередь хотел выгородить брата, он был на его стороне, просто Питеру не хватало интеллектуального начала, чтобы признать и прямо сказать: «Да, исходя из наших аксиом, ритуальное самоубийство — отличный способ попасть в Страну Аслана и самое верное решение». Бедная Сьюзен тогда просто хотела бежать от своих родственников — от родителей, которые не хотели видеть, что происходит, от сестры и старшего брата, которые окончательно утратили связь с реальностью и полагали, что жить нужно только детскими фантазиями, и от второго брата, который не просто витал в фантазиях, а стал гениальным и в то же самое время — опасным сумасшедшим! Самым болезненным, конечно, осталось то, что Сьюзен всё ещё любила своих близких. Какое-то время спустя Питер предпринял усилия, чтобы помирить брата и сестру. Эдмунд даже написал письмо, где, если можно так сказать, просил прощения: «— Сьюзен, — писал он, — мне очень жаль, что твои представления о морали отнюдь не такие, какие они есть в высших сферах. Я теперь могу регулярно общаться с духовным миром. Древние называли этот процесс «созерцать Великого Бога Пана». Боги и ангелы могут легко убивать себя и друг друга просто потому, что им надоело нынешнее воплощение. Они меняют оболочки прямо, как мы — тапочки. Сверхсущества творят это подчас так жестоко и ужасно, что меня бросает в дрожь — и только осознание всей иллюзии смерти удерживает меня от паники. Но я не могу теперь уже перестать созерцать Высшие сферы — я сделал себе такие глаза, что они видят всегда, даже когда я закрываю веки, я вижу настоящее лицо нашего мира. Ночью я не сплю, я вижу сцены напрямую из Хроник Акаши. Я видел Адама и Лилит, Сьюзен, ты не представляешь, какие они огромные и белые… Коран говорит о них больше правды. А какие странные у них дети. Эдмунд даже нарисовал некоторых детей Адама — один как ромб, другой похож на палочку, что накрыта шляпкой в виде ската с глазами, другой — как шар с белыми и чёрными узорами: — Разум мой не в силах охватить эти ангельские формы. Я видел, что жители Чарна очень измельчали с тех пор, как Чёрная луна Лилит врезалась в поверхность их планеты и дала первые восходы. С тех пор они стали очень маленькими. Очень, я бы сказал. Знаешь, оказывается, Губительное Слово было кодом активации на енохианском гексоглифегексоглифе программы возвращения всех душ в Чёрную луну. Я думал, это какое-то заклинание дьявольской магии, но это просто прикладная штука, оставленная Творцами на всякий случай, чтобы они могли по-быстрому забрать все души с планеты. Вот теперь мой мир, Сьюзен. Я разговариваю со звёздами, галактики мне отвечают, космос просто полон голосов и мыслей! Флейты Азатота звучат так прекрасно, а сумрачные кружения сатиров Шуб-Ниггурат так завораживают. Кстати, Сьюзен, адепты Шуб-Ниггурат считают славным делом скормить себя своей богине, чтобы потом иметь чудесную возможность родиться снова, но красивее и сильнее. Вот теперь я понимаю истинный смысл Евангелия, говорящий по поводу рождения свыше. Я жду, что я и мои близкие скоро будем наслаждаться среди величия и чудес. Йог-Сотот знает время, когда нас будет ожидать Вознесение. Не нужно бояться смерти, Сьюзен. Высшие существа знают, что принадлежат Миру Идей, потому прекрасно понимают, что их просто будет ждать ещё одна жизнь. Настанет час и когда-нибудь всë это будет ясно как день, я говорю — безмолвная планета возвратится в танец Великого Азатота. А пока люди видят лишь тени Предметов, пошлая, низменные жизнь затмевает свет умозрения. Великие Древние не будут терпеть нашу блеклость подобно тому, как мы не будем терпеть блох, живущих в шерсти