Как не писать идиотский сюжет и иные советы

      Дуниане — персонажи из книг Скотта Бэккера, сверхлюди, обладающие сверхчеловеческими когнитивными способностями, сниженными «животными» чувствами и эмоциями, люди чистого духа, чистой воли и интеллекта. Образ в принципе существовал ещё до Бэккера (я так понимаю, сам он вдохновлялся образом Квисатц Хадераха из «Дюны» и идеалами античных стоиков), но именно он довёл его до той стадии, когда его можно назвать и осмыслить как отдельный троп. Похожие персонажи, как идеал, встречаются ещё в древних учениях — античные мудрецы, буддийские просвещённые, индуистские йоги, православные сподвижники имели черты дуниан. Характерные черты: • Высокие когнитивные способности — прекрасная память, вычислительные навыки на уровне живого калькулятора, возможность легко схватывать самые маленькие детали. Дуниане думают быстрее обычных людей и могут одинаково легко делать несколько дел одновременно. • Обучаемость — конечно, благодаря этому дуниане очень легко обучаются всему новому и способны чуть ли не во всех сферах достичь успеха. Например, в манге Каору способен воспроизвести девятую симфонию Бетховена, лишь раз её услышав. • Проницательность — дуниане способны читать людей как открытые книги, очень легко схватывают контекст и общее направление их мысли, даже по отдельным словам, жестам и взглядам. Следовательно, они способны легко придумать нужные слова, чтобы повлиять на окружающих.       Уточню, что эта способность сама по себе работает без магии и для её нормальной работы нужен социальный контекст — например, если человек сидит на стуле и качает коленом, то это может много чего означать — возможно, он волнуется, возможно он полон вполне уверенных и оптимистичных мыслей и пытается сбросить лишнюю энергию, возможно он просто неудобно сидит — вот по таким единичным признакам читать человека вообще нельзя. • Сниженные эмоции, чувства — боль, страх и так далее, конечно, могут быть им присуще, но дуниане легко подавляют в штатной ситуации всё такое. При этом они могут смеяться, иронизировать и всячески демонстрировать привычное человеческое поведение в социуме, только в этом случае — это лишь верхний слой, либо просто прикрытие и они легко могут переключиться с маски беззаботного весельчака на режим хладнокровного стоика. Потребуется очень постараться, чтобы заставить дунианина вспылить, это, конечно, можно, но в таком состоянии он будет скорее похоже на обычного человека, который повысил голос и немного побрызгал слюнями из-за какой-то бытовой ерундой. Дунианин не знает, что такое паника. • Дунианин обладает колоссальной духовной силой — что это такое, думаю, все вы могли видеть в школе: есть преподаватели, у которых класс постоянно шумит и обезьяничает, а есть преподаватели, у которых дети сидят тихо — всё дело не только в том, что строгие преподаватели умеют кричать, сколько ещё в том, что они могут с этим криком надавить своей доминантностью. Крик им не обязателен, им может хватить и взгляда и просто тона. Благодаря своей духовной силе дуниане способны убеждать других людей, делать им всякие установки, ставить на место мозги, подчинять своей харизме и воле.       Даже не обладая формальными сверхъестественными способностями, дунианин способен ака Саруман внушать голосом. Вернее может быть способен — не обязательно, чтобы конкретный персонаж-дунианин делал акцент на речах. • Доминирование интеллекта — в принципе у людей с высокой волей в критической ситуации (поле боя, природная катастрофа) может отключиться всё лишнее, останется только чисто интеллект, чтобы действовать. Дуниане склонны находиться в таком состоянии где-то примерно всегда, либо же очень легко могут в него перейти, даже не обязательно в критической для них ситуации (в зависимости от того, как их опишет автор). • Продуктивная интуиция и эффективные рефлексы — разумеется, дуниане способны выполнять сложные вещи на автомате, особенно не напрягая сознание. Они легко вырабатывают нужную им моторику. • Во время общения дуниане не говорят ничего лишнего, у них нет никаких заминок в речи, никаких оговорок, никаких лишних слов. Если дунианин делает оговорку, то только для того, чтобы ею самой по себе что-то сказать. Короче говоря, их речь всегда идеально продуманная, при этом такое продумывание они осуществляют буквально прямо на ходу. Они способны очень чётко изъясняться — в идеале они должны быть способны менять свой стиль речи, чтобы удобнее доносить его до собеседника.       