Как не писать идиотский сюжет и иные советы

      Self-insertion — введение в историю персонажа, списанного с себя. Этот троп можно обыграть очень по-разному. Во-первых, нужно знать, какую часть своей личности вы намерены вставить. Во-вторых, можно создать сразу несколько персонажей, основанных на вашей личности, на разных её аспектах.       Как пример возьму себя любимого. Свою личность я могу поделить на разные аспекты. Я одно время придерживался черносотенских и националистических взглядов [1], потом — либеральных и космополитических [2], а ныне вообще разочаровался во всех партийных цветах и стал думать обо всём этом в духе «чума на оба ваших дома» и «правые, левые — всякая шваль / лезет в Мессии всякий дурак» [3]. Из этого я могу сделать сразу три разных Self-insertion. Я могу фактически разыграть конфликт между одними ними, не включая в него иных персонажей.       Свою личность я могу поделить на светлую и тёмную стороны. Чтобы описать их, я отвечу на вопрос «в какой бы сеттинг и кем я бы хотел исекайнуться после смерти?» Светлая сторона ответит — в добрые визуальные новеллы от студии BLits Games типа «Camp Buddy» или «Jock Studio» на роль типичного их протагониста. Тёмная сторона ответит — в гримдарк типа Warhammer 40 000 в роли тёмного бога всеразрушения, как Малал или Нургл. Если идеал моей светлой стороны выглядит так [4] (я — в центре, обратите внимание на остатки еды и питья по краям картины — да, я люблю жрать ни чуть не меньше, чем брать и давать!), то идеал моей тёмной стороны — выглядит так [5]. Я специально использовал для наглядности иллюстрации таких персонажей — с одной стороны Айс Андерсон (протагонист «Jock Studio», это его там ебут смазливенькие любовнички) и зловещие Аспекты Хаоса Неделимого абсолютно не похожи друг на друга, в то же время сложно представить что-то более наглядное, что позволило бы почувствовать мои приоритеты в светлом и тёмном случае (в конце концов сложно заниматься плотскими усладами, когда ты — живой скелет в балахоне или живая вселенная, пожирающая вселенные, впрочем, если учесть, что у Владыки Безмолвия есть щупальца, то он не настолько безнадёжен), при этом речь идёт о личности одного и того же Георгия Массадова.       Я думаю, вы поняли весь масштаб, на поле которого готов развернуться этот приём. Всё что угодно — от суперэго до рефлексии над рядом собственных переживаний. Взглянем теперь на конкретные примеры: • Эммануэль Голдстейн из «1984» — композитный персонаж, списанный одновременно с Троцкого и самого Оруэлла. Олицетворяет автора как бывшего сторонника социалистических движений, который теперь критикует диктаторские социалистические режимы, утверждает, что все они превратились в угнетательские деспотии бюрократических правящих слоёв, каковые организовали свой дьявольский интернационал в трёх сверхдержавах, чтобы вести вялотекущую войну, выгодную лишь своему существованию [6]. В карикатурной форме, но по сути верно выражает взгляд самого автора на мировые события. • Андрей Кураев из «Curadeus» — аналогичный пример. С одной стороны это сатира на реального дьякона Андрея Кураева, с другой стороны — этот персонаж также отсылает к биографии самого автора, используются им в этом смысле для рефлексии своего мировоззренческого кризиса. По ходу самого произведения можно даже вычислить акцент — в самом начале это чисто пародия на Кураева, но чем дальше, тем больше это сам МакКевин, в конце выражая только его одного. • Стандартный рассказчик Г.Ф.