наших любимцев. Боги знают, что эта Вселенная существует ради них, а не ради нас, Они — в ней центр. Сьюзен, мне очень жаль, что твоя мораль ограничена земными представлениями о жизни и смерти. Если говорить об их морали, о той морали, которую придерживаются в духовном мире, то она исчерпывается ёмким понятием «фхтагн». Страдания Иова, рак у детей, животные, поедающие животных, всë это — божественный фхтагн. Я мог бы много рассказать о фхтагн, но, увы, этика наших новых друзей слишком высока для кого-то вроде тебя, Сьюзен. Мои духовные друзья настаивают, чтобы я собрался с силами и сделал всё с помощью того ножа. Ангелы говорят, если ты дорога мне, то я должен сделать это для тебя, неразумной, чтобы ты была с нами в раю. Но я не буду делать это через силу. Я не убийца. И я не в обиде на своих духовных друзей, потому что ангелам неведома наша мораль точно так, как тебе, Сьюзен, неведома их божественная мораль, которая, как верно замечают богословы всех мастей, легко оправдывает страдания животных и маленьких младенцев. Нашу мораль они нашли бы пошлой и ничего не стоящей, только стоящей на нашем пути и мешающей нам раскрыть свой духовный потенциал. Вот, я приведу тебе пример. Один из флейтистов Азатота — известный в Нарнии как «Император из-за моря» и по имени «Эру Илуватар» в Эа — творит своей мелодией планеты, пребывающие в боли и в радости. Потому что боль и радость для Эру — мелодия, только боль — грустная мелодия, а радость — радостная. Для нас этически оправдано слушать радостную мелодию и печальную мелодию, для Эру оправдано то же самое, но при этом он считает себя в праве попустить мир, где есть страдания! Это всё целиком входит в морально-этическую систему под названием «божественный фхтагн». Согласись, Сьюзен, она имеет мало что общего с человеческой. Не отрицаю. Но я не могу отказаться от связи с Настоящим миром. Их Мир несоизмеримо более древний, чем наш. Он теперь кажется мне Настоящим и я теперь готов существовать по его законам и нормам. Я не могу снова стать узником тесной пещеры. Скоро занятия закончатся. Питер и Люси не против, чтобы я совершил над ними обряд перехода. Мы просто не хотим, чтобы родители переживали по этому поводу, потому пока ожидаем, когда они погибнут естественной смертью. Наши духовные друзья сказали, что лишь немногие могут Вознестись так, как мы, но ты потенциально можешь, Сьюзен. Мне очень жаль, что мы не можем убедить тебя, Сьюзен. Но ты не бойся меня, я только предлагал тебе совершить обряд, я бы не сделал это насильно. Не нужно бояться меня, Сьюзен. Я всё ещё Эдмунд — твой брат, Сьюзен. Когда я плакал над тем, что мы теперь не вместе из-за твоего упрямства, я запачкал всё в доме кровью, теперь сочащейся из моих четырëхстворчатых глаз вместо слёз». Вся система ценностей Эдмунда, как он сам прямо отмечает, вращается вокруг потустороннего мира и чужеродных чудовищ, обитающих там и способных воплощать самые яркие фантазии (Нарния — один из многих островков среди Варпа — первоначально материализация мечтаний всего семейства Певенси, к которым пристроились разного рода посторонние сущности), всё это он находит великим и прекрасным — и отвергает привычный нам людской быт в пользу великолепия и чудес. Чтобы до конца раскрыть его и вообще сам образ Искателя странного — я противопоставил Эдмунда и Синдзи, а также Эдмунда и Сьюзен, так как это самый банальный приём раскрытия персонажей — противопоставить две противоположности (Базаров и Кирсанов, Жюстина и Жюльетта…): — Погоди, я так понимаю, там [в Нарнии] сражались два Логоса [глобальные умопостигаемые принципы устройства