Во время общения друг с другом дуниане избегают длинных и сложных по составу предложений, но делают слова предельно объёмными по смыслу — с расчётом на то, что собеседник находится на их уровне и сможет легко вести такой разговор. Друг с другом дуниане способны вести разговор сразу на нескольких уровне — например, просто говоря о погоде, они способы сознательно и намерено обменяться информацией о своём душевном состоянии и о своём отношении к происходящим событиям. При описании речи дунианина придётся каждое слово взвешивать на золотых весах и делать пояснения для читателя. • Они воспринимают повседневную жизнь в качестве суеты. Вы вот будете придавать большое значение крику ребёнка? Нет, вот дунианин не будет предавать такого значения большей части повседневных событий, потому оскорбления, хамство, обычные попытки вывести его из себя, напугать не помогут — тут надо будет задеть его за живое (если оно у него есть). • Склонность к антисоциальной идеологии — дунианин свободен от нарративов, установок, идей и мнений привычного нам общества, потому взамен он может придумать что-нибудь такое бесчеловечное и безумненькое: например, он может считать, что самоубийство даст ему высшую экзистенциальную свободу (Каору Нагиса, Йохан Либер, Анасуримбор Корингхус), что попрание всех норм морали даст ему высшую экзистенциальную свободу (Анасуримбор Айнрилатас) или послужит отличным смыслом жизни (судья Холден, близко к этому подошла Внутренняя Партия). Вообще они помешаны на самоубийствах и на высшей духовной свободе, так как сам их образ во многом есть наша сублимация стать свободным от общества и от раздражения в широком смысле — дуниане Бэккера придумали целую сверхценную идеологию, которая предписывает духовно слиться с объективизированным принципом причинности (это у них считается высшей свободой, ради которой совершаются все усилия) и которая отрицает субъектность человека, рассматривая всех людей как механизмы, которыми движет «тьма, что была прежде» (то есть совокупность всего того, что формирует нашу с вами личность, но не осознаётся вот так сходу). Есть ли слабости у дунианина? Конечно есть — их две главных: • Перегрузка когнитивных способностей — при столкновении с большим количеством информации, которую нужно проанализировать и обработать, обычный человек скорее впадёт в ступор или остановится; однако дунианин продолжит это делать. В результате чего его рассудок станет работать очень плохо из-за такого вот расточения ресурсов, правда, для этого он должен достигнуть предела, который у него не маленький.       У Бэккера повествование начинается с того, что Келлхус вдруг оказывается в новой среде вне стен монастыря-крепости и у него с непривычки едет крыша: Под вечер семнадцатого дня в сандалию попал сучок. Келлхус его вытащил, поднял и принялся изучать на фоне грозовых туч, катившихся по небу. Он с головой ушел в его форму, в тот путь, который сучок прокладывал по небу, — в стройные и мощные разветвления, отнимавшие у неба столько пустоты. Просто не верилось, что он вырос таким случайно! Казалось, будто он отлит в этой форме. Келлхус поднял глаза — и увидел, как туча смята и скомкана безграничным разветвлением древесных ветвей. Разве существует не единственный способ постичь тучу? Келлхус не помнил, сколько он простоял там, но к тому времени, как он наконец выпустил сучок из пальцев, уже стемнело. Утром двадцать девятого дня Келлхус присел на камнях, зеленых от мха, и стал смотреть, как прыгает и ныряет лосось и речных перекатах. Трижды село и вновь взошло солнце, прежде чем ему удалось отвлечься от этой необъяснимой войны рыбы и вод. В худшие моменты руки его становились смутными, как тень на фоне тени, и ритм шагов намного опережал его самого. Его миссия становилась последним осколком того, чем он некогда был. В остальном он был лишен интеллекта и не помнил принципов дуниан. Он был подобен листу пергамента, отданному на произвол стихий: каждый день стирал с него все новые слова, пока наконец не осталась лишь одна настойчивая мысль: «Шайме… Мне нужно дойти до Шайме и найти моего отца». В итоге он, конечно, справился и больше не страдал от расточения умственных сил, но такую ситуация можно повторить. Вот по этой причине наиболее эффективная тактика против дунианина — «пьяное мастерство», хаотичное и непредсказуемое поведение. • Воля к смерти — в самом образе бесстрастного мудреца заложена следующая проблема: предполагается, что человек будет свободен от страданий, если не будет с раздражением воспринимать окружающее. Слово «раздражение» тут понимается в самом широком смысле, как раздражимость — обязательное свойство живого существа. Обычного человека во многом к жизни толкает именно эта самая раздражимость — начиная от страха смерти и заканчивая желанием удовлетворить свои страсти. Таким образом бесстрастный мудрец оказывается избавлен от главного стимула к жизни, следующим шагом должна стать мысль: «а зачем тратить свои силы на мышление, если можно просто стереть себя из реальности?» Ведь сугубо внутренних преград к этому больше нет — если вся жизнь это ничего не значащая суета, если нет страха смерти, то самоубийство становится решающим выходом. Собственно это является поголовной слабостью чуть ли не всех дуниан — суицидальные наклонности, готовность покончить с собой по любому поводу, всевозможное деструктивное поведение. Мне даже как-то сложно вспомнить дунианина, у которого не были бы той самой воли к смерти по Фрейду. «Тьма, что предшествует», не только вредит и истязает, но и помогает выживать и сохраняет рассудок в таком состоянии, когда с его помощью можно тупо выжить.       Как нетрудно заметить, данная часть образа напрямую восходит к нашему желанию сравнять счёты с этим просветлённым умом. Да, обычный человек постоянно страдает от раздражимости и пребывает во мраке предрассудков, страстей, фобий, комплексов, не нужных ему, но навязанных обществом стандартов, короче человек — раб «тьмы, что была прежде». Но именно поэтому обычный человек может жить дальше, именно поэтому он находит в себе силы бороться — слабый человек живёт по той причине, что он достаточно слаб, чтобы поддаться страху смерти — в то время, как ваш бесстрастный мудрец, истинный ариец накладывает на себя руки, видя тут не более чем суету. Наиболее последовательно это, опять же, было показано в «Евангелионе» на примере сравнения Каору и Синдзи.       Из-за таких особенностей дуниане напоминают людей, которые страдают психическими заболеваниями, — психопатов и аутистов, но в то же время они кардинально отличаются от них: в отличие от психопата дунианин легко контролирует свои желания и свою агрессию, в отличие от аутиста дунианин прекрасно схватывает социальный контекст.       Должен сказать, что я ни разу не видел произведений, где дунианин был бы полноценным положительным персонажем — самый близкий к этому персонаж, это мой любимый Каору из «Евы», но вообще он был классическим трагическим антагонистом. Могу ещё вспомнить Мастера Териона из «Демонбейна» — он был заперт во временную петлю, телесная смерть в которой заканчивалась отправкой в прошлое — Терион пытался освободить Губительные Силы и разрушить упорядоченное мироздание, чтобы наконец обрести свободу — в оригинальной новелле его счастливый конец выглядит как «воссоединение в смерти с возлюбленной». Я упоминал его только потому, что в продолжении Терион переродился в доброго бога Пертурабо, который сражается уже теперь за добрышей. То есть если дунианин хочет стать положительным персонажем, ему нужно перестать быть отрицательным. Это в лучшем случае. Обычно классический дунианин — это судья Холден из «Кровавого меридиана» — ужасный сатанинский ницшеанский сверхчеловек, который использует свою колоссальную духовную силу исключительно для того, чтобы находить смысл жизни в творении зла: грабить, насиловать, убивать и скандировать «Бог — это война». Близко к этому подошла Внутренняя Партия — сборище ницшеанцев-сатанистов, которые растворяют свою индивидуальную самоидентичность в коллективном сознании партии, чтобы добиться высшей духовной свободы (лозунг «Свобода — это рабство» конкретно для них означает