Л — более всего Рэндольф Картер (вплоть до того, что первый рассказ, в котором он фигурирует, является адаптацией сна самого автора). Все они составлены по однотипному набору — образованный белый европейский интеллигент-асексуал, склонный к высокой психологической чувствительности и к нервным переживаниям. • Виктор Северов из «Чужой жизни» — по большей части списан с самого автора, включая, я так понимаю, структурно схожие элементы биографии, и политические взгляды. Значительная часть его образа вообще работает благодаря тому, что Сергей Ким просто излагает свои мысли на самые разные темы (там повествование отдаёт форматом меланхоличных дневниковых записей). • Надя Ра Арува и Жан Люк Лартиг из «Тайны голубой воды» (оно же «Надя с загадочного моря»). Оба персонажа олицетворяют собой разные стороны Хаяо Миядзаки. Так как об этом уже рассказал подробно один обзорщик с Ютуба, я просто дам ссылку [7]. • Эру у Толкина выражает автора как любителя эстетики, а Аслан — самого Льюиса в качестве его собственного суперэго. Именно поэтому роль Эру заключается только в том, чтобы воплощать своим замыслом идеализированную красоту, а Аслан выражает тягу Льюиса проповедовать и поучать. • У авторов «Чёрной книги Арды» это Элхэ, субтильная экзальтированная барышня выражает собой романтизированную любовь к Мелькору. • У Ольги Чигиринской в «По ту сторону рассвета» есть Лютиэн в качестве, я так понимаю, суперэго и Моррет в качестве рефлексии собственной социопатии. Как сказал один мой знакомый: «в каноне Толкина Лютиэн была эмпатичной няшей, а Чигиринская превратила её в высокодуховную суку». Няша — это тут моральная категория. • Павел Тарановски из «Софийского дома» О’Брайена — представляет собой рефлексию самого автора по поводу, я так понимаю, своих педофильских наклонностей, религиозных убеждений, суперэго (если учесть, что в конце персонаж пожертвовал собой), а также своего негативного мироощущения в духе «везде царство антихриста» (по сути религиозно-консервативный аналог Оруэлла). • У Джорджа Мартина наиболее наглядно самовставка получилась в лице Грибка — этот персонаж буквально делает внутри сеттинга всё то, что автор делает снаружи сеттинга, то есть рассказывает различные истории про проституток, драконов, убийства и прочие скандалы-интриги-расследования и дико прётся от этого. • Пожалуй все или почти все злодеи Маркиза де Сада служат тёмным супер-эго автора, то есть образом самого де Сада как идейного слаанешита. Как верно заметили на TV Tropes по поводу «Жульетты»: «At the end, the author breaks character to insist that all characters and events really did happen, just with the names changed. More specifically, Juliette's tour of Italy is based on de Sade's, where he claims to have participated in blood orgies with the King and Queen of Naples, the Grand Duke of Tuscany, and the Pope… Dubious». • Хао и Йо Асакура из манги «Король-шаман» Хироюки Такэи — представляют собой апокалиптическую манию автора и то, что он может ей противопоставить. Прямо скажем, отыгрывать апокалиптического маньяка у Хироюки получается многократно лучше, а протагонист-пацифист и его сторонники на фоне Хао крайне неубедительны. • Саурон и Авар из фанфика Немировского «Этиологический фольклор авари» [8]. Второй мало интересен, так как по большей части излагает социальные, этические и политические взгляды автора с поправкой на то, что это персонаж архаического общества. Сюда же Цари-Солнца Хатти из его ориджей про Страну Хатти. Саурон тут куда интересней, ибо представляет собой идейного антирелигиозного фанатика, готового ввести войну со всем миром только для того, чтобы проклятые теоцентрисы не указывали ему, что он обязан идентифицировать себя в качестве придатка Эру Илуватара (что интересно, злодеяния теоцентристов непосредственно в кадре не показываются и их тирания только подразумевается и о ней автор прямо говорит только во время объяснения на лестнице). Самим Немировским подан как антигерой или антизлодей, но довольно много говорит о желаниях самого автора. Что сука характерно, при попытке изобразить идейного вождя рациональных гедонистов у Немировского получился кто-то вроде гордого аскетичного жидоантихриста Антиоха Масона из опуса Тихомирова — к собственным плотским наслаждениям оба эти персонаж абсолюто