мира], — прокомментировал Ифф, старый оккультист очень вдумчиво слушал то, что рассказывал Эдмунд, — один Логос из детской сказки, второй Логос — из земного мира. И коллективное поклонение кому-либо из двух Логосов меняло чашу весов и могло определить дальнейший исход мировых событий. — Верно. Аслан появился, чтобы уничтожить Логос жестокого мира взрослых — почти весь Калормен оказался подвергнут безжалостному геноциду, — Эдмунд питал восхищение и ужас по отношению к тем событиям. — В небытие кануло столько душ… — Я же говорил, что Аслан был демоном, чьим единственным принципом является смерть, — сказал Синдзи. — Аслан ждал нас, потому как сосредоточение наших умов и его силы вместе смогли открыть путь в новую Нарнию, ещё более прекрасную… — Ради которой вы убили огромное количество людей на вашей планете, — обратил внимание Синдзи. — Совершенно верно, но такова была цена для получения билета в рай, кровавая цена, — согласился Эдмунд. — А с точки зрения морали? — спросил тут Тодзи. — Нет, — Эдмунд улыбнулся сейчас так, словно ему сказали нечто забавное, — ваша, человеческая мораль нас абсолютно не волновала. Потому что у нас была своя мораль — Божественная мораль! — Видишь, Сьюзен, — сказал Синдзи, — твой брат решил, что человек не центр, он решил, что бог — центр, и стал служителем массового убийцы — это заурядная судьба для того, кто служит чужеродным чудовищам из другого измерения. Ведь что такое божественная мораль? Она гласит только одно «кто сильнее, тот и прав». Это обычная «мораль» подлого, жестокого уголовника. — Я получил за это счастье и бессмертие, если ваша мораль даёт вам только боль и смерть, то мне она совершенно не нужна, — сказал на это Эдмунд с глубоким чувством собственной правоты. — Слушай, нам тут недавно, когда мы бегали по этому вашему, блядь, Варпу, тебя, сукина сына, искали, Слаанеш мне предлагало вечные удовольствия в обмен на предательство моих друзей, — вспомни тут Тодзи, — но я не предал своих друзей и отверг Слаанеш. По-твоему, я должен был предать друзей, а? Эдмунд наконец испытал затруднение: — Давайте не будем об этом… Тодзи рассмеялся: — Ты понимаешь, что служение богу сделало тебя мудаком, а? — Кажется, Эдмунд, у тебя кишка тонка даже для того, чтобы стать порядочным мраккультистом, — иронизировал Синдзи. — Порядочный мраккультист, если его разбудить в два часа ночи, должен сказать: «Есть, сэр! Великий Ктулху, я принесу вам в жертву свою родную мать! Да, Великий Самаэль, я сожгу заживо свою дочку в вашу честь! Да, Великий Хирохито, я выпущу себе кишки в вашу честь!» Эдмунд, разве ты не читал Библию? Разве пример Авраама и Исаака не научил тебя тому, что нужно отвечать, когда вдруг нужны черепа для трона черепов? Эдмунд испытал тут большое затруднение — очевидно, он хотел полагать себя хорошим, но в то же время понимал, что хорошим не будет, если скажем так, как передразнил Синдзи. При этом Эдмунд было достаточно умён, чтобы не говорить что-то в духе: «Мораль чужеродного чудовища хороша так, как хороша человеческая мораль, только она ещё лучше» — потому что это было бы заведомым абсурдом, когда как день ясно, что мораль человеческая и мораль чужеродного чудовища друг другу абсолютно противоречат. — Ладно, Эдмунд, говори, что ты задумал, — Синдзи хлопнул его по плечу, — что-то мне подсказывает, твой план будет аморален и циничен! — Сьюзен, я хочу теперь превратить Землю в нашу Новую Нарнию, где мы могли бы править ею как подобает богам! Со всех сторон прозвучал смех — Эдмунд стиснул зубы, над ним издевательских хохотали Сьюзен, Тодзи, Кенске и Синдзи. Ифф и остальные оккультисты пока таких