именно это) и достигнуть высшего духовного экстаза с помощью чудовищной тирании (партийцы при этом крайне проницательны и могут одним взглядом вычислять неблагонадёжных подданных, чтобы потом пытками и речами ломать им психику, превращая в пустые оболочки, которые будут им потом служить на ниве стокгольмского синдрома). Ещё могу вспомнить Распутина из «Хеллбоя» — он способен в меру вспылить, когда кто-то, кого он избрал на роль своего агента, ему отчаянно и действенно сопротивляется, но в остальном Григорий Ефимович собран, хладнокровен и серьёзен; очень хорошо умеет убеждать и влезать людям в души (благодаря этому смог собрать под свой стяг приличное количество экзальтированных и бесчеловечных фанатиков, которые легко готовы умереть ради лавкрафтовского коммунизма); начал свой жизненный путь с разврата — с целью восполнения духовных потребностей; в итоге стал ярым лавкрафтовским утопистом: желал уничтожить нынешнюю жизнь на Земле (потенциально во всей Вселенной) и заменить её расой совершенных, в его понимании, существ — глубоководных-коллективистов.       Оно и понятно — дуниане представляются бесчеловечными и опасными, потому, кажется, что, предсознательно записываются в категорию злодея-антихриста.       У самого Бэккера, естественно, всякая ситуация служит как повод для того, чтобы облить читателя ведром чернухи — потому дуниане изображены у него резко аморальной сектой. Например, они превращают неполноценных своих детей в живых экспонатов для того, чтобы изучать работу мышц лица. Для них нормально заморить себя голодом в том случае, если они видели напущенные сны о внешнем мире. Наконец, когда мы видим Айнрилатаса — полудунианина, который получил человеческие эмоции от матери — Бэккер изображает его кровожадным серийным убийцей, который хочет обрести свободу от всех норм морали. То есть сочетание нормальных человеческих эмоций и психической мощи дунианина у Бэккера обязательно приводит именно к этому; сострадание, сочувствие, желание помочь другому, любовь — не, не слышали, только желание изувечить психику другим людям и желание совершить как можно больше грехов, только хардкор! Для сравнения — как показан всё тот же Каору.       У Бэккера, как и у всех чернушников, от Маркиза де Сада до Крылова-Харитонова, подаётся идея бессилия добра и всесилия зла — либо дунианин чудовище, либо он ноунейм, который ничего не делает или не может сделать (как вся социализированная часть семьи того же Келлухса).       Плохой пример изобразить православный аналог дунианина — это Лидия из «Эсхатологической фантазии» Тихомирова. Чувствуется, что автор списал её со своей жены, которую очень любил, но в результате получился какой-то аналог Мери Стью из дешёвых любовных романов — нам заявляют, что она обладает колоссальной духовной силой (жидоантихрист упоминает, что она его чуть не переубедила до начала основной истории), но всё, что она делает, так это крестится, поминает Бога и читает проповеди время от времени — она не предпринимает никаких действий и только картинно переносит мученичество — при этом её все хотят, вплоть до самого жидоантихриста, который подчёркнуто описан как асексуал. Аполлоний [лжепророк антихриста] начал подробный рассказ о том, сколько он возился с Лидией. Это, говорил он, натура редкая, громадной силы воли и духовности, душа в полном смысле святая, каких очень мало. Ее невозможно упустить. Овладев ею, можно творить чудеса влияния даже, без сомнения, на ангелов, и чем труднее покорить ее, тем необходимее этого добиться. До сих пор все его усилия были тщетны. Ничто ее не покоряет. Он, Аполлоний, готов бы был ее подвергнуть жесточайшим пыткам, но знает, что из этого ничего не выйдет. Она умрет, но не отрешится от своей воли. Он теперь пробует над ней последние средства, и она необходима ему даже для опытов. — Где она? — спросил Устроитель [жидоантихрист, ака Антиох]. — Теперь — в башне астральных духов. Я решил довести ее до полного истощения, добиться каталепсии, и когда доведу ее до этого, то, надеюсь, успею загипнотизировать и сделать ее покорной себе. Он установил для нее особый режим: полное одиночество, отсутствие впечатлений, голодная диета, полусвет, лишение сна и постоянное монотонное