равнодушны (как, впрочем, и любой другой Self-insertion Немировского). Только сравните это, с кем я в рамках художественного вымысла отождествляю себя — перерационально-гедонистить Учителя Праведности оказалось, как видите, не сложно. • Синдзи, Каору, Хиро, Мелькор и даже Ньярлатхотеп из моих фанфиков были мною наделены разными аспектами моей личности. Конечно в таком случае они идут напополам с каноническими личностями, которые мною преображаются, преломляются и изменяются по ходу своего сюжета. Про Синдзи и Хиро я уже ранее упоминал, да и Мелькор тоже очевиден. Каору выступает в качестве материализации супер-эго Синдзи и моего отчасти тоже. Ньярлатхотеп выступает как своего рода тёмное супер-эго, попытка вообразить чистое зло на основе самого себя.       • Кристофер и Сергей из «Следующего Завета» — разные аспекты моей тёмной стороны в той или иной степени.       Синдзи из моего фанфика наиболее близок мне, так как в нём заключаются мои многочисленные рефлексивные переживания, начиная от нетрадиционной сексуальной ориентации и социальной самоидентификации, заканчивая ощущением себя и других и апокалиптической манией.       Могу сказать, что он отличается от меня рядом аспектов. Так Синдзи никогда не был верующим, никогда не был консерватором и никогда не был либералом (хотя его политические взгляды где-то в эту сторону). У Синдзи не было любящих родителей. Синдзи, кажется, менее резкий человек, нежели я сам. Синдзи любит извиняться и ритуально умалять свою личность из соображений формальной вежливости (каноническая черта) — у меня тоже была раньше такая черта, но я решил с ней бороться и сейчас, кажется, поборол: никаких лишних «Вы-с-большой буквы» и «извините». У Синдзи нет моей ипохондрии. Его какоцентризм, то есть негативное чувство жизни, вращается вокруг той мысли, что каждый человек одинок и эгоистичен в том смысле, что нацелен в первую очередь на собственные интересы, люди отстранены друг от друга тем, как они видят мир, они настолько зациклены на себе, что не желают слушать других, не желают вникать в их чувства и мысли, потому вольно или нет, они постоянно обречены мучить себе подобных делами и словами. Моё же негативное чувство жизни построено главным образом вокруг ощущения того факта, что органическая жизнь является отвратительным явлением, способным легко поломаться, и вокруг того факта, что все процессы в окружающем мире протекают вне зависимости от человеческих интересов и могут моментально убить человека или предать его мукам в силу своей механистической равнодушности; в конце концов оно построено на том, что сама структура вселенной противоречит идеи блага и что все политические партии, что все люди противоречат идеи блага ради своих интересов (следовательно — все они сукины дети) [9]. У Синдзи такого нет — вернее есть, но с другим акцентом, со своим собственным, и тут я был вынужден исходить из канона.       Я сделал Синдзи трансгендером, склонным переодеваться в женскую одежду. Это полностью мне чуждо — я всегда ощущал себя мужчиной и только мужчиной. Потому мне сложнее описать трансгендерный опыт Синдзи, думаю, это у меня не очень получилось.       Синдзи — очень ухоженный, чистоплотный и в принципе трудолюбивый мальчик, чего не скажешь про меня — моя квартира представляет собой сплошные Сады Нургла, не будет преувеличением, если я честно скажу, что она выглядит как бомжатник.       Я был также вынужден адаптировать некоторые свои взгляды на социальный контекст персонажа: например, я ненавижу товарища Сталина, но было бы странно, если бы Кобу ненавидел японец — потому Синдзи ненавидит Хирохито. При этом ненавидит в первую очередь за гиперболизированное возвеличивание над всеми остальными людьми и за то, что в обществе вокруг него создан ореол святости.       