эмоций не проявляли. — Рабы! Вы рабы Пещеры! — Эдмунд прямо взорвался. — Вы узники в цепях!.. Он вскочил, указал рукой на небо, на землю, в сторону гигантского распятия, в сторону горизонта, в сторону сфер над головой у Иисуса [4]. — Разве вы не видите, как этот мир прекрасен?! Он более древний, чем ваш родной, более сильный и более могущественный!.. — И что?! — встал Тодзи. — Думаешь, для нас это что-то значит?! — Эдмунд, — поднялся Синдзи, — ты понимаешь, что мы прекрасно видим то, что видишь теперь ты? Просто для нас эти Небеса — ничто. Нас беспокоят простые, человеческие ценности — любовь, дружба, товарищество — а ваши Небеса нам за даром не нужны. Понимаешь? Их красота — бесчеловечна, в то время как человеку нужен человек. Эдмунд, — Синдзи заговорил добрым голосом и протянул руку, — ты сейчас можешь вернуться с нами. Ты — человек. Твоя сестра — человек, она долго тебя искала, она волновалась за тебя, она грустила без вас! И это несмотря на то, сколько боли ты ей причинил, Эдмунд. Глаза Эдмунда были скрыты, потому его эмоции невозможно было до конца понять. Но, кажется, он был удивлён. — Ваш мир — тюрьма… я… я… Эдмунд рассмеялся. — Эдмунд, ты уже убил нескольких человек, — обратила внимание Сьюзен, — ведь в том доме, я помню, жили люди… — Эта женщина, которую сожрала Змея, была той ещё гадиной, потому идея змеи забралась ей в голову, вы видели, что с ней случилось, — Эдмунд звучал очень пренебрежительно [там Эдмунд по ходу сюжета прорубил окно в Варпа и случайного человека захавали]. — И такое случится со всеми людьми на Земле, когда ты будешь делать то, что ты задумал, — сказал Синдзи. — Я конечно понимаю, тебя волнуют их жизни не больше, чем Иоанна с Патмоса волновали загробные мучения не-христиан. Но ты понимаешь, — Синдзи взглянул на его сестру, — что Сьюзен никогда не согласится на такое? Обрушить этот ад на Землю. — Никогда! Никогда я не отдам человечество на пожирание демонам! — вскочила она и резко сказала это своему брату. — О, Эдмунд, если бы я только знала, к чему нас приведут эти фантазии — я бы сама сожгла этот проклятый шкаф! Весь дом бы сожгла, если нужно — со всеми этими книгами, сказками! Эдмунд, мне отвратительно то, каким ты стал! Но я соглашусь с Синдзи, ты мой брат, Эдмунд, и я не могу так просто бросить здесь тебя. Эдмунд, я предлагаю тебе забыть вообще всё, что было и вернуться обратно. — Вернуться в твою тюрьму? После миллиардов лет свободы, которые я прожил здесь, на воле? В мир мелочных страстей и желаний? — Эдмунд прозвучал сейчас очень презрительно, даже возмутительно. И Синдзи вспылил — Тодзи в принципе тоже, но он более был сосредоточен на защите Сьюзен, чем на активных действиях — потому именно Синдзи с наскока вышиб Эдмунду зуб. Его кулак врезался в щёку Эдмунда, голову того развернуло от удара в сторону — немного крови и целый выбитый зуб вылетели изо рта. — Ты даже не хочешь почувствовать, какую ты боль причинил своей сестре! Сестре, которая по-прежнему тебя любит! Ты думаешь только о том, что вокруг твоей сестры пошлый и ничего не значащий мир, но ты даже не хочешь обратить внимание на любовь и боль, которые испытывает твоя сестра! Ты не видишь ничего за своим бредом о возвышенном! У Эдмунда слетели очки, он взглянул на Синдзи своими абсолютно нечеловеческими глазами — каждый из них заключал по нескольку зрачков с разноцветными радужными оболочками. Глаза Синдзи выглядели ужасно разгневанными. — Я ненавижу тех, кто пренебрегает чужой болью! — когда Синдзи врезал кулаком, это была сама идея боли — потому негативные чувства Сьюзен пронзили Эдмунда, в целом, привыкшего жить там, где