раздражение. Она окружена астральными духами, которых он часто материализует. Они нужны не для нравственного воздействия, в этом они бессильны, даже лярвы не находят в ней страстей, к которым могли бы присосаться. Аполлоний вызывал даже ангелов Люцифера, и те не могли на нее повлиять. Астральные духи нужны только для того, чтобы поддерживать беспрерывную мелодию безнадежности и будить Лидию внезапными стуками и толчками. Теперь она дошла до последнего истощения, и в нее приходится вливать концентрированные бульоны, чтобы она не погасла, как лампада без масла. Но он надеется, что уже очень скоро погрузит ее в каталепсию, которую он переведет в тихий гипнотический сон, и тогда достигнет покорения этой неподатливой души. Антиох внимательно слушал. … Антиох с любопытством осмотрелся. В полутьме, на кровати, виднелась пластом лежащая Лидия. Ее волосы спадали до полу, лицо, бледное и до последней степени исхудалое, казалось совершенно мертвым, только глаза лихорадочно светились да слабое дыхание изредка поднимало впавшую грудь. Она лежала без движения, а над ней несколько астральных духов монотонно, без перерыва, напевали: Иисус никогда уж не будет с тобой, Миром правит теперь Дух могучий другой… А она по временам еле слышно шептала: «Прочь от меня, Сатана. Спаси меня, Иисусе возлюбленный». — Упорная, — заметил Антиох. — Но что же нам делать? — Ничего особенного. Оставь ее мне, дай докончить опыт. Ведический-православный космический десантник-смертник многоразового применения Иван из опусов Петухова и Ланс из дилогии Вознесенской демонстрируют силу религиозной духовности на куда более качественном уровне, чем вот это — потому что там автор описывал ситуацию от лица субъекта. Короче говоря, нужно не рассказывать, но показывать — во всех подробностях движение души такого персонажа. Кто тут герой пьесы под названием «сверхчеловек»?       Теперь я, думаю, перейду к своему опыту. При написании РСБЕ я решил поглумиться над Бэккером и придумать хорошего дунианина. В его роли у меня выступает Дуглас Фэрбанкс. Он не просто так является тёзкой американского актёра и режиссёра — я взял этого персонажа из японских визуальных новелл «Ourai no Gahkthun», там все ключевые персонажи названы в честь известных личностей [1]. Изначально Дуглас был обычным мальчиком, которого на воспитание взяла гималайская секта Куньлуня (они же Акусинкагэ), которая посвящена вере одновременно в Ньярлатхотепа и в Мелькора (предлагаю дорогому читателю уже начать ужасаться при мысли о том, какая там будет философия и доктрина). С помощью своих тайных практик эти ламы переделали Дугласа в сверхчеловека, подобного себе, в том числе он принял их сверхценную веру. По ходу сюжета моего фанфика Дуглас встретился с Каору. Между ними завязалось общение, в ходе которого Каору также показал себя личностью, духовно подобной Дугласу и последователям Куньлуня — Каору знает, что всё — суета, он в курсе про тьму, что предшествует — но Каору сознательно тратит свою жизнь на то, чтобы предаваться «человеческому, слишком человеческому». Главным образом Каору наслаждается эстетизмом, саморазвитием, музыкой и пением, культурной выпивкой и едой, жоположствует во всю и хочет сделать Синдзи счастливым. Каору хотел покончить с собой, чтобы стать свободным, но отказался от этого в пользу упомянутого выше. Когда Дуглас понял, что за всем этим «рабством страстей» стоит такая глубокая осознанность и сила духа, то оказался очень впечатлён. Если бы Дугласу показали обычного обжору и блудника, то он бы отмахнулся от этого со словами «типичный грешник, который живёт по похоти человеческой, а не по божьему соизволению». И когда Дуглас осознал глубину, с которой Каору предан идеологии рационального релятивизма, то оказался глубоко впечатлён. Вообразите крестоносца, которому всю жизнь латинянские клирики рассказывали о том, что мусульмане — это примитивные моральные уроды, но в итоге наш герой встретил воина джихада, который ему полностью подобен и даже, возможно, ещё более предан своим убеждением. Волей не волей, но возникает уважение — человек в любом случае существо эмпатическое и наиболее чутко мы проникаемся к тем, кто на нас похож. Хочешь узнать другого человека, даже если между вами критические разногласия, как в нашем случае.       