В некоторых случаях мне этот социальный контекст персонажа пришёл на руку — в Японии куда сильнее выражена традиционная культура общения и вхождения в коллектив, тем самым у меня возникло желание подчеркнуть противодействие индивидуализма Синдзи и формалистического окружения с его «будь как все, всем плевать на твои чувства и эмоции». В Японии сильна культура труда, Синдзи же — хиппи, дауншифтер, та самая стрекоза из басни про муравья и стрекозу, он не работает и живёт за деньги родственников, работать не хочет, ему плевать на своё будущее. Прямо как мне (хотя в моём случае такой образ жизни связан с психотравмой, полученной в куда большем возрасте) [10].       С помощью этого персонажа я выражал изменение своих взглядов по мере взросления — если вначале истории Синдзи однозначно ненавидит диктатуру как явление и хочет противопоставлять себя окружающему социуму как интеллигентного индивидуалиста трудолюбивым муравьям — то по ходу истории эти его черты сглаживаются, их отголоски остаются, но персонаж далеко не столь однозначен в том, чтобы возвышать одних в пользу других. Прямо как я одно время, Синдзи ненавидел патриотизм и гражданскую самоидентификацию, выступая за интернационализм и космополитизм, но потом всё это сошло на нет. Наконец Синдзи по ходу истории становится достаточно общительным человеком, чего на скажешь про меня, сидящего целыми днями дома в грязи и мусоре в одиночестве. Я приписал Синдзи такое своё качество, как нелюбовь к алкоголю.       Наши манеры критически осмыслять гуманитарные процессы, вращаются вокруг номинализма — то есть вокруг идеи, что общие понятия не отражают реальные явления природы и общества. Чтобы читателю было ясно, что я сейчас сказал, приведу пример мыслей персонажа: — И то, что Земля — моя родина, достаточный повод, чтобы её защищать? — спросил тогда Синдзи. — Почему — нет? — повысил тон Кенске. — Даже если тебе нет дела до Земли в целом, ты родился в Японии и это твоя родная земля. Родина — иначе говоря. То есть, если бы Кайдзю послали китайцы или русские, то было бы смысл сражаться с ними. — Ради Японии? Потому, что это моя родина? — Да. Синдзи хмыкнул. — Кенске, давай рассмотрим это понятие «родина». Родина это страна, в которой ты родился, верно? А из чего состоит страна? — Синдзи начал загибать пальцы. — Страна состоит из территории, населения и правительства. Согласен? — Айда молча согласился. — Так вот, смотри, Кенске: давай подумаем, почему я должен защищать эти три составных элемента? Территория — это просто безличная поверхность со всем, что на ней: реками, озёрами, горами и тому подобным. Она безразлична ко мне, если я что-то от неё получаю, то получаю своим кропотливым трудом без её отдачи. Если я сею посевы, то это только мой тяжкий труд, природа может легко заморозить посевы и убить меня голодом. Только дикари, обделённые научным знанием, и идиоты могут уважать и почитать природу. И так, как природа равнодушна — ей плевать, кто ей владеет. На той земле, на которой я живу, миллионы лет жили динозавры, а тысячи — мамонты и неандертальцы. Как видишь, природе пофигу на их печальную судьбу. Теперь к населению и вообще к людям. Я лично не знаю большинства людей, живущих на Земле — вообще и в моей стране — в частности. Поэтому мне они безразличны по умолчанию. Какую-то малую часть я люблю, какую-то часть я ненавижу. Не буду говорить о последних, скажу о первых — да, допустим, их я готов защищать, но только пока я их люблю. Если эти люди меняются, если меняется их отношение ко мне, я прекращаю их любить. Мне больше нет до них дела. К тому же, если я кого-то люблю, что-то делаю ради предмета моей любви, то я делаю это ради себя на самом деле — ведь это мне чувство любви приносит наслаждение… Это к вопросу о населении и людях. Теперь к вопросу о правительстве. Что такое правительство? Это группа людей, которые управляют остальными людьми и друг другом, в рамках своей иерархии, просто потому, что большинство признают за ними такое право. Обычно