нет ничего подобного. Его нервная система, кажется, совсем отвыкла от такого. — И тебе было плевать на боль тех людей, которых ты собирался скормить своем новым друзья, не так ли?! Эдмунда охватили эмоции — он издал совершенно истерический вой в небо, губы задрожали, он истерически захихикал, потом начал, как законченный дегенерат, биться в каком-то припадке. — Эд… Эдмунд! — Сьюзен поспешила подойти к нему, но почти сразу же закричала от ужаса, когда увидела глаза — глаза, которые начали открываться у Эдмунда по всему телу, он резко сорвал с себя ткани, предстал в шортах, в каких-то элементах облегающей ткани на торсе, ещё на его руках были перчатки с обрезанными пальцами — глаза открылись везде, в том числе на поверхности ткани этой одежды, вероятно, глаза открылись и на голове, просто растрёпанные, тёмные волосы закрывали их. На животе, на руках, на лице, на ногах, даже на ступнях, возможно, даже на подошвах, везде выросли, двинулись, моргали и мигали эти глаза — с разным количеством зрачков, с разноцветными радужными оболочками, иногда среди них попадались даже нормальные, человеческие глаза. — Видите, как изменяет человека Варп! — Кенске обратил на это внимание, когда оккультисты — те, кто не был крепок разумом — ужаснулись этому. — Вот что бывает, когда человек связывается с потусторонними силами! — Сьюзен, я ужасен тебе, верно? — задал вопрос Эдмунд. — Мне ужасно… то, чем ты стал, Эдмунд… но ты ещё мой брат, пусть даже ты теперь такой, — Сьюзен протянула руку к нему. — Если хочешь, можешь пойти со мной. — Либо оставайся себе сидеть здесь в компании своих мутантов, — сказал Тодзи. — Выбирай! — Да, выбирай! — вторил Синдзи. — Человеческая любовь или бесконечная красота! Как думаешь, что будет тебе лучше греть твою душу, а? Разумеется, в общий котёл я добавил и Толкина с его отождествлением красоты и добра, который оправдал факт допущения всего зла этого мира со стороны Эру тем, что Эру получит себе ценой этого ещё более красивую игрушку, и ещё называл смерть — высшим даром со стороны этого бога: — Алая книга Западных пределов в переводе профессора Толкина, — Ифф сообщил название персонально для Кенске, направившего камеру на страницы этого тома. — Ого, так в вашей вселенной «Властелин Колец» — это реальный перевод с древнего языка! — Кенске с большим почтением взял в руки книгу и стал листать. В отличие от ряда других книг, она была более новой. — Да, автор перевода — профессор Джон Толкин — даже провозгласил свою работу новым откровением, за это католическая церковь предала его анафеме, — рассказал Ифф. — Он покончил с собой вместе с любимой женой и в предсмертной записке сказал, что намерен попасть в лучший из миров. Наш мир ему слишком скучен, слишком беден, отношения между людьми ему представляются пошлыми и не интересными. — Да, — Синдзи вступил в это обсуждение, — такова участь всех, кто отрицает реальный мир в пользу фантазий: сперва они замещают свою жизнь с кучей проблем, где есть война, зло и боль, другой реальностью — реальностью снов, фантазий, сказаний и древних текстов, а потом понимают, что им нечего делать в этом мире — и потому они совершают «обряд Вознесения». Если человеческие отношения такие пошлые и низменные, а ещё болезненные и сложные, то как полны, глубоки и хороши отношения с богами и ангелами! Зачем жить на Земле, если можно жить на Небесах? Отправиться побыстрее в Рай — такова судьба всех последовательных почитателей Иной Вселенной. Хорошо, если они только кончают со своим бренным телом, а не со всей планетой. Таковы они — «демоны, чьим единственным принципом является смерть» [5].