Дальше я сделал ход сюжета очень удобный для меня — после знакомства Дугласа и Каору орды последователей Ктулху зерг-рашем опустошают Куньлунь. Каждый куньлуновец является оборотнем-шиноби, способным сражаться одновременно с сотнями врагов, но Великий Ктулху способен нагнать очень много, очень много рядовых ноунеймов. Я придумал этот поворот, чтобы Дуглас отошёл от своих мелькорианских убеждений — чего он явно бы не сделал, если вернулся к своим (чтобы стать очередным орком в третьем ряду, когда Душечка выбрался бы из-за Дверей Ночи). Дуглас поначалу не вмешивался ни во что и наблюдал со стороны за тем, что делает Каору — короче, в разгар Апокалипсиса сидел в домашних тапках и читал со спокойным видом вести с фронта. Только когда в дело вступил уже сам Мелькор, у которого нет никаких мотивов, кроме чистой воли к смерти, Дуглас решил встать бок о бок с Каору, сразиться со своим бывшим богом и полностью отдаться воле к жизни, как это на его глазах сделал Каору. Хочу отметить, что предпосылкой перехода на светлую сторону силы послужил ещё тот факт, что Дуглас помнил свой нормальный опыт жизни «в миру», когда был ребёнком.       Думаю, нужно обсудить идеологию Куньлуня. При её продумывании я в первую очередь вдохновлялся заявленной государственной идеологией Остазии из «1984» — эта идеология обозначается иероглифом, который на европейские языки переводится либо как «культ смерти», либо как «стирание личности» — думаю, на меня также оказали влияние измышления Чарльза Британского по поводу «мировой лжи»: — Я считаю, что люди вообще живут во лжи. Например, люди верят, что у них есть целостное «я». Значительная часть их взаимоотношений вообще построена вокруг манипуляций. Всё людское общество вращается вокруг того, что человеку против его воли и даже против его ведома внедряют в голову некоторые установки, которые потом вертят им всю жизнь. Как не трудно заметить, страдания людей можно свести к самому желанию быть. Негативное чувство, которое возникает при мысли о том, что мы обратимся в небытие — это хитрая ловушка Демона Жизни, который хочет удерживать нас в своих когтях, в Колесе Сансары. Так вот — я считаю, что ценности людей, страсти людей, желания людей — это всё мировая ложь. На самом деле «людей нет» — всё, что люди ощущают, как сами себя, это пена на волнах моря. Симон моргнул. Он пытался догнать рассуждения своего собеседника, но ему было всё это настолько чуждо, что он с трудном осмыслял слова. Но Симон был умён, потому сейчас уже отрешился от всего того, что ему сложно понять на то, что ему легко понять: — Я не понимаю, что ты мне говоришь точно, но я вижу общее направление твоей мысли. Я не могу сформулировать его словами, но я чувствую его, — сказал Симон. Дуглас продолжал: — Пока этого достаточно, Симон. Я хочу сказать, что я везде вижу ложь. И я заметил, что есть духовная сила, которая в сердцах людей делает эту ложь правдой. Меня учили, что это — невежество. Заблуждение. Но я увидел на примере Каору то, как ценит и любит он свои страсти. Каору тоже хотел покончить с собой, чтобы стать свободным от всех многочисленных ограничений, которые налагает на него сама жизнь. Меня впечатлило то, что Каору прекрасно осознаёт ложность жизни, но при этом легко живёт. По той причине, что Каору выбрал себе цель — быть с Синдзи. У меня же не было никакого Синдзи. Но я почувствовал вкус к жизни благодаря Каору. По этой причине я взял свою духовную силу и вложил её в желание жить без Синдзи и без чего-то такого. В конце концов это моя внутренняя энергия. — Дуглас увидел то, с какой энергией и осознанностью я вкусно ем, слушаю музыку, которая мне нравится, выступаю на концертах, иногда в женском амплуа, ну, и люблю красивых мужчин, — белое полотенце лежало на бледной рельефной груди Каору. Он кратко захихикал. Синдзи подхватил эти звуки и в его устах они переросли в настоящий длинный смех. Дуглас и Каору ушли знакомиться с остальными. Дуглас ходил полностью голый, Каору — тоже, только с полотенцем на плече. Они разговаривали с прочими пилотами Ев и Спиральными Рыцарями. Синдзи и Симон в этот момент отошли в сторону, тоже, полностью нагие, стояли на балконе и наблюдали за морем. — Дуглас меня поражает. Он везде видит ложь. И… он говорит, что «человека не существует»? Симон активно двигал глазами во время этого размышления. — А, Симон, — Синдзи сел своей голой попой на перила, — это всё — наша восточная философия. — Я понял, что Дуглас везде видит ложь. Я не понимаю, как он доказывает это мнение, но я могу предположить, как это может обстоять в его глазах. Меня это пугает. Я вижу ложь в том, что мой публичный образ не соответствует настоящему мне. Мне неприятно. Мне это как гвоздь в пятку. — Симон опёрся руками на перила. — Но вот представить человека, который… чувствует что-то такое по отношению ко всей жизни… — Дуглас не стал кончать с собой. Прямо как я. Симон, я тебе уже рассказывал, что я просто доверился своей воле к жизни. Мне было тяжело, но я выжил, несмотря ни на что. Потому меня не удивляет то, что Дуглас в конце концов отказался от самоубийства. — Мне жутко от этого человека, — Симон взглянул на Синдзи, — но в то же время, знаешь, я рад, что ты его привёл. Такой человек разбирается в устройстве души и, да, возможно сможет мне помочь. Как понял читатель, Дуглас по-прежнему разделяет этот лжецентрический взгляд на мир, но теперь понимает его в духе рационально-гедонистического абсурдизма Камю (только у Камю был «абсурд», у Дугласа — «ложь»). До того Дуглас понимал его в духе тибетского буддизма, где в первую очередь надо слушаться лам и Душечку, а смысл жизни заключается в том, чтобы наконец окончательно умереть, покончив с реинкарнацией. При описании его эмоционального состояния, я указал, что эмоции у него проявляются и Дуглас иногда способен их непроизвольно выдать: — Эй, Дуглас-кун, ты чего призадумался? — Каору спросил об этом после того, как Дуглас пребывал в очень долгом, можно сказать, могильном молчании. Это было совершено нормальное состояние для клана. Среди Акусинкагэ одним из главных грехов считалось пустое слово — потому все там старались говорить только по делу. Никаких близких людей там не было — каждый член клана был столь же близок, как всякий другой. Наставники клана считали, что все беды мира происходят из-за того, что люди делят друг друга на близких и чужих, потому следует ко всем относиться с одинаковым чувством пустоты, как в своей души, так и в глазах другого. Дуглас поймал себя на мысли, что он теряет то единение с пустотой внутри себя. В голове возникли совершенно лишние мысли и идеи, способные пошатнуть господство пустоты. Дуглас видел перед собой Каору и понимал, что пока он рядом, господство пустоты всегда будет под угрозой. Дуглас тогда сказал, что ему надо идти. — Останься, пожалуйста, — Каору так попросил его, таким голосом, с таким желанием, которое стояло за этим словом, что Дуглас понял — он будет жалеть о том, что сейчас уйдёт. Совершенно внезапно случилось нечто неожиданное — из глаз прорвались слёзы. Каору сразу же устремился обнять Дугласа. Прямо как мама в детстве. Дуглас потерял контроль — при воспоминаниях о маме он начал реветь как совсем маленький! Всё же он человек, чьё сознание обработал культ смерти. Да, если вам интересен пейринг Каору и Дугласа, то у меня про это есть сипн-офф, который можно читать отдельно от основного сюжета фанфика [2]. — Возьму тебя, как ваш Дуглас взял Каору, — Симон лёгким движением поднял Кенске. Его ноги первые моменты беспорядочно двигались в воздухе, по поводу чего все посмеялись. Дуглас засмеялся с задержкой, ему потребовалось приложить лёгкое усилие воли, чтобы запустить всю психику в нужное направление. Иногда его непроизвольные реакции работают с задержкой или даже требуются доли сознательного усилия. Ну и про его речь. — Какой сочный красавчик! — прямо оценила его Аска. — Почему мы о нём раньше не слышали? — Я не решался присоединиться к вашей борьбе до сегодняшнего дня, — сам ответил Дуглас. — Раньше я лишь по мелочи помогал Рэндольфу, Синдзи и Виктору в Мире Снов. Сейчас я решился. Кроме того, всё это время я тренировался и путешествовал по другим мирам, чтобы приобрести многочисленные навыки, которые мне помогут. Нам — то есть. Последняя фраза сказана как намеренное уточнение, чтобы сделать акцент. Ничего не обычного, я думаю — просто продуманная речь.