именно эти люди говорят о том, что нужно любить и защищать родину, имея в виду свои интересы, конечно же. Но это не значит, что я должен их слушать. У меня тоже есть свои интересы, основанные на личном эгоизме. Я вам уже объяснял и доказывал, почему интересы всех людей проистекают из их эгоизма. Итого, «родина» — это просто очередная идеологическая химера, под служением которой обычно имеют в виду защиту интересов кучки людей из правительства. Синдзи прервал свой монолог на то, чтобы выпить воды и дать передохнуть горлу. — Ну, ты прав, если смотреть на вещи таким образом, — согласился Кенске, пытаясь придумать контраргументы. Синдзи очень понравилось, что его слушают. Он оставил бутылку с водой и вернулся к завтраку. — Все виды патриотизма и религии нужны для превращения людей в скот, — продолжил Икари, желая ради самоутверждения изложить свои мысли. — Они губительны для личности. Если в религиях жрецы вещают толпам от имени неведомых богов, то в случае патриотизма генералы и правители вещают от имени некой абстрактной родины. В обоих случаях они руководствуются собственным эгоизмом, даже если верят в некое высшее добро. Верующие и патриоты поклоняются химерам, чтобы потешить собственное самолюбие. «Я умру за родину», «я умру за бога», «я умру за всех наших» — эти слепые бараны даже не понимают, что их используют! А если и понимают, то им всё равно, пока они молятся химерам, они довольны. Эти люди — не личности, они биороботы в системе. — Синдзи, ты умный и начитанный парень. Ты во многом прав, я с тобой согласна насчёт злоупотреблений властью, насчёт фанатизма и манипуляций. Но всё же, — продолжила дискуссию Мана, — ты забываешь, что ты часть общества. Какими бы порой не были свихнувшимися правители, ты всего добился, что имеешь за счёт общества. Тебя научили говорить, тебя одели, ты слушаешь музыку, которую тебе написали. — Твои предки сражались за то, чтобы ты жил, — добавил Кенске. Синдзи закусил бифштекс хлебом и салатом. — Во-первых, мои предки делали всё это для себя. Они понятия не имели, что Икари Синдзи родится через сто или сколько-то там лет потом. Они ничего не делали для меня, раз так, я им ни чем не обязан. Во-вторых, я плачу за всё это деньги или что-то там ещё делаю за это. Никто мне бесплатно ничего не даст. Я сейчас сижу и ем за работу. — Но так и надо, — возразила Мана. — Разве можно иначе? Тогда будет хаос. Ты работаешь — ты ешь. — Это по справедливости, — добавил Кенске. Доев бифштекс, Синдзи вытер губы. — Вы, ребята, забываете, что справедливость — не более чем химера, аморфная мысленная абстракция. — Синдзи пододвинул чай и десерт — кусок сливового торта с вишенкой. — Вот сами посудите, есть народы, где считается, что если человек изнасиловал чужую дочь, то в наказание его дочь нужно тоже изнасиловать. Это называется принцип Талиона — «око за око, зуб за зуб». По вашему это справедливо? Насиловать детей за проступки отцов? — Синдзи сам ответил. — Полагаю, вы сочтёте, что — нет. Однако — по мнению сторонников принципа Талиона — это справедливо. То же самое касается права сильного и коллективной ответственности. Если я сильнее, если я могу нарушить любые законы и мне ничего не будет, то могу ли я убивать и грабить? Помню, как отлично писал французский философ маркиз де Сад: «сильнейший всегда находит справедливым то, что слабый считает несправедливым». А справедливо ли за грехи одного человека наказывать всю его общину? Короче — нет никакой справедливости, есть просто разные измышления. — Ты отрицаешь мораль, закон и справедливость, — перечислила Мана с претензией в тоне, — выходит… ты отрицаешь саму человечность? Ведь это только мораль и нравственность отличают нас от прочих животных, с этим то ты спорить, я надеюсь, не будешь, ум? — Человечность? — Синдзи демонстративно рассмеялся, отвлекаясь от чая и торта. — Напротив, Мана, я признаю только человечность в человеке. Мораль, закон, справедливость — левые выдумки. В любом обществе человек — есть человек; мораль, законы, религии, справедливость и прочая — это местные выдумки, местные традиции — не более. Человек — это животное, от животного у него эгоизм и эмоции, именно они им движут. Всё остальное — только способы манипуляции человеком в обществе. — Но в каждом обществе есть какие-то вещи… эм… ну, не знаю, общие для всех людей. Общечеловеческие вещи! В любом обществе, например, нельзя убивать своих, даже среди бандитов, — обратил внимание Кенске. — И это только говорит о нашем эгоизме, — парировал Синдзи. — Знаешь, почему люди придумали такие законы — «не убий», «не укради» про своих? Из страха. Даже когда ты силён, ты можешь избить слабого и отнять у него кусок хлеба. Но тебе нужно спать. Когда ты ложишься спать, тебе нужна хоть какая-то гарантия, чтобы избитый тобою слабак не перерезал тебе глотку, когда ты во сне слабее него. — С таким подходом тебя не переубедить, — признала Мана. — А мне не переубедить вас, потому, что вы мыслите теми химерами, которые в вас вбило ваше общество. Если бы вы родились в другом обществе — вы мыслили бы их химерами и бреднями. Если бы вы родились среди ацтеков, вы бы одобряли человеческие жертвоприношения и каннибальские культы. Ни кто бы не смог убедить вас, что это плохо. А вот если бы вы родились в нацистской Германии, то вы бы поддерживали холокост. Ведь вас учили, что мочить жидов и гомиков — это sehr gut. Аналогично, если бы вы родились среди мусульман, вы одобряли бы убийства неверных и сами взорвались где-нибудь. Это всё общественные ценности, которые стоит презирать и отрицать всякому умному человеку, просто потому, что они «общественные». — И что ты предлагаешь? Пустоту нигилизма? — Да, Мана, если ничего нельзя найти объективного — то уж лучше пустота, чем брехня, которой вами манипулируют как животными. — По-твоему тогда можно всё что угодно? Предавать своих, грабить и убивать? — строго спросил Кенске. — Отбросить все запреты? Стать по ту сторону добра и зла? — Да, вот именно! Нам всё можно! Не надо смотреть на меня как на злодея, не я придумал этот мир и его правила, я только констатирую всё это. Поверьте, я больше вас ненавижу этот мир за жестокость и безумие. Если б я только мог добраться до того бога, который его создал, то поверьте, он бы от меня не уполз! Я бы удушил подонка его потрохами! — Послушай, Синдзи, я согласна с тобой по поводу мира и гипотетического бога, — вмешалась в разговор Мари. — Я только скажу тебе, Синдзи, что если бы люди жили так, как ты говоришь — всё было бы гораздо хуже, всё бы развалилось. Поэтому мораль и общественные ценности приносят нам благо, — аргументировала Макинами. — Даже если вселенная к нам равнодушна, они скрашивают наше существование. Даже несмотря на все тоталитаризмы и прочее дерьмо, ты должен признать, что было бы страшнее, если бы люди начали грабить и убивать на том основании, что раз бога нет, то им это позволено. — Ну… отрицать мораль не у всех получается, — сказал Синдзи, понимая, что ему не чем ответить. — Во-первых, чтобы отрицать внушённые ценности, нужно быть или конченным социопатом, какими, наверное, люди бываю только от матери-природы, или мыслить критически. Для 95% любого общества — это не посильно… Ради чего я нужен обществу? Ради того, чтобы спасать их задницы. Для чего ещё? — Но люди тебе благодарны. Они же хорошо относятся к тебе, Мисато, например, да и я тоже, — напомнила Мана. — Не спорю, — Синдзи вытер рот салфеткой, оставив пустую чашку и тарелку. — Я слишком совестлив. Иначе бы меня здесь не было. — Это всё было чрезвычайно увлекательно, — заговорил Каору, до того на пару с Рей слушая весь разговор. — Твои рассуждения о людской природе звучат очень последовательно и логично. — Мне неприятно, но я вынуждена с тобой во многом согласиться, — сказала Мари. Он встал. — Поел, пойду отдохну, — кивнул Синдзи. — Сообщите, если начнётся Конец Света — я выйду поглядеть. Это всё весьма наглядно иллюстрирует мою рефлексию и чувства окружающего социума — по сути это диалог одной стороны моей личности с другой — эгоистично-индивидуалистической с альтруистической — совокупность прочих персонажей тут идут за вторую — что интересно, Синдзи, как и я, приходят к умеренно персоналистической позиции [11].       Некоторые черты у меня совпадали с чертами персонажа, взятыми напрямую из канона. У нас у обоих есть нервный тик, но разный: я люблю трогать бороду или что-нибудь грызть, Синдзи — сжимать и разжимать правую руку (каноническая черта). У нас у обоих присутствует повышенная тревожность, склонность вести внутренние диалоги и замыкаться в своих мыслях, а также презрение и пренебрежение к обычной повседневной реальности. У нас у обоих присутствует любовь к поездам и к регулярному фоновому прослушиванию музыки. Если ориентироваться на лайт-новеллу, то Синдзи во взрослом состоянии заплетает свои волосы в косичку, прямо как я одно время. Мы оба астенического сложения, если не ошибаюсь в каноне Синдзи страдал от проблем с ЖКТ. По этим причинам мне было очень легко отождествлять себя с этим персонажем.       Какие черты Синдзи я убрал из канона, чтобы он больше походил на меня? Начать стоит с того, что в каноне мы видели его четырнадцатилетним, в моём фанфике ему уже исполнилось восемнадцать. Это позволяет мне преобразовать его каноническую личность под более взрослую. Тут я невольно сравнивал Синдзи с собой четырнадцатилетним. Я был в его возрасте также похожим на него: куда более робким и молчаливым, с чувством страха перед незнакомыми людьми. Я сейчас куда более гордый и независимый человек, чем канонический Синдзи, потому его взрослому «я» мною были приписаны эти черты. Синдзи в моей интерпретации не будет молчать, если считает, что другой человек говорит что-то неправильное, вместо этого он вступит в дискуссию и в спор. Синдзи умеет держаться в компании и способен отстоять своё мнение, побороть боязливость и стеснительность. На его характере в значительной степени сказывается тот факт, что он становится ветераном боевых действий, благодаря чему вообще перестаёт бояться каких-либо социальных заморочек. Я не могу сказать этого о себе, но наверное, если бы я попал на войну, если бы я выжил, то я могу спроецировать развитие своих черт характера в этом ключе.       В каноне Синдзи ведёт себя более нерешительно, в моём случае возраст и опыт ветерана боевых действий сильно увеличили его решительность. Особенно в каноне наглядна сцена, где Синдзи отказывается сражаться с Бардиилом, который захватил Еву-03 (потому что может пострадать пилот Евы-03). Такое чувство, что это пахнет каким-то авторским произволом. Я куда более рациональный человек, то есть для меня было бы просто и быстро понять, что если не убить пилота Евы-03, то Ангел погубит ещё больше народу. Я наделил Синдзи такой чертой, как готовность быстро сообразить, принять и лично совершить меньшее зло. Потому в моей версии Синдзи убивает в том числе людей, попутно рефлексируя над темой человеческой жизни, доходя при этом до откровенного нигилизма (который он сознательно не то, чтобы разделяет, герой просто высказывает всё то, что приходит ему в голову и ощущается сердцем).       В значительной степени этот персонаж был нужен мне, чтобы спорить с самим собой. Я занимал некую позицию, как велело мне сердце, после чего выступал аргументами против этой позиции. Таким образом я мог менять свою точку зрения с течением времени в обозначенном же самим собой ключе. Так Синдзи становится сторонником умеренного пацифизма.       Вот так я переделал канонического персонажа под свою самовставку, думаю, получилось очень даже гармонично. Думаю, я затрону многие, если не почти все темы, через которые можно спроецировать своё